If you had life eternal...

Блеклый огонёк свечки вот уже второй час плясал странными маленькими тенями по поверхности широкого стола. Он отражался на раскинутых бумажках слабенькими мерцающими волнами всякий раз, как хозяин кабинета выдыхал особенно сильно. Тонкие пальцы с мерным спокойствием водили по бумаге, а их подушечки с особой нежностью вычерчивали понятные только им узоры, из горла же порой вырывался тот самый задушевный выдох, тревожащий и без того еле горевшую свечу. Понять, почему Дмитрий Сергеевич Сеченов так вздыхал, со стороны было нельзя. Грустил ли он, веселился? Был глубоко погружён в работу или не работал вовсе? Задумался о чём-то серьёзном или же вообще витал в облаках? Видимо, его последний вздох, заодно сопроводившимся лёгким усталым хрипом, наконец, привлёк внимание человека, тихонько подкравшегося где-то сбоку и стоявшего последние пять минут позади его спины, притихнув и боясь пошевелиться. Боясь дышать и пользоваться чужим кислородом. Приход того человека Дима не услышал вовсе, не замечал и его присутствия, полностью погрузившись в свои размышления, а замеревший Сергей Нечаев боялся его спугнуть. Что он боялся спугнуть — не знал и сам. Но почему-то не решался позвать, не решался прервать отчего-то казавшийся ему сокровенным момент. Если бы кто-то, как и сам сейчас товарищ Нечаев, наблюдал за ним самим со стороны, то заметил бы, с какой интересной улыбкой парень разглядывал открывшийся перед ним вид. Сергей не подкрадывался специально, не планировал намеренно напугать начальника, не собирался устраивать ночные сюрпризы или заставлять сердце вечно занятого учёного выдавать неожиданный кульбит. Он добрался до стола самой обычной мягкой походкой, довольно бесшумной, что осталось его привычкой ещё с войны. Уже открыл было рот, собираясь позвать шефа по имени отчеству, но внимание светлых глаз вдруг привлекли разбросанные по столу бумаги. Нечаев окинул их быстрым, беглым взглядом, практически не задержавшись ни на одном из кусочков, почти сразу же перевёл взгляд на чужое лицо, где и застыл, а губы так и остались в приоткрытом состоянии. Теперь же, как ему самому казалось, он глупо таращился на хозяина ужасающе огромного кабинета, который его и правда совершенно не замечал. Сергей простоял так несколько минут, стараясь очень медленно и безшумно вбирать носом воздух, в итоге вообще затаив дыхание. Становилось стыдно, как будто он занимался чем-то непристойным. Вряд ли людям нравилось, когда за ними следили исподтишка. Даже если это нельзя было так назвать. В конце концов, стоял агент довольно-таки близко. Настолько, что протяни он ладонь, то смог бы коснуться каштановой макушки или худенького плеча под белой, небрежно загнутой по локти рубашкой. Дмитрий Сергеевич сидел в практически кромешной темноте, если не считать маленькой тусклой свечки. Оранжевый свет и правда придавал что-то волшебное его красивому лицу, даже на минуту показалось, что принадлежал директор предприятия соверешнно другой эпохе. Если бы не современный костюм, то мужчина вполне был похож на древнегреческого философа или Римского императора. Марк Аврелий, в тишине работающий над «Наедине с собой». Аристотель, гуляющий по роще Миезы с юным Александром, будущим царём Македонии, внимательно слушавшим своего наставника. Иногда он его так себе и представлял. Дмитрий был гением, знал бесконечно много, знал такое, до чего вряд ли кто-то когда-то дойдёт своим собственным умом. До и после него. Словно он пронёс свои знания через время и пространство. Реинкарнировал, не иначе… Нечаев сипло хмыкнул своим же мыслям под нос, затем, вроде бы чего-то смутившись, перевёл взгляд на кисти и тонкие пальцы, теперь замеревшие на поверхности стола. Товарищ Сеченов устало вздохнул, даже немного зажмурился. Только тогда Сергей решил подать голос. До того, как начальник откинется на спинку кресла и заметит нечаянного и такого бессовестного свидетеля его ночной работы. — Добрый вечер… Он действительно не хотел его пугать, постаравшись придать голосу как можно больше тепла и мягкости. Но как сильно не старайся, полностью погрузившийся в себя человек, думающий, что в помещении должен быть только он один, всё равно испугается. Так и вышло. Сеченов вздрогнул, дёрнулся, сразу же повернув голову и схватившись рукой в районе сердца. — Сергей! Чёрт возьми, мой мальчик… — Вы извините, не хотел напугать, шеф! Правда! — лицо лейтенанта приняло очень виноватое выражение. — Да ничего, ничего. — директор цокнул, откинулся на спинку, прикрыл на секунду глаза и слегка рассмеялся. — В могилу вот сведёшь. — Этого бы мне не хотелось. — Ну а что же ты так тихо крадёшься? — Не специально, шеф! Привычка. — Да откуда же? — мужчина хмыкнул, разглядывая своего агента с ног до головы. — С войны. На тонких губах погасла улыбка, которая, думалось Сергею, на короткое мгновение озарила пространство гораздо ярче и тысячи ламп. Одна единственная жалкая свечка продолжала гореть, но как будто не давала больше и крохи света. — Да, правда. Извини. Учёный отвёл взгляд, прошёлся им по раскиданным бумагам и картам. Ни пугать, ни тем более расстраивать его лейтенант совершенно не хотел, теперь вид его поникшего лица щемил парню сердце. Они никогда об этом не говорили, но Сергей знал, что была это для Дмитрия Сергеевича больная тема. Наверное, больнее, чем для него самого, на той войне побывавшего. Нечаев о ней позабыл. Нет, он всё прекрасно помнил. Изувеченные тела, боль, крики, смерть. Такое не забывается и никогда не забудется. Но она не мучала его в кошмарах, такие сны бывали у него довольно редко, и он очень быстро просыпался, выпивал стакан холодной воды, умывал лицо. Вскоре всё проходило. «Я на ней не зацикливаюсь.» — с улыбкой пожал он однажды плечами своему начальнику на его обеспокоенный вопрос о его состоянии. И правда не зацикливался. И он знал из-за чего. Из-за кого. «Ты всегда улыбаешься, да, Серёж?» «Ну а что ж мне, плакать? Жизнь для этого слишком коротка, Дмитрий Сергеевич!» «Твоя правда.» Вот следом смеётся и начальник, а улыбка лейтенанта делается ещё шире. Кажется, сам директор как-то ему сказал, что она озаряет всё предприятие. Не знал он только, что становилась она такой яркой рядом с ним самим. Серёжа приоткрывает рот, пытается что-то сказать, закрывает обратно. Хочется как-то подбодрить, успокоить, но правильные слова не лезут на язык. Пальцы сжимаются в нервный кулак, снова разжимаются. Ему больно видеть Дмитрия таким. Таким, как и всегда: одиноким, уставшим, поникшим. Ему кажется, что рядом с ним, с Сергеем, учёный ведёт себя иначе, чувствует себя немножечко лучше. Улыбается, даже смеётся. В глазах появляется приятный блеск, а сам он будто бы становится другим человеком. Всё тем же Дмитрием Сергеевичем Сеченовым, только… счастливым? Так хотелось думать, хотелось верить. Сам себе Сергей не врёт. Возле Димы он таким себя и чувствует. Счастливым. Вот он и улыбается, вот и смеётся. И не знает, что бы было, не повстречай он этого потрясающего человека. Может, и плакал бы. Может, вспоминал бы бессчётные загубленные жизни, рваные раны товарищей и бесконечные пули над головой. Страшно было думать, даже кощунственно, но той войне он был даже благодарен. Не случись она, так он бы никогда его не встретил. Ужасно хотелось ему об этом сказать. Насколько он был ему благодарен, насколько им дорожил. Что обязан был каждой своей улыбкой, улыбался-то он только благодаря ему — Дмитрию Сергеевичу. Если бы не он, то улыбаться было бы некому. Не верни он Сергея обратно к жизни. Тихонько прокашлялся, пытаясь подобрать хоть какие-то слова. Уже и сам не понимал, зачем он сюда пришёл. Зачем тревожил этого бесконечно занятого человека в такой поздний час. Зачем воспользовался его положением, напугал, мешал работать или же отдыхать. Сергей вновь перевёл смущённый взгляд на непонятные бумажки на столе. Карты местности, где ещё никогда не ступала нога человека. А может, не ступит никогда. Сеченов всё это время рассматривал карты звёздного неба. Водил по маленьким точечкам и линиям пальцами, что-то записывал, куда-то заглядывал. Обычному глазу будет понятно в них совершенно ничего, но для товарища Сеченова язык неба был таким же родным, как и русский. В этом Нечаев не разбирался, а значит не мог составить компанию, не мог даже поговорить. Было обидно. Правда не за себя, а за Дмитрия Сергеевича. Собеседник из него был тот ещё, сам это понимал. Ни помочь, ни поддержать, ни спросить совета. Бесполезный. Но он пытался, всегда пытался. Не сумел сейчас придумать ничего, кроме как очень глупого и, наверное, неуместного вопроса: — Эм… астрология, да? Дмитрий вдруг усмехнулся, на лице снова заиграла улыбка, а сам он поднял глаза, теперь с теплотой и даже с умилением разглядывая человека перед собой. — Нет, мой мальчик, астрономия. Наука, изучающая пространство, происхождение и развитие Вселенной. — Ага. А астрология… — Не наука вовсе. Сергей виновато изогнул брови и почесал щетину пальцами. — Сболтнул, да? — Немного. Начальник посмеивается, слегка сгибается к столу и перемещает несколько листов и карт в сторону. Сергей же не стесняется, позволяет себе залюбоваться его просветлевшим лицом. Таким он ему нравился больше. Если надо, лейтенант был готов нести чушь каждый день, лишь бы не слышать, как мужчина томно вздыхает всей глубиной своих лёгких. С удовольствием бы остался в этом кабинете, и так бы и стоял. Центурион на службе императора. Парень отчаянно добивался его внимания. Он везде был первым, даже быстрее товарища Кузнецова. Любое поручение, просьба. Нет такого, чего бы товарищ Нечаев не сделал для товарища Сеченова. Так он на себя и смотрел. Немой и грозный телохранитель. А Дмитрий Сергеевич почему-то позволял ему им быть. Позволял слишком многое. Больше, чем кому-то другому. — А Вы чего это… чего при свечке сидите? — агент решился на продолжение диалога. — Да просто так. — И это в век электричества и технологий! — Иногда хочется вернуться к истокам. — Вам идёт. — Что? — При свече сидеть. — И как же? — Вы в прошлой жизни точно графом не были? Или королём? Дмитрий Сергеевич снова весело усмехнулся, немного удивлённо вскинул брови на такое интересное предположение. — Надеюсь, что нет, мой мальчик. — Почему же? — Мне нет дела до власти. Как раз наоборот… — Как раз таких и следует к ней приставлять. Зря Вы! — Каких таких? — Властью лучше всего распоряжаются те, кто её не ищут. Те, кто её добиваются — становятся диктаторами. — Ого. Разбираешься? — Нет, просто здравый смысл. Товарищ Нечаев теперь тоже пожал плечами, немного склоняясь к столу, к тем самым картам. Была очередь Димы с интересом рассматривать его лицо. — Король Артур. — Мм? — Вы — король Артур, а я — Ланселот. — Куда тебя занесло. — смеётся уже чуть громче, что теплом разбегается по мускулистому телу его лейтенанта. — Но такая себе легенда. Мужчина весело жмурится, Нечаев переводит на него взгляд. — Ну почему же? — Женщина, любовь, предательство. — на последнем слове директор морщится, а самого его будто слегка передёргивает. — Ну, там много разных теорий. — Сергей спешит оправдать своё не совсем удачное сравнение. — И вполне возможно, что всё переврали! — Теорий много, суть одна. Где есть женщина, там всегда любовь. А где любовь — там всегда трагедия. — Как же Вы пессимистично. А если нет женщины? Сеченов как-то медленно, даже робко поднимает карие глаза, встречается с небесно-голубыми напротив и неуверенно спрашивает: — Нет женщины? — Ну да. — Так не бывает. Что же это за легенда такая? — Дима почему-то горько хмыкает, но не уводит глаз. — Её и слушать никто не станет. У каждого героя, Серёжа, обязательно должна быть дама сердца. Лейтенант на минуту задумывается, водит зрачками в разные стороны. Было видно, пытается что-то подобрать. — Робин Гуд? — Мариан. По некоторым теориям поженились. — Роланд? — Анджелика. Там, на мой взгляд, ещё хуже, чем у Артура. Оба на минуту замолчали. Дима ждал следующего примера, чтобы сразу же зарубить его на корню без права на восстановление. Но, видимо, больше никакие легенды парню на ум не приходили, а сам он по-детски расстроился, что умилило его начальника, который, расплывшись в улыбке, вдруг почувствовал укол совести и вины. И в самом деле… чего это он? Своими собственными руками губил то, что так отчаянно хотел видеть. Что делало каждый его день ярче. Что словно солнце одаряло его своим теплом и заставляло жить, дышать полной грудью. Сеченов с нежностью свёл вместе брови. — Раз тебе так нравится Артур… Вот Артуром и будь. — Я? — лейтенант по-озорному вскидывает брови, разглядывает своего начальника так, будто ему и правда сейчас предложили свергнуть вождя. — У меня не было бы другого такого идеального человека на эту роль. Ты как никто другой подходишь, Серёж. — А Вы тогда…? — Мерлин. — подыгрывать так подыгрывать. Было и правда забавно. — Ааа… — Сергей довольно выдыхает, сопровождает утвердительным кивком, немного думает и продолжает. — Подходит. Волшебник, значит? Дмитрий Сергеевич прислоняет макушку к спинке кресла, всматривается в огромное окно, утыкается взглядом в бескрайнее ночное небо и тихонечко посмеивается. — Волшебник, волшебник. — А Мордред где? Давненько не видел… Задумал чего? Сергей игриво смотрит по сторонам, будто пытаясь найти того самого «Мордреда». Дима хмыкает, на секунду прикрыает глаза, пытаясь бороться с постепенно накатывающей слабостью. — Вы снова поругались? — Ничуть. Скорее помирились. — Вот и хорошо. — Думаю… — аккуратно начал подбирать слова Нечаев. — … думаю, что Артур Мерлином сильно дорожил. — Да? — учёный, сам не ожидая такого от себя любопытства к мифам и легендам, обратился во весь свой слух. — Да. Ведь дело было не в его магических силах или способности принимать облик животных. Думаю… думаю, ближе у него никого не было. Думаю, что он его глубоко уважал и… и любил. Он же его растил, наставлял. Он был ему как отец, но гораздо больше. Другом, но это слово не подходит. Лучше, гораздо лучше! Артур же, в свою очередь, к нему прислушивался. — Прислушивался, говоришь? Мерлин настоятельно рекомендовал ему на Гвиневре не жениться. Ну так, к слову. Там и с Ланселотом беда, да и вообще… Директор предприятия хитро взглянул на своего подчинённого, теперь весело качавшего головой. Ничего не поделаешь. Товарищ Нечаев выбрал себе не лучшего слушателя, товарищ Сеченов не желал слушать молча. Но внутри разливалось тепло. Такое же, как и каждый раз, когда Сергей начинал любой с ним разговор. Что-то подальше от науки, от изобретений, политики. Дима знал, о чём говорил Сергей. — Думаю, что ты прав, мой мальчик. Сергей с надеждой покосился в его сторону. — Такая связь не каждый день выстраивается. Что-то большее, чем узы крови. Уж Эскалибуры владычицей озера по настоянию всяких Волшебников тоже не всем выдаются. Уверен… Мерлин мальчика тоже сильно любил и не потому, что он был будущим правителем. — Короля. — смешно поправил Сергей, хитро прищурившись. — Да, ну конечно. Короля. — Дима хмыкает, перед глазами прыгают образы, вслух которые он не озвучит. — Только для Мерлина он всё же… что-то гораздо большее, чем король в шикарной мантии и с короной на голове, не находишь? Он же его на руках носил. Наставлял, учил, воспитывал. Может, и сам Мерлин у него чему-нибудь да научился. — Ну куда там. Где Мерлин — великий Волшебник, а где Артур? Жалкий человек, хоть и благородный король. — Если Артуру не было дела до того, кем был его друг, то почему Мерлину должно? Нечаев слегка пожимает плечами, смотрит куда-то в окно. — А король… король — всего-лишь слово. Думаю, значили они друг для друга гораздо больше, чем те титулы. — Ваша правда. А Вы знали? Артур-то… только благодаря Волшебнику жив. На свет появился, вернее. В какой-то из версий. — Нет, не знал. — Сеченов моргает, но не разрывает зрительного контакта. — Вот так. Что-то напоминает! — Да, что-то напоминает. Дима улыбается, повернувшийся Сергей, вдруг смутившись, повторяет краешком губ в ответ. — Мерлин не стал бы ставить это себе в заслугу, Серёж. — А Артур бы всё равно его благодарил. Повисла тишина, можно было отчётливо услышать, как маленький огонёчек жёг таявший воск. — Артур всегда оставался для Волшебника любимым мальчиком, что бы не случалось. Надеюсь, что он это понимал. — Понимал. Конечно понимал. — Сергей сглотнул, утвердительно качнул головой. — И что бы не случилось… в следующей жизни тоже. — учёный странно зависает, отрешённо смотрит куда-то в угол стола. — Вот видите. — Что? — И без женщин красивые истории бывают. Дмитрий Сергеевич посмеивается, но спорить, кажется, вовсе не собирается, поэтому Сергей Алексеевич позволяет себе засмеяться тоже. — Действительно. — А они пусть там… Ланселот со своей Гвиневрой. — Ну, пусть, Серёж, пусть. От расстроенного минутами ранее директора не остаётся и следа, обстановка давно разрядилась, а лейтенант чувствует себя гораздо спокойнее. Миссия выполнена. Когда хорошо его Волшебнику — хорошо и ему самому. — Мерлин, он… делал для Артура бесконечно много. Не знаю, говорил ли он ему это когда-то вслух, но своему Волшебнику он всегда мысленно говорил спасибо. — Хм… не припомню таких строчек. — Ну, слышал я такие версии. Легенда же, Дмитрий Сергеевич! Там добавляют постоянно! — Да-да. — директор с интересом смотрит на почему-то слегка порозовевшие щёки, не укрывшиеся от его взора даже под оранжевым светом огня. — А Вы — прямо как он. Столько всего для всех делаете. И взамен ничего никогда не просите. Сеченов слабенько улыбается, ласково облизывает парня взглядом. Ему кажется, что он не заслуживает ни одного доброго сказанного Сергеем слова. Своё же кресло начинает будто бы жечь спину, в нём становится неудобно и даже мерзко. Что он, Сеченов, вообще здесь делает? — Не достаточно. — Шеф? — Делаю не достаточно. — Вы себя недооцениваете. — Нечаев игнорирует желание подойти ближе, уместить широкую ладонь на плечо и избавить Дмитрия от глупых и неправильных мыслей. Он лишь вздыхает, а к горлу вновь подбирается комок горечи. — Если бы делал всё быстро и правильно, если бы правда был таким умным и великим, каким ты меня видишь, то я бы закончил ту войну гораздо раньше… по-другому… — Дмитрий Сергеевич… — Но я всего лишь жалкий человек, Сергей. Не такой, каким ты меня себе представляешь. Нечаев дёргается в своей позиции, уже собираясь сократить тот один единственный шаг, разделявший его от сидящего в кресле человека. Говорил тот человек ужасную ерунду, с которой лейтенант никогда бы не согласился. Сеченов действительно верил, что не делал ничего значимого, а его, видимо, никто никогда ни за что не благодарил. Но что-то парня останавливает. Он игнорирует своё следующее желание: подскочить и сжать в стальных объятиях мужчину перед собой. Показать ему, насколько сильно он ошибается. Вместо этого он лишь спокойно выдаёт: — Нет, Дмитрий Сергеевич. — М? — учёный выпадает откуда-то из своих не очень приятных мыслей, фокусирует взгляд. — Вы… Мой Волшебник. Сначала Нечаеву показалось, что сказал он вот уж действительно самую несусветную в мире чушь, потому что Дмитрий на мгновение застыл, а тёмные зрачки странно и будто бы с непониманием подрагивали. Но через секунду скрылись за потяжелевшими веками, а сам Дмитрий Сергеевич уместил локти на стол, спрятал половину лица в скрещенных между собой пальцах и тихо засмеялся. — Кхм… Наш. — спешит поправить непонятно что Сергей, а лицо начинает полыхать пуще прежнего. — Мы все здесь глубоко Вас уважаем и ценим. — Правда? — Конечно, шеф! Да без Вас бы ничего этого не было! Сергей Алексеевич переворачивается, расставляет руки на поверхности и склоняется к столу уже ближе, теперь более внимательно рассматривая раскинувшиеся перед ним карты. Ненароком его голова оказывается слишком близко от головы начальника так, что в нос сразу же ударяет запах чужого одеколона. Но Дмитрия Сергеевича, как кажется, такое наглое вторжение в личное пространство совершенно не волнует. — Работаете? — спросил лейтенант с видом знатока, даже слегка нахмурился. — В одиннадцать вечера? Импровизированный Мерлин уже и позабыл, чем занимался пять минут назад, пока его не напугал и не перенёс в совсем другой мир этот интересный мальчишка. Даже забыл, что он всё ещё у себя в кабинете, в своём собственном кресле, а не в средневековом замке, беседующий с юным королем Британии. — Нет, отдыхаю. — А это? — Увлечение. Считай, что я так расслабляюсь. — М… что-то Ваши увлечения подозрительно похожи на работу. — агент прищуривается и косится на начальника. — Так только кажется. Мужчина хмыкает немного строгим глазам напротив. На отсутствие нянек Дима не жаловался, но перечить этому парню он почти никогда не мог. А может, и не хотел вовсе. Было это даже и приятно. — Отдыхают по-другому, Дмитрий Сергеевич. — Да? И как же? — Явно не гробя свою осанку с утра до вечера за этим столом и не портя зрение маленькой скудной свечкой. Вы пытаетесь подорвать своё здоровье? — Вовсе нет. — Сеченов издал смешок, становилось это действительно довольно забавно. Но выглядел парень и правда серьёзно, и даже вроде обеспокоенно, что какой-то слабой дрожью отдавалось внизу живота. — Я правда отдыхаю. Только сразу же после своих слов академик почувствовал внезапный прилив усталости, вполне объяснимый ранним подъёмом в шесть утра, целым днём беготни по лаборатории и многочасовым вечером, сгорбленным за этим самым столом. Только сейчас Сеченов понял, что, быть может, самое время было вздремнуть. — Устали. Это был не вопрос. Констатация факта. Дмитрий благодарно моргает. — Чуть-чуть. Пройдёт. После чашечки кофе. — Какой кофе в полночь, шеф? Пройдёт только после хорошего, здорового восьмичасового сна, имеете в виду? — Кстати о времени. — Дима игнорирует дельные советы, откидывается обратно на спинку, заново рассматривает своего лейтенанта, будто только что увидел. — Ты что здесь так поздно делаешь, мой мальчик? — Знал, что Вы опять заработались, решил проверить! — товарищ Нечаев развернулся корпусом, теперь прислоняясь к столу поясницей и скрещивая пальцы в замок где-то у бёдер. — Вот и проверил. Как видишь, я вовсе не работаю, а отдыхаю. — Не очень убедительно. — Ты один, Серёж? — Не один. Директор поворачивает голову в сторону двери, бегает взором по помещению, пытаясь найти кого-то ещё. Поворачивается обратно и вопросительно смотрит на своего ночного посетителя. Отчего-то мысль, что был здесь кроме них двоих кто-то ещё, Диму слегка расстроила. — С Вами. — Ах… ну да, разумеется. Логично. Какой же я глупый. — быстрая грустинка уступает место странному облегчению, а уголки тонких губ вновь приподымаются. — Знаете, Дмитрий Сергеевич, ведь их можно не только изучать. Сергей слегка развернул голову, кивая на «увлечения» начальника, и заглянул в карие, явно уставшие глаза, которые Дима сейчас по-детски мило тёр пальцами. — А что же ещё? — Сеченов разлепляет сонные веки, вопрошающе подымает брови. — На них ещё можно просто смотреть. — Можно, конечно… Сеченов не помнил, когда в последний раз он «просто» смотрел. Каждый взгляд в небо всегда был направлен с какой-то определённой целью, в основном через телескоп. — Так Вы… заняты? — с надеждой на отрицательный ответ спрашивает парень, а подушечки больших пальцев начинают друг друга перебирать. — Нет… Для тебя — нет, Серёж. — Тогда не против, если я Вас сегодня украду? У этих ваших… «увлечений». Лейтенант забавно морщится и кивает головой на бумажки, вызывая весёлый смешок с уст учёного, приятно пробегающийся мурашками по коже. — Довезти хочешь? — Сеченов приятно удивляется. — Что за вопрос! — Ну, выполняй тогда, товарищ лейтенант. Дмитрий несильно хлопает по гладкой поверхности, устало выдыхает и медленно подымается из-за стола. — А говорите, что отдыхаете. — послышалось тихое бурчание парня, поравнявшегося с начальником, теперь двигавшимся на выход. — Я отдыхаю. — Если бы отдыхали, то не вздыхали бы так. Сеченов покачал головой, глупо улыбнулся своим ногам. — В такой-то компании, Сергей, только и отдыхать. Лейтенант на это ничего не ответил, но боковым зрением директор предприятия заметил, что его чуть ли не поедают взглядом красивых голубых глаз. Спрашивать причину он не стал, сделал лишь вид, что не замечал странного поведения вовсе. От него почему-то даже немного тряслись руки. От этого странного высокого парня, так нагло лишившего его сегодня ночью «отдыха». Дмитрий Сергеевич, правда, совсем не был против. — Вы сегодня ужинали?