White lies

Римус знал, что Хогвартс был одиноким местом во время рождественских каникул. Без шума, веселой болтовни студентов и суеты Хогвартс превращался из волшебного места в старый замок, который был слишком большим и пустым. Здесь он в одиночестве проводил свои каникулы в студенческие годы. Спустя десятилетия мысль о том, что он собирается провести каникулы практически так же, заставила что-то в нем заныть. Он задавался вопросом, как все так получилось. Его родственники погибли, он был единственным, кто остался из Мародеров, и он был безнадежно влюблен в кого-то, кто также был безнадежно влюблен в кого-то, кто мертв уже восемнадцать лет. В подростковом возрасте он надеялся, что все, что говорили о стареющих в одиночестве оборотнях, было ложью. Теперь он действительно начинал в это верить. Гарри был единственным, что давало ему ощущение о существовании цели жизни. Он собирался заботиться о Гарри до последнего вдоха. Ради Джеймса, ради Лили, ради Сириуса. Наступило 24 декабря. Оставалось четверть часа до того момента, когда часы пробьют двенадцать и мир возрадуется Рождеству. К этому времени он должен был закончить с бумагами в своем кабинете и отправиться камином в Гриммо, чтобы встретить 25-е вместе с Уизли, Гарри и Драко. Потребовалось немало уговоров, чтобы убедить Гарри в том, что он теперь член семьи Уизли и обязан (как сказала Джинни, используя слова Молли в своих письмах) присутствовать на всех семейных мероприятиях, собраниях и праздниках. Убедить в этом Драко, конечно, оказалось сложнее. Он по-прежнему чувствовал вину за преступления отца против Уизли, а также за темную метку на своей руке. Во время поездки на поезде к платформе 9 ¾, сидя рядом с Гарри и напротив Рона, он пытался заикаться о том, чтобы не проводить каникулы с Уизли, несмотря на то, что в поместье он будет один, но Рон лишь закатил глаза и сказал: — Мама обязала тебя посещать все семейные мероприятия, собрания и праздники. Ты не вернешься в Хогвартс живым, если будешь перечить маме. Драко замолчал, потому что был уверен, что действительно не вернется в Хогвартс живым, если будет перечить Молли Уизли, а Рон Уизли на самом деле приглашал его к своей семье, а Гарри обнял его за талию, зарылся лицом в его плечо и беззастенчиво рассмеялся. Конечно, Рон не преминул пошутить над мыслью о том, что Драко Малфой – Уизли, но по прибытии на вокзал, когда Молли Уизли суетилась из-за веса Драко, а Артур Уизли похлопывал его по плечу, как это делал Рон, никто не смеялся. Хотя все они улыбались. (Кроме Драко, который краснел, как новорожденный). Драко Малфой был хорош для Гарри, полагал Римус. Они были хорошей парой. Он почти завидовал. Он улыбнулся про себя. Завидовал восемнадцатилетним мальчикам, любящим друг друга. Это было свидетельством того, как печально он прожил свою жизнь. Он посмотрел на часы и внутренне выругался, увидев, что до полуночи осталось всего десять минут. Он взглянул на свой стол, все еще заваленный колонкам бумаг, и подумал, не вернуться ли сюда завтра. — Ты действительно работаешь накануне Рождества? Голос за дверью отвлек его от размышлений. Он думал, что Снейп уже несколько часов назад уехал на площадь Гриммо. Убедить Снейпа присоединиться к ним на Рождество оказалось на удивление легко, но и не так просто, учитывая, что на их стороне был Драко. Римус был счастлив услышать новость о согласии Снейпа и мысль о том, что они проведут Рождество вместе, хотя он и стал избегать этого человека с тех пор, как Снейп признался, что скрывает от него истинную форму Патронуса. — Можешь идти, Северус, — рассеянно пробормотал Римус, не поднимая глаз, пока ставил одну стопку на другую. — Я задержусь еще на несколько минут. — Ты можешь сделать это завтра. — Знаю, — угрюмо вздохнул Римус. — Но я уже начал, а я никогда не был тем, кто бросает начатое на полпути. Я не смогу спать из-за этого. — Ты избегаешь меня? Римус поднял голову. Снейп стоял перед его столом, и он вдруг обнаружил, что руки вспотели. — Конечно, нет, — автоматически ответил он, подавляя нервозность. Снейп нахмурился. — Ты почти не разговариваешь со мной в Большом зале. Единственный раз, когда ты приходишь ко мне по своей воле, – это за день до полнолуния, когда тебе нужно аконитовое зелье. И ты перестал навещать меня в моем кабинете. Римус произнес не своим голосом. — Я просто был занят, вот и все. И я подумал, что тебе не понравится, если я помешаю твоей работе. — Разве я сделал или сказал что-то такое, что заставило бы тебя задуматься о том, что ты мне мешаешь? — Тон Снейпа звучал почти вызывающе. Но сердце Римуса, черт бы его побрал, билось быстрее, потому что Снейп действительно хотел, чтобы он поговорил с ним в Большом зале и навестил его в кабинете. Римус с трудом вспоминал, что за бумаги он держит в руках и к какой колонке они должны относиться. Но он точно помнил их последний разговор о Патронусах. Месяцы зализывания ран и жажды быть рядом с этим человеком, но при этом осознание того, что у него нет ни единого шанса, заставило Римуса вымолвить следующие слова прежде, чем он успел как следует их обдумать. — Ты скрыл от меня своего истинного Патронуса. Я думал... Я думал, что ты все еще испытываешь ко мне некоторую враждебность. Замешательство исказило лицо Снейпа, когда он попытался вспомнить этот разговор. Затем последовало недоверие, поняв, когда именно состоялся этот разговор. — Это было два месяца назад. Лицо Римуса покраснело. Снейп открыл рот, чтобы заговорить, но тут же закрыл его, раздумывая, как лучше сформулировать свой ответ. Он покачал головой, все еще не веря. — Ты до сих пор думаешь об этом? Римус положил бумаги на ближайшую стопку. Он разберётся с этим завтра. Ему просто нужно было чем-то заняться, чтобы дать себе повод не смотреть на лицо Снейпа. — Невероятно, — Римус услышал, как это пробормотал Снейп, и почувствовал укол раздражения. Он провел последние два месяца драматизируя и мучаясь по этому поводу, и все, что Снейп мог сказать, было «невероятно». Конечно. Снейп не мог понять. Он не был влюблен. — Я закончил, — объявил он, хотя беспорядок на его столе мог сказать любому, что это не так. Он схватил мантию, брошенную на стул, и надел ее, пробормотав при этом: — Нам пора идти. Мы пропустим фейерверк. Он бросил долгий взгляд на Снейпа, как бы подталкивая его к двери, а затем прошел мимо него к выходу. В ответ Снейп тихо сказал: — Экспекто Патронум. Римус замер. Он резко обернулся – как раз вовремя, чтобы увидеть, как из палочки Снейпа вытекает серебристая струйка магии, закручиваясь и превращаясь в форму... У Римуса перехватило дыхание, а глаза расширились. Волка. — О, — сказал он, затаив дыхание. Волк, стоящий гордо и невозмутимо, уставился на него серебряными глазами. — О, — повторил Римус. На этот раз голос прозвучал слезливо. Не говоря ни слова, Снейп позволил своему Патронусу раствориться в воздухе, и взгляд Римуса поднялся вверх, на Снейпа. Обычная бледность мужчины слегка порозовела, но Снейп встретил его взгляд. И то, и другое заставило Римуса улыбнуться. Внезапно холод в кончиках пальцев исчез, а в груди ослабло стеснение, о котором он даже не подозревал. В глазах стало тепло. — Я буду говорить с тобой в Большом зале, — мягко начал он. — И я буду чаще навещать тебя в твоем кабинете. Каждый день. Если... — он запнулся, нервно облизнув губы. — Если ты не против. Несколько мгновений они стояли посреди кабинета, на незначительном расстоянии, и просто смотрели друг на друга. А потом... плечи Снейпа расслабились, и он кивнул. — Так лучше, — тихо сказал он. Он начал пятиться, и Римус зашагал следом, пока они шли к двери и выходили в коридор. Римус чувствовал, как бабочки в животе беспокойно порхают. Каждый раз, когда он закрывал глаза, он видел, как на него смотрит этот прекрасный серебристый волк, и от этого у него перехватывало дыхание. Когда он открыл глаза, его встретила темнота коридора, но почему-то, когда рядом с ним шел Снейп, Хогвартс уже не казался таким большим и холодным. — Счастливого Рождества, Северус, — весело пробормотал он. Снейп хмыкнул в знак признательности и свернул за угол. При этом Римус определенно не упустил улыбку, искрививщую губы Снейпа. У него было предчувствие, что это будет очень запоминающееся Рождество.