If you had life eternal...

Дима открыл глаза. Слабо помнил, как они оказались на берегу озера Лазурь. Помнил, как медленно моргал отяжелевшими веками и мечтательно улыбался весь полёт. На «Шмеле» добрались довольно быстро. Мотор Турбины даже как-то по-особенному приятно ласкал этим вечером слух. А может, то был и не мотор вовсе, а чей-то мягкий голос, что-то ему всё это время говоривший. Учёный то смотрел на совсем ещё юное лицо, внимательно слушая, то отворачивался в окно, карими глазами бегая по россыпи серебряных точек на тёмном небесном полотне, и что-то отвечал. Его же слушали точно так же внимательно. Впервые за долгое время Сеченов чувствовал, что и правда расслабился. И кружи Турбина над предприятием всю ночь, он бы против не был. Лишь бы не поменялся попутчик. Попутчик тот действительно позаботился об «ужине». Дима весело хмыкнул, когда под нос ему поместили сочное спелое яблоко. «Извините, шеф. Всё, что осталось после обеда.» Дима и не рассчитывал, что им удастся где-то нормально поесть в такое время. Но и одного маленького фрукта высоко над землёй было вполне сейчас достаточно. Даже идеально… Он сделал пару укусов, а за разговором не заметил, как его рука машинально протянула «ужин» обратно хозяину. Сергей, видимо, не побрезговал, потому что с удовольствием его принял, откусил и вернул обратно своему товарищу, что-то весело щебеча уже с немного набитым ртом. Так они «ужин» и разделили. Собственно, сам товарищ Сеченов вообще голодным не был. На вопрос лейтенанта он тогда ответил что-то не совсем вразумительное. Вроде ужинал, а вроде и нет. Может быть, ему просто нравилась идея провести эту ночь с кем-то ещё. Может быть, домой ему вовсе и не хотелось, хоть и ужасно слипались глаза. Может быть, это была его лучшая трапеза за долгие годы, которую он будет вспоминать вот такими же одинокими вечерами на всё том же кресле, за всё тем же столом. Небо сегодня выдалось особенно звёздным. Дмитрий нежно улыбался, сидя на траве, опираясь позади себя ладонями и вытянув ноги. Обувь его заставили снять ещё в машине, ссылаясь на приятные ощущения, когда влажная, уже остывшая после знойного дня трава смешно щекочет ноги. Что говорить о том, что его всё-таки потащили помочить ступни в самом озере, не особо обратив внимание на очень слабенький протест. Директор пытался что-то выдохнуть. Что-то не совсем убедительное, но сразу же сдался, когда чужие пальцы мягко сомкнулись где-то под локтем. Только и оставалось, что со смешками семенить за своим агентом прямиком в прохладную воду. Дима нисколько об этом не пожалел. С товарищем Нечаевым одинаково приятно было разговаривать и в огромном кабинете, и на большой высоте, и на берегу, пока всё ещё теплая рябь лизала щиколотки. Сергей Алексеевич сидел рядом в позе лотоса с такими же босыми ногами, сложив локти на колени и мечтательно смотрел вверх. Туда, где мигали тысячи и тысячи огонёчков. Любуется. Сеченов тоже перевёл глаза на небо. Сам он не помнил, чтобы сидел вот так и беспричинно туда всматривался. Каждый взгляд обязательно перещёлкивал что-то внутри, заставляя учёного сразу же погружаться в какие-то теории и формулы. Но не проходит и минуты, как товарищ Нечаев подаёт голос. Сеченов выныривает из странного наваждения, лениво косится на парня рядом с собой. — Красиво. — М? — Звёзды Ваши. — Они не мои… — легкий смешок. — А кажется иногда, что это Вы заставляете их появляться. — Как же тебе пришло это в голову? — Не знаю. — парень пожимает широкими плечами. — С Вами ассоциируются. — Вот как… Серёж? — Ага? — Так что мы будем здесь делать? — Ничего. — Ничего? — Именно так, Дмитрий Сергеевич! Ничего! Это приятно, а в Вашем случае полезно. Нечаев так красиво улыбается, что его начальнику даже нечего ответить. Сеченов приятно ухмыляется, слегка качает головой и снова смотрит вверх, пытаясь убежать от пронзительного светлого взгляда. — Ничего так ничего… Соглашается. С Сергеем Нечаевым даже «ничего» было чем-то. Мальчишка ещё совсем молодой. Смешной, забавный. Ещё ребёнок, но это совсем не раздражало. Скорее наоборот, будто заставляло время оборачиваться вспять и тоже чувствовать себя моложе. Хотя ребёнком его тоже нельзя было назвать. Сергей давно вырос. Тогда, когда взял в руки автомат и побежал защищать родину. Такого не должно было случиться, такое не должно происходить из десятилетия в десятилетие. Теперь он каждый день мысленно себе обещал, что Сергею Нечаеву больше не придётся на неё вернуться. Почему-то Дима чувствовал себя виноватым за то, что она началась. Испытывал глубокую вину за то, что Сергею пришлось рисковать тогда жизнью, хоть он его в тот момент ещё и не знал. Или знал? Так ему порой казалось… что Сергей всегда был рядом, а он был рядом с ним. С самого начала. Начала чего? Наверное, самой Вселенной. С маленькой тревогой и безграничной виной на плечах Дима рассматривает беззаботное детское лицо, позабыв о звёздах. Лейтенант выглядит так, будто не знает, что такое смерть, что такое убивать и быть одной ногой в могиле, из которой он вернулся только чудом. Сеченов себе это в заслугу не ставил. — Вы так не думаете, шеф? — Что? — Дима немного глупо моргает. Сегодня он и правда сам не свой. Видимо, устал. — Что красиво. Ну… звёзды. — Наверное, мой мальчик. — Почему же наверное? — Когда вникаешь во что-то больше, чем обычный гражданин, вся красота как-то улетучивается, исчезает. Смотришь на вещи уже совсем с другой стороны. — Вам от этого не грустно? Сеченов улыбается своим оголённым и всё ещё влажноватым ступням, слабенько хмыкает. — Может быть… совсем слегка. «Красиво». Так рассуждают и созерцают люди, которые и правда никогда глубоко не копали. В этом не было ничего плохого, очень даже наоборот, как считал товарищ Сеченов. Блаженное неведение. В какой момент он сам перестал этим любоваться? Перестал видеть «чудо» в том, к чему сам так сильно стремился. С возрастом? Опытом? Хотелось вдруг стереть себе память и все те знания, которые он столько лет запихивал себе в голову. В какой момент в человеке умирает Сергей Нечаев? И был ли он когда-то в нём самом, Дмитрии Сеченове? В детстве точно не было, а сейчас и тем более. Может быть, именно для этого Сергей и появился в его жалкой жизни? Сергей был словно олицетворением всего человеческого. Всего того, к чему стремился Дима, но чего никогда не мог добиться. И Диме было ужасно его жаль. Что-то нехорошее терзало внутри, будто он лично выдал тогда парню автомат и отправил в кровавую мясорубку. Дети не должны держать в руках оружие, не должны знать и тем более понимать весь ужас войны. Но молодой лейтенант прошёл через кошмар, а всё равно сидел рядом так, будто ничего плохого с ним никогда не случалось. Улыбался, вот уж действительно, сильнее самой яркой звезды… Земля делала очередной оборот вокруг своей оси, лишая часть планеты солнечного тепла. Дмитрий Сергеевич, правда, не мог на это жаловаться. Ему всегда было тепло, ведь рядом всегда светило его личное Солнце. Дети не должны знать секреты мироустройства. Они должны вот так же, как и они сейчас, сидеть на этой самой траве и просто любоваться, не зная ни одной тайны. А такие люди как он, Сеченов, просто не имеют права их этого лишать. Этой… «Красоты». — Вы извините, Дмитрий Сергеевич. — За что, мой мальчик? Директор совсем теряется, резко обрывает свою мысль и даже немного пугается, беспомощно бегая зрачками по товарищу. Ему совсем не хотелось слышать, как в отрицательную сторону меняется тон такого приятного голоса. В считанные секунды голову занимает противное, гложущее чувство вины. Ведь он наверняка Сергея чем-то расстроил. — Со мной и поговорить не о чем. В подмётки Вам не гожусь, ничего не понимаю и вряд ли могу составить Вам достойную компанию. Но мне просто… хочется, чтобы Вы улыбались. Хоть иногда. И несмотря на то, через что пришлось пройти этому человеку, он всё равно выбрал быть счастливым. И делать счастливыми других, даже если сам он этого не осознавал. По крайней мере, одного человека точно… Желание Сергея тут же исполняется, потому что Дима не может удержать той самой улыбки. Но небольшой нехороший узел всё же завязывается где-то в груди. Ему совсем, совсем не нравится, когда Сергей теряет свою маленькую искорку счастья, которая всегда распаляла и его самого. Диму же охватывает острая потребность парня обнять. Убедить, уверить в обратном. Успокоить и объяснить… Нет, не наговорить глупую бесполезную чушь, а сказать самую настоящую правду: Дмитрию было с ним хорошо, как ни с кем другим. Как не было с коллегами учёными, понимавшими его с полуслова, и уж тем более с Московскими политиканами, готовыми порвать друг другу глотки ради кусочка власти. Как не было с товарищем Захаровым, с которым они знали друг друга вот уже многие годы. Как никогда и ни с кем ещё не было. Как и Сергей до этого, он останавливает сам себя, своё нелепое и глупое желание, но подаётся вперёд, теперь не опираясь руками на землю, немного неловко складывая их к себе на подтянувшиеся колени. — Ну о чём ты говоришь, Сергей? Нечаев как-то виновато хмыкает, слегка качает головой, пока бегает зрачками по ночному небу. — Да я же ни в чём этом не разбираюсь. Совсем ни в чём. — А я же у тебя этого совсем не прошу, мой мальчик. Мне с тобой интересно и без этого. Тебе совсем и не нужно во всём этом разбираться. — Правда? Парень интересно косится на собеседника, с маленькой и милой надеждой, способной растопить и самое холодное сердце. Кто здесь ещё себя недооценивал. Лейтенант беспокоился о таких мелочах, о которых Сеченов уже и позабыл. Сергей для него был слишком человечным… — Ну, конечно. Серёж… — Мм? — Ты делаешь меня лучше, ты знаешь? — Глупости, шеф… Вы чего? — Сергей разглядывает свои перебирающие друг друга пальцы, уголки губ смущённо подрагивают. — Как скажете тоже… — Правда. Зачем мне тебе врать? Сеченов на мгновение задумался, рассматривая серебряную россыпь над их головами. Немного тянуло на откровения. Не стоит упускать такой хороший момент. Он знал, что если не откроет душу сейчас, то сразу же об этом пожалеет. — Ты как Солнце, Серёж. — Солнце? — Нечаев весело усмехнулся, обнажая ровные зубы, не совсем уверенный, что он не ослышался. — Кажется, Вы мне это уже как-то говорили. Или что-то вроде того… — Да. — Сеченов кивает, немного заражается чужой весёлостью, которая придаёт ему ещё больше смелости. — Я порой думаю, Сергей, что без тебя я бы давно пропал, что ни с чем бы не справился. Ты… словно озаряешь каждый мой день, Сергей. — Дмитрий Сергеевич, да я же… Вы точно устали. — парень слегка качает головой, но на начальника не смотрит, полностью смущённый странными комплиментами. — Я не устал. — Устали, иначе не говорили бы такие…! Нечаев осекается, обрывает предложение и замолкает. Дима меланхолично всматривается куда-то в траву. Вот и всё, он точно всё испортил своими глупыми метафорами. Полез не в своё поле. Вполне мог промолчать и не портить вечер. — Бредни, да? — закончил он за товарища мысль. — Бредни? — Сергей резко поворачивает голову, удивлённо вытаращив глаза. — Нет, не бредни! Вещи, которые уж я-то из всех людей точно не заслуживаю! — Ты один из всех нас их и заслуживаешь, мой мальчик. Они обмениваются странным взглядом, на несколько, показавшихся им очень долгими, секунд задерживают внимание на зрачках собеседника, будто пытаясь заглянуть друг другу в душу. Сергей медленно моргает, дёргает уголком губ и вновь поворачивает лицо к небу. — Солнце, говорите… — Да, Серёж. В воздухе повисает следующая пауза, но Дмитрий не чувствует себя нелепо. Лицо лейтенанта выглядит расслаблено, учёному даже кажется, что впервые с его языка сорвалось что-то полезное. Такое, что смогло хоть чуть-чуть порадовать этого замечательного человека, сидевшего рядышком. Что ещё Диме было нужно? Уж точно не эти звёзды… и не те вечера, которые он проводил за своим столом. Через минуту Нечаев возвращает себе дар речи. — А Луна, Дмитрий Сергеевич? — Луна? — Ну да. А то Вы всё Солнце, да Солнце… Луна же светит тоже! Ну… может быть, не так светло и ярко, но ведь светит! — Отражает. — Дима по-доброму улыбается, разглядывает парня, начинавшего как-то поэтично воодушевляться. — Что? — Сергей нелепо хлопает ресницами, будто что-то анализирует. — Она просто отражает солнечный свет. Знаешь же, да? — Нет… шутите? — на юном лице появляется что-то вроде надежды на сохранение волшебной сказки. — Вовсе нет! Она словно огромное зеркало: отражает свет Солнца от поверхности Земли! А последствия мы с тобой видим ночью. Сергей сначала молчал, всё так же хлопая красивыми голубыми глазами, затем не сильно стукнул себя по лбу и откинулся спиной на траву, заливаясь негромким смехом. — Этому, наверное, в первых классах учат, правда же?! Говорил же Вам, что я глупый, а Вы меня такими комплиментами одариваете! Сеченов не удерживается, поддаётся магии смешного мальчишки и смеётся тоже, укладываясь в горизонтальное положение и складывая пальцы в замок у себя на груди. — Нет, Серёж, вовсе нет. Ты прости. — За что же?! — Что испортил тебе образ. — Ничего не испортили, шеф, а просветили! — Ну да, конечно… Кто его только тянул за язык со своими знаниями. Оставалось только переодеться Дедом Морозом, прийти к детям на праздник и крикнуть, что его вообще не существует. — Не знаю, зачем Вы проводите со мной время. Не в Вашей я лиге. — Я же тебе говорил, это совершенно неважно. И это действительно было так. Куда важнее всего на свете было сейчас просто лежать и чувствовать, что рядом был тот, кому совсем не было дела до того, что был Дмитрий Сеченов директором предприятия, учёным, инженером, кем-то там ещё. — Может, мне и стоило бы подучиться, как думаете? — А для чего же? — Чтобы Вам со мной было о чём поговорить. — С тобой и так можно поговорить обо всём, мой мальчик. — Вовсе нет. — Ну а что же мы с тобой тогда сейчас делаем? Лейтенант думает, Дима же блаженно рассматривает небесную гладь, будто увидел впервые в своей жизни, и наслаждается чужим присутствием и лёгким теплом, исходившим от крепкого тела в считанных сантиметрах от его собственного. — Я несу чушь, а Вы слушаете. Дима искренне смеётся, что разливается самым сладким и тягучим мёдом в чужой груди. — Такими вещами нужно заниматься не из-под палки, Сергей, а по большому желанию. Не нужно заставлять себя делать то, к чему не лежит душа. Иначе… потом можно сильно пожалеть. — А Вы? — А что же я? — Кажется, к чему не притронетесь — обо всём знаете. Волшебник, не иначе! Академик хмыкает, устало моргает. Скорее, к чему не притронется — всё разрушает. Вслух он этого не сказал. — Просто мне кажется, что если я чего-то не знаю, что если не копну достаточно глубоко, то сделаю что-то не то, всё испорчу. Кого-то подведу… По телу директора проходится странная мелкая дрожь, хоть и не было и намёка на самый лёгкий ветерок. Неприятные мысли пытались вырваться откуда-то из глубины сознания, заставить мерзкие картинки запрыгать перед глазами. Мысли о смерти частенько посещали его и днём, и ночью. Умирал в них, правда, не он сам, а Сергей Алексеевич Нечаев. — Кого же Вы можете подвести, шеф? Вы? Невозможно. Сеченов не ответил, но с языка чуть было не сорвались страшные мысли. Ведь если что-то случится с его лейтенантом, он себе этого никогда не простит. — Дмитрий Сергеевич… — начал Нечаев, не дождавшись никакого ответа. — Да? — Вам совсем не обязательно знать всё на свете. Вот Вы когда музыку слушаете, в нотах же не разбираетесь? — Не разбираюсь. — учёный кивнул головой. — А рисовать умеете? — Не умею. — Но картинами, наверное, любуетесь. — Любуюсь. — А когда… — Сергей делает паузу и робко продолжает. — …Когда Вы кого-то любите… его не разрезаете, и внутрь, наверное, не заглядываете. — Нет… — Но всё равно продолжаете любить. Дима снова не ответил и вряд ли понимал, через что он заставлял проходить молодого лейтенанта своим молчанием. Сергей осторожно сглотнул, пытаясь сделать это как можно тише. Как будто Сеченов мог вдруг услышать его действия, его мысли. Слюна прошла в горле через слабенькую боль, и он чувствовал, что ещё немного, и его точно начнёт тошнить. Низ живота неприятно заныл, а пальцы рук вдруг похолодели несмотря на летнюю погоду. — Понимаете, что я имею в виду? — шепчет агент, бегая глазами по звёздам. — Понимаю. Дмитрий сильно зажмурился, заставляя подступившие горячие слёзы, вдруг взявшиеся непонятно откуда, отступить обратно. Понимал, ещё как понимал. От того понимания, правда, было очень больно. Хотелось сказать что-то такое же, что-то такое же глубокое. Хотелось объяснить, что именно Сергей Нечаев значил для Дмитрия Сеченова. Зарубить всё здесь и сейчас, ведь парень после этого точно перестанет заходить к нему по ночам в кабинет. Может, он для этого там каждый раз и сидел… — Глупость опять сказал, да? — Нет… очень красиво, Серёж! — Дима выпадает в реальность, спешит разубедить немного тоскливый голос, на коротенький миг цепляет чужое запястье пальцами, сразу же поспешив вернуть руку на место. — Совсем не глупость, очень даже наоборот. Ты мне вдруг напомнил… — О чём? — Что мне ещё многому нужно научиться. Музыке, к примеру, рисованию… «Любви», но Сеченов не произносит вслух, только расплывается в улыбке, когда сбоку слышится весёлый тихий смех, и посмеивается тоже. Так бы всегда. Так бы каждую ночь. — Знаете… — продолжает Нечаев. — Мм? — Луна… Пусть она всего лишь отражает чьи-то лучи. Ей ведь совсем… совсем не обязательно светить ярко или светить вообще. Ей не нужно быть Солнцем, чтобы я её любил. Мальчишка говорил слишком красиво. Иногда он умел сказать такое, отчего слишком сильно билось сердце. Иногда после его слов хотелось долго и истошно кричать. Кричать, насколько он был Диме нужен, насколько сильно его не хватало возле себя. Но он лишь улыбался, что-то тихо отвечал и отворачивался к своим звёздам на бумажках. Звёзды. Совсем не заметил, как перестал ими любоваться. Сейчас же было хорошо… сейчас они будто бы снова обретали какой-то смысл. Если только на секунду забыть, что это газ и плазма, и вернуть им былое таинство и красоту. Может быть, сейчас он мог ему обо всём сказать… — Сергей… — И, как и Луне, Вам не нужно знать и уметь всё на свете, чтобы… чтобы я Вас… С замершим сердцем и сбившимся дыханием, Дима ждал продолжения его мысли. Но такой родной голос в который раз замолчал, оставляя учёного додумывать самому. Ну почему же он замолчал? Ведь он хотел что-то сказать?! — Дмитрий Сергеевич, смотрите!!! Внезапно Сергей подрывается на траве, устраивается на локте, а второй рукой, совсем как ребёнок, хватается за чужое предплечье, на секунду отрывается и тыкает в небо пальцем, только чтобы снова ухватиться и немного потрепать будто бы заснувшего в своей позе учёного. — Падает, Дмитрий Сергеевич! Звезда! Вы видите?! Сеченов скучающими глазами проводил яркий хвост метеороида, сразу же переместив свой взор на картину, на его взгляд, куда более красивую и значимую. На которую он точно мог любоваться всю ночь напролёт. Сергей Алексеевич выглядел неподдельно счастливым, позволял себя таким видеть. Согревал своим теплом и не давал окончательно замёрзнуть постепенно остывающему сердцу великого учёного. Фокусирует внимание на светящемся лице, пытается запомнить ощущения пальцев на своей руке, трепетно сжимавших его кожу под тонкой рубашкой. Небесные явления… он видел их миллион раз. Они давно перестали его радовать. Зато не переставал радовать этот потрясающий человек. Пусть померкнут все эти проклятые звёзды, ему будет всё равно, пока для него светит одна единственная. — Вы видели?! — Видел, мой мальчик. — Потрясающе, правда? Я же не видел никогда! Впервые, честное слово! Нечаев, всё ещё под впечатлением, спешил оглядеть небо в поисках ещё одной «падающей звезды». — Желание-то загадал? — тихо интересуется Сеченов, не моргая и не смея оторвать взгляда от самого впечатляющего портрета, который он постарается высечь себе под веками. Сергей хмыкает, чуть серьёзно сводит брови. — Желание… они падают, умирают, а мы желания загадываем. Не очень культурно, как считаете? — Да, наверное. Сказать ему или нет? Разрушить очередную сказку, легенду, красивую романтичную метафору. Кто он, Сеченов, такой, чтобы это делать? Решает промолчать. Как и о том, что ладонь лейтенанта всё ещё покоилась где-то на его предплечье. Но в следующую минуту успокоившийся парень продолжает с очередной, прижигающей Диме сердце надеждой. — Или нет? Не падают и не умирают, да ведь? — Не совсем. — учёный посмеивается голубеньким светящимся огонёчкам напротив. — И вовсе то и не звёзды. Что-то другое? Раз он спрашивал сам, то и врать, наверное, не стоило. — Да, Сергей. — Дима кивает и отзеркаливает лучезарную улыбку. — «Падающая звезда» на самом деле всего на всего космический объект, который входит в атмосферу Земли и сгорает. Может быть фрагментом астероида или кометы. Скорость у них настолько огромная, что трение о воздух вызывает их нагревание и затем сгорание, что ты и видишь, как яркий след — метеор. Сергей наконец убирает свою руку, чешет ею затылок и, как кажется Дмитрию, совсем не придаёт тому касанию ничего серьёзного. Он и не должен был. Но сердце директора вдруг начинало набирать обороты, желая пробить грудную клетку. Фантомные пальцы всё ещё нежно за него цеплялись, посылая волны приятных мурашек. — Ну, от этого не менее красиво! Правда? — Правда. — Сеченов издаёт смешок, уже позабыв о том, что он в какой-то мере стеснялся так откровенно на него смотреть. Любуется. Глаза у него так и не просохли, и даже увидь его сейчас лейтенант в таком состоянии, ему уже будет всё равно. Они снова замолкают, каждый думая о чём-то своём, ужасно сокровенном. О нём хотелось говорить вслух, но глупый и совсем, может быть, ненужный страх быть непонятым или отвергнутым сковывал горло и язык. — А желание я всё равно загадал, Дмитрий Сергеевич. Так, на всякий случай… — Это хорошо. Оно обязательно исполнится. Обязательно… — Думаете? — Сергей обращает всё свое внимание на мужчину, рассматривает его расслабленное лицо. В глазах отчаянная надежда, оставляющая Дмитрия гадать, что же такого сокровенного он загадал. — Знаю. — учёный медленно моргает, отводит взгляд, рассматривает небо. На душе было как никогда спокойно. — И правда, Вы же мой Волшебник. Исполните? — Сделаю всё, что в моих жалких силах. Лейтенант странно замирает в своей позе, Сеченов же не особо замечает на себе его пристальный взгляд, прожигающий чуть ли не насквозь. — Вы самый сильный человек, которого я когда-то знал. — Ты ещё очень молод, Сергей, встретишь и посильнее. А я так… жалкое подобие. Чего? И сам не знаю. — Не встречу. Очень детское, чуть ли не капризное утверждение, но Дима издаёт смешок, слегка промаргивается, смахивая все сильнее накатывающий сон. — И Вы не жалкое, и не подобие. Чего-то там. — Ну хорошо, хорошо. — сдаётся академик, принимая поражение, затем, вдруг осмелев, не грубо тыкает парня прямо в грудь пальцем. — Но могу сказать то же самое и про тебя. Сергей резко поворачивается, смотрит на тот палец, а после пытается поймать в сети своих глаз глаза Дмитрия Сергеевича, который будто бы специально отказывается туда смотреть. Вместо этого учёный разглядывает чужие щёки, уши, лоб. Убирает палец от широкой груди, а лейтенант удерживает себя от того, чтобы не словить его своей ладонью. — А я-то здесь причём? — почему-то начал хрипеть собственный голос. — После всего, Серёж, ты не разучился улыбаться. Не обозлился на мир, на людей, а ведь многое, наверное, успел на фронте повидать. Спасибо… тебе. — Да не сделал я ничего выдающегося, Дмитрий Сергеевич. Я просто… просто рад, что рядом с Вами оказался. Рад Вас защищать. Вот, видимо, я и улыбаюсь! — Глупый. Дима сдерживает очередную порцию подкативших слёз. На этот раз это от Сергея не укрылось, он заметил блестевшие от скопившейся влаги глаза, так и не смевшие на него посмотреть. Застыл, совсем не знал, отчего же мог вдруг плакать этот человек. Не знал, имел ли право его утешать, копаться в чём-то личном. Спрашивать, лезть в душу. Кто он, Сергей, такой? Умел он только хорошо нести чушь. Обычно от этого его Волшебнику становилось легче, веселее. Он не смог придумать ничего другого. — Где мой Экскалибур, кстати? Лейтенант вдруг оглядывается и машет не занятой удерживанием себя рукой в сторону озера. Сеченов же слишком устал, чтобы бросить туда и коротенький взгляд. Вместо этого он снова негромко смеётся, уже наплевав на вставшие слёзы, смотрит на парня рядом с собой, приткнувшегося в каких-то считанных сантиметрах. — Будет тебе и Экскалибур, мой мальчик. Какой захочешь. Сделаем, дай только время. Дима хоть и не притворяется, но улыбка выходит вымученной. Он пытается сохранять голос в равновесии, но в сознании же летала одна единственная мысль, от которой весь вечер немного кружилась голова, а низ живота скручивало в болезненный узел. Сейчас же она просто разрывала череп и мешала спокойно лежать на траве, мешала дышать и просто существовать. «Ты же взрослый человек, Сеченов. Дурак! Поцелуй уже, поцелуй! Какой же ту глупый, это просто невообразимо. Самый глупый человек на этой планете. Покончи со своими мучениями. Раз и навсегда. Сделай очередную и самую ужасную глупость, о которой так давно мечтаешь. Зато перестанешь ждать его по ночам в своём чёртовом кабинете…» Нечаев обводит мерцающую под лунным светом озёрную гладь умиротворённым взором. Или всё же под солнечным? Не столь важно… — Как кажется мне, не в мече же было дело. — Нет? — голос окончательно просел, благо парень, кажется, совсем не заметил. — А в чём же, Серёж? — В доверии, которым Мерлин наградил Артура. Как Вы сами сказали, такое не каждому выдаётся. Представьте! Разрешить пользоваться практически неуязвимым и непобедимым волшебным оружием. Насколько же он ему доверял, шеф! Сергей вдруг понизил голос чуть ли не до бархатного шёпота, от которого разбежалась резкая волна приятно щекочущих кожу мурашек. — Мне хочется верить, что Мерлин… что он ни разу об этом не пожалел. Как Вы думаете, Дмитрий Сергеевич… — Да? — Мерлин… сильно его любил? Всё это время учёный следил за чужими, сильно манившими его губами. В груди болезненный пожар, дышать как никогда тяжело, сердце стучит где-то под кадыком. Сеченов правда очень устал. Настолько, что больше не давал себе отчёта. Или больше не хотел его давать. «Извини за это, Серёж... Извини.» У него не будет больше шанса. Казалось, либо сегодня, либо больше никогда. Он дёргается на траве, пытается контролировать в конец отяжелевшее тело, чтобы сделать мучительную попытку податься вперёд. К своему личному Солнцу. Туда, где было его спасение, либо же погибель. Словно под действием алкоголя, Дима, с отчаянием утопающего, ищущего и самую тонкую соломинку, рванулся вверх.