Поющий Койот. Перекрёсток Времён

      — Эй, мелкий, можно тебя на пару слов? — Это был Занзас, так что я облегчённо выдохнул, а ведь уже собирался врезать незнакомцу по печени…              — А зачем? — С любопытством спросил я, но меня без лишних слов, удерживая за всё тот же шиворот, затащили в кабинет, кстати, принадлежащий именно брату. В кабинете меня силой толкнули в кресло, после чего наглухо заперли дверь. Я невольно усомнился в мотивах таких действий. Конечно, Занзас не мог затевать ничего такого, но не спросить, в шутку, я не мог: — Ой, братик, а ты случаем не увлекаешься мальчиками?! — Занзас резко развернулся ко мне лицом и очень весело хмыкнул:              — Увлекаюсь, но лишь теми, кто лет этак на четыреста сорок постарше тебя. — Я моргнул: ему что, нравился собственный дядя?! Ну не своего отца же он имел в виду, правильно?! Откровение, однако. — А вот у тебя маниакальная страсть к братьям и сёстрам. — Прищурился он. Я пожал плечами:              — А ты никогда не мечтал о братьях?              — Я мечтал о кровных родственниках. — Фыркнул брат. — Теперь они у меня есть, и я не знаю, куда от них деться. А теперь посерьёзнее. — Хлопнул он в ладоши, присаживаясь в кресло напротив. Я собрался с мыслями: по его лицу было не похоже, что стоило продолжать шутить. Разговор намечался явно серьёзный, так что я его поторопил:              — Ну… — Но Занзас не спешил. Он снова посмотрел на меня тем самым взглядом, который бросал на меня время от времени почти с самого знакомства и принялся судорожно мять пальцы. Не с мыслями собирался, нет. Не знал, как сказать мне что-то. Это… интриговало.              Заговорил он лишь после того, как достал откуда-то из-за кресла бутылку с какой-то янтарной, явно сильноалкогольной жидкостью и выпил половину. Я к тому времени уже почти испугался: что же такого он настраивался мне сказать ТАК?! Оказалось всё просто:              — Твой отец, не Лео, а Александр Чарлз Грин, просил тебе передать…              — Чё? Ты понимаешь, что вообще несёшь? — Перебил я, когда до меня дошло. Занзас что, сумасшедший?! Или шутил? Но таким не шутят. Это нихрена не смешно! Мне не смешно. Говорить, что что-то просил передать отец, который давно мёртв… Нет, конечно, в каком-то смысле это было возможно. Души умерших могли разными способами что-то передавать живым, но это был явно не наш случай. Я всё-таки понадеялся, что это шутка, а потому пошутил в ответ: — Что, всё-таки обнёс заначки папы с наркотой?!              — А что, у него есть? — Всерьёз спросил он, а потом понял, что я шучу и о чём я вообще, и пошёл на попятный: — Ой, то есть…. — Почесав затылок и вздохнув, он серьёзно заглянул мне в глаза: — Я знаю, это звучит как бред, но выслушай. — Я скептично вскинул бровь. Было почти любопытно. — Я обещал, что передам, если мы встретимся. Он просил передать, что любит тебя и гордится тобой. И что ты не предал его, признав отцом другого человека. — Он не шутил. Он просто нёс какой-то бред, или пытался этим чего-то добиться от меня. Я просто закаменел весь, вспомнив о том, насколько ледяной может быть вода. От понимания того, что Занзас говорил всерьёз, меня прошибло ледяным потом и кровь отлила от лица, из-за чего я наверняка побледнел и сильно.              — Он мёртв. — Холодно одёрнул я брата. — Его больше не существует. Он не мог этого мне передать… — А ведь то, что сказал Занзас, то, что он «передал», это слова, которые я так жаждал услышать. Как он смел дарить мне надежду на них?! Я был почти зол.              — И тем не менее. — Занзас хмыкнул, будто иной реакции и не ожидал. В любом случае, я понял, почему он так долго тянул с этим. — Слушай. Я знаю, ты умнее, чем притворяешься, и знаешь гораздо больше, в том числе и о всякой фигне, что вечно происходит с такими как ты и твои родители. Я тебе расскажу, как всё было. Расскажу, как брату. Доверюсь. — Он сделал паузу. Я прищурился: неужели я ошибся и он был действительно серьёзен?! — Но ты пообещаешь не говорить этого даже отцу и объяснишь мне, что это было.              — Занзас, ты же понимаешь, насколько важны для меня переданные тобою слова, если их действительно передал мой биологический отец? — Спросил я прежде, чем что-либо обещать. И спросил только потому, что надежда теплилась: а вдруг?..              — Иначе, я не стал бы рассказывать тебе то, что собираюсь рассказать. — Серьёзно ответил брат. — Мне странно быть чьим-то братом. Странно быть старшим. — Кажется, ему больше странно было быть откровенным, а не то, что он перечислил. — Но я тоже мечтал о брате, а потому не стал бы терять возможность им обзавестись, понимаешь? — Я долго вглядывался в его глаза, в его ауру, прежде чем дать ответ. Всё пытался определить: не лгал ли? Не замышлял ли чего против папы и меня? Но фон вокруг него оставался ровным, как водная гладь в безветренную погоду. Не лгал, или был мастером? Нет, судя по тому, чему его учил отец, мастером он не был. Это папа, истинный мастер, определял на раз.              — Я обещаю, что чтобы ты мне не рассказал, брат, не расскажу об этом отцу или кому-бы то ни было, без твоего разрешения, если отсутствие этого знания не навлечёт опасности на отца, меня, или близких нам людей. — Сформулировал я обтекаемую форму обещания. Отец, конечно, выразился бы короче или просто сказался «обещаю», утаив, что именно он подразумевал под обещанием. Мне же не хватало опыта. Но Занзас всё равно закатил глаза:              — О, ты истинный сынок хитрожопого пройдохи. — Я хмыкнул:              — Могу поспорить, ты недалеко ушёл. Насколько мне известно, последние почти шесть лет папа возился именно с тобой. — Братец повеселел и, сделав ещё несколько глотков своего пойла, рассказал мне престранный сон, который ему приснился. Он в подробностях описывал то, что видел, а также свои чувства и эмоции. И описывал он беседу… с эхом моего отца. У меня было недостаточно опыта и знаний, чтобы судить, но и тех знаний, что у меня были, мне хватало, чтобы с трудом сдерживать слёзы: Занзас действительно видел его. Такое не могло просто присниться, я это знал точно. По многим деталям, начиная от того, что нам не могут присниться люди, которых мы ни разу в жизни не видели, и заканчивая характером, поведением, эмоциями эха, которые были точь-в-точь такими, какими описывала мне их мама, говоря об отце. Значит, он действительно любит меня и гордится мною, и не против того, что я назвал своим отцом его лучшего друга, своего крёстного. Это было….              Я залез в кресло с ногами и, подтянув колени поближе, ткнулся в них: всё-таки мне не хватило сил сдерживать слёзы. Душа отца была жива и не преступала Грань. Она была где-то недалеко от папы. И ещё…              — Значит, для папы ещё не всё потеряно? — Шмыгнул носом я. Занзас внимательно наблюдал за мной, а потому ответил быстро:              — Похоже на то.              — Это радует. — Прошептал я, подтягивая к себе колени ещё ближе и решаясь тоже стать откровенным. — Знать, что он медленно умирает — страшно. Ещё страшнее знать, насколько мучителен для него морально и физически каждый прожитый день…              — Ты знал. — С неподдельной печалью в голосе констатировал Занзас. Значит, тоже знал и достаточно давно, раз успел то ли смириться, то ли найти в себе силы и желание бороться за жизнь своего дяди, даже если бороться придётся с ним самим. Всё-таки ОНИ попросили его вытащить отца. Его, а не кого-то другого. Должно быть, у него был хороший шанс.              — Я сын своих родителей, сын Детей Звёзд. — Пожал плечами я, успокаивая эмоции усилием воли. В конце концов, у меня тоже было время принять реальность такой, какой она была. — Я — ИХ сын. Я всегда знал о том, что происходит с отцом и почему мама, однажды потеряв любимого мужа, никогда не согласится стать женой папы.              — Ты смирился? — В голосе Занзаса тренькнул интерес. Похоже, ему было важно знать, что кто-то ещё готов бороться. Вот только я не был этим кем-то:              — Нет. Но я не стану пытаться его удержать. — Брат тяжело вздохнул, видимо, ожидая подобного ответа. Но я уже не думал об этом. Успокоившись, я, как учил отец, беспристрастно анализировал новую информацию и делал выводы, которыми тут же делился: — Однако то, что ты сказал… Значит, ОНИ действительно знали, чем закончится для них их выходка, предполагали, что папа выживет, и… подстраховались. — Вздохнул я. Мама как-то говорила, что мой отец предпочёл семье, ей и мне, своё Небо. Да, но воспоминание о том разговоре напомнило мне и другую беседу. Мама… говорила, как погиб отец. Говорила и о подозрениях, что его убил… папа. И знание этого влекло новые выводы: — Хотя чёрное пламя, Тьма, пожирает всё, включая души. Значит, они привязали свои души к чему-то заранее, лишь усилиями воли оставаясь в телах в момент гибели.              — Стой-стой, о чём ты? — А вот Занзас, то ли не понимал, о чём я говорю, то ли пробелы в его знаниях были куда более обширными, чем я думал. Да, или отец просто не делился с ним о делах давно минувших, и не рассказывал ему не только о своей семье, но даже о своих способностях, которыми обладает или обладал когда-то. Так что пришлось пояснять:              — Дети Звёзд погибли во Тьме. То есть их убило то, что вы называете Чёрным Пламенем. Я не знаю подробностей. Лишь то, что мне рассказала мама.              — Она рассказывала?.. — Вроде как даже удивился брат. А вот тому, что Хранители Отца погибли во Тьме, он удивлён не был. Знал? Но откуда? Вероятность того, что от отца — была слишком мала. Хм…              — Ну, не совсем. — Замялся я с ответом. — Она мне сказки в детстве придумывала. А задавая вопросы отцу, я понял, что сказки — не сказки, а истории из их жизни. Одна из этих историй была страшной сказкой с трагичным концом. Не думаю, что мама понимает, что даже без прямого воспитания отца, во мне течёт необычная кровь, и из её сказок я понял больше, чем она хотела рассказать. — Занзас хмыкнул, но взглядом, хорошо пробирающим, взыскательным взглядом дьявольски-алых глаз, потребовал более подробного объяснения сделанным мною выводам. Я не видел причин их утаивать: папа явно был дорог нам обоим, хоть, скорее всего, и по разным причинам. Да и преданность его дяде читалась в каждом действии. Так что я пояснил: — Так вот. Если бы они просто погибли, отец ушёл бы в загробные миры за ними. Умер бы вместе с ними. Но этого не произошло. Я однажды подсушивал разговор мамы с папой. Они говорили, что не чувствуют их душ ни в раю, ни в аду, ни на Грани, ни где-либо ещё, куда могли попасть их души после смерти. Чёрное пламя или Изначальная Тьма, от которой они погибли, скорее всего, уничтожила и их души, отправив их даже не в пустоту, а в ничто. Оно, по идее, просто поглотило их. Это необратимо. Поэтому отца так плющит: он думает, что до конца вселенной остался один. Ведь если они повстречались при жизни и стали едины, их уже ничто не разлучит, разве что уничтожение душ, что и произошло, как он верит.              Однако если ты действительно общался с эхом души моего биологического отца, и оно способно передавать не только мысли, но и эмоции… Значит, их души живы. И они находятся точно не слишком далеко от папы. Тем более что он сказал, что Дети Звёзд в мир ещё вернутся.              — Привязка? — Наконец дошло до Занзаса. Я кивнул. — Какой-нибудь предмет… — Продолжил он мысль.              — Да, который они могли подарить папе, например. — Предположил уже я, согласно. — Это было бы символично, вручить своему Небу свою душу и забыть предупредить об этом. — Цыкнул я, раздосадовано: почему никто из нас раньше не догадался о таком варианте?! — А раз души Детей Звёзд рядом со своим Небом, то это могло бы объяснить, почему он, грубо говоря, жив. Привязки у его души к телу всё равно не было никогда, так что, якорем могли служить души Хранителей, оставшиеся в мире живых… — Взгляд Занзаса вдруг остановился, а сам он… спал с лица. Несколько минут он никак не реагировал на внешние раздражители, пока вдруг не облизнул губы и несколько нервно не спросил:              — Бусы у него на бедре, которые он всюду таскает с собой, для такого предмета годятся? — Тут уж замер и я: одно к одному ведь! Вот почему папа не мог расстаться с бусами. Вот почему он не мог повредить их! Эта штука была одухотворена. И кем?! Душами самих Детей Звёзд!              — Да. Скорее всего. — Медленно согласился я. Братец сразу схватился за голову, тоже забираясь в кресло с ногами, подтягивая к себе колени:              — Он не понимает, что те, в ком он так отчаянно нуждается, никогда его не покидали. — Сипло то ли от волнения, то ли от открытия, то ли от осознания констатировал он. И вдруг поднял на меня мутный взгляд неестественно-алых с оранжевой окантовкой глаз: — Ты, если заполучишь бусы, сможешь поговорить с ними?              — Нет. — Огорчённо покачал головой я: а очень хотелось бы. — И вряд ли кто-то сможет, кроме человека, понимающего с помощью какой техники они могли привязать свои души к безделушке. Папа мог бы, но… Эй, Занзас, только и ты сам отцу не говори о наших выводах, ладно? — Попросил я, представив, какая могла бы быть реакция, если бы он узнал. Тогда он бы точно повесился на этих бусах, и ничто бы его не остановило. Это — в лучшем случае.              — Совсем за идиота меня держишь? — Пренебрежительно и недовольно фыркнул брат.              — Нет. Просто я и сам сомневаюсь. — Признался я, внезапно обнаружив, что руки у меня дрожали. Оно и понятно: спасение папы было так близко, так реально, и так… невозможно. — Быть может, если они могли бы поговорить…              — Тогда твой папаша не просил бы меня вытащить Лео.              — Это — да. — Согласился я. Некоторое время мы сидели в тишине. Но я решил прояснить ещё один вопрос, который не мог меня не волновать: — Занзас, какие отношения тебя связывают с моим папой? — Братец кинул быстрый взгляд на меня, потом тяжело вздохнул и полез в карман форменного кителя, скорее всего, за сигаретами.              — Никакие. Наверное. — Заключил он, поджигая найденную сигарету, почему-то без пачки, и затягиваясь. В голосе была непонятная мне тяжесть. И он лгал, потому что энергетический фон вокруг него буквально заштормило, после моего вопроса. Я прикрыл глаза: такие эмоции, пока не понятные мне, по отношению к отцу я видел и не раз. Знал, что это и как называется. Только у брата эти эмоции были сильнее, искреннее, основательнее. Занзас выдохнул, видимо, снова не понимая, как мне объяснить. Ну да, мне же всего восемь лет, и я иногда совсем забывал о том, что люди привыкли видеть в этом возрасте совсем несмышлёных детей, а не таких, как я. — Просто…              — Ясно. — Перебил я брата, скривив ухмылку. И предупредил: — Осторожнее. Из-за отца почернели и разбились тысячи сердец и душ. Мама однажды сказала, что с папой нельзя никому иметь долгосрочных отношений, потому что кто-то из высших сил наверняка имеет на него виды, а значит и конкуренток и конкурентов могут убивать они. Тогда мама сказала это не всерьёз, а чтобы отговориться, назвав эту одной из причин, по которым она много раз отказывалась стать его женой. Эту причину она придумала. Но я думаю, она сама не подозревает, насколько была права. Дети Звёзд — это словно звено между людьми и богами. Они могли притвориться людьми, а могли стать богами… Боги могут иметь на него виды, и убирать из ревности или иных причин всех его любовниц и любовников, которые задерживались в его постели. — Занзас слушал внимательно, кажется, собирая любые крупицы информации о своём дяде, но всё равно был удивлён. Я снова вздохнул, зарываясь пальцами в волосы: — Хотя я не понимаю, всех этих ваших взрослых заморочек. Глупость и…              — Мелкий ещё, о таких вещах говорить. — Хмыкнул брат, зарядив в меня диванной подушкой. Поймать её и отправить по обратному адресу труда не составило. Он тоже подушку поймал, но кинул на диван, вернув на место. — Моё отношение к нему… Это что, так заметно? — Осторожно спросил он.              — Нет. — Просто ответил я, и всё же пояснил: — Но я заметил. Ты, входя в помещение, всегда ищешь взглядом моего отца в первую очередь и разочаровываешься, если не находишь. В гомоне множества голосов, сливающихся в один, когда слова кого-то одного разобрать невозможно, ты всё же слышишь голос отца, и только его, чётко и ясно, будто он один говорит. Ты не пытаешься привлечь его внимание, кажется, наоборот, пытаясь от него отстраниться, закрыться, но, думаю, это от того, что ты знаешь: именно так привлечь отца проще всего. Да и сам он всегда смотрит в первую очередь на тебя с усталой вымученной улыбкой и грустью в глазах. Так он смотрит на своих воздыхателей. — Он хмыкнул, потёр лоб и задал мне вопрос, который мне уж точно задавать не стоило:              — Считаешь это противоестественным? — Нет, ну в самом деле, не видел что ли, что это разум у меня развит, а тело-то физически было телом ребёнка. Ну откуда бы у меня взялось своё мнение о таких вопросах?! Я вообще задумывался о чём-то подобном, лишь когда мечтал о целостной семье, в которой папа с мамой живут вместе со мной.              Хотя, кое-что я всё-таки мог сказать:              — Мама однажды сказала, что души людские — существа бесполые. Мы можем воплощаться и женщинами и мужчинами. Многие из живущих так и не находят свою вторую половинку, но есть и те, кто находят. Вот только после смерти они могут воплотиться в телах одного пола и снова повстречать друг друга. Да, такие отношения против природы, с одной стороны. А с другой, если бы всё было так просто, мы не могли бы получать удовольствие от однополых отношений. Просто нас на земле семь миллиардов, из них лишь единицы могут похвастаться тем, что нашли своё «второе я». Некоторые из них могут быть и одного пола. Получается, им — простительно. А отношения остальных однополых пар — греховны.              — Относительность, значит, да? — Я кивнул. Занзас с подозрением прищурился: — Интересно, о чём же ты спрашивал, что твоя мать ответила так.              — Об отношениях родителей, об отношениях Детей Звёзд. — Пожал плечами я. — И о гей-параде, который в тот день запретили в стране, где я рос. — Брат хмыкнул и кивнул, словно сам себе:              — Я запомню эту мысль. А что касается отношений с твоим папашей — он достал меня своими заморочками. — То ли ответил на мой вопрос, то ли пожаловался, я не понял. Но всё равно рассмеялся:              — Папа признал тебя своим Небом, это минимум означает, что у тебя заморочек не меньше, чем у любого из его свиты. — Но Занзасу почему-то было совсем не смешно:              — Ты тоже считаешь, что раз он признал меня, то я как минимум ему равный?!              — Равный отцу?! — Рассмеялся я пуще прежнего, но уже совсем по иной причине. Нет, это нереально. Даже предполагать такое казалось кощунством, но… Я резко перестал смеяться: — В потенциале — это возможно. Отец в таких вещах не ошибается. Но запомни: ты можешь быть равным только Поющему Койоту, человеку-наёмнику, но не Бродячему Мудрецу, Хранителю Воли и Равновесия Неба. — Беседа, достаточно серьёзная, мне наскучила, так что я встал из кресла и потребовал: — Выпусти меня или сам выйду. — Но Занзас меня, кажется, и не услышал, занятый какими-то своими мыслями. Ну, я пожал плечами, подошёл к окну, и, открыв его, выскользнул на улицу, чтобы спрыгнуть аккурат перед шедшим куда-то отцом. К счастью, он ничего не спросил, хоть и с удивлением покосился на окна кабинета своего племянника и преемника в одном лице.              А пару дней спустя я решился попросить у папы посмотреть его бусы. Знал ведь, что это — подарок, в том числе и моего биологического отца. Опасался отказа, но, к моему удивлению, он просто сунул крепчайшую цепь с крупными бусинами и коротким метательным лезвием на одном из концов мне в руки. Тяжёлая и длинная, метров семь. Бусины были на расстоянии примерно в двадцать-тридцать сантиметров и удобно тормозили скольжение кулака. Да, цепляться на них было удобно. Да и сами они легко цеплялись одна бусина за другую, если нужно. Лезвие тоже было тяжёлым, в форме языка, но короткое, напоминающее альпинистский нож…              Я спросил у отца, какой вес цепь выдерживает, но получил ответ очень неожиданный. Папа ответил, что пять раз пытался на ней повеситься, на разных поверхностях, с разными грузами в руках. Один раз даже машину в руках держал. Но и цепь оставалась цела, и шея, а вот предмет, на который он цепь цеплял, разрезало, как острым горячим ножом масло. Честно говоря, я не поверил, и тогда мне показали воспоминания — прошибло ледяным потом. На миг, тот миг, я даже пожалел, что отец никогда не скрывал от меня своих тараканов…              Короче, цепь была очень крепкой. Хотя папа сказал, что это его она выдерживает, а что будет с другими — сложно сказать. Но что-то я сомневался, что она способна порваться…              Не это было главное. Я тщательно исследовал безделушку, и всё же нашёл, что искал: шесть бусин едва заметно нагревались в руках, на сотые, если не тысячные доли градуса, но всё же. И от этих бусин к отцу тянулись тонкие прерывистые нити. Настолько тонкие, что паутина в сравнении с ними — настоящие корабельные канаты. Отец исследовал бусы, это точно. И не раз. И очень тщательно. И всё же он не знал что искать. Наверняка и не подумал ни разу, что в бусинах могли заключить свои души те, кто ему так дорог. Не подумал, потому что и предположить не мог, что семья, его свита, готовы были при жизни расстаться с душами, подарив их своему лидеру. Но я — знал. Теперь, когда нашёл подтверждение, знал точно.              На пробу влив немного магии духа в бусины, я мгновенно получил ответ: связь укреплялась, и не только с отцом, но и со мной. И я не выдержал, сказал папе о связи. Тот, как выяснилось, знал о ней. Но я уточнил: нитей связи ровно шесть. От шести бусин. Папа не заинтересовался, но проницательно спросил, не скрываю ли я от него чего-нибудь важного. Я молчал, ведь знал, чем может обернуться это знание для отца. И тогда он спросил, точно ли мои тайны не несут в себе угрозы для жизней близких нам двоим людей. Я ответил, что нет, и отец отстал, признавая моё право на тайны. Глупо и рискованно было так намекать ему, но, быть может, один разговор его с НИМИ действительно всё решил бы. Я ведь верил, что папа сильнее даже самого себя, и при желании он мог преодолеть все свои… безумия. Я наделся на это.              Но, похоже, он лишь желал избавиться от бус, как от лишнего напоминания о тех, кто его предал.              И мне оставалось только наслаждаться каждым мгновением, проведённым с ним, чтобы потом, если его всё-таки не станет, не жалеть об упущенных возможностях. И учиться. Да, ещё я мог учиться, надеясь, что быть может это поможет мне если не спасти отца, то хотя бы быть достойным его сыном.              Жаль, что мама дала нам всего лишь месяц. Но, быть может, узнав о том, что папа стал прежним, она изменит своё решение?! Я не был уверен, что сумею за месяц подготовиться к вольной жизни, независимой от родителей, а значит…              Да, мне оставалось только тренироваться и надеяться.              Конец POV