Синхрония Юнга

«Мой взор тебя рисует и во сне И будит сердце, спящее во мне…»

© Уильям Шекспир

— Просто у вас никогда не было ни того, ни другого, — Гермиона откинула назад спутавшиеся кудрявые волосы и нетерпеливо заёрзала, сидя на кровати. Во время споров она никогда не могла усидеть на месте. Ей очень хотелось активно жестикулировать, ходить по комнате и кричать, но в присутствии Лорда она не смела этого сделать. Нельзя совершать резких движений рядом с хищником. Кроме того, он мог посчитать её поведение неприличным, неуважительным и слишком дерзким, это могло уронить Гермиону в его глазах. Каким-то внутренним интуитивным ощущением, присущим исключительно женщинам, Гермиона чувствовала, что Волдеморт относится к ней как-то по-особенному. Иначе, чем к своим слугам. Учитывая сейчас её шаткое положение, она не должна была потерять это странное расположение к себе, она понимала, что это, возможно, её шанс выйти отсюда живой. — У тебя тоже, — ответил колдун на слова Гермионы, — ни силы, ни власти, ни статуса. Так что твой аргумент несущественен. В полумраке комнаты её бледный исхудавший профиль казался особенно отчётливым. Ничего особенного, вроде бы, профиль, как профиль. В ней не было ничего исключительного. Маглорожденная неопытная девица из простой семьи, не чета той же Беллатрисе с её породой и длинной родословной. Неизысканная, низкорослая и костлявая. Обычная. Ну разве что волосы у неё были интересные. И может быть… самую малость глаза. В обрамлении пушистых ресниц. «Ты не найдешь в ней совершенных линий, Особенного света на челе…» Дурацкие строчки из сто тридцатого сонета Шекспира почему-то пришли на ум, совершенно некстати. Волдеморт поморщился и отвёл взгляд. С чего бы это? Он никогда не любил сонеты о любви, почему его мозг вообще запомнил эти строки и сейчас воспроизвёл в памяти? — Очень даже существенен, — девчонка поджала губы, — все живые существа хотят любить и быть любимыми. И мне не нужна сила и власть. — Тебе ведь было приятно, — Лорд усмехнулся, — когда ты сломала нос малфоевскому щенку, разве тебе не было приятно? Это ощущение силы? — Откуда вы… — Гермиона вспыхнула. Ну конечно, в их первую встречу он прошерстил её память и вывернул наружу все самые потаённые воспоминания. Он знал о ней всё. А она о нём ничего. Могла ли она выиграть в этом споре, если не владела информацией об оппоненте, а он в свою очередь знал о ней всё? — Я этим поступком не горжусь, — Гермиона поджала губы. — Пытаешься лгать могущественнейшему из легиллиментов? — он дёрнул уголком губ, обозначив саркастичную усмешку, — очень самонадеянно с твоей стороны. — Во всяком случае, мистер Волдеморт, мне есть с чем сравнить. Да, мне было приятно почувствовать себя сильной. Но сравнивая эти ощущения с теми, что я получаю от дружбы, или от любви, смею вас заверить: ничто не заставило бы меня выбрать путь силы. — И много счастья тебе принесла твоя сопливая влюблённость в этого… Уизли? Фамилию Рона колдун произнёс с какой-то особенной брезгливостью, от чего его коккнийский акцент усилился и стал резать слух. Бродяга. Кое-что она о нём всё же знает: он бродяга, выполз из британских низов, и его тщательно маскируемый акцент выдавал его с головой. Но можно ли использовать эту информацию в споре? Гермиона натужно размышляла, шестерёнки в её голове крутились со скрипом, и Волдеморт отчётливо слышал, как она пытается придумать хоть какие-то аргументы в свою пользу. — В твоих воспоминаниях я не заметил счастья. — Было много хороших моментов, у нас с Роном, — Гермиона покраснела, подумав о том, что ещё Волдеморт мог прочитать в её голове в ту встречу. — И где ты оказалась теперь, девочка? Твои друзья тебя бросили. И ты здесь одна. — У них не было шансов меня спасти! Но они пытались! — Плохо пытались. Он говорил с такой отвратительной холодной насмешкой, словно истину врезал в поверхность обелиска. От его слов Гермионе стало неприятно, потому что она ничего не могла ответить на этот аргумент. — Они попытаются снова! Придут за мной! — И умрут. — Именно поэтому я не хочу, чтобы они пытались! — Звучит противоречиво, тебе не кажется? — Любовь вообще штука противоречивая, но в этом весь смысл. Когда ты готов пожертвовать собой ради тех кого любишь, и я не хотела бы, чтобы ребята попались из-за меня. — Тогда какой же смысл в том, чтобы иметь друзей? — удивление в его голосе прозвучало вполне искренне. — Если у тебя есть сила: ты смогла бы сбежать отсюда сама. Если у тебя есть власть: ты смогла бы приказать своим слугам и они умерли бы за тебя, чтобы спасти. Но у тебя нет ни того, ни другого, а твои друзья совершенно бесполезны. Чтож, наверное в этом смысле он был прав, но Гермиона Грейнджер, конечно, никогда бы этого не признала. — Гарри и Рон не бесполезны, они… — Они не смогли тебя спасти, — в голосе Волдеморта неожиданно прозвучало осуждение, — и до сих пор никто не попытался прийти сюда снова. — У них не было… — Ты утверждаешь, что любовь и дружба — смысл жизни, — перебил её Лорд, — смыслом моей жизни всегда была сила и власть, и чтобы достичь этого смысла я никогда ни перед чем не останавливался. Я всегда шёл до конца, даже если это грозило смертью. На любой риск. Почему я это делал? Он наконец посмотрел на неё. Глаза слегка миндалевидные, с неподвижным зрачком, не казались сейчас злыми. Иллюзия постоянной злобы во взгляде создавалась из-за глубокой посадки глаз, развитых надбровных дуг, узких зрачков и отсутствия ресниц. Из-за этого казалось, что Лорд смотрит не мигая (он действительно очень редко моргал), куда-то в точку позади твоей головы. Тоннельный взгляд вызывал неприятные ощущения и добавлял суггестивности. Но сейчас было заметно, что он в принципе всегда так смотрел, хотя эмоции в этот момент мог испытывать абсолютно любые, не обязательно негативные. — Я делал это потому, что это было смыслом моей жизни. Я шёл на всё ради своего смысла. Почему же тогда твои друзья не идут на всё, чтобы спасти тебя? Гермиона не нашла что ответить, она почувствовала себя уязвлённой в этот момент. Побеждённой. Ей нечем было крыть. — А что вы бы сделали на их месте? — спросила она с плохо скрываемым раздражением и обидой. — Умер бы, — колдун пожал плечами, — но никогда бы не сбежал и не бросил. Если бы это было смыслом моей жизни. — Вы были бы… хорошим другом, — растерянно сказала Гермиона, удивлённая его искренним ответом. Волдеморт громко засмеялся. — Ты поняла, что ты проиграла? Твои слова про любовь и дружбу лживы и лицемерны. Все так говорят. Все верят. А потом предают и бросают, — он самодовольно улыбнулся, — так что же это за смысл такой, если в результате слова оказываются лишь ветром в поле? Вероятно, в его логике была доля истины. Гермиона задумалась. Что она знала о нём? В сущности ничего. Каков был его личный опыт в прошлом? — Да, люди действительно предают, это большой риск, это всегда риск. Я уже говорила вам, что любовь, это… — Всё, или ничего. — Вы запомнили, — она улыбнулась. — Я ничего не забываю, — колдун поморщился и снова чихнул. — Вы ведь тоже шли на риск, чтобы достичь своих целей, разве нет? — Разумеется, девочка, я шёл на риск. — История знает множество случаев великих жертв во имя любви и дружбы, хотя вы можете сейчас уверять меня, что мои друзья ничего не стоят, но это не так. И если так вышло когда-то, что вас предали, это вовсе не значит, что путь оказался ложным. — Ты пытаешься перейти на личности в споре, за неимением других аргументов, — колдун недовольно поморщился, — но тебе придётся признать, девочка, что сила и власть по-настоящему логичный и хороший способ достичь чего-либо, а люди слишком ненадёжное и бесполезное вложение. — Только для злобного и бесчувственного человека, который не способен испытать привязанность хотя бы даже и к котёнку! — её слова прозвучали чуть более резко, чем она могла бы себе позволить по отношению к человеку, способному прикончить её щелчком пальцев. Девушка осеклась, поняв, что начала переходить границы и замолчала, уставившись на свои руки, сложенные на коленях. Боковым зрением она видела, как узкий раздвоенный язык чернокнижника высовывается наружу и трепыхается, осязая вибрации воздуха вокруг неё. Мужчина откровенно издевался над ней, игрался, словно кот с мышью, изучал её, исследовал, как любопытный экспонат. От этого становилось страшно. — Простите, — тихо буркнула Грейнджер, сцепив пальцы рук в замок. — Я не хотела вас обидеть. — О, я воспринял это, как комплимент, юная грязнокровка — холодно ответил колдун. Девушка покраснела, догадавшись, что судя по уничтожительному «грязнокровка» в её адрес, Волдеморт всё же обиделся. Просто виду не подал. Ведь до этого момента, не смотря ни на что, Лорд, как ни странно, не позволял себе называть её грязнокровкой. Он был, вопреки своей жуткой репутации, вежлив и сдержан. Теперь ощутимые нотки злости в его тоне свидетельствовали о грозящей Гермионе опасности. — Я вовсе не считаю, что вы… — Твоё невежественное бестактное общество меня утомило, грязнокровка, слезь с моей кровати и не раздражай меня более. Испуганная и смущëнная, Гермиона быстро слезла с кровати, подошла к своему коврику и принялась на нём устраиваться. Легла, свернулась клубочком, подложив руки под щеку и закрыла глаза. Дура. Абсолютно безрассудная дура! Ну кто её за язык тянул?! Зачем вообще спорить начала? И главное с кем? С самым опасным волшебником нынешнего столетия? Нельзя было промолчать и поддаться ему? А теперь он её точно завтра прикончит. Свой шанс спастись она безнадёжно упустила. — Спокойной ночи, мистер Волдеморт — неуверенно сказала девушка, изо всех сил стараясь не зареветь. Волдеморт промолчал, скептически рассматривая свернувшийся на коврике калачик. Глупо как-то он себя чувствовал в этот момент. С одной стороны, ему действительно стало неприятно — дерзость этой грязнокровки требовала наказания, её следовало выкинуть из его личной комнаты, закрыть в темнице и отдать Белле на растерзание, раз уж по уверению гриффиндорки, он такой уж злобный и бесчувственный. С другой стороны было как-то невежливо заставлять женщину спать на полу. Пускай даже и грязнокровную. С третьей стороны — его кровать принадлежала только ему, и никто не смел к ней прикасаться, даже домовые эльфы. Колдун сам заправлял её каждое утро и даже постельное бельё менял сам, а последнего домовика, который посмел дотронуться до святая святых, он едва не убил, бедолагу спасло только то, что в этот момент Лорда срочно призвал Снейп, чтобы сообщить радостную весть о смерти старикашки Дамблдора. Волдеморта никогда раньше не смущали чьи-либо неудобства. Он абсолютно равнодушно реагировал на ползающую у него в ногах Беллу, воспринимал как должное тот факт, что охраняющие его покои, пожиратели смерти вообще ночами не спали — несли вахту и в целом его всегда волновал лишь его собственный комфорт, которого он был лишён в детстве. Но сейчас почему-то, вид Грейнджер, свернувшейся на коврике, ввёл его в смятение, заставив даже забыть про недавнюю дерзость с её стороны. И он честно боролся с этим ощущением: погасил свет, закрыл глаза, укрывшись одеялом, очистил разум. И даже стал по памяти воспроизводить строки из «Священной магии Абрамелина», однако уснуть не смог; через час красные глаза распахнулись, Волдеморт тихо выругался и сел в кровати, снова уставившись на девчонку, спящую на полу. Пол в Малфой-меноре был холодным, легко заболеть. Да ещё сквозняк дул из-под двери. И Нагайна, мирно спящая в ногах, утром могла заинтересоваться гостьей. И… Лорд поморщился, глянул на часы. Три ночи. Вздохнул. На всякий случай ещё раз навёл на гриффиндорку палочку и сказал «круцио» — не сработало. Тогда маг, смирившись со своей участью, чарами левитации перетащил Гермиону на свою кровать и уложил этот клубок беспорядочно разметавшихся кудряшек, рядом с собой, поверх одеяла. Девчонка, видимо, настолько устала, что даже не проснулась, только что-то пробормотала во сне и тихо вздохнула. Лорд закатил глаза и фыркнул, пытаясь удержать невольно появившуюся на губах улыбку. Очередное дурацкое наваждение, но что он может сделать, если противное чувство никуда не уходит? Всю ночь не спать из-за грязнокровки, думая, что её сожрёт Нагайна или она отморозит себе почки? Проще уж повиноваться гадкому чувству и убрать Грейнджер с пола. Пообещав себе утром обязательно переместить её обратно на коврик, Лорд снова лёг и закрыл глаза. Он поплотнее завернулся в одеяло, полагая, что оно должно стать естественным барьером между ним и этой тощей маглокровкой. Едва только он начал дремать, как Гермиона заворочалась, поуютнее устраиваясь на мягкой постели, подползла к магу ближе и, нащупав во сне одеяло, вползла под него, оказавшись буквально под боком у Великого и Ужасного Чернокнижника всех времён. Волдеморт от такой наглости конечно сразу проснулся, зашипел и принялся отползать в сторону, однако не тут то было. Температура его тела в принципе была чуть выше, чем у обычного человека, а от простуды и вовсе поднялась на градус. Волдеморт источал убаюкивающее тепло, словно большая батарея и чувствуя это тепло во сне, Гермиона продолжила ползти к источнику. Гермиона ползла — Волдеморт отползал, довольно быстро очутившись на краю кровати. Проклиная дурацкую идею позволить грязнокровке переночевать на кровати, вместо холодного пола, маг сердито зашипел. Он сначала решил вернуть её обратно на пол. Но потом передумал, плюнул, встал с кровати и сел в кресло. Сам виноват. Нечего было давать слабину. С другой стороны, он может поработать зато, выспаться ещё успеет. А завтра… Завтра он эту грязнокровку уничтожит. Запытает до смерти, чтоб неповадно было.

***

Ей ничего не снилось. Весь последний год ей снились в основном кошмары, она всё время просыпалась, опасаясь нападения пожирателей смерти, но сегодня её сон был глубоким и не прерывался ни на минуту. Гермиона ощущала вязкое спокойствие. Дурманящий запах проникал в ноздри, окутывал и умиротворял, приятное тепло разливалось по телу, и она чувствовала себя в безопасности. Ближе к утру, начав потихоньку выходить из этого состояния, Гермиона сонно вдыхала дурманящий запах, сильнее зарывалась во что-то мягкое и тёплое и на губах её то и дело появлялась блаженная улыбка. Потом что-то случилось, тепло ушло, стало жёстко и холодно и она проснулась. Испуганно застыла, не открывая глаз. Нащупала жëсткий ворс коврика, на котором спала и тихо вздохнула. Ей не приснилось. Она действительно лежит на коврике, в спальне Волдеморта и вчера ночью она его разозлила, так что сегодняшнее утро, вероятно, станет для неё последним. Она осторожно приоткрыла глаза, покосившись на кровать, та была пуста. Волдеморт уже успел проснуться, он сидел теперь за письменным столом и что-то сосредоточено чертил на большом куске пергамента. Он уже переоделся в свою инфернальную чëрную мантию и вернул своему облику злодейский шарм. Гермиона почувствовала некоторое сожаление. Пижама шла ему гораздо больше, чем балахонистая мантия. Продолжая лежать на коврике, она молча наблюдала за магом, боясь пошевелиться, чтобы не выдать себя. Ведь тогда он наверняка её убьёт, расчленит, снимет кожу и сошьëт себе из этой кожи сумку, в которой будет носить чьи-нибудь головы. Стоит ей только пошевелиться и змея непременно нападëт. Она наблюдала. Мужчина, покачиваясь на стуле, что-то высчитывал, вымерял и расчерчивал на куске пергамента. Он периодически сверялся со своими записями, задумчиво постукивал указательным пальцем по переносице, точнее по тому месту, где она должна была присутствовать и кусал губы. Гермиона отчётливо видела, как он грыз нижнюю губу и съедал откушенную кожицу. Вид у Волдеморта был сосредоточенно-вдохновенный. Гермиона засмотрелась. — И почему именно расчленить-то? — слегка осипший голос прорезал тишину; маг, не глядя на Гермиону, покашлял, прочищая горло. Чтобы прочитать её мысли, ему даже не требовался зрительный контакт. — Ты всё время думаешь, что я непременно должен тебя расчленить, это странно. Я никогда не занимался расчленением, я предпочитаю убивать врагов «авадой». — Доброе утро, мистер Волдеморт. Гермиона села на коврике, подтянув ноги к груди. Как ни странно, затëкшей или замëрзшей она себя не чувствовала. Хотя пол был холодным. — Для кого-то доброе, а для кого-то, возможно, последнее, — тонко усмехнулся Лорд. Гермиона сглотнула и вцепилась руками в колени. Заметив её испуг, колдун удовлетворëнно облизнулся и продолжил работать над чертежом. — Я вовсе не считаю, что вы совсем уж бесчувственный, — неуверенно прошептала девушка. — И я… Я не хотела вас обидеть. — Я не обиделся, — прозвучал холодный ответ. — Но я действительно так не считаю! Почему-то ей было важно донести это до него. Не смотря на вполе открытую угрозу со стороны волшебника, Гермиона почувствовала стыд, а не страх. Хотя это было нелогично и странно. В конце-концов, он ведь правда был бессердечным злодеем и её злейшим врагом, разве нет? Тогда почему ей так неприятно от того, что она смогла задеть его своими словами? И почему она снова думает о том, что он простыл и глупо это отрицает, хотя мог бы просто выпить бодроперцовое зелье? — Если лжёшь мне столь нагло, потрудись хотя бы окклюменционный щит поставить, — хмыкнул Лорд, — не то, чтобы тебе это поможет… — Почему вы это сделали? — Что? — на мгновение Волдеморт испугался, что девчонка почувствовала, как он перемещал её с кровати обратно на коврик и обо всём догадалась. — Не убили целых три раза подряд, отдали пески времени и вчера спасли от Беллатрисы и вылечили от последствий круциатуса, и… — Так уж прям спас? — он снова покашлял. — Ещё как спас! — Может быть, я хотел убить тебя самостоятельно и насладиться этим сполна? — мужчина отложил чертёж в сторону и посмотрел на неё. Выглядел он как-то сонно и устало. Под глазами залегли глубокие тени, а тон кожи был чуть бледнее обычного. — А пески времени? — Хотел прикончить твоих родителей, чтобы они были в своём уме и помнили кто они и откуда, разумеется. Проявить акт наибольшей жестокости, как истинный представитель Зла на этой планете. — Это звучит… грустно. — А ты что подумала? — Я… — Гермиона покраснела и отвела взгляд. Волдеморт вдруг понял, что ему нравилось находиться рядом с ней. С ней он чувствовал себя спокойно. Словно в картине его мира появилась последняя недостающая деталь, и мир стал простым и понятным. Ушла внутренняя неприкаянность, преследовавшая его с самого детства, и Лорд Волдеморт впервые действительно мог назвать это странное промозглое утро добрым. Хотя он всю ночь не спал, у него разболелось горло и вчера Поттер в очередной раз сбежал прямо у него из-под носа. Но вопреки всем этим факторам, утро сегодня было доброе. — На самом деле, я не знаю, — вдруг честно ответил колдун, избавив тем самым Гермиону от разочарования в своей персоне. — Мир полон загадок, считай это одной из них. — Мне кажется, я знаю разгадку. — Очень самонадеянное предположение с твоей стороны, девочка. — Мы, люди, называем это человечностью, когда наши собственные чувства заставляют нас делать нелогичные вещи и отказываться от своих принципов. — Я никогда не был настоящим человеком, — Волдеморт отмечает наивную попытку Гермионы хоть как-то уложить творящийся в голове бардак, и внезапно для самого себя, обнаруживает, что в его интонации слышится сожаление. Он перестал понимать собственные реакции на происходящее, это пугало его и от чего-то причиняло боль. — Был когда-то, — неожиданно для себя говорит Гермиона, — просто однажды забыл за ненадобностью. Действительно был. Она сейчас как никогда отчётливо это видела. Демон с красными глазами и веснушками когда-то был человеком. И ей стало очевидно вдруг, что жива она до сих пор по той же самой причине. Симпатия ли это была? Или же просто она ему кого-то напомнила из прошлого? Но он спас её вчера именно из-за того, что относился к ней по-особенному, из-за того, что собственное чëрное сердце продиктовало ему этот поступок и он не смог сопротивляться. Её должно было напугать подобное отношение со стороны кого-то столь опасного и могущественного, как Лорд Волдеморт. Но вместо страха она ощутила странный порыв решимости, интуитивно чувствуя, что это и есть ключ к её выживанию сегодня. Её разгадка. Это слово «человечность» — вот он ключ. И вот она причина и следствие. Так уж вышло, что за несколько случайных встреч Том Реддл открылся для неё со стороны, с которой его не знал, очевидно никто, возможно даже он сам. Можно было это отрицать. А можно было принять и поверить. Гермиона всегда оперировала фактами, а не домыслами и чувствами, всегда идущими бок о бок с предвзятостью; и сейчас она поверила, потому что все факты вели её именно к этой самой разгадке. Медленно встав со своего коврика, девушка, словно заколдованная, подошла к Волдеморту. Он смотрел на неё широко распахнутыми глазами, очевидно уязвленный её предположением высказанным вслух; тонкие змеиные ноздри трепетали и раздвоенный язык, высунувшийся наружу, застыл словно бы осмысливая услышанные слова. Как она посмела предположить в нём такую глупую и ничтожную слабость, как способность испытывать расположение к кому-либо? Как посмела эта наглая, дерзкая грязнокровка… «Том…» Это она звала его, это был её голос. «Том… » Гермиона приблизилась к Лорду почти вплотную, остановилась в нерешительности и протянула руку, как в тот день, когда они встретились в доме её родителей. Колдун не двигался. Он напряжëнно смотрел на Гермиону, с высоты своего внушительного роста, как-будто тоже заколдованный этим моментом. Словно он — змея, услышавшая звуки флейты. Между ними творилась какая-то чертовщина. Ненормальность. Но им обоим в этой ненормальности было поразительно хорошо. Волдеморт не двигался. Протянутая маленькая ладонь волшебницы снова легла на грудь, в то место, где билось его сердце. Она встала на цыпочки, вытянувшись практически во весь рост. Волдеморт почувствовал, как сухие обветренные губы быстро коснулись его щеки, как бешено забилось сердце у Гермионы и как страх, который она испытала в этот момент, смешался с чем-то безотчëтливо тëплым и по-настоящему добрым. Стихийный выплеск её магии прошил тело мужчины насквозь, как электрический разряд, пронёсся тёплым исцеляющим потоком по венам, ускорил сердцебиение и сконцентрировался сгустком где-то в животе, моментально лишив его всех ментальных щитов. Пожелай в этот момент Грейнджер неумело применить к нему легиллименцию, и у неё получилось бы проникнуть в его разум. — Спасибо, — севшим голосом сказала Грейнджер, разрушая всё волшебство тишины. Колдун, всё это время стоявший неподвижно, ничего не ответил. Гермиона почувствовала, что вся дрожит; она была до смерти напугана и ожидала, что её по-гриффиндорски глупый, необдуманный и отчаянный поступок, может привести к беде. Она ожидала удара, проклятья в свою сторону, насмешки. Но она не могла ожидать, что увидит страх в красных, широко распахнутых глазах. По его телу прошла дрожь. Мужчина шумно выдохнул, глядя куда-то мимо неё. Болезненно скривился. Зашипел. Сделал два шага назад, наткнулся на стол; затем он быстро вынул из внутреннего кармана мантии волшебную палочку, взмахнул ею и трансгрессировал. Гермиона вскрикнула, отпрянула назад, запуталась в собственных ногах и упала на пол. Поток мощной силы взметнул её волосы, раскидал чертежи по комнате и заставил ставни окна распахнуться настежь. Анти-трансгрессионный барьер поместья Малфоев рухнул, не выдержав всплеска. Послышался шум, голоса паники — пожиратели смерти переполошились, решив, что на них напали. Панически озираясь по сторонам, как птица загнанная в сети, Гермиона заметила, что её волшебная палочка лежит на прикроватной тумбочке. Очевидно, Волдеморт принёс её сюда утром, потому что девушка отчётливо помнила, что её палочка вчера осталась валяться в холле, где её пытали. Быстро схватив свою палочку, Грейнджер, пользуясь тем, что барьер рухнул, трансгрессировала. *** Очень хорошо, что у неё хватило сил лишь на то, чтобы очутиться неподалёку от поместья Малфоев, потому как Гермиона сразу же наткнулась на Гарри и Рона. Парни всерьёз собрались штурмовать менор, чтобы спасти её. Конечно, это с наибольшей долей вероятности, убило бы их. Они как раз напали на Струпьяра, охранявшего ворота, оглушили его и связали. Именно в этот момент Гермиона неуклюже плюхнулась в грязь позади них, не устояв на ногах после трансгрессии. Видимо, остаточный барьер усложнил прыжок и не позволил ей уйти далеко. — Гарри! Рон! Она почувствовала, что рыдает. Слёзы бежали по щекам, её всю трясло и она чувствовала, насколько нестабильной стала её магия, словно она вернулась в детство и ей снова исполнилось десять лет. Парни бросились к ней, не веря своим глазам. Оба выглядели неважно и оба сильно удивились, обнаружив подругу целой и невредимой, хотя и впавшей в истерику. Троица друзей поспешила скорее убраться от поместья как можно дальше. Вечером, когда они расположились в коттедже «Ракушка», Гермиона, успокоившись после истерики, наконец-то смогла рассказать историю своего чудесного спасения. — …Беллатриса хотела меня убить, но Сами-знаете-кто не позволил, он забрал меня к себе в комнату. — Хотел убить лично? — Рон поëжился, представив, какой ужас должна была испытать Гермиона, оставшись наедине с монстром. — Нет… То есть, наверное, да, — девушка запнулась. — Не знаю. Он не успел. Я не знаю, что-то… случилось, Сами-знаете-кто вëл себя странно. В какой-то момент, он как будто чего-то испугался и просто сбежал, защитный барьер рухнул и я смогла трансгрессировать. — Возможно, что-то у них случилось и его срочно призвал кто-то из Пожирателей? — задумчиво сказал Гарри. — Может быть, — Гермиона кивнула головой, — он явно был напуган, он сломал барьер, когда трансгрессировал. — Думаю, он просто испугался нашу Герми, — Рон улыбнулся, — она когда злится, я её боюсь даже сильнее, чем матушку. Наверняка Сами-знаете-кто просто не выдержал её общества и сбежал. — Рон! — Гермиона фыркнула и легонько стукнула парня свëрнутым в трубочку «Ежедневным Пророком» по рыжей макушке. — Это не смешно! Она густо покраснела. — Я говорил серьёзно! — Перестань паясничать! Гарри задумчиво почесал шрам, наблюдая за тем, как лицо его лучшей подруги заливается краской. — Он… Обижал тебя? Пытал? — спросил Гарри, чувствуя себя немного лишним сейчас. — Нет, ты знаешь… Нет, он… Ну, наверное он просто не успел, я думаю, он хотел убить меня за завтраком, — Гермиона отвела взгляд. — Или рассчитывал устроить показательную казнь. Он даже… лечил меня от круциатуса Лестрейндж. И починил мою одежду. — Это действительно очень странно, — в голосе Гарри была слышна тревога. — На самом деле не очень, — успокоил его Рон, — я думаю, Сам-знаешь-кто рассчитывал использовать Гермиону, шантажировать тебя, или показывать её общественности, как трофей, чтобы показать всем, что он не такой убийца, как все считают. Чтобы запудрить людям мозги. А для этого Герми нужна была ему живой и здоровой. — Да, это похоже на правду, — Гермиона закивала головой, благодарная Рону за то, что он смог объяснить странное поведение Лорда. Губы у неё горели и она старалась не думать о том, что тактично не рассказала друзьям почему Волдеморт сбежал, разрушив барьер и дав ей тем самым свободу. Она себе то старалась про это не напоминать. Старалась убедить себя, что это всë сон. Только губы горели и щëки. Рон даже не подозревал, насколько он был прав в своей шутке. — Он был… в общем то вежливей и воспитанней, чем этот мерзкий Хорëк Малфой. Переглянувшись, парни дружно расхохотались. Девушка немного виновато улыбнулась, неосознанно коснувшись забинтованного предплечья. Вырезанная ножом надпись болела. Ей было стыдно за то что она не говорит правду друзьям. Но она, по-крайней мере, постаралась рассказать им частичную правду. И обещала себе в будущем рассказать, как всё было на самом деле. Гермиона вдруг поняла, что тот дурманящий и одновременно успокаивающий запах, преследовавший её всю ночь во сне, это был запах Волдеморта. Она почувствовала это, когда коснулась губами горячей щеки. Она действительно сделала это. Она поцеловала его. Да, она могла бы оправдать себя тем, что она и своих друзей мальчишек могла поцеловать в щёку или в макушку от избытка чувств, для неё подобный контакт с человеком был нормой. Он не нёс в себе абсолютно никакого подтекста. Но это был, чёрт возьми, Лорд Волдеморт, вот в чём был весь фокус — он не был Роном, или Гарри, его нельзя было обнять, или дать ему подзатыльник, это был, блядь, опаснейший чернокнижник современности. Её злейший враг. Враг всего человечества, если уж на то пошло. И она поцеловала его. Сама. Она сама подошла и поцеловала его! Очевидно, её поступок показался пугающим и ненормальным даже самому Волдеморту, раз он в очередной раз от неё сбежал. В очередной раз. Ведь действительно. Он и в Австралии тогда сбежал, стоило только ей до него дотронуться. От неё? Или от себя самого? Ведь она была уверена теперь, что не ошиблась. Он действительно относился к ней по-особенному. А она действительно поцеловала его, и вовсе не потому, что таким образом хотела сказать «спасибо», но в этом конечно, она не признается даже самой себе.

***

Белый павлин распушил хвост и с важным видом принялся прогуливаться по двору. Когда птица проходила мимо, Лорд брезгливо поморщился и выстрелил в неё лёгким электрическим разрядом из кончика указательного пальца. Птица вздрогнула и быстро засеменила по дорожке, подальше от угрозы. — Мы всюду искали вас, милорд, — вид у Беллатрисы был убитый. Ей предстояло сообщить повелителю дурную весть, коллеги подослали именно её к Лорду, потому как каждый из пожирателей до смерти боялся сообщать чернокнижнику дурную весть. У Беллы у единственной был шанс не испытать на себе пару-тройку проклятий, то ли из-за того, что она женщина, то ли из-за её искренних чувств, но Волдеморт её жалел и она редко подпадала под его гнев. Это знали все, и именно поэтому Белле выпала участь стать переговорщицей. — Вас не было три дня, мы испугались, что вы… — Где я был, не твоё дело, Беллатриса, — холодно ответил колдун, продолжая задумчиво смотреть на фонтан, представленный двумя мраморными павлинами, сидящими на большой каменной чаше. Он вернулся в поместье через три дня и сегодня сидел на скамейке в саду менора, наблюдая за тем, как вода из фонтана расплёскивается и стекает в маленький пруд. Вид у чернокнижника был очень задумчивый. У него редко бывал такой вид. Словно он решал какую-то очень важную загадку, и до всего внешнего мира ему не было абсолютно никакого дела. — Простите, повелитель, — Белла умолкла. Она видела, что Волдеморт чем-то занят в своих мыслях. Взгляд багровых глаз был глухой, потухший, — оклюменционные щиты превращали чернокнижника в мрачную статую, очевидно не желающую быть потревоженной. — Кто-то напал на нас, милорд, — тихо сказала ведьма, — кто-то разрушил барьер и грязнокровка, милорд, она… она сбежала, милорд! Мы обыскали всё поместье, но её и след простыл! Наверняка ей помогал этот мерзкий мальчишка Поттер и… Голос её дрожал, потому что женщина отлично понимала, насколько должна была рассердить эта новость Повелителя. Стоило ему отлучиться и они просто упустили самую ценную пленницу из рук, вестимо ли? Белла, впрочем не сильно боялась, скорее она просто не любила расстраивать своего кумира. То ли из-за своей влюблённости, то ли просто из-за того, что она была приближена к Лорду сильнее остальных. Но она часто ловила себя на мыслях о том, что жестокость их Господина преувеличена и раздута ими же самими. Страх искажал восприятие, делал его сродни языческому богу, а богов обычно боялись. Но на поверку, однажды в уме пересчитав все жестокие поступки Лорда со своими слугами, Белла пришла к выводу, что их было достаточно мало и как правило за по-настоящему серьёзные провалы или предательство со стороны Пожирателей. Но эти жестокие поступки были настолько запоминающимися, что невольно преувеличивались, из-за чего казалось, будто Лорд пытает соратников направо и налево. Истине это не соответствовало. — Что ты сказала, Белла? — он с усилием оторвал взгляд от фонтана и рассеянно посмотрел на мадам Лестрейндж. — Грязнокровке удалось сбежать, милорд, но я клянусь, мы… — Я знаю, что она сбежала, — спокойно ответил колдун и снова уставился на фонтан. По бортику каменной чаши прыгали лягушки. Белла захлебнулась словами и поражённо замолчала. — Милорд? — Не беспокойся об этом, Белла, — тонкие резко очерченные губы тронула холодная усмешка, — это не стоит беспокойства. — Но… — Я сам с ней разберусь, как и с Поттером, отныне не сметь убивать её без моего дозволения. Я сделаю это сам. — Ваше слово — закон, милорд, — Белла низко склонила голову. Шутка ли? Показалось ли ей? Холодная усмешка на змеином лице осторожно трансформировалась во что-то качественно иное. Во что-то, чего Белла ещё ни разу не видела. Это была робкая улыбка, неумелая, но абсолютно не злая. Маг задумчиво потёр щёку, и снова стал наблюдать за фонтаном. Надежды Руквуда сбылись. Зло определённо было в хорошем настроении.