Поющий Койот. Перекрёсток Времён

      Бултыхались мы, значит, как-то после завтрака на пляже. Кто-то загорал на песке, кто-то плавал, кто-то расслаблялся на надувных кругах, кто-то по воде просто бегал или брызгался. Я вот на камушке сидел, просто наслаждаясь солнцем и ощущением прилива, которое волнами накатывало мне на ноги. К тому времени я уже обгорел раз пять, облезая и снова обгорая, так что яркие лучи светила фактически экватора мне были не страшны, ибо кожа моя приобрела устойчивый бронзовый загар.              Вообще-то Елена частенько устраивала Рикардо, Максиму и, конечно же, Леонардо лекции о том, как вредно долго находиться на солнце без средств защиты от ультрафиолетовых лучей. Мол, нам, детям, надо или крем купить какой, солнцезащитный, или загонять нас всех в тень. Макс и Секондо обычно благополучно переводили стрелки на хозяина дома, мол, это он главный, и ему поручено следить за нашим здоровьем. Сам Мудрец только смеялся и говорил, что местные все ежедневно массу времени проводят под солнцем, и ничего, никто из них не прячется в одежде, и только отдельные дураки мажутся кремом ежедневно. Говорил, что крема изобрели лишь в прошлом веке, а до этого люди тысячи лет ходили под солнцем и некоторые из них совсем голяком бегали и жили долго и счастливо. Короче, он считал навязанное Елене мнение о вреде солнечных лучей не более чем рекламой, созданной по заказу владельцев корпораций, выпускающих солнцезащитные средства. И всё равно любой другой опекун, по крайней мере, из знакомых мне людей, не позволил бы нам столько часов находиться на солнце, тем более что обгорали до ожоговой корки мы все.              Так вот, я наслаждался морем и солнцем, не замечая, что где-то рядом со мной происходит что-то поистине невероятное. Обычно я отслеживал местонахождение Леонардо, просто из интереса. Но тут он беспечно болтал ножками в воде, сидя на причале и наблюдая за нами. Совершенно скучное занятие, вот я и отвлёкся от него, предпочитая с интересом смотреть на то, как Костик учил Оливера подчинять себе воду. Я думал: а вдруг я посмотрю, запомню и смогу повторить?! Правда, пока я ничего не понимал, но старался изо всех сил. Оливер, кажется, был не столь прирождённым «магом воды», как Костик, и всё же, она подчинялась ему. Он уже умудрился запустить в лицо названному брату змею воды, отчего долго со смехом улепётывал от наиграно разъярённого Костика. Впрочем, тому хватало терпения, чтобы остановиться и продолжить урок.              И только я, как мне показалось, начал понимать объяснения друга, как услышал странный плеск. Плеск был не похож на простые брызги или как будто в воду кто-то прыгнул, или что-то в неё упало. Не было это похоже и на шумное плавание, и просто выныривание кого-то из-под воды. Этот звук наводил ассоциацию, что кто-то пытается разгладить волны широким шпателем или зачерпнуть её лопатой. Странное сравнение, но именно оно пришло мне в голову, когда звук повторился раз, а потом ещё раз. Я обернулся на звук и… обомлел. Не поверил глазам, конечно же, и протёр их. Потом ещё и ещё, пока перед глазами не появились тёмные пятна. Но видение не исчезало.              Рядом с Мудрецом на причале сидели две девушки и парень. Вроде ничего необычного, да? Они могли просто прийти и присоединиться к нему. Но дело всё в том, что у этих людей не было ног, зато были рыбьи хвосты с радужной чешуёй, отбрасывающей разноцветные блики на воду, на дерево причала и на самого Мудреца. У всех троих были длинные волосы, но они не были похожи на человеческие. Они были словно густая речная тина, вроде и болотного цвета, только с бордовым оттенком. Одежды на них не было совсем. Даже груди девушек были прикрыты лишь удачно прилипшими волосами. Зеленоватая кожа, более длинные чем у людей руки, широкие надкостницы лба, как у пещерных людей. Но, если бы не хвосты, по комплекции их всех можно было бы смело записывать в модели. Даже кубики пресса всех взрослых мужчин нашей компании совершенно не впечатляли рядом с кубиками пресса парня с хвостом.              Русалки и русал! Не иначе. Неужели они действительно существовали?              Девушки были веселы, улыбались, смеялись, облокотившись на Мудреца и русала. Они наблюдали за нами и что-то быстро говорили Леонардо на неизвестном булькающем языке, а тот им отвечал. Русал был молчаливее и вообще выражением странного зеленоватого лица производил впечатление сурового парня….              Я невольно задержал дыхание, глядя на эту картинку, а в голове билась мысль: может, я просто сплю, и человек, по имени Леонардо, наёмник по прозвищу Поющий Койот, невероятная личность, которую называют Мудрецом, мне просто приснился? И всё-всё, что с ним связано мне тоже приснилось?..              И всё-таки, во сне или нет, но русала и русалок я видел, а в компании Мудреца они производили много шума, так что быстро привлекли к себе всеобщее внимание. Кто-то присвистнул, кто-то готов был хлопнуться в обморок, кто-то щупал себе лоб, проверяя на наличие температуры. Елена рядом со мной сдавленно прошептала что-то вроде: «ну вот, я и перегрелась». Рикардо хлопнул себя ладонью по лицу и нервно засмеялся. Я медленно осознавал, что мне не привиделось, и видел легендарных существ я не один. Мы все их видели. Только подойти и убедиться, что не иллюзия, не сон, не солнце напекло, нам не позволили. В какой-то миг русал спрыгнул в воду с тихим плеском совершенно без брызг. Почти тут же за ним в воду соскользнули и русалки. Они ещё что-то побулькали Леонардо едва слышно, так, что ему пришлось наклониться ближе к воде. И вдруг… одна из русалок резко обняла его, целуя в губы, после чего легко стащила с причала, утянув под воду. В тот же миг сидевший на воде Рикардо тоже провалился под воду и исчез. А потом и стоявшего рядом с ним Максима неведомая сила утянула на дно. Только вода успокоилась — над пляжем воцарилась тишина. Минута прошла. Три. Пять. Десять и пятнадцать минут напряжённого ожидания канули в лету, а они… так и не всплыли.              — Что это было? — В конце концов, спросила Виктория у всех. У неё явно было предобморочное состояние.              — Папа развлекается. Не обращайте внимания… — Весело ответил Костик, впрочем, тут же пробурчав себе под нос: — Меня не взяли с собой, Гады.              — А… это ничего, что они под водой уже минут двадцать, и до сих пор… — Сипло спросила Елена.              — Так они же с Сиренами. — Пожал плечами мой друг так, будто не понимал, что непонятного, и чему мы все удивлялись. — Что с ними может статься подводой в такой компании?              — Сирены, а не русалки? — Переспросил Ромка, срывая вопрос у меня с языка. Костик отмахнулся:              — Одно и то же, друг. — На некоторое время над пляжем снова повисла тишина. Но её оборвал тяжёлый вздох, и раздражённое высказывание Наги:              — Бабник твой отец, Константин. Кобелина бессовестный! — Сокрушалась девушка, видимо, ревнующая Босса к его поцелую с сиреной. — Сколько можно… — Но Костик её перебил резковато:              — Наги, скажи, а что плохого в том, чтобы мужчина любил женщин, и чтобы женщины в ответ любили мужчину? — Вопрос поставил в тупик, кажется, всех возмущённых. Аргументы не находила и Наги, будучи и сама не уверенна в том, что плохого. Вот только ответ пришёл с той стороны, с которой его никто не ожидал. Сестра Музы, Тришна, безразличным голосом ответила:              — Плохо то, что женщин много, а мужчина всего один, и ему, в общем-то, никто не нужен. Ни женщины, ни мужчины, ни дети, ни близкие. Вообще никто не нужен. — Костик медленно склонил голову к плечу в задумчивости и со странным мрачным смешком согласился:              — Резонно. И всё же, Наги, у тебя нет права ревновать моего отца. Если бы ты была невестой, женой, ну или хотя бы любовницей — другое дело. Но кто ты ему, а? — Спросил он у девушки, с новым смешком продолжив: — Ты даже не Хранительница. Ты всего лишь подчинённая. Не больше.              — Это обидно. — Вздохнула Наги.              — Зато правдиво. — Передёрнул плечами мой друг.              Прежнего веселья после случившегося не было. Слишком уж много вопросов и предположений роилось в голове. И всё же мы продолжали вести обычный режим, просто без взрослых мужчин, которых утащили сирены. Купались, загорали и брызгались, играли в пляжные игры и носились по джунглям, и обедали мы тоже без хозяина.              Они вернулись только ближе к закату. Буквально выползли из воды на пляж, пытаясь отдышаться. Рикардо смеялся как умалишённый. Максим зарекался ещё хоть раз вестись на провокации Леонардо. А сам Мудрец улыбался широкой улыбкой. Мы услышали и увидели сначала их, а потом в сумерках, в закатном блеске волн, заметили ещё множество теней. Русалки и русалы, молодые и не очень, и совсем детёныши, у которых не было хвоста, зато было подобие ног, десятки легендарных мифических существ заполонили маленькую бухту. Они вылезали на камни, на пляж, на пристань. Некоторые продолжали плавать и веселиться, играть. Некоторые словно танцевали. У нас, поражённых, удивлённых, шокированных, были не только все возможности подойти ближе, рассмотреть, полюбоваться, пофотографировать, но и потрогать, даже… подружиться.              Уф, словно в другой мир попал. В сказку. В сон.              А потом, на закате, в момент, когда Солнце со стороны суши, на западе, заходило за горизонт, русалки запели, и я в полной мере осознал, что они не русалки, а сирены, хоть это и одно и то же. Сирены, действительно как в легенде, наследовали голос своей матери-музы, потому то их голоса не назвать было иначе, кроме как божественными. Эти голоса действительно манили, завораживали, пробирали до глубины души, до дрожи, до слёз. Да. Хоть я не понимал, о чём они пели, я всё равно плакал. И меня совсем-совсем не удивило, когда Рикардо и Леонардо присоединились к пению сирен. Голоса их, божественными, конечно, было не назвать, но они были близки к этому. Сильные, красивые, голоса этих двоих легко сливались с пением сирен, прекрасно гармонируя.              Всю ночь напролёт мы провели с сиренами на пляже. Мы плавали с ними и играли, потому что они легко увлекали нас в свои странные водные пляски и хороводы вокруг странных зелёных огней, появляющихся над водой и похожих на призрачные погребальные костры. Девушки-сирены наплели всем венков из водорослей и ракушек, парни-сирены позвали дельфинов, и….              Веселье длилось до первого луча солнца, а когда он показался с востока из-за горизонта, все сирены исчезли без следа, будто их и не было. О том, что они всё-таки были, нам говорили лишь венки, украшения из кораллов и раковин на девчонках, да пьяные в стельку взрослые все, включая Елену. Где они успели наклюкаться, когда, чего и каким образом споили Фортучи? Ответы на эти вопросы знал разве что Костик. Но он молчал, помогая едва стоявшим на ногах отцу и дяде перетащить с пляжа в дом давно спящих Тришну, Елену и Макса. И стоило им закончить, как они сами едва добравшись до качели, которая больше напоминала кровать, вырубились. Константин довольно потирал руками, как хозяин дома, первый после Мудреца, отправляя всех спать. Мне он под шумок сказал, что проспят взрослые долго, а потому мы на сутки предоставлены сами себе. Я скептично хмыкнул: звучало это, разумеется, здорово, вот только мы сами уморились и без выпивки и тоже едва стояли на ногах. Я прикидывал и понимал, что и сам просплю не меньше шестнадцати часов. И вырубился я, конечно же, тоже едва доплетясь до подушки и не успев раздеться.              Что ещё мне запомнилось в Бразилии? Один разговор Оливера и Константина с Мудрецом, одним из вечеров, когда большинство уже спали. Они подошли к Леонардо, который читал что-то на планшете, сидя на шезлонге, и попросили:              — Отец, мы тут подумали, — говорил мой друг, — и решили, что хотим твоего признания. Пап, признай нас Волей Неба своими детьми. — И Оливер, и его названный брат упрямо и даже требовательно смотрели на Мудреца. И тот, отвлёкшись от планшета в руках, не спеша посмотрел детям своих Хранителей в глаза, неожиданно холодно, жёстко и резко ответил:              — Нет! — Моих друзей такой ответ, кажется, ошеломил. Я не понимал, о чём они просили Леонардо, что подразумевали под признанием, но, кажется, им это было важно.              — Но почему?! — В один голос воскликнули наследники Детей Звёзд, и обиженно, и возмущённо, от столь категоричного ответа. Кажется, они планировали отстаивать своё желание до конца.              Мудрец чему-то своему хрюкнул, и тут же синим, совершенно не живым, внеземным взглядом глянул на сына Сыщика, и мрачным, промораживающим до костей голосом, с усмешкой поинтересовался чересчур серьёзно:              — Так не терпится вступить в наследие, что смерти моей хочешь, Константин Александр Грин? Или самому не терпится отправиться на тот свет да брата с собой захватить, а? — Под этим взглядом и Оливер, и Константин отступили, стушевавшись. Вся их уверенность и желание что-то доказать куда-то делись. Осталось только недоумение от серьёзности заданных вопросов:              — О чём ты, отец? Я не понимаю. — Сообщил мой первый друг. Леонардо смотрел на него, смотрел ему в глаза и вдруг, моргнув, потёр себе переносицу и виски, из-за чего на миг проступила та смертельная усталость, которая, казалось бы, исчезла, когда он перестал пить по ночам.              — Ни о чём. — Сообщил он, снова ткнувшись в планшет и, как казалось, потеряв интерес к разговору. — Я расскажу об этом в другой раз или вообще никогда. — Константин прищурился, явно несогласный с такой постановкой ответа. — А пока, детки, удовлетворитесь тем, что я вообще решился называть вас сыновьями. Только одно это стоит мне многих нервов.              — Но пап… — Недовольно и обиженно, и умоляюще простонал Костик. Но Мудрец взмахнул рукой в запрещающем жесте:              — Всё! Вопрос закрыт.              — Я не согласен! — Возмутился наследник Сыщика.              — Хорошо. Тогда в следующий раз приходи не только с одним лишь желанием, но и с аргументами в пользу своей идеи. Причём аргументы должны быть стальными, иначе я даже слушать тебя не стану. — Пробурчал в ответ Леонардо, и плевать ему было и на суровый сыновий взгляд, обещающий проблемы, и на всё остальное.              — Вот и приду.              — Мы придём. — Толкнул брата Оливер, поправляя. Костик решительно кивнул и, схватив рыжего за плечо, потащил его куда-то, быстро удалившись.              О чём они говорили, что такого важного было в каком-то признании? Мне было не ясно, хотелось спросить. И я спросил, потом, у Оливера. Тот пояснил то, что ему сказал брат. Мол, Мудрец с помощью магии мог сделать любого человека своим кровным родственником. И они, так как не знали родных отцов, были совсем не прочь променять их на того, кого знали и кто и отцам их был близок настолько, что ближе некуда, и для них самих был непререкаемым главой семьи. Они хотели стать кровными наследниками Мудреца. Но тот отказался и даже слушать не хотел. Почему? На этот вопрос мне никто не ответил. И я продолжал не понимать: почему моим друзьям было так важно иметь кровного отца, имея названного? И неужели сложно было выполнить просьбу детей, которых и так считал родными? Видать, причины были.              Но это я узнал позже, а у меня сформировал с десяток новых вопросов дальнейший диалог:              — Сурово ты с ними. — Заметил Рикардо небрежно, когда его фактически племянники удалились в неизвестном направлении.              — Знаешь же меня, Рик. — Передёрнул плечами Леонардо. — Пусть хоть ненавидят, зато останутся живы. — И Секондо, и Максим в голос вздохнули. Но Макс ещё и добавил:              — Эгоисты вы все. И ты, Лев, и семья твоя мёртвая, и брат, мотнул он головой на Рикардо, — и Вовка таким был. И предавать, и умирать за семью готовы, и плевать вам на чувства семьи, на то, что жизнь без вас теряет всякий смысл. И жить-то живёшь, но живым себя не ощущаешь. — Леонардо усмехнулся, и уставился куда-то в пустоту, скорее самому себе, чем Мак симу отвечая:              — Это точно. И они были такими. И я такой. Плевать.              — Лео, а ведь это и о тебе. — Тихо вздохнул Рикардо, но, кажется, слышал его только я: — Они погибли за тебя, предавая, и им было плевать на то, что без них ты нежилец. Живой — и ладно. Наверное, они надеялись, что даже без них что-то хорошее в твоей жизни всё же случится. — Я навострил уши и задумался: уж не о Детях Звёзд ли он говорил? Погибли за Мудреца, чтобы он жил? Предали? Сердце моё стучало в груди бешено: неужели их история закончилась так страшно? Неужели поэтому Мудрец даже столько лет спустя готов был застрелиться, потому что его семья погибла за него? А может потому, что они его предали? Вопросы, сплошные вопросы. Но почему-то в такую правду, если это было правдой и мои предположения были верны, верить не хотелось. Не верилось мне. И всё! Я мог бы понять, что те весёлые ребята из роликов готовы были умереть друг за друга, но предать — нет. И всё равно, те ребята скорее готовы были выживать друг ради друга в любой ситуации, чем…              Что-то тут было не так. Что-то не вязалось.              — Учитель, а если бы я попросил вас, признать меня своим сыном, вы бы сделали это? — Внезапно раздался голос Энмы, который вырвал меня из мыслей. Мудрец обречённо застонал, хватаясь за голову под сдавленный смех Рикардо.              — Перешёл на «вы»? — Выдохнул Леонардо. — Значит, жаждешь и боишься получить ответ. Ты уверен, что хочешь услышать? — Спросил он, поднимая глаза на единственного известного миру мафии своего ученика. Тот кивнул судорожно, но решительно: — Чтож, в другом мире и при иных обстоятельствах — я бы усыновил тебя и, разумеется, признал бы. Но в тех условиях, которые есть у нас — нет, никогда. — Это звучало очень хлёстко. Выражение лица Энмы странно закаменело. — Что, тоже хочешь узнать почему? Причин масса, но тебе хватит узнать о двух. Во-первых, мною сейчас во многом управляют страхи. Не за себя, конечно. За руины воздушных замков, которые я когда-то построил, которыми владел, и остатком которых являешься ты со своими Хранителями. На руинах новых замков не построить, Энма. Они будут ещё более хрупкими, ненадёжными, недолговечными, и даже опасными для хозяев. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я. Во-вторых, ты попросту не готов отречься от своего отца в мою пользу хотя бы частично.              — Ненавижу твою манеру отвечать метафорами. — Горестно вздохнул Энма, правда, судя по выражению лица, он прекрасно понял о чём говорил Мудрец. Тем более что он заметил: — Мы — не руины.              — Не руины. — Легко согласился его учитель, вздохнув: — Вы что-то, что я оставил будущему, что-то вроде памяти или посаженного семечка редкого растения, которое проросло на земле, хозяева которой мертвы. Я не хочу, чтобы эта память исчезла, чтобы дерево погибло лишь потому, что пожелало уйти в небытие вслед за теми, кто его посадил. — Я усмехнулся: он и правда сыпал метафорами. Но Леонардо, похоже, пытался сказать, что он, что дети Звёзд — всего лишь пережиток прошлого. И что семье Шимон не стоило следовать их путями, оглядываясь на то, что ушло, им следовало искать свой жизненный путь и идти по нему, глядя только в будущее. Хах, тоже получалась метафора. Печальная только. И как бы мне не хотелось признавать, но Детей Звёзд больше нет и не будет никогда, будет что-то другое, а то, что от них осталось — станет основой этому новому, но не возрождённому старому. Как-то так. — Ты должен понимать, что как прежде не будет никогда, — о, как я и подумал! — и что из старой памяти не появится новых воспоминаний, ведь эта память о прошлом, о том, что давно ушло.              — Я понял первую причину, учитель. Твою. Но что касается второй, моей причины… Вы нам родителей заменили. — Десятый Шимон, и все его Хранители смотрели на учителя серьёзными, уверенными взглядами. — И я…              — Я признал Волка, потому что ненавидел человека, которого долго считал своим отцом, а биологического папашу я тогда не знал. — Перебил Леонардо ученика. — Мне было плевать на мой род, потому что род наплевал на меня. И я готов был отречься от чего угодно, принимая отцом человека, которому был обязан всем. Вонгола? Да пускай она горит синим пламенем в самом тартаре, мне плевать. — Не понял! Так Мудрец отрёкся от своего отца, который Вонгола Примо Джотто? И что, он не был Вонголой по крови? А этот таинственный Чёрный Волк стал отцом Леонардо? Это вообще было возможно? И как? — Сможешь ли ты так же наплевать на семью Шимон, чтобы стать моим сыном? — Спрашивал наёмник, риторически, чтобы тут же ответить: — Нет, не сможешь. Ты любил отца, и он любил тебя и сделал всё, чтобы ты выжил, вырос достойным мужчиной и мог позаботиться о себе и своей семье сам. — Энма засмеялся весело:              — Это вы так сейчас самого себя хвалите? Ведь отец выбрал вас, чтобы вы позаботились обо мне. Значит, вы и сами считаете себя лучшим.              — Если бы ты не считал так же, не задавал бы мне таких глупых вопросов. — Тоже весело фыркнул Мудрец. Но веселье быстро прошло. Дечимо Шимон закусил губу в неуверенности, явно что-то быстро обдумывая, что-то сомнительное:              — А что если… — Но узнать, что — мне не удалось. Леонардо снова перебил ученика:              — Энма, зачем тебе грехи моего рода и меня в том числе? — Серьёзно спросил он, выключая и откладывая планшет. Ответа он снова не ждал: — Для того, чтобы быть семьёй, не обязательно иметь одну кровь, ты же знаешь. Может, я поступал эгоистично, но кое в чём я воспитывал тебя как сына, как своего сына. — Подчеркнул Мудрец, без тени лукавства. — И всё же это не отменяет факта, что я тебе не папаша. Я — всего лишь наёмник, нанятый Боссом влиятельной мафиозной семьи для обучения его наследника. Я исполнял задание, Энма. И знаешь, даже не столько твоего отца, сколько своего учителя. — Признался он. — Я тебе не говорил, но однажды Волк решил, что мне не помешает научиться терпению, научиться возиться с детьми, научиться учить. Твой отец ведь ему задание предлагал, а не мне. Волк просто использовал его для моего обучения. Мне пришлось постараться, чтобы убедить твоего отца в том, что я подхожу на роль твоего наставника.              — А это, в свою очередь, не отменяет того факта, что вы мой учитель, и учитель прекрасный. — Ухмыльнулся Энма задорно, будто сделал пакость. — Не отменяет того факта, что именно вы взяли на себя ответственность не только за нас, за меня, наследника влиятельной мафиозной семьи, как вы выразились, но и за саму семью, ещё толком не познакомившись со мной, сразу после гибели отца. Вы были мне не только Наставником, но и старшим братом, и нянькой, и жилеткой для детских слёз, и психотерапевтом, и много кем ещё. А ведь вы могли бы просто убить нас, и никто бы не узнал о задании, о том, что вы на него подписались.              — Твой отец оплатил твоё обучение на годы вперёд и не просто так оформил на меня доверенность и опекунство над тобой. Ты прекрасно знаешь, что я горжусь репутацией, и что маленькое тёмное пятнышко на ней, пусть даже о котором никто, кроме меня не знал бы, я не потерпел бы. — Холодно фыркнул лучший в мире наёмник. — Но Энма, чего ты от меня хочешь добиться этим разговором? — Шимон молчал и молчал долго, задумчиво, будто и сам не знал, чего добивался, пытаясь что-то доказать учителю, в чём-то его убедить.              — Может вы и правы. — Наконец, не меньше двадцати минут спустя молвил Дечимо Шимон, тогда, когда его ответа кроме Мудреца уже никто и не ждал. — Может, я не готов отречься от отца. Но я хочу поблагодарить вас. — Леонардо изумлённо вскинул брови. — Честно говоря, я тоже теперь начал понимать, чем же вам обязан. То, что вы всего за два года сделали… — Энма попытался подобрать слова. Но, кажется, не нашёл достаточных, а потому решил пойти другим путём: — Вы научили меня столь многому, что не побоялись оставить всё на меня, едва мне исполнилось одиннадцать. А когда я через суд добился прав эмансипированного совершеннолетнего вообще... — Он снова вздохнул шумно и шёпотом закончил: — Вы доверили мне, нам, даже свой собственный мир. Кажется, даже верили вы в меня больше, чем верил в себя я сам и мои Хранители вместе взятые. Вы — невероятны!              А я… Я, глупый, подумал, что этого достаточно. Что одно то, что именно вы мой наставник, делает меня великим. — Энма усмехнулся, горько и мрачно, и… неловко или смущённо. — Думал, что выучил парочку новых техник и уже могу сравниться с вами… Простите. Я понял свою ошибку. То, что вы оставили меня и перестали учить, не означало, что я мог позволить себе прекратить развиваться. Все эти годы я… позорил ваше… твоё имя. — Снова перешёл на «ты» он, глядя на учителя виновато. — Прости. Я… — Шимон хотел сказать что-то ещё, но Мудрец внезапно хмыкнул, а потом и вовсе легонько рассмеялся, отворачиваясь от ученика. Он, заложив руки себе под голову, с удобством устроился на шезлонге, прежде чем с широкой улыбкой, не открывая глаз, сообщить:              — В таком случае, я больше не учитель тебе. Думаю, мне больше просто нечему тебя учить. Дальше — сам. — Рикардо и Максим рассмеялись, улыбнулись Елена и Наги. У Шимон же… просто вытянулись лица от удивления, ошеломления, неверия:              — Ты серьёзно?! — Переспросила Адельхейд. Леонардо открыл глаза и смерил учеников насмешливым взглядом:              — Мне что, забрать свои слова назад, коль вы не рады? — Энма и его Хранители дружно и быстро-быстро замотали головами в отрицании. Мудрец усмехнулся ещё раз, после чего встал и позвал их за собой куда-то в дом. Они так и не появились до утра, или, по крайней мере, вышли, когда все, и я в том числе, уже разошлись спать.              Утром следующего дня Леонардо сообщил нам печальную новость: это был наш предпоследний день в Бразилии. Он предлагал провести его, осматривая достопримечательности страны, а может, и стран Южной или Центральной Америк, закупаясь сувенирами и, в общем, отрываясь в людных местах. Естественно, младшие все заныли, умоляя продлить пребывание в Бразилии хоть на денёк. Мне тоже совершенно не хотелось покидать Дом Звёздного Света, вот только я хорошо понимал, что Мудрец был занятым человеком, и ему просто необходимо было вернуться на Сицилию. В общем-то, и мои друзья ныли, скорее надеясь, что у Леонардо есть возможность немного продлить свой отпуск, чем потому что не понимали. В любом случае, приходилось мириться с реальностью. Точнее готовиться морально к возврату в неё.              Предложение посетить достопримечательности мы восприняли на ура, так что сразу после завтрака отравились в селение, к вертолёту. Первый день из последних двух мы так и летали от достопримечательности к достопримечательности, и Леонардо занудным голосом прожжённого экскурсовода рассказывал интересные моменты из истории страны. И, конечно, мы зарулили в Рио, на обед, и мимо статуи Христа-Искупителя, само собой, не прошли. И не потому, что он был интересен, а скорее, чтобы пофотографироваться для родителей и вообще близких на фоне, мол, мы действительно были в Бразилии, а не где-нибудь. Мудрец искренне жалел, что карнавал прошёл за несколько месяцев до нашего посещения его страны. Ну а мы не жалели ни о чём, бессовестно запасаясь массой сувениров, за которые, между прочим, платил Леонардо.              После обеда первого дня на достопримечательности, созданные более-менее современными людьми мы смотреть отказались, и тогда Леонардо начал возить нас на вертолёте по памятникам природы. Знаменитые бразильские водопады, всякие каньоны бразильского плоскогорья и так далее.              Когда Ромка спросил, почему его крёстный раньше не предложил повозить нас по достопримечательностям, мол, мы бы тогда уже всю Южную Америку посмотрели. Ответил ему родной дядя:              — Лев предлагал и не раз, но вы, видимо, его даже не услышали, предпочитая развлекаться у него дома. — Я покосился на Мудреца, пытаясь выяснить: действительно ли он предлагал? Сразу выяснилось, что да. Но почему я этого не помнил?!              А потом, уже к вечеру, мы вылетели за пределы страны, чтобы в Венесуэле посмотреть, с вертолёта правда, на пустыню Меданос де Коро, на водопад Ангела в каньоне Дьявола, на Анды, чтобы потом ночевать на вилле на каком-то из карибских островов, кажется, на Барбадосе. Места там было немного, так что спали все вместе в спальниках на песчаном пляже, и это было интересным опытом. На самой вилле мы только ужинали. И потом завтракали, так что рассмотреть её не удалось. Но я мельком заметил фотографии «краснокожей» девушки, и, мысленно примерив ей маску, узнал в ней Жрицу. Так я понял, что вилла принадлежала одной из Детей Звёзд…              Мужчины нашей компании, кстати, все трое, странно мрачно и нервно хихикали, глядя на кусты в небольшом парке, которые как будто не так давно кто-то поломал, и садовники ещё не успели восстановить их форму…              На второй день мы в Центральной Америке уже бегали на своих двоих по древним городам Ацтеков. Правда, на их пирамиды мы были вынуждены смотреть издали, потому что Мудрец отказался к ним вести, ссылаясь на то, что там куча неупокоенных душ, пахнет кровью, разит болью и смертью, и нечего детям делать в таких местах. И рассказал кровавую историю о том, как для освящения одной из пирамид, были в жертву принесены за четыре дня более восьмидесяти тысяч человек. Цифры звучали сильно преувеличенно, невероятно, но судя по выражению лица Мудреца, он скорее преуменьшил. К тому же он упомянул, что узнал это от неупокоенной души одной из тех жертв. Я ему верил.              Около четырёх часов дня мы полетели обратно в Бразилию, штат Сержипи, округ Жапаратуба, и к девяти вечера вернулись в селение близ дома Мудреца. Как ни странно, сразу домой собирать вещи он нас не повёл, вместо этого заведя на пляж, где гремела музыка и где, как казалось, собрались все жители коммуны всех возрастов. Леонардо предложил нам присоединиться к веселью, и хоть мы были усталыми, всё равно с радостью согласились, потому что это был наш последний вечер в стране и на континенте.              Пляжные факелы и костры, фонари и подсветка, музыка и танцы, песни и пляжные игры, купание в темноте и катание по песку — всё было включено. Люди селения, кажется, только нас и ждали, но Леонардо заверил, что они выбрали когда-то соседство именно с этой коммуной потому, что здесь такое веселье было каждый вечер.              И мы в него легко влились. Точнее нас втащила в него молодёжь коммуны. Им было всё равно, кто мы и откуда, и то, что мало кто из нас говорил на одном с ними языке. Но с остальными они объяснялись жестами, и мы… всё понимали, и веселились с ними, отрываясь как и хозяин земель, которого, действительно в округе знала каждая собака.              — Джек, выпьешь с нами? — Подсел ко мне на камень Мудрец, когда я решил уединиться и посмотреть на веселье со стороны (где тише играла музыка), наслаждаясь поздним вечером и пытаясь запомнить эти мгновения как можно лучше. Он, будучи явно подшофе, предлагал мне открытую, но не начатую бутылку с чем-то явно алкогольным:              — Мне только четырнадцать… — С сомнением напомнил я. Хотелось ли мне выпить чего-то горячительного, крепче безалкогольных коктейлей? Скорее да, чем нет. Но пить я не умел. Ни разу в рот не брал ни капли алкоголя, вот и…              — И что? Я, конечно, дурной пример для подражания, но пью с восьми лет. — Пожал плечами человек, которого можно было назвать моим испорченным кумиром. — Видишь, вон те две до боли знакомые морды, в непривычно детских телах? — Он указал на отплясывавших самбу Костика и Оливера, под знакомыми мордами явно подразумевая их отцов. — Они возрастом заморачиваться не стали. И когда я предложил — не стали отказываться. Предложил я не всем. Фактически только своим. Ламбо и Нику, и Элю, и Футе. Крестникам рановато, морально не готовы, но это ненадолго. Наги терпеть не может алкоголь, поэтому не пьёт, как и И-Пин. Фортучи с матерью, так что…              — Несовершеннолетним… — Продолжал сомневаться я. Не знал, почему.              — С разрешения родителей, опекунов или няньки с доверенностью от родителей, и под их присмотром — можно. — Он задумчиво поболтал содержимое своей полупустой бутылки из странного красного стекла и, уставившись туда, где океан сливался с небом, продолжил мысль: — А кроме того, детей нельзя спаивать, но и запрещать им алкоголь тоже нельзя. Лучше научить пить под присмотром взрослых, научить чувствовать личную меру и сдерживать желание её превысить, чем запрещать. Иначе будут пить из чувства противоречия родителям и потому, что запретный плод всегда сладок. Понимаешь? — Мне думалось, что подобное могут понимать только взрослые, у которых есть дети, но я всё равно осторожно кивнул. И он посмотрел мне в глаза: — Я не уговариваю и тем более не принуждаю, я просто предлагаю. Так что если хочешь — можешь попробовать. А я обещаю проследить, чтобы ты свою норму не превысил и чтобы не натворил дел. Не хочешь — вопросов нет.              — Не боитесь, что я расскажу отцу?              — Если захочу — не сможешь рассказать. — Фыркнул Мудрец, вновь пожимая плечами: — Но вообще-то мне всё равно. Твой отец разумный человек. — Я взял предложенную бутылку и, принюхавшись, понял, что никогда раньше подобного запаха не чуял ни из одной бутылки отца. Тогда я осторожно глотнул. Жидкость обожгла гордо, теплом спускаясь в желудок и выбивая слёзы из глаз, но на вкус была приятна, нейтральная, почти без горечи, с тонкой ноткой сладости, отдавала то ли лаймом с мятой, то ли неизвестным мне пряным растением.              — Что это? — Полюбопытствовал я.              — Кашаса. Бразильский ром. — Пояснили мне с ухмылкой. — Мы же в Бразилии, парень! — Хлопнул Мудрец меня по плечу. Он встал и собрался уйти, но будто вспомнил о чём-то: — Да, годы, проведённые в инвалидном кресле и принадлежность к мафии, в которой каждый день может стать последним — это не поводы избегать веселья, это поводы в него вливаться и наслаждаться им, пока не вырубишься, чтоб не упустить ни мига жизни. Так что не сиди в стороне. Развлекайся. — Он обернулся ко мне лицом и лукаво подмигнул: — Можешь даже замутить напоследок с какой-нибудь девчонкой… Хотя, это скорее какая-нибудь девчонка замутит с тобой.              — Лео! — послышалось откуда-то из темноты возмущённое. В голосе я узнал Рикардо, и возмущался он, видимо, попыткой младшего брата толкнуть меня в сторону блуда. Мудрец в ответ рассмеялся:              — Да ладно тебе, Рик. Пускай развлекаются, пока у них есть возможность. К тому же он — сильное Небо. Всё равно не напьётся. А природная стеснительность не позволит ему удариться во всё тяжкое. — Я не возмущался, я улыбался, потому что в таких вот фразочках был весь Леонардо.              И всё-таки к веселью я вернулся и бутылку Кашасы, оставленную мне, выдул, а потом ещё одну и ещё. Меня немного развезло, видимо, снимая моральные барьеры, так что я… отрывался по-настоящему, без стеснений танцуя, как мне хотелось, признаваясь Наги в симпатии и даже целуя её в губы, пока она отходила от потрясения внезапным признанием. Я был полностью в своём уме, осознавая, что творю, но сдерживателей не было, и я ничего не боялся, и ни о чём не жалел.              Мне показалось, или Наги отвечала мне?              Когда я пришёл в бар за четвёртой бутылкой, Леонардо материализовался рядом и остановил меня, заметив, что мне хватит. Бдел, как и обещал. Я не спорил.              Домой нас сонных с помощью пламени перенёс сам хозяин уже глубоко за полночь, причём сделал этот так, что мы сразу оказались в кроватях, где и проспали до утра. Сам же Леонардо всю ночь где-то шлялся, причём явно очень далеко за пределами территории своего дома. Откуда я знал, если спал? Просто знал, чувствовал, когда просыпался, чтобы перевернуться на другой бок, что хозяина нет.              Утром нас никто не разбудил, так что встали мы поздно. Успели и позавтракать, и искупаться в последний раз. Пока все собирали вещи, которые я так и не разбирал, у меня было время, и Леонардо им воспользовался, чтобы провести со мной последнюю оздоровительную процедуру в той странной колбе. А после неё он вылечил мне прокол на спине пламенем Неба и предложил пробежаться с ним. Мы бежали через джунгли рядом, и Леонардо понемногу наращивал скорость, вынуждая это делать и меня. Но странно, что вместо привычной отдышки, усталости, тянущей и колющей боли в мышцах я не чувствовал ничего, кроме лёгкости. Да. Бежать, даже с приличной скоростью было так легко, будто я бегал всю жизнь, и это было моим любимым занятием. Я бежал и понимал, что плачу на ходу, потому что сколько бы я не верил в то, что однажды смогу так, верилось в то, что этот миг наступил мне всё равно с трудом. Я пытался благодарить Мудреца за всё, что он для меня сделал, но… К несчастью, мы пробегали по дорожке у края скалы над океаном, и он меня просто скинул в воду, а потом с высоты смотрел, как я недовольно отфыркиваюсь.              Покидая Дом Звёздного Света, мы старались не оборачиваться, но всё равно это делали: не хотелось покидать, не хотелось понимать, что, скорее всего, больше никогда не вернёмся. Но воспоминаний было много, и мы все надеялись их сохранить, а хозяин дома обещал скинуть нам видеозаписи и фотографии с нашим пребыванием в его доме.              На прощание к вертолёту подошёл Талис, младший брат Эрудита, которого мы не видели за всё время ни разу с того мига, как он рассорился с Мудрецом. Но он пришёл и подошёл к Леонардо, что-то прошептав, после чего ткнувшись ему лбом в плечо. Наёмник, грустно улыбнувшись одними уголками губ, приобнял его за плечи, похлопал по одному из них ладонью и тоже что-то прошептал, после чего мягко отстранил от себя. Мы уже сидели в вертолёте к тому времени. Шимон с нами тоже уже попрощались, но в последний миг они все преклонили колени перед учителем. Тот фыркнул, забираясь в вертолёт, и вскоре мы взлетели. А ещё какое-то время спустя, мы уже летели в самолёте, возвращаясь на Сицилию.              Я сидел, смотрел в иллюминатор на водно-воздушные замки облаков и думал о том, что возможно это были лучшие дни в моей жизни. Или, по крайней мере, дни, которые я не забуду никогда…              Конец ПОВ