Синхрония Юнга

«Теория относительности объявляет нашу Вселенную эгалитарной, в которой каждый момент так же реален, как и любой другой»

© Брайан Грин

3 августа, 1997 год

Тьма в мире сгущалась. В её, Гермионы Грейнджер мире, и в мире Магической Британии. Этой весной она потеряла учителя. Профессора. А Магическая Британия - защитника. И, хотя Дамблдор не был ей близок, его смерть от руки предателя Снейпа знаменовала только одно: начало войны. Теперь, когда единственного сдерживающего Волдеморта фактора не стало, Тьма сгустилась окончательно и мир вокруг схлопнулся. Гермиона хорошо помнила похороны, бледное лицо Гарри, судорожно сжимающего волшебную палочку, Минерву Макгонагалл, украдкой вытирающую слёзы. Их надежда. Их шанс. Теперь они осиротели, и Гарри остался один. Дамблдор должен был стать их союзником, их проводником в темноте, а стал лишь белокаменной гробницей и солёными каплями, оросившими крышку гроба. Она обещала себе не плакать. Им предстояли скитания, а сегодня, холодным дождливым августовским вечером, Гермиона прощалась с мирным временем окончательно. Она не была уверена, вернётся ли живой. Увидит ли родителей снова, вернёт ли им память. Сердце болело, тяжёлый камень на душе — страх неизвестности. Что ж, по крайней мере, они есть друг у друга. Они втроём. Магазин подержанной книги в Бакстоне, историческом курортном городе Пик-Дистрикт, выделялся на общем фоне остальных зданий своей необычной архитектурной формой. Похожий на цилиндр, с большими окнами, приветливый и в то же время таинственный, он манил библиофилов со всей Англии. Именно здесь Гермиона собиралась купить подарок для себя, хотя до дня её рождения было ещё много времени, она не была уверена, что у неё будет время или возможность отпраздновать этот день. Ей исполнится восемнадцать, в пору думать о карьере, семье и развлечениях, но ей на долю выпали безрадостные смутные образы смерти, погонь и потерь. Именно поэтому она и решила сделать себе подарок. Как напоминание о том, что когда-то мир существовал солнечным и спокойным, и однажды, как бы всё плохо в её жизни не складывалось, солнце снова выйдет из-за туч и рассеется тьма. Мир как стоял, так и будет стоять, тысячелетними вершинами Гималаев и Великим Тихим. Мир будет. И в напоминание об этой простой, но важной истине девушка решила купить себе книжку. Редкое антикварное издание, сборник сонет Уильяма Шекспира, на который она облизывалась вот уже как два года, но всё жалела денег. Почему именно Шекспир? Потому что он был любимым писателем Гермионы. А сонеты потому, что именно в них великий английский драматург наиболее полноценно раскрывал общечеловеческие мировые ценности. Она возьмёт эту книжку с собой в скитания, и слово поэта будет согревать её сердце и помогать бороться с отчаянием. Уже почти дойдя до магазинчика, Гермиона почувствовала это. Как зверь, который чует засаду, что-то было не так. Что-то звенело в воздухе, какое-то странное пугающее напряжение. Она успела выхватить волшебную палочку и прижаться к стене, когда они напали. Чёрный дым вдруг возник и растаял — искры от лопнувших фонарей полетели в разные стороны, и стало темно. Кто-то закричал. И началась паника. Здания кругом загорались. Пожиратели смерти, Гермиона увидела, как один из них, в стальной маске, колдует «Морсмордре», и вот уже в небе, как на фотоплëнке, проявляется череп, изрыгающий изо рта змею. Гермиона не успела трансгрессировать, почувствовав, как на пространство кругом опускается сеть. Зачем? Они ведь напали на магловский район… чтобы авроры не могли прийти на помощь? Не поддаваться панике. Только не поддаваться панике. Надо бежать. Но куда? Улица просматривается на милю, вжавшись в стену, Грейнджер напряжённо вертит головой в поисках укрытия. Прятаться в книжной лавке не то чтобы разумно, но это единственное здание, на которое Пожиратели как будто не обратили внимания. Подожгли слегка, и на том всё. Куда больше внимания они уделяли другим магазинам, безжалостно разрушая их, расшвыривая маглов в разные стороны. Война началась, да. Крадучись, Гермиона приблизилась к книжной лавке и протиснулась внутрь через сломанную перекосившуюся дверь. Магазинчик встретил её разрозненными внутренностями опрокинутых стеллажей, рассыпанных по полу книг и банкнот. Ни продавца, ни покупателей, то ли они все успели выбежать, то ли лавка была пустой ещё до нападения, и её хозяин куда-то вышел. Гермиона подкралась к окошку, но выглянуть наружу так и не решилась, с улицы всё ещё доносились звуки беспорядков. Она просто переждëт нападение здесь, а потом уйдёт. Возможно, ей следовало послать патронус в штаб Ордена Феникса, но серебристая выдра рисковала выдать её местоположение, а попасть в руки к Пожирателям сейчас было равносильно смерти. Подругу Избранного точно не пощадят. Гермиона затаилась. Сжалась в комочек рядом с опрокинутым столом и стала ждать. В какой-то момент её взгляд упал на развороченные горы книжек. Зрелище это отозвалось в груди сожалением, смотреть на дурное обращение с книгами Грейнджер никогда спокойно не могла. Взмахом волшебной палочки она заставила погаснуть пламя, начавшее осторожно подбираться к фолиантам, затем, немного подумав, отлевитировала разбросанные книги обратно в стеллаж. Всё равно она здесь застряла, так почему бы не спасти хотя бы часть товара этого, некогда горячо ею любимого, букинистического магазина? Маленький томик Шекспира в кремовом толстом кожаном переплëте, повинуясь чарам левитации, провокационно занял своë место прямо в центре стеллажа, на пятой полке. Поскольку она уже два года приходила сюда и разглядывала вожделенную книжку, своё сокровище девушка узнала сразу же. И недолго думая, прошептала: — Акцио! Томик послушно выскочил из стеллажа и переместился в протянутую руку волшебницы. А что? Подарок она себе сделала, как и планировалось изначально. И никакие грёбанные Пожиратели смерти со своим змеиным предводителем не могут сорвать её планы! Гермиона захотела купить книгу, Гермиона купит книгу! Даже если мир кругом будет рушиться, и конец света постучится в двери, чтобы навсегда завершить историю человечества! Скопленную сумму специально для заветной покупки Гермиона, как истинная законопослушная гражданка своей страны, положила в кассу. Поскольку за стенами её убежища всё ещё раздавались звуки погромов, девушка решила отвлечься, скоротать время и в конце концов оценить издание так давно ею желанной книжки. Открыв сборник на десятой странице, Грейнджер погрузилась в чтение. Это заставило её успокоиться и даже немного забыться, главное сейчас тихо переждать. Когда подумаю, что миг единый От увяданья отделяет рост, Что этот мир — подмостки, где картины Сменяются под волхвованье звезд Хрусть. Где-то лопнули доски, судя по звукам. Плевать. Плевать. Плевать. Она ничего не может сделать, драккл побери, ни сбежать, ни напасть, ни позвать на помощь. Ничего! Она должна заткнуться и сидеть, тихо и смирно — всё, чего она стоит в этой войне? Просто отсиживаться? Что нас, как всходы нежные растений, Растят и губят те же небеса, Что смолоду в нас бродит сок весенний, Но вянет наша сила и краса, О, как я дорожу твоей весною, Твоей прекрасной юностью в цвету. Где-то закричал магл. И никто ему не поможет. Гермиона стиснула зубы. — А время на тебя идет войною, И день твой ясный гонит в темноту, — раздался прямо позади неё низкий и подозрительно знакомый своими морозными нотками голос. — Но пусть мой стих, как острый нож садовый, Твой век возобновит прививкой новой. Что-то снаружи, на улице, оглушительно взорвалось. Кажется, лопнул стеклянный фонарь напротив соседней лавки. Гермиона застыла, как лань, услышавшая крадущуюся поступь хищника позади. Пальцы судорожно вцепились в кремовый кожаный переплёт так, будто маэстро Шекспир был её единственным путëм к спасению, по меньшей мере - портключом, способным перенести её немедленно в безопасное место. Сердце, ещё мгновение назад как будто остановившееся, забилось с утроенной силой, бешено разгоняя кровь по сосудам, пульсация в голове стала оглушительной, и Гермионе резко перестало хватать кислорода. Нет, ей не послышалось. Это не игра ветра. Это не забытое хозяином магазина радио и не случайные прохожие. Она медленно поднимает голову и как-то обречëнно смотрит на стену напротив себя. Среди всполохов от тлеющей мебели, стеллажей и книжных шкафов, прямо на полосатых обоях, в слабом оранжевом пятнышке света, Гермиона видит высокую угловатую тень, нависшую над её тенью — маленькой, сгорбившейся в углу, с зажатой в руках книжицей. Оглянуться она не решилась, а бежать смысла не было, не успеет. Запах одеколона и хозяйственного мыла впитался под кожу, когда его источник склонился над ней чуть ниже, протянул бледную длиннопалую руку и осторожно перевернул страницу книжки, остановившись на следующем сонете. Безымянный палец и мизинец у него были обмотаны самым обыкновенным белым пластырем. То ли порезал, то ли обжёг. Никак не вяжущаяся с реальностью деталь привлекла внимание Гермионы и смотреть в текст она уже больше не могла. Так и продолжила пялиться на чужие пальцы, застывшие почему-то на краю страницы, словно готовящиеся перевернуть её и начать читать следующий сонет. И какое-то время они действительно читали. Во всяком случае, Волдеморт точно читал. Он невозмутимо стоял за спиной перепуганной гриффиндорки и, склонившись над ней, то и дело перелистывал страницы, протянув руку у Гермионы из-за плеча, пока его слуги там, за пределами магазина, сеяли хаос. Волшебница же в это время бездумно пялилась на бледную мужскую кисть и не смела пошевелиться. Читать она не могла при всём желании, она от страха даже буквы алфавита, кажется, забыла. Это было… Странно? Жутко? Суггестивно. Чувство дежавю, навеянное запахом одеколона, заставило её издать нервный смешок, некстати вспомнился вишнёвый джем и тосты. Надо же, вторая, до ужаса нелепая, встреча. Что это? Насмешка Судьбы? Ирония Жизни? Или Смерть вышла за ней на охоту и старательно сталкивает с величайшим чёрным магом нынешнего столетия? — Этот сонет кажется тебе забавным? — подал голос Волдеморт, и его рука застыла, так и не перевернув следующую страницу книги. Гермиона издала нечленораздельный звук и сильнее сжала книгу пальцами. Нужно было что-нибудь ответить. Или нет? Что. Ей. Блядь. Делать. Швырнуть ему в лицо Шекспиром и бежать, в надежде, что он отвлечётся на книжку? Великий маэстро точно не заслуживает к себе такого отношения, чтобы по всяким безносым мордам прилетать! Попытаться атаковать? Не смешно. Она даже рта раскрыть не успеет, как Волдеморт уже отправит её следом за почившим директором. — Добрый день, мистер Волдеморт, — зачем-то ляпнула Грейнджер, скорее даже от стресса, чем действительно по своей воле. И дёрнул же её Дамблдор за язык… Молчала бы. — Уже вечер, — холодно отметил змееликий колдун. — О, а я и не заметила, так время быстро пролетело, за чтением. — Да, Шекспир хорош, когда дело касается времени. Он наконец-то убрал руку от книжных страниц и, повинуясь интуиции, Гермиона осторожно отползла слегка вперёд, а потом обернулась, привалившись спиной к стене. Так ей было чуточку спокойнее, когда за спиной была стена, а не Тёмный Лорд собственной персоной. Хотя при одном только взгляде на выглядывающее из капюшона чёрной мантии бледное вытянутое лицо, внутренний ужас сковал её полностью. Лорд Волдеморт стоял возле разбитого окна, непринуждённо облокотившись бедром о перевëрнутый набок стол. В руках он снова вертел волшебную палочку. И что за дурная привычка? — В-вы читали Шекспира? — спросила Гермиона зачем-то и снова отметила, что голос у неё писклявый от страха. — Кто же его не читал, девочка? — монстр вскинул безволосые брови, а в его голосе прозвучал укор. — Я большой поклонник его творчества, да будет тебе известно. Ты, я гляжу, тоже? — Можно сказать и так, — волшебница попыталась прочистить горло, так как голос у неё внезапно сел. План побега никак не придумывался, а чернокнижник тем временем, не выказывая ни малейшего намёка на агрессию, всё вертел в руках волшебную палочку. Это-то как раз и пугало сильнее всего. Ну, скажем, если бы Волдеморт изрыгал ругательства, угрожал ей, запугивал, она бы, по крайней мере, знала, чего от него ждать. А здесь, вот это вот его… Спокойствие. Оно в любую секунду могло смениться яростью, и Грейнджер чувствовала, что ходит по краю, любое неверное движение и… Шекспир. Он что, действительно любил творчество Шекспира? Но как такое возможно?! Нет, допустим, то, что знаменитый английский драматург являлся маглом, могло не отвращать Волдеморта, своим кумирам зачастую мы готовы многое прощать. Но тема! Тема творчества Шекспира была насквозь пропитана любовной лирикой! Любовь! Он писал о любви! Как что-то подобное могло нравиться Волдеморту?! Существо, не умеющее любить, просто не могло оценить всю глубину произведений! — Зрю, ты весьма шокирована? — Колдун прищурился, и вдруг его тонкие резко очерченные губы растянулись в некоем подобии улыбки. — Ваши вкусы, мистер Волдеморт, в некоторой степени… экстравагантны, вынуждена признать. — Ой ли? — колдун вскинул брови, — откуда же такой вывод, девочка? — Не думала, что вас могут привлекать темы о… — на последнем слове Гермиона подавилась и выговорила как-то уже совсем неуверенно: — темы о любви. Ну вот сейчас он её прикончит прямо здесь. Ничего умнее сказать не могла? Молодец, Гермиона, минус сто очков Гриффиндору. — Творчество Шекспира проникнуто поэтическим ощущением времени, — Волдеморт скинул капюшон мантии с головы и с интересом посмотрел на зажатую в руках девушки книжку. — Редкое издание. Поэтическое ощущение времени. Ну надо же, блядь, какая утончённость. Сдохнуть можно. Он это сейчас серьёзно? — Время, вот что действительно интересно в его произведениях. Шекспир много пишет о времени, даже в тех своих произведениях, где глупцы видят пресловутую… — Колдун брезгливо скривился, — любовь, сквозит на самом деле тревогой о времени. Страхом смерти. Вот значит как? Его привлекала тема страха перед неизбежным? Учитывая количество его крестражей… логично. Гермиона нахмурилась, сильнее прижав к груди заветный томик. — Время абсолютно враждебная человеку сила, — продолжил объяснять Волдеморт, — подчиняющая его универсальному закону земного бытия: расцвет, упадок и исчезновение. Эта… предначертанность быстротечности человеческой жизни была камнем преткновения во многих его сонетах. — Он искал способ победить время в памяти, — сказала Гермиона, ещё мгновение назад пообещавшая себе помалкивать, — в памяти о поступках или памяти рождённых потомков. — Примитивные магловские способы, — колдун пожал плечами, — но он действительно пытался. Когда ты ничтожен и лишён магии, всё, что тебе остаётся, это искать примитивные способы. Ну да, куда там детям и великим подвигам до крестражей? Волдеморт нашёл способ победить время. — Иногда примитивное решение самое надёжное, — Гермиона облизнула пересохшие губы. — Пока о тебе помнят, ты живёшь. — Образно, — Волдеморт хмыкнул, — но не буквально. — И всё же… время стирает всё, оно слишком могущественно, и порою… легче признать это, чем плыть против течения. Потому что признав власть времени, человек получает возможность отпустить страх перед неизбежным и прожить отмеренное ему время достойно. — Плыть по течению — удел слабаков, — Волдеморт прищурил красные глаза, усмешка всё ещё не сходила с его губ. — Признать неизбежное — удел сильных, — Гермиона упрямо поджала губы, поймав себя на том, что так увлеклась их беседой, что даже бояться стала, кажется, меньше, во всяком случае голос у неё прорезался. — Время уничтожает даже то, что кажется бессмертным, однажды не будет ничего, только пустота. — И только величайшие смогут увидеть гибель мира и войти в эту пустоту. — Такой судьбы я бы и врагу не пожелала, — Грейнджер поёжилась. — Веришь в судьбу, девочка? — В любовь, — она слегка покраснела. — О, так значит в творчестве Шекспира тебя привлекают эти глупые строки о любви? — чернокнижник насмешливо фыркнул. — Вовсе не глупые! — И с кем я воюю, — Лорд покачал головой, — с сопливыми глупыми подростками. А Поттер уже пел кому-нибудь серенады под окном, вместо того чтобы спасать мир? Давай, скажи ещё, что веришь в то, что между Ромео и Джульеттой действительно была любовь. Гермиона густо покраснела. Волдеморт вскинул брови и улыбка на его губах стала шире. Он издевается? Смеётся над ней прежде, чем убить? Он читал Ромео и Джульетту? В самом деле? Видимо, шок на её лице был настолько отчётливым, что Волдеморт ответил на немой вопрос: — Я читал все его произведения. Гермиона не выдержала и хрюкнула от внезапно навалившегося на неё смеха, сразу же закрыв рот рукой. Она представила, как Величайший Тёмный Колдун столетия читает знаменитую трагедию, мелочно радуется, когда знаменитая влюблённая пара трагично погибает в конце и радостно хлопает в ладоши столь счастливому финалу, над которым Гермиона в тринадцать лет рыдала в голос. — А вам небось финал понравился, да? — Грейнджер постаралась спрятать невольную улыбку, но, кажется, Волдеморта это ничуть не смутило и не взбесило. — Все умерли, хэппи энд! — Признаюсь, финал действительно хорош, — Лорд плотоядно улыбнулся, — наглядно показывает, насколько люди глупы. — Я плакала навзрыд, — честно призналась девушка. Колдун почесал щеку кончиком волшебной палочки и покачал головой. Гермиона на мгновение задумалась, а потом невинно поинтересовалась: — Вы так сказали, мистер Волдеморт, про Ромео и Джульетту: «скажи ещё, что веришь в то, что между Ромео и Джульеттой действительно была любовь». Значит по вашему мнению существует некая… действительная любовь? Если между Ромео и Джульеттой была не любовь, то, по вашему мнению, она могла быть между кем-то другим? — Любви не существует, девочка, — назидательно сказал Волдеморт, не позволив себя подловить, — существует лишь глупость. Человеческая глупость, слабость и жажда утолить свои потребности, именно это движет примитивным стадом, заставляя его льнуть друг к другу в поиске поддержки. — То, что вы не верите в любовь, не значит, что её не существует, — буркнула девушка, — человечество когда-то в гравитацию не верило, пока Ньютон не доказал обратное, однако же гравитацию это неверие ничуть не смущало и она спокойно подчиняла Вселенную своим законам. И любовь, мистер Волдеморт, тоже подчиняет людей своим законам. Вам просто повезло, что у вас на это иммунитет. — Иммунитет? — Чернокнижник вдруг тихо засмеялся. — Иммунитет… Это ты хорошо сказала, девочка. Это мне, пожалуй, нравится. — Не всем так везёт, — Гермиона пожала плечами. Где-то на задворках сознания она испытывала подспудный страх перед Волдемортом сейчас, но увлечённая беседой, в какой-то момент она перестала обращать на него внимание. И даже не услышала, как шум за окнами прекратился, и как наступила раскатистая тишина. Волдеморт продолжал стоять, небрежно упираясь бедром в край перевернутого стола. — Считаешь, мне повезло, девочка? — вдруг с нескрываемым любопытством спросил колдун, и Гермиона услышала, что ему действительно интересно узнать ответ на свой вопрос. Было ли это своеобразной попыткой узнать на чужом опыте, что такое чувство любви? Или же он поддерживал беседу из вежливости? Волдеморт и вежливость. Какая к дракклу вежливость? О чëм она вообще думает? И о чём думает он, если стоит здесь и разговаривает с ней, маглорожденной девушкой, из вражеского стана? Что ему нужно? Почему не убивает? И что ему ответить? Сказать, что он многое упустил, чтобы немного задеть? Или попытаться убедить его, что он ничего не потерял, чтобы не злить? И тот и другой ответ будет неискренней ложью. А лгать Гермиона никогда не любила, кроме того, каким-то до странности сверхъестественным чутьём она поняла, что ответ на этот вопрос Волдеморту действительно важен и нужен. Задумавшись, Грейнджер вспомнила, как всю ночь рыдала в подушку, когда увидела Рона с Лавандой Браун, и как ждала, что он пригласит её на святочный бал. — Любить… Больно, — сказала она посмотрела монстру в глаза и, немного подумав, тихо добавила: — очень. Взгляд у него был спокойный и любопытный. Миндалевидные глаза с хитрым прищуром изучающе смотрели на девушку. — Больно, и порой думаешь, что лучше бы вовсе ничего не испытывать. Чернокнижник наклонил голову набок, показывая тем самым, что внимательно слушает. Немного осмелев, Гермиона продолжила: — Любовь это, как… Ну… Как стихия, да. Когда она на твоей стороне, ты чувствуешь себя самым счастливым человеком во Вселенной, когда она против тебя… Она тебя уничтожает. И когда ты любишь взаимно и по-настоящему, это лучшее, что может произойти. Но Мерлин упаси вляпаться в любовь безответную или нездоровую. Любовь не для слабаков, это риск, такой большой риск. Всё, или ничего. Повезёт или нет. Колдун засмеялся. Что ж, её ответ ему, кажется, понравился. Дамблдор обычно говорил совсем другие вещи, приторные и лживые. Он восхвалял любовь, но никогда не упоминал, насколько она может быть опасной и разрушительной. И не то чтобы Тёмный Лорд в это действительно верил, но ответ Грейнджер прозвучал хотя бы немного более правдоподобно. А на улице ти-ши-на. Кажется, Волдеморт это тоже вдруг понял, потому что он выглянул в окно, легким щелчком пальцев заставив его распахнуться настежь. А потом с видимым наслаждением подставил голову под начавшийся дождь. Кап. Кап. Кап. Дождь быстро перерастает в настоящий ливень, и с каким-то неясным странным чувством Гермиона Грейнджер наблюдает за тем, как змееликий колдун наслаждается водными потоками, стекающими по его угловатому вытянутому лицу. Интересно, ему не холодно вот так вот: босиком и в одной тонкой чёрной мантии? Он теплокровный или хладнокровный, как все змеи? Волшебницу вдруг посещает мысль, что магазин с книгами именно по этой причине не стали сильно рушить: Тёмный Лорд, вероятно, планировал пройтись по местному ассортименту, быть может, даже надеялся разжиться тем самым изданием, которое уже успела купить Гермиона. От этой мысли почему-то стало грустно, и девушка крепче прижала к груди книжку. Это её подарок! Она его себе купила! И она совершенно не хотела теперь, чтобы книга досталась этому чудовищу. Кап. Кап. Кап. Волдеморт не двигался, всё наслаждаясь водными потоками, он, кажется, о чём-то задумался. Когда прошло не меньше получаса, Грейнджер, застывшая в углу, вдруг чихнула. Громко так. Колдун вздрогнул, вынырнул из оконного проёма и посмотрел на неё. Красные глаза полыхнули в сумерках. — Будь здорова. — Спасибо. И чего вот он застыл так, как истукан? Он вообще-то собирается её сегодня убивать? Или нет? Что с ним не так? Гермиона почувствовала, что искусала нижнюю губу до крови от волнения. Волдеморт сейчас смотрит на неё, некогда сумевшую помочь Поттеру в его битве против самого страшного серого волка в этих окрестностях, на неё, на мозг Золотого Трио, — и не видит врага. Трудно разглядеть угрозу в ком-то, кто так трепетно и нежно прижимает к груди великое творение Шекспира, наивно опасаясь, что Тёмный Лорд попытается его отнять; единственного магла, которого Волдеморт не просто не стал бы убивать, но и воскресил бы из недр земных сейчас, будь у него такая возможность, только пускай бы Маэстро и дальше творил нечто прекрасное. Странное ощущение возникает внутри. Наваждение. Ценность наваждения в его быстротечности. Поэтому, когда грязнокровная подружка Поттера спрашивает: — Ну… я, пожалуй, пойду, мистер Волдеморт? Усмехнувшись её дерзости, мужчина отвечает: — Да, иди. Она неловко пятится к двери, опасаясь поворачиваться к нему спиной, и вскоре колдун слышит хлопок трансгрессии. Он начинает плавно ходить между разрозненных стеллажей, разглядывая валяющиеся на полу книжки. Надо же. Эта девица ещё и Шекспира любит, прямо как он. Ведь он действительно рассчитывал забрать это редкое издание из магазина и с большим удивлением обнаружил, что грязнокровка его опередила! Пролезла в магазин каким-то неведомым образом, чудом не угодив под «аваду». Волдеморт сначала хотел её убить, проклясть в спину чем-нибудь смертельным. Потом в голову пришла пугающая в своей невменяемости, совершенно мальчишеская мысль: подкрасться сзади, схватить за бока и сказать «Бу!». Растерявшись от этой глупой мысли, пришедшей в голову, колдун понял, что упустил момент: девчонка его всё не замечала, читала там что-то, буйная грива кудрявых волос, выбившихся из косички, аж подрагивала от усердия. Ему стало любопытно, что. Он подошёл сзади, с мрачным раздражением отметив, что Грейнджер совершенно ни черта не слышит и её тут уже раз двадцать убить мог кто-нибудь, и заглянул через плечо. Увидел знакомые строки одного из своих любимых сонетов. Ну и понеслось. Потом ему вообще стало смешно от всей абсурдности ситуации, и он откровенно над Грейнджер забавлялся, задавая ей вопросы про любовь. А что, интересно, она ещё любит? Или не любит? Насколько они могут быть похожи? В голову закрадывается мысль, уж не является ли девчонка его дальней родственницей? Кто там у неё в роду был? Всего лишь праздное любопытство и ничего более. Стремление к своему отражению в зеркале. Странное чувство внутри, когда Лорд увидел себя в другом человеке, было настолько для него в новинку, что он действительно был сбит с толку и изменил свои привычные поведенческие установки, отпустив девушку вместо того, чтобы прикончить. Уже во второй раз. Его зеркальные нейроны никогда не работали в должной степени, но именно сейчас, когда они стояли и непринуждённо (непринуждённо со стороны Лорда, разумеется, Грейнджер была в ужасе), вели диалог о Шекспире, Волдеморт интуитивно чувствовал и понимал, о чём думает девчонка, даже безо всякой легиллименции, более того, он отметил, что непроизвольно то ли копирует её интонации в разговоре, то ли у них просто интонации схожи от природы. Будучи натурой учёного и исследователя, колдун решил, что должен уделить этому наваждению особенное внимание, как чему-то неизведанному. Была ли это магия? Быть может хитрое колдовство? Или нечто иное? Иное, которого не было прежде. Он не стал её преследовать. Но он знал: они ещё встретятся. Откуда? Волдеморт и себе бы на этот вопрос не ответил, но впервые он задумался о том, что окружение мальчишки Поттера может быть гораздо более интересным, чем сам Избранный. А Гермиона Грейнджер в это время, трансгрессировав в Штаб, сама не зная почему, не стала никому рассказывать про встречу с Волдемортом. Хотя Гарри бы, вероятно, многое отдал, чтобы узнать, что его злейший враг на досуге почитывает сопливые пьесы о Монтекках и Капулетти. Но ещё одного подробного допроса о своей встрече со Злом девушка бы просто не выдержала, она и так была на грани нервного срыва от пережитого страха. Она расскажет завтра, когда успокоится. Простояв в душе добрых полчаса, Гермиона забралась в кровать, достала коробку своих любимых вишнёвых пирожных и углубилась в чтение. Волдеморт в какой-то степени — это тоже стихия, думала волшебница. Сегодня убил, завтра отпустил, послезавтра о Ромео и Джульетте поговорил. Уже во второй раз, между прочим. Странно ли это было? Более чем. Могла ли она понять причину? Нет. Нельзя понять мотив, по которой смерч уничтожил полгорода, а тебя не тронул. Просто так получилось. У смерча вообще мотива нет. Он просто… смерч. Вот и Волдеморт это просто Волдеморт. Инфернальное зло. Признаюсь я, что двое мы с тобой, Хотя в любви мы существо одно. Я не хочу, чтоб мой порок любой На честь твою ложился, как пятно «Считаешь, мне повезло, девочка?» Ему было интересно. Ему действительно было интересно услышать ответ. Могло ли существо, которое никогда не верило в любовь, интересоваться этим явлением так сильно? Как вообще можно интересоваться тем, во что не веришь? Быть может, в строках Шекспира его привлекало не только время?