If you had life eternal...

Дмитрий Сергеевич снова молчал, а Серёжа слишком уважал его, чтобы выпытывать какие-то ответы или повторяться как заморский попугай. Виноват лейтенант был сам. Кто его только научил ходить вокруг да около он не знал и сам. Вот уже в который раз он пытается рассказать о своих чувствах, но, видимо, делает это откровенно глупо и нелепо. Но так казалось легче. Если признаться не в лоб, то и в лоб тебя не отошлют куда подальше тоже. Если не сказать вслух «люблю», то не получишь и «ненавижу» в ответ. Придумал тоже… ведь Мерлин Артура любил, как сына. И, скорее всего, такую же любовь к нему испытывал этот замечательный человек. Пусть так. Он его знал. Дмитрий Сергеевич не посмотрит с укором, он всё прекрасно поймёт. Не выкинет за дверь. Улыбнётся, что-то ответит. Оставит у себя, позволит дальше себя защищать. Сергею и этого будет достаточно. Но Дмитрий не отвечал. Нечаев дёрнул уголком губ. В принципе, достаточно и того, что он позволяет увозить себя иногда из того кабинета. Достаточно того, что позволяет с собой разговаривать. Учёный и правда молчал, но доброе сердце молодого лейтенанта не приняло это близко на свой счёт. Он и без того понимал, что был его недостоин. Ни в каком плане, а тем более в самом для него сокровенном и самом желанном — любовном. Вряд ли Сеченов понял его детскую метафору. Так даже лучше. Не страшно, совсем не страшно. Он сделает ещё одну попытку. Сергей улыбнулся, теперь поворачиваясь и задавая следующий немного глупый вопрос: — Дмитрий Сергеевич, а Вы кто по гороско… Чего парень не ожидал, это того, что лоб товарища Сеченов наткнётся на его собственный. Глухой стук, и вот директор предприятия болезненно охает, хватается за потревоженный участок руками. Нечаев охает тоже, трёт ушиб одной рукой, а второй инстинктивно хватается за худое плечо начальника, чьё состояние всегда было для него превыше собственного. — Ёлки-палки, извините! Не хотел, честное слово! Вы в порядке?! Дима посмеивается из-под ладоней, спешит уверить парня, что всё было просто великолепно. Оно на самом деле было так. Если не считать того, что его попытку кого-то поцеловать оборвали как несмышлёному, в край смущённому школьнику, каким он себя сейчас и чувствовал. Пытался теперь прятать неловкость и начинавшие гореть щёки под пальцами. — Ничего страшного, Серёж, ничего страшного. — повторяет он с весёлостью, фокусируя ощущения чужой ладони у себя на плече. — Катюха говорит, что у меня башка чугунная! Права же! Дайте хоть посмотрю. — Ну что там смотреть, в самом-то деле… Его тихие протесты не слушают вовсе, а кистей через секунду касаются тёплые пальцы, уводящие его руки от своего лица. Дима не сопротивляется вовсе, даёт своему агенту себя осмотреть. Лейтенант смотрит так, словно и правда глубоко переживает, не появилась ли в чужом черепе зияющая дыра. Сеченов прыскает себе под нос с непонятным маленьким счастьем на лице, рассматривает парня в ответ. От его беспокойного выражения и неподдельной заботы странно приятно жжётся где-то внутри, и ему кажется, что он этого не заслужил. — Всё нормально, Сергей, заживёт. — Заживёт, заживёт… до свадьбы-то обязательно! — мило улыбается Нечаев, делая ласковое поглаживание по плечу учёного и уводит руку. — Ещё раз извините. — Ну, до твоей-то точно. — Сеченов повторяет движения чужих губ. — Не, я как-то об этом не задумывался. — Это пока. — А вот до Вашей уж точно! — Я бы не посмел сделать несчастной ни одну женщину в этом мире, Сергей. А со мной точно всякая будет именно такой. — мужчина сипло хмыкает. — Человека просто правильного надо найти, Дмитрий Сергеевич. Который понимать будет. Который и Вас счастливым сделает. А то опять Вы… о ком-то там другом, но никогда о себе. Снова на лице лейтенанта было написано такое, до чего Диме было очень сложно докопаться, а это очень сильно бередило ему душу. Но был он чуть-чуть неправ… — С Вами любая была как на седьмом небе, я уверен. — Сергей… — Так вот! Вы кто по гороскопу? Хотел я Вас спросить, пока мы с Вами так удачно не поцеловались. Сергей смешно трёт лоб, а Дима издаёт нервный смешок, смеётся чуть громче, уводит глаза к небу. Сергей Нечаев и не представлял, насколько он был близок к правде! — По гороскопу, спрашиваешь. — Ну, да! Астрология. — он подчёркивает последние слоги интонацией, от которой человек рядом приятно хмыкает. — Ты веришь в эту ерунду, мой мальчик? — Не знаю! В газетах пишут постоянно. Ненароком, да и прочтёшь! С Сергеем можно было и про астрологию. Почему бы и нет? В который раз Дмитрий заражается его весёлостью, забывает о своей неуклюжей попытке, утыкается зрачками в звёзды, впервые за долгое время снова казавшиеся ему чудом. — Дева. — Ага… читал, что у Дев прекрасная совместимость с Козерогом и Тельцом. И… со Стрельцом, вроде как, тоже. — добавляет он последнее предложение как-то слишком тихо. — Ну и что же? — Может, среди них Вам кого и подберём! Дима красиво посмеивается, снова упирается руками позади себя. Только Сергей Алексеевич его ещё не пытался женить. Вечер и правда был интересным. — Знаешь, что интересного в тех гороскопах? — Что же? — Они все друг другу противоречат. Вчера у Девы и Козерога была прекрасная совместимость, а завтра в другой газете они на дух друг друга не переносят. — Тоже читаете? — Нет, просто любопытствую! — Читаете. Дима смеётся, ведь его поймали с поличным. — Ну, может быть, иногда. Чисто из научного из любопытства! — Конечно, конечно… — Что это? Я слышу сарказм в твоём голосе? — учёный хитро щурится и косится на собеседника. — Вовсе нет! Что Вы! Но Сеченов видит, как лейтенант выдаёт такую же хитрую улыбку. Директор совсем расслабляется, чувствует, как по телу заново распространяется сладкая усталость. Ему кажется, что свой шанс он уже упустил, поэтому укладывается обратно на спину. Теперь, когда спонтанное мальчишеское поведение отступило куда-то на третий план, ему думается, что тот удар, из-за которого до сих пор немного звенела голова, спас его от самой роковой ошибки в своей жалкой жизни. — Только, Дмитрий Сергеевич, астрология — не наука вовсе, так же? — Даже ответить тебе на это нечего. — кряхтит Сеченов, устроившись затылком на мягкой траве и вздыхая полной грудью. Нечаев замечает его действия, поворачивается в его сторону и осторожно укладывается рядом, подперев голову рукой и уперевшись локтем в землю. Он очень близко, но Дмитрий совсем не против. Оставалось только не попасть в сети его голубых глаз, которые сейчас, директор знал, заглядывали ему в лицо. — Так почему бы Вам, Дмитрий Сергеевич, не послушать звёзды и сейчас? Раз вы так… сильно их любите. Вдруг правду говорят. — Доверять выбор своей второй половинки шарлатанам, которые пишут не подтверждённую никакой наукой чушь? — Да, Вы правы. Как и всегда. Новая волна вины захлестнула сознание. Он не знал, зачем портил мальчишке вечер, слова сами слетали с его проклятого языка, а он ничего не мог с собой поделать. Он резко повернул голову влево, сразу же попадая в плен голубых глаз, куда так боялся попасть всё это время. Но лейтенант Нечаев совсем не выглядел расстроенным, чуть ли не светясь лучезарной улыбкой. И Дима просто не мог её не отзеркалить или отвести от него взгляда. — А что там про Стрельцов, мой мальчик? — спрашивает он тихо. — А что про них? — Вроде как, с Девами у них очень плохая совместимость. Ты не ошибся? — Не помню. — Сергей отвечает так же тихо, слегка качает головой, но не уводит взгляда. — Может, и ошибаюсь. Но Вы сами говорите, что это чушь, так? — Так… а ты сам? Кто ты по гороскопу? Сеченов уже знал ответ, уже сделал быстрый расчёт в голове, ведь прекрасно знал, когда у его лейтенанта день рождения. Но сам не понимал, зачем сейчас задавал этот вопрос, из-за которого вдруг побежали по телу мурашки. — Стрелец. Сергей улыбается, Дима улыбается тоже. Хочет разорвать зрительный контакт, но парень словно удерживает невидимой силой, не даёт ему сбежать. Внутри что-то клокочет. Настолько сильное, что давит на грудь. Снова поднимается желание дёрнуться со своего места и впиться в чужие губы. Наверное, через секунду он бы так и поступил, но так устал, что уже не способен был пошевелиться. Само присутствие этого человека рядом всегда давало ему спокойствие, убаюкивало. Рядом с ним хотелось засыпать… Хотелось просыпаться рядом тоже. Просыпаться и знать, что всё было в порядке. Что с его Сергеем Нечаевым всё хорошо. Хотелось знать, что так он будет просыпаться каждое утро. Открывать глаза, видеть такое приятное лицо, чувствовать крепкую, обнимающую его руку. Вместо своего глупого желания он находит в себе остаток сегодняшних сил, отворачивается. Периферическим зрением видит, что Сергей так и остался рассматривать его лицо. Сеченов не знал, о чём думал этот парень, но так хотелось, чтобы Сергей вдруг прочитал его собственные мысли, чтобы понял… понял всё, что Дима так долго хотел ему сказать. Чтобы взял всё в свои руки, не был таким трусом, каким был сам учёный. Ведь он доверяет ему, как никому другому. Но хотел Сеченов слишком многого, понимал и сам. Ничего страшного… пока Сергей просто был рядом — этого было достаточно. Пока находил время с ним разговаривать — этого было достаточно. Сергей больше ничего не говорил, Дима молчал тоже. И помолчать порой было приятно. Особенно в такой компании. Чувствовал, как собственное тело начинало подводить, а веки постепенно слипались. Засыпать не хотелось. Дима боялся пропустить и секунду, даже если это была просто тишина. Даже если оба больше не вымолвят ни слова. Пока Сергей был рядом — этого было достаточно. Сеченов очень медленно моргнул, стараясь отогнать огромную усталость, и вдруг взгляд его тёплых влажных глаз зацепился за одну из мерцающих точек. С минуту он думал, затем подал хрипловатый тихий голос: — Александр, смотри… Дмитрий поднимает руку, указывает куда-то в небо. Лейтенант смотрит вверх, а затем почти сразу переводит непонимающий взгляд обратно на чужое лицо и со смешинкой спрашивает: — Александр? Товарищ Кузнецов? — Ах, проклятье, извини, Артур! — Дмитрий Сергеевич резко поворачивает голову, смотрит с глубокой виной на лице, цепляясь за чужое запястье. — Задумался… Сергей неподдельно смеётся, слегка запрокинув голову назад. Было похоже, что он совсем не обижался. — Артур-то понятно, Дмитрий Сергеевич… но Александр не очень! Сеченов жмурится, смешно фыркает, расцепляет хватку и трёт пальцами глаза. Было немного стыдно, а щёки неприятно горели. Оплошал по самое не хочу, но товарищ Нечаев скрашивал порцию стыда своей беззаботностью. — Ёлки-палки, Серёж… ты извини, пожалуйста. — Ёлки-палки? — голубые глаза хитро прищуриваются. — От кого Вы только понабрались? — Догадайся. — Вам идёт! Дима смеётся. Не может не смеяться. Сергей смеётся тоже, а в душе директора будто пляшут тысячи солнечных лучиков, готовые вот-вот вырваться из его груди, где согревалось сердце. Агент немного ёрзает на траве, а сам как будто бы оказывается ещё ближе к чужому лицу. По крайней мере, так кажется Дмитрию Сергеевичу, который спешит перевести взгляд обратно к тёмной бесконечности над их головами. — Так о чём же Вы… думали? — Глупости, честное слово. — А всё же? — Об Александре Македонском. Вернее, о тебе в его образе. — Как раз сегодня представлял Вас Аристотелем. Совпадение, Дмитрий Сергеевич! — Вот как? Неужели? — Сеченов искренне удивляется, даже на секунду смелеет, заглядывает парню в глаза. — Ага. — Серёжа кивает, показывает зубы. — Я ещё подумал, может быть, Вы и правда в другой жизни им были. — Веришь в переселение душ? — Сеченов не верил, но ему всегда было ужасно любопытно, о чём думал его лейтенант. — Не знаю! Сильно об этом не задумывался, честное слово. Просто… ну, помечтать иногда забавно! Дима усмехается, заново краснеет в щеках от пристального взгляда и вновь разглядывает звёзды. И правда, можно же было просто и помечтать. О чём-то хорошем, далёком, неземном. Забыть, что был он человеком науки. Всё это не имело никакого значения. Наверное, и учёные тоже умели мечтать, а сам он просто забыл как. Или не умел никогда вовсе. С Сергеем Нечаевым, правда, всё приобретало немного другой смысл. — Ты прав… Серёж. — Дима делает акцент на настоящем имени, доказывая, что вовсе он его и не забыл, Сергей хмыкает. — Александру повезло, что был у него такой замечательный наставник. Вдруг без него он бы совсем ничего не добился? Как Вы думаете? — Учил он его всего несколько лет. — слабенько протестует Дима. — Да и было у товарища Македонского куда больше учителей, чем один Аристотель. — Ну а вдруг именно без Аристотеля у него ничего бы и не вышло! Вы же не знаете! Да и неправда это, Дмитрий Сергеевич, они знали друг друга на протяжении всей жизни. Только… не хотел бы я им быть, Александром. — Нет? — Непомерная жажда власти, нечеловеческие моральные устои. Могу только представить, как сильно Аристотель был разочарован. — А может, Аристотель был разочарован сам в себе, мой мальчик. — М? Чем же? — Что не справился со своей работой. Что… Александра подвёл. — Глупости. Он же не мог отвечать за действия другого человека. — Наверное. Дима соглашается, а в груди странный и непонятный клубок вины. Как будто он сейчас и правда был Аристотелем, как будто рядом лежал Александр Македонский, молодой ум которого ему следовало направить на верный путь. — Пишут, что и сам он вполне мог быть тем, кто царя и отравил. Был прав! — Это не доказано. Жаль мальчишку… умер таким молодым, амбициозным. — а в груди всё скомкивался узел. — Что взять с диктатора? Сеченов на мгновение прикрывает глаза, борется со странными картинками перед глазами. Ему кажется, что в голову лезут чьи-то воспоминания. Они проносятся перед закрытыми веками бессчётными мелкими осколками, впиваются в разум. Слишком заработался, слишком погряз в книгах и бумажках. Нужно было побольше отдыхать, как и советовал ему любимый лейтенант. Но непонятный, и даже слегка болезненный приступ странной мигрени вдруг резко прерывается спокойным и мягким голосом слева. — Он умер через год после Македонского, да? Аристотель. — Верно. — Сеченов вдруг по-нежному ухмыляется, немного косится на человека возле себя. — Может быть, он не мог без своего любимого ученика… вот и ушёл. — Так только в мифах и легендах бывает, Дмитрий Сергеевич! — Да. По крайней мере, легенды мы можем закончить сами. — И куда же, Вы думаете, он ушёл? — сокровенно шепчет Сергей куда-то в небо. — Вместе с Александром… в следующую жизнь. — Вы тоже мечтать умеете, да? — Наверное, только рядом с тобой. Замолкают. Снова задумываются. Мерзкий клубок потихоньку развязывается. Так случалось из раза в раз. Стоило только этому парнишке сказать слово, стоило только улыбнуться. Этого было достаточно, чтобы рассеять собирающийся внутри Дмитрия мрак. Его личное Солнце… — Нет, только не Александром. Артур мне нравится больше! — через минуту продолжает товарищ Нечаев свои мысли, заставляет собеседника открыть слипшиеся веки. — Мм… — мечтательно выдыхает директор. — Пусть так и остается, Серёж. Добрый и справедливый король — тебе подходит, как никому. — А Вам — Волшебник. Учёный искренне смеётся, заставляя приткнувшегося к нему совсем близко агента расплыться в ещё более широкой улыбке. За всё это время он так и не оторвал от его лица своих светлых глаз. — Как скажешь, мой мальчик. — Что же случилось с Мерлином, когда Артур умер? — спрашивает он дальше, влюблённо разглядывая чужие щёки и образовавшиеся от смеха ямочки. — Точного ответа нет, теории разные, сам же знаешь, сколько там всяких версий. Кому какая больше нравится. — Да. Но мне интересно, какая нравится именно Вам. Дима устало, но от этого не менее счастливо выдыхает. Устал-то он вовсе не от этого… мог бы, не спал бы всю ночь. — Не знаю насчёт тех, что уже написали, Сергей. Лично мне хочется думать, что Мерлин просто его ждёт. Ждёт, что Артур переродится. — А… — Вдруг Мерлин до сих пор где-то среди нас? Вдруг он ищет Артура, а может быть, уже давным-давно его нашёл? Хочется верить, что всё у них в порядке. — Я думаю, Дмитрий Сергеевич, что лучше всех. Уверен, они друг друга нашли. Не могли не найти. Я так чувствую. — Да, наверное. Дима в который раз теряется в странных ощущениях. От них даже ползли непонятные мурашки по спине. Но Сергей прерывает его мысли: — Вы мне что-то хотели там показать? — Где? — Наверху. — Ах, да! Сеченов теперь и сам воодушевляется словно большой ребёнок, отчего горячее сердце Сергея делает неожиданный и очень приятный толчок. Дмитрий тянет руку вверх, и он тыкает указательным пальцем в бескрайнее море, заставляя Нечаева оторвать от себя взор. — Большую Медведицу видишь? — тонкая кисть вычерчивает силуэт ковша. — Вижу. Вроде бы. — А если провести небольшую дугу вот сюда… — палец изящно двинулся в путь. — … к созвездию Волопас, то мы с тобой упрёмся в одну из самых ярких звёзд на нашем небе… видишь? — Нет. Сергей посмеивается, ведь не видит и совсем не разбирается в созвездиях и их названиях. Он нелепо бегает от одной звезды к другой, пытаясь найти то, на что же указывал ему его начальник. — Ну иди сюда. Смотри. Рука Сеченова вдруг ныряет вниз, пальцы цепляют чужую кисть, теперь вытягивая их обе к звёздному свету. — Смотрю… Он наклоняет голову ещё ниже, спускается на локте, ещё пара сантиметров, и он коснётся щекой щеки напротив. Дмитрий чертит по небу чужим пальцем, плавно ведёт, и совсем не замечает на своей коже тёплого дыхания, настолько он вдруг воодушевился. Как и не замечает, что слегка дрожит чужая кисть. Его ведь дрожит тоже. Два указательных пальца замирают на яркой серебряной точке, и Дима подаёт хрипловатый, усталый, но счастливый голос: — Звезда Арктур. Её видно из любой точки мира. По яркости занимает четвёртое место, и она более чем в сто раз ярче Солнца! А в диаметре крупнее почти в тридцать раз! — Ого… — Видишь, Серёж? — Вижу. Нечаев бросает на Арктур быстрый взгляд, но сразу же переводит его на мужчину под собой. Ведь он гораздо, гораздо ярче и красивее любой звезды на том небе. — В легенды я не верю, но… вдруг на небе её зажёг Мерлин? — Да? Для чего же, Дмитрий Сергеевич? — боязливо шепчет Сергей в чужую щёку, голос предательски дрожит, низ живота тоже. — Для Артура, конечно же. Может, и название у неё такое же, а не почему-то там другому. Мне бы хотелось… в это верить. — Красивая бы была легенда. — Нравится? — с детской надеждой спрашивает учёный, рассматривая подмигивающую на небе звёздочку. — Да. Ещё как. Уверен, Артуру нравилось тоже. Сеченов довольно выдыхает, продолжает сжимать чужие пальцы лейтенанта над их головами. — Вообще, Арктур латинизировано от древнегреческого, означает «Хранитель Медведя», то есть страж. Её, кстати, не относят к Млечному Пути, считается, что её происхождение внегалакт…. Дима не успел закончить свою мысль. Или их поток, который он собрался вдруг обрушить, делясь знаниями. Сергей Нечаев сократил остатки расстояния, нежно накрывая чужие губы своими, отдавая всё своё тепло. Так и замер, боясь пошевелиться или вздохнуть. Никто не сопротивлялся. Никто не пытался отпихнуть или вырвать свою руку. Поэтому Нечаев аккуратно переплёл вместе пальцы, ласково сжимая, возвращая их кисти вниз, куда-то Дмитрию на живот. Сергей целуется медленно, с каждой секундой смелеет всё больше, ведь Дима ему отвечает, а руку сжимает так, будто боится, что парень сейчас растает. Тот это чувствует, желает уверить, что этого не произойдёт. Просит разрешения, слегка облизывая чужие губы. И ему разрешают. Он целует глубже, целует так, как давно хотел. Томно, с любовью, словно пытался передать Диме свою душу. На его радость ему отвечали так же сладко, так же трепетно. Сколько прошло времени Сергей не знал, но отчаянно боялся останавливаться. Не знал, что будет дальше. Всё хорошее всегда заканчивалось, а заканчивать совсем не хотелось. Прятаться сам он не будет, но всё будет зависеть от желаний человека, которого он с таким отчаянием сейчас целовал. Сердце же Нечаева бьётся теперь слишком часто, бьётся даже в ушах. Его свободные пальцы ласково и невесомо сжимают хрупкие пальцы учёного. В конце концов, был он здесь именно для того, чтобы делать его счастливым. Остановился. Показалось, но Дмитрий будто бы потянулся следом, желая продолжения. Это было бы самой настоящей волшебной и несбыточной сказкой. Сергей открывает глаза, с беспокойством разглядывает сладкие припухшие губы, розоватые щёки, но не находит карих глаз. Дима не желал их открывать. И лейтенант бы подумал, что он уснул, но тонкие пальцы так и продолжали удерживать его руку у себя на животе. Правда Сергей Алексеевич всё равно не собирался убегать. Молчит. Но не удерживается, набирается смелости и пальцами второй руки уводит со лба начальника выбившуюся прядку. Пока ещё было дозволено. Он всё равно не знал, что теперь говорить. Никогда не знал. Но всегда пытался. Не придумал ничего умнее… — Звезда красивая… Дмитрий Сергеевич… Спасибо. Веки директора слегка дрогнули, но так и не открылись. Зато заговорил его совсем уж тихий голос, и если бы Нечаев не был так безумно близко, то ничего бы не расслышал. — Почему-то только ночью мы чувствуем смелость говорить о том, что думаем на самом деле, или чего-то желаем. Днём это всё куда-то исчезает. Почему так, Серёж? Сергей молчал, а его сердце обжигала слеза, катившаяся по щеке напротив. — Почему-то только ночью люди решаются на самые безумные желания. — продолжал Сеченов, жмуря веки. — Днём мы как будто теряем сами себя. Пропадаем в делах, прячемся за логикой, за какими-то там последствиями. Как будто под светом Солнца заметят, в чём-то уличат, осудят. Ночью и разговаривать легче. Ночью не сковывает такой страх, ведь можно проснуться утром и… сделать вид, что ничего не было. Ночью всё по-настоящему… ночью нет… света Солнца. Сергей нежным взглядом проводит следующую слезинку, которая спешит скатиться по дорожке своей сестры, но не успевает, так как её ловят подушечкой пальца и бережно утирают. — А как же… а как же свет Луны? Нечаев слышит сиплый смешок и знает, что Дмитрий пытается не заплакать в полную силу. Всеми силами старается не сдёрнуть его с той травы и не впечатать в собственное тело. Вместо этого нежно улыбается, хоть видеть его никто не может. Но Сеченов, хоть и не смотрит, прекрасно её чувствует. Она как лучик, согревает и в самой кромешной темноте. Сергей тоже переходит на полушёпот, ласкает его пальцы своими, пытается утешить всеми силами, что у него есть, хоть и не совсем понимает, почему же плачет любимый человек. Почему не желает открывать свои красивые глаза. — Боитесь что-то увидеть? — Нет… боюсь не увидеть. — Чего же? — Утра. Утром всё… меняется. Утром мы забываем или делаем вид, что забыли. Или хотим забыть. Боюсь проснуться утром, Серёж… и не увидеть. Отчаяние в чужом голосе разрывает сердце. Нечаев медленно моргает, а про себя думает и знает, что Диме совершенно, абсолютно нечего бояться. — Хотите… между нами всегда будет ночь? Даже белая. Какую бы Вы не захотели. Глупый, глупый Дмитрий Сергеевич… Если только Сергей правильно его понял, ему больше никогда не придётся ничего бояться. Но учёный снова молчит, и Сергей видит, как немного дрожат его подбородок и губы. Ничего страшного… Сергей всё равно будет пытаться. Всегда пытался и всегда будет. — Дмитрий Сергеевич… — зовёт он осторожно. — Да, мой мальчик? — Вы и правда Волшебник. — Почему? — Желание моё… так быстро исполнили. Сеченов слегка будто бы всхлипывает, Сергей же только крепче сжимает тонкую кисть и не собирается отпускать. Ни за что. — Только скажите, что бы Вы хотели… увидеть следующим утром? — Наверное… — думает Дмитрий, с каким-то отчаянием шевеля пальцами в чужой хватке, собирая с них тепло, затем шепчет. — Наверное то, без чего не может существовать жизнь. Свет Солнца. Сергей нежно улыбается, рассматривает уже две одновременно катящиеся по разным сторонам слезинки. — Ну а куда же он от тебя денется… Дим? Было непонятно, пытался ли Сеченов удержать в себе лёгкий смех, либо пытался окончательно не расплакаться. Но было это не совсем важно, ведь Сергей не ушёл бы при любом раскладе. — Он там будет. Каждое утро, когда ты будешь просыпаться. И каждую ночь тоже… когда будешь засыпать. — Серёжа… Лейтенант напрягает весь свой слух, наблюдает, как новая пара капель падает из-под закрытых век. — Да? — Если бы у тебя была вечная жизнь… что бы… что бы ты с ней сделал? Сергей нежно хмыкает и долго совершенно не раздумывает. — Я бы провёл её с тобой. Этот ответ Диму точно порадовал, это было видно по счастливо приподнявшимся уголкам губ, к которым Сергей решился заново припасть. Целовались долго. Целовались неспешно. Сергей бы провёл так целую вечность. И он обязательно проведёт. Целовались настолько медленно, что в какой-то момент Сергей почувствовал, что партнёр вот уже на самом деле засыпал. Пальцы Дмитрия Сергеевича постепенно разжимались тоже. — Дим. — Нечаев отрывается, счастливо выдыхает в чужие, такие сладкие губы. — Мм? — в полудрёме улыбается Дмитрий, уже почти отправившись в царство Морфея. — Всё будет хорошо. Веришь мне? — Да… Серёж, тебе — да… Это были последние слова Дмитрия Сергеевича перед тем, как он окончательно заснул, так и не посмев больше открыть своих глаз. Сергей провёл ещё полчаса на том самом месте. Почти не шевелясь и не издавая ни звука. Он продолжал сжимать тёплую кисть, продолжал целовать умиротворённое лицо, продолжал ловить какие-то сонные милые звуки с губ, к которым он периодически припадал. Покрывал поцелуями немного солёные от слёз щёки, не обделил и лоб. — А легенду мы сами допишем. Может быть, поэтому у неё нет и конца… Как думаешь, Дим?

🌠🌠🌠

Дима очень медленно приоткрыл глаза и поморщился. Он лежал на животе, его правая рука свисала с кровати. Подвигал пальцами, понял, что совсем не хотелось вставать или шевелиться вовсе. Перевёл сонный взгляд на окно, где через полу задвинутые шторы пробивались первые утренние лучи. Немного потерялся в пространстве. Он не узнавал собственную квартиру. Но сейчас больше всего его волновало Солнце, которое будто бы пыталось прожечь ему щёку. Повернул лицо, смешно утыкаясь в подушку и недовольно замычал. — Извини! Сейчас, сейчас! Сеченов тут же поворачивает голову обратно, сразу натыкается на крепкую спину в футболке. Не может сообразить, но ему начинает казаться, что он не в своей квартире вовсе. Сергей Алексеевич возится с занавеской, закрывает полностью, но вдруг слышит хриплый заспанный голос. — Чуть-чуть… чуть-чуть оставить можно. — Мешает же! — обеспокоенно шепчет лейтенант, поворачивая лицо. — Не настолько, мой мальчик. — Маленькую щёлочку? — Да… Дмитрий слабенько хмыкает, поражённый не только картинкой, но и ситуацией в целом. Кажется, кровать тоже ему не принадлежала. И он вообще не помнил, как на ней оказался, и тем более проспал всю ночь. Нечаев оставляет узкую полосочку, через которую можно было разглядеть, что за окном собирался один из миллиона дней. «Хороший будет, наверное.» — думает Дима наблюдая, как к нему двигался его любимый человек. Сергей ставит руки по бокам от чужого тела, нагибается, а под его весом прогибается матрас. Приближается к лицу начальника и с маленьким страхом, но и надеждой спрашивает: — Доброе… утро? — Добрее ещё никогда не было. Чувствует, как улыбается этот несносный мальчишка. Кажется, что футболка, в которой он спал, и рукав которой только что заметил, тоже ему не принадлежала. Последнее, что он помнил, это бесконечно сладкий поцелуй на своих губах. Если повезёт, ему достанется ещё не один, и даже не тысяча. Спрашивать не стоило, он и так уже понял, как здесь оказался. Его сюда попросту донесли. Прямо так, заснувшего на том самом месте у озера Лазурь. — Хочешь ещё немного подремать? — Нечаев невинно втягивает запах каштановых прядок, неподдельно наслаждается. — Нет… всё в порядке. Ну, разве что немного поваляться. — Хорошо. А ты что завтракать предпочитаешь? — Совсем неважно. Главное, что не один. Да? — Да. Лейтенант счастливо выдыхает, мило мнётся. Сеченов знает, что он пытается его поцеловать, но чего-то стесняется. — Пока лежи, Дим, я всё сделаю. Он пытается встать с кровати, но чьи-то пальцы вдруг слабенько цепляются за его запястье. — Сергей, ты извини. — Ну за что же? — Что уснул. Вчера. Непонятный стыд волной прокатился по телу. Стыд за то, что он ему наговорил. Стыд за то, что, может быть, он всё между ними испортил. Как он сам и говорил — пришло утро. И он его точно так же бесконечно боялся. Сергей возвращается в ту же позицию, склоняется так же близко. — Не страшно. Проснулся-то ты здесь, правда? — Правда… — шепчет Дмитрий Сергеевич, чувствуя, как в груди формируется огромная лавина нежности. Нежности к этому потрясающему человеку. — И завтра проснёшься тоже. Через неделю, через год, через десять лет. — Через вечность, мой мальчик? — Через вечность, родной, через вечность. Глупый страх вмиг куда-то улетучивается, и Дима знает, что больше он никогда не вернётся. Он счастливо сипит себе под нос, а Сергей набирается смелости, целует в слегка колючую из-за щетины щёку. Улыбаются. — Поспи ещё чуть-чуть. Я разбужу. Лейтенант на цыпочках скачет куда-то на кухню. Дима блаженно и радостно смотрит на ту полосочку света, которую оставило для него его личное Солнце. «И кто здесь ещё Волшебник?» Дима мечтательно ёрзает на подушке и с самой своей широкой улыбкой на губах позволяет себе прикрыть глаза. Он же знает, что проснётся самым счастливым человеком на Земле. Завтра, через день, через вечность.