Поющий Койот. Перекрёсток Времён

      Тропа быстро привела меня в обход всех патрулей к старой оливе, на одну из веток которой пришлось забраться, чтобы по ней попасть на крышу особняка. А ещё несколько метров по крыше спустя, я свесился с оной, чтобы легко запрыгнуть в гостеприимно распахнутое окно и тут же снова оказаться в объятиях папы.              — Спасибо. — Выдохнул он. Я удивился:              — За что?              — За то, что не пошёл прямым путём. Вопросов с меня на сегодня довольно! — Усмехнулся отец устало, выпуская меня и тут же падая на большую кровать спиной. Уже лёжа, он заметил: — Смотрю, ты здорово освоил наследие своего отца.              — Это было несложно. — Польщённо разулыбался я, пожимая плечами.              — Только потому, что у тебя это в крови. — Отрезал папа. — И то, нужно проявить немало терпения и упорства, чтобы освоить эту способность на твоём нынешнем уровне. Я горжусь тобой. И Александр тобой бы гордился. — Я совсем расплылся в улыбке, понимая, что мои потуги так высоко оценили, и забрался на кровать к отцу.              — Спасибо. Хотя я этим занимался скорее от скуки. Знаешь же, как скучно таким детям, как я. Взрослые развлечения мне недоступны, а детские — неинтересны. — Он зарылся пальцами в мои волосы и печально улыбнулся: действительно знал. — Ты плохо себя чувствуешь, отец?              — Это тоже от скуки. — Папа заложил руки за голову и вздохнул: — Я привык к яркой жизни, полной адреналина в крови. Здесь её нет. Бумажная волокита, встречи с дотошными идиотами, возомнившими себя гениями интриг, и давно надоевшие подчинённые, которые хуже недолюбленных детей. — Он поморщился и был искренним, но… истинную причину пытался от меня скрыть. Так что я обижено буркнул, ведь я ему не все те, кому он привык по мозгам ездить:              — Пап, мне-то лапшу на уши не вешай.              — Я не вешаю, я вполне серьёзно жалуюсь. — Достаточно едко ответил он, что говорило не столько о раздражении моим замечанием, сколько от… настроения?! — Полечи мне головную боль, будь добр, сын. — Я охотно устроился рядом с головой отца и снова, как несколько часов назад, призвав пламя Влаги и магию Состояний, приступил к лечению. Странно, но почти сразу я понял, что мигрень была вызвана не только мыслями и усталостью, но и физическим состоянием организма…              Папа никогда прямо мне не говорил о своих болячках, но если я их замечал — он не лгал, не скрывал их от меня. Он всегда был близок к Грани Смерти, ведь связи его души с телом не было. Наверное поэтому состояние его физического тела меня мало волновало. Я просто знал, что для того, чтобы жить, отцу достаточно одного лишь желания. И всё-таки я, наследник Детей Звёзд, знал, что ему очень тяжело жить в больном теле, а с годами становилось хуже. К чему я это? Похоже, что с моего восьмого дня рождения с ним что-то произошло, что-то, что вызвало резкий скачок состояния его организма в сторону ухудшения. Я лечил его голову и понимал: папе жить оставалось не больше двух лет и то в лучшем случае. Правда, это если ничего не предпринимать. Но и что можно предпринять, знал, разве только сам отец. Принять это было непросто, но у меня было время над этим поразмыслить.              И я лечил мигрень отцу и был ему благодарен за то, что он позволял мне диагностировать себя, позволял мне узнать об истинном положении вещей, доверял мне. Доверял, как взрослому мужчине, который способен справиться с такими знаниями о любимом отце. Это было тяжело, но…              — Так в чём дело? — Тихо спросил я, почти справившись с эмоциями в голосе. Он поддерживающе похлопал меня по колену и, снова вздохнув, тихо пояснил:              — Ни в чём. Просто старость подступает к горлу. Мой биологический папаша недавно разрушил мне все блоки. В том числе и на воспоминаниях. Я теперь всю свою жизнь в мельчайших подробностях помню. — Я припомнил, что мама как-то говорила, будто отец спас свой разум от сильного безумия, только заблокировав воспоминания и эмоции с ними связанные большей части своей жизни, а также отключив часть своих потусторонни способностей. Мама говорила, что если бы не это — она бы отца ко мне вообще не подпустила бы, или хуже — он бы нас убил. Значит, она тогда говорила всерьёз… — Да и способности теперь все работают во всю мощь. — Подтвердил папа, продолжая. — А тело и разум уже не справляются, то ли по физическим и психологическим причинам, то ли из-за отсутствия привычки. Когда я возглавил Вонголу, к примеру, я чувствовал дух смерти всюду, но призраков не видел и не слышал. Теперь же… Они чувствуют, что я могу их упокоить, и всё время шумят. Невыносимо. — Совсем едва слышно выдохнул он, комкая покрывало в кулаках. Он поморщился, видимо, от усилившейся перед облегчением боли в голове, снова шумно вздохнул и расслабился: — Ладно. Я ещё потерплю немного. Смену на пост Босса подготовлю. А пока, — отец посмотрел мне в глаза, сверкая волей Неба в своих синих, — расскажи-ка мне, сынок, какие вы там с матерью козни опять строите.              — О чём ты, пап? — Скорчил невинность на лице я, мысленно досадуясь: я почти поверил, что он не раскусил наш с мамой план.              — Ой, вот не надо строить из себя невинность. — Закатил глаза отец. — Я, конечно, с вами не живу, но знаю вас двоих достаточно хорошо, чтобы понять: твоя мать не стала бы ссылать тебя ко мне, только чтобы спокойно получить наивысшее образование. Сама бы она тебя ко мне столь надолго не отправила бы вообще ни под каким предлогом. Значит, причина вовсе не в ней, а в тебе. Это тебе зачем-то понадобилось проводить со мною больше времени. — Не спрашивал, а констатировал он. — И это ты уговорил Раду, каким-то неведомым мне образом, отправить тебя ко мне. Конечно, ты сильно по мне скучаешь. Я чувствовал, что тебе меня не хватало. Но всё-таки не это причина твоего приезда. Колись, Костик. — Я вздохнул: всё-таки с этим человеком глупо пытаться плести интриги, но ещё и неинтересно. А что мне оставалось делать? Только колоться:              — Помнишь, в мой день рождения ты говорил, что поддержишь, если я соберусь уйти во взрослую жизнь? Ты тогда ещё заметил, что я об этом раньше задумывался. А я засомневался, потому что у меня практики не хватает.              — Хочешь, чтобы я тебя натаскал? — Сходу всё понял отец, немного сдвигая мои руки от висков, ближе к затылку, видимо, где болело.              — Да. — Кивнул я и быстро-быстро заговорил, поясняя: — У меня такой багаж знаний, что, кажется, только у тебя их больше. Я каждый день на протяжении трёх с лишним лет тренировался, пользуясь твоими инструкциями. Решал разные университетские задачки, проверяя себя. Участвовал в интернет конкурсах и даже написал несколько научных статей на разные тематики. Но самоподготовки мало, ты же понимаешь. Мне нужен наставник, который сможет указать на ошибки, недостатки, слабости, над которыми можно поработать…              — И мама тебе позволила? — Брови папы изумлённо взлетели на лоб, от чего он тут же поморщился: видимо, этот простой мимический жест тоже отозвался болью. Я же пожал плечами, усиливая исцеляющие воздействия магии:              — Она запрещала, пока случайно не узнала, что дары крови во мне уже проснулись. Не сразу, но она поняла, что я вступил в наследие и более того, что ты успел подготовить меня к этому у неё за спиной. — Тут я тихо признался в том, из-за чего уже несколько месяцев, почти год, мучился совестью: — Она плакала из-за меня три ночи, но смирилась. А после, проверив мои знания и наработанные самостоятельно навыки, уже и сама согласилась, что дальше без тебя — никак.              — Хорошо. Если ты этого хочешь — да будет так! — Легко согласился папа, к моему огромному облегчению. — Воспитать тебя так, чтобы ты не боялся жизни и мира — это мой долг. Я сейчас натаскиваю Занзаса. Племянничек попросил сделать его достойным меня преемником, ведь я именно ему передам семью. Я могу заниматься с вами параллельно. Согласен?              — Даже рад. Брата лучше узнаю и он меня. — Улыбнулся я, и поблагодарил: — Спасибо за понимание, отец. — Он снова похлопал меня ладонью по колену.              Некоторое время мы молчали. Отец, кажется, наслаждался облегчением мигрени, я — его присутствием и возможностью помочь хоть чем-то. В это время в распахнутое окно залез огромный для домашнего, очень пушистый дымчатый по цвету кот. Он коротко мурлыкнул, прежде чем неуклюже забраться на кровать, обнюхав меня и даже лизнув мне одну из рук, которыми я лечил отца и улечься рядом. Папа сказал, что кот — приблудный и что он называет его Аврелием. И подпускал он к себе только Занзаса, его отца — Рикардо, и теперь меня, помимо самого папы. С первого взгляда на наглую морду я понял, что это очень умный зверь, а ещё, что он не животное, а воплощённый дух. Знал ли об этом отец?              — А где твои вещи? — Вдруг спросил папа, вырывая из мыслей о коте. Я замялся, не зная, как объяснить. У меня были странные родители и, наверное, это ненормально так относиться к детям. Но с другой стороны, жизнь у наёмников вообще ненормальная. Да и отношения мамы к отцу очень странные, ведь она заявляла, что любит его, но частенько при разговорах о нём, я видел ненависть в её глазах. Кажется, она просто не определилась, что к нему испытывает, поэтому и заявляла иногда странные вещи. Одно из таких заявлений мне и предстояло пересказать папе:              — Ну, мама сказала, что раз уж ты вспомнил о своих отцовских обязанностях, то позаботиться обо мне ты обязан сам. Я, вроде как, наследник, а значит поставить меня на ноги, в том числе и обеспечить гардеробом — твоя обязанность. — Отец, кажется, совсем не удивился, только уточнил:              — Что, совсем никаких вещей с собой не дала?              — Только бельё на пару дней, и в чём спать. — Пожал плечами я. — Я за время, прошедшее с нашей последней встречи, подрос, и старые шмотки стали малыми…              — Тренировался с утра и до вечера в поте лица, да? — Лукаво поинтересовался отец, видимо, хорошо понимая, что могло подстегнуть моё тело к столь быстрому росту. Я смущённо почесал затылок, ведь он угадал. После получения его разрешения выйти в мир, я действительно не видел причин откладывать тренировки или постепенно повышать их уровень и сложность. Так что… вытянулся я прилично и уже почти не выглядел на свой возраст. — Ладно, займёмся твоим гардеробом. — Хмыкнул отец. — Тем более что и Олеське с Ромкой он нужен. Они потеряли отца совсем недавно, и из родни у них остался только Макс да я, крёстный. Они бежали из своей страны, спасаясь, и не успели ничего существенного взять…. Макс сам как ребёнок, а я пообещал его старшему брату, что пригляжу за его семьёй, если он погибнет. Ты уж не ругайся с ними, ладно? — Я не задумываясь, кивнул. В принципе, я сразу заметил, что крестники папы немного невменяемые временами, и теперь стало понятно почему: отца потеряли. Поди, ещё и на глазах. Ясно тогда, что они делали в штабе Вонголы….              — А, так вот почему Роман так заводится, когда Ламбо… — Вдруг понял я, что Ромка бесился не столько из ревности к крёстному, сколько от страха потерять его так же, как своего отца.              — Ламбо просто хочет получать больше моего внимания, при этом являясь полноценным киллером и Хранителем Вонголы. Он мнит, что это для меня более ценно, чем быть просто моим крестником или сыном. Вот он и пытается доказать своё превосходство над сверстниками. Пытается доказать, прежде всего, самому себе.              — Он объявил мне войну. — Заметил я.              — О, ну, можешь поставить его на место, если сильно доставать станет. — Усмехнувшись, разрешил отец. — А вообще, не покалечь мне его. Ты сильнее, это без сомнений. — О, как приятно это было слышать от такого человека! — Он тебя даже большей опытностью не возьмёт. НО! Пожалуйста, мягче. — Попросил он. — Ламбо — ребёнок, которого жестокая и кровожадная родня слишком рано заставила перенести ужасы войны. Мы позволяем ему многое, но лишь потому, что у него было жуткое раннее детство.              И да, не недооценивай их всех. Они все, в любом случае, особенные. Хоть и не настолько, насколько ты. — Предупредил меня отец, напоследок.              — Учту. — Серьёзно кивнул я.              Потом я долечил папе мигрень, насколько это было возможно моими силами. А спустя сорок минут мы подъезжали к смутно знакомому мне особняку близ Каккамо. Очень смутно, но знакомому. По крайней мере, несколько комнат я вспомнил очень хорошо. В частности одну белую гостиную…. От отца не удалось скрыть смущения, хотя он только посмеялся: помнил мои художества на светлых поверхностях этого помещения. А я помнил взгляд дедушки и его полуобморочное состояние, когда он мои художества увидел. А ещё я легко вспомнил дядю Матео и дядю Бенвенуто, а также тётушку Анну. Горячий шоколад последней был вообще незабываем. А как они охали вокруг меня! Мол, «вы так выросли, Константин, так повзрослели…» Немного раздражало, если честно: ну конечно, вырос! Дети имеют такое свойство. Ромка, Олеська и Зенг на моём фоне были несколько обделены вниманием, но и им досталось приветствий.              Зачем отец привёз меня в дом деда? Причина выяснилась быстро. Некий Рамиро. Семейный стилист и дизайнер одежды. Ему было строго приказано снять с нас, детей и дяди Макса, мерки, и нашить разнообразной одежды. Если не ошибался, на одежду для меня были выданы особые инструкции, что-то вроде функциональности, особой представительности и тд. Я так понял, папа мне на будущее и для тренировок одежду заказал. Измерен я был везде буквально. Во всех местах, даже в самых… стыдных. При этом Рамиро не переставал ездить по ушам, что-то рассказывая или перебирая с такой скоростью, что уже через две минуты я потерял нить его разговора, через пять минут у меня закружилась голова…. А через полчаса я очнулся на кухне, когда заботливая тётушка Анна, подставляла мне и крестникам отца, под нос кружки с чем-то горячим, сладким и вкусным.              Вечером того же дня меня знакомили с бабушкой и дедушкой. То есть с биологическими родителями отца. Ну как знакомили? Указывая на Тиберио Калви, (мысленно отец назвал его Джотардо Авайе-Рей, и коротко рассказал историю деда, которую ранее не знал), которого во всём подполье знали как Джотто Вонгола Примо. Папа сказал, что это — как бы мой дед, но он и слова мне не скажет, если я его не признаю и буду считать дедом только Чёрного Волка. Я так понял, что отношения у них местами сильно натянутые. Да и… если он, каким-то образом, сумел сорвать отцу все тщательно выстраиваемые годами блоки в собственном сознании, то такое отношение остановилось понятным. Ну а бабушку мне представили нормально. Она мне сразу понравилась: красивая, ласковая, понимающая, но и опасная, и жёсткая, и хлёсткая, как хорошо закалённая дамасская сталь. Папа был лишь внешне похож на этого Джотто, а всё остальное у него было от признанного отца, деды Вити, а ещё от бабули Амбры. Она, кстати, попросила называть её по имени, мол, в её восьмисотлетнем возрасте, позывной «бабушка» звучит слишком по-детски. Смешная.              Совсем уж ночью, наобщавшись с бабушкой и дедушкой, которые, несмотря ни на что, мне понравились, я нашёл отца в его комнате. Он как раз примерял… военную форму. Ну как военную? Она была похожа на военную форму, но всё же сохраняла привычный отцу стиль практичности и функциональности, в том плане, что карманов на ней было явно больше. Да и вместо привычного для военной формы кителя, было что-то среднее между укороченным до колен плащом, камзолом и этим самым кителем, с погонами и странным капюшоном, должным закрывать пол лица почти до ноздрей, но оставляя макушку открытой. Брюки смотрелись нормальными, но были ли таковыми — я не знал. Но вот верхняя часть, кою я даже не знал, как назвать… Её наверняка придумал Рамиро, пытаясь создать что-то по желанию отца. И ему бы премию за это, потому что смотрелось… потрясающе! И хорошо, что это нечто, в отличие от серой защитной раскраски брюк, было однотонно чёрным, лишь с тонким серебряным теснением, выделяющим карманы, застёжки, рукава и знаки отличия. В общем, смотрелось красиво, и по-военному, и аристократично. Я, по крайней мере, так думал.              — Что за парад? — Полюбопытствовал я.              — Да я тут подписался на высокую службу в Испании. — Почесал макушку отец. — Начальник тайной полиции и личной охраны королевской семьи. — Я присвистнул: неплохо для наёмника. Но всё равно не уровень Мудреца. — В должность я уже вступил и начинаю потихоньку разбираться в делах. А через несколько месяцев, когда передам Занзасу Вонголу, я перееду в Испанию. Там, так или иначе, придётся мелькать на людях. Без формы никак.              — А капюшон зачем, тем более такой? — Отец повернулся ко мне лицом, скинул капюшон и хмыкнул, разведя руками:              — Потомственному аристократу, главе одного из трёх герцогских родов, с какой стороны не глянь, моветон занимать высокие военные посты. В современном мире, по крайней мере. Это раньше одно без другого не вязалось. Со стороны аристократии это просто «фи», работка для простолюдинов, а со стороны простолюдинов «купил должность». И в то же время моё лицо хорошо известно и в подполье. Король-то и его окружение знают о том, кто я. Ну а если люди узнают? Это не просто скандал, это повод к революции и перевороту, но и к войне. Так что личико мне придётся скрывать. — Я посмотрел на него удивлённо: ну и зачем тогда такая морока? Что больше никого не нашлось на должность? Или у отца был свой и немалый интерес?!              — Чем тебя купил король? — Папа прищурился, отчего-то не желая отвечать прямо:              — Мы заключили взаимовыгодное соглашение. Фактически я получил власть над страной и официальное разрешение на тёмные делишки в ней. К тому же это только на трудный для Испании период. Потом я подготовлю преемника — и снова свободен. Думаю, это будет весело. — Тут я за отца порадовался: несмотря ни на что, он ещё не опустил рук, не сдался, а жил, к чему-то стремился… Весёлость в голосе была искренней. Кажется, папа желал вырваться из клетки Вонголы.              И всё-таки в нём что-то изменилось с нашей последней встречи. Будь тому причиной вернувшиеся воспоминания или что-то иное, но, кажется, он стал самим собой и даже дышал легче, свободнее. Мне это было непривычно. Но, с другой стороны, именно таким он был в моём детстве. Смутно, но я помнил стать этого человека, совсем не простого наёмника, каким он притворялся в последние годы… Думалось мне, что мама будет очень рада увидеть отца таким снова.              Я ещё раз пробежался взглядом по его форме, и он вдруг выхватил яркие элементы на чёрном камзоле. Я даже не поленился встать из кресла, подойти к недоумевавшему отцу и коснуться ярких пятен, чтобы убедиться:              — А ордена… настоящие? — Папа закатил глаза, и даже цыкнул, вроде как досадливо, скрестив руки на груди:              — Обижаешь, Костик! Конечно настоящие! И звание генерала армии — тоже. — Пощёлкал он пальцем по погонам и иным знакам отличия, тут же усмехаясь: — А вот заслуженные ли — ещё вопрос. Два ордена я заслуживал, чтобы задание отца выполнить. Он, когда меня в военное училище записал, потребовал относиться к этому как к заданию, это было сразу после службы. Если бы не это — хрен бы стал париться. Ещё ордена получил, когда фактически свою шкуру спасал, а остальных — заодно, и иначе никак. Последний орден — тоже заодно. И я столько воевал против европейцев, столько наград и орденов за это получал, что эти побрякушки друг друга обесценили. Этим и отличаются наёмники от солдат — нас можно перекупить, и нам плевать по какую сторону баррикад воевать. — Но отцу было не плевать на сторону, я знал. Были стороны, на которые он не встал бы никогда, и были стороны, вставая на которые, он желал их изменить или понять.              И всё же настоящие ордена, награды за деятельность не преступную, доказательство того, что отец служил и людям — это здорово. Это — круто!              — Расскажешь поподробнее о своих наградах? — Облизнувшись, попросил я, зная, что взгляд у меня в тот момент горел чистым восторгом.              — Ты же знаешь, я не люблю хвастаться.              — Да ладно тебе, пап. Кто ещё, кроме меня, может похвастаться таким отцом, как ты? — Попытался выпросить я. Отец фыркнул скептично:              — Было бы кем хвастать.              — Вот и убеди меня, что хвастаться некем. — Лукаво прищурился я, зная, что отца достаточно легко уговорить, лишь приведя стоящие аргументы. И папа, глядя в мои хитрые глазки, глядя на мою самую невинную мордочку из арсенала выражений лица, глухо и хрипло, но неподдельно весело рассмеялся, потрепав меня по волосам:              — Ладно, подлиза, расскажу, но не сегодня. — Я счастливо улыбнулся: добиваться своего приятно.              А на утро следующего дня состоялась грандиозная примерка. Уж не знаю, как чокнутый Рамиро это провернул, не иначе, как с помощью петли времени, но он нашил детям, в количестве четырёх штук, и одному взрослому, целые гардеробы одежды. Так что мы полдня только и делали, что примеряли шмотки на все случаи жизни. При этом папа с Рамиро, дядей Матео и тётушкой Анной критично нас рассматривали, кое-какие вещи, по каким-то неведомым мне критериям, отправляя на доработку. Когда с этим было покончено, я ещё несколько часов стоял напротив зеркала, с удивлением глядя на своё постаревшее лицо: одежда делала меня взрослее года на два, так что я выглядел на полноценные одиннадцать-двенадцать лет, что неудивительно с моим ростом. И одет я был в стиле отца, во что-то представительное, но практичное и полуспортивное, полувоенное. Как Рамиро удавалось всё это сочетать, оставалось загадкой. Но я понял, что отец не зря называл его «Маэстро Стиля».              Потом мы вернулись в штаб Вонголы. Отец вернулся к делам, а я почти бесцельно слонялся по особняку и территории. И в какой-то момент я повстречал девушку. Красивую, кажется, индианку. В ней было что-то… неземное. То ли такое ощущение складывалось из-за полного отсутствия эмоций на лице и в глазах девушки, то ли это было что-то в энергетике, в фоне. Но она была словно высеченная в камне или отлитая в воске. Нереальная. Но не это меня напрягло, ведь мама говорила, что вокруг отца всегда вьётся куча красавиц и красавцев. Меня напрягло то, что в девушке я ощущал что-то родное, близкое-близкое. И я не мог понять своих внезапных ощущений, пока не решился с ней познакомиться.              — Привет, я — Костик. — Представился я. Девушка смерила меня непонятным взглядом и безэмоционально хмыкнула чему-то.              — А, так это ты — сын Демона. — Абсолютно незаинтересованно и равнодушно ответила она. До меня не сразу дошло, что Демоном она назвала моего отца. Но это всё потому, что я узнал голос. Да, этот женский голос, который пел мне колыбельные песни, я не смог бы забыть, как и смех биологического отца, и тихий шёпот дяди Салли, и воинственные кличи тёти Ги, и… Это был голос моей крёстной матери, Амрит. Я помнил её только по фотографиям, но и так сумел проследить схожие черты лица…              — Ты похожа на Эми, — осипший голос подвёл и я поправился, — Амрит, мою крёстную мать. У тебя один в один её голос… — После этих слов впервые на лице девушки появились эмоции. Кажется, это было волнение, от которого она присела на корточки подле меня и, подозрительно прищурившись, уточнила:              — Ты знал мою сестру? — Я шокировано замер. Сестру? Но, насколько мне было известно, у крёстной была только одна сестра, Тришна, но она была потеряна. Кажется, отец обещал её найти. Неужели он?..              — Тришна?! — Уточнил уже я. Девушка медленно кивнула:              — Мне привычнее, когда меня зовут Лисицей. — Я покачал головой и улыбнулся: папа действительно её нашёл. Значит… она была моей семьёй! Это… здорово! — Но ты не ответил.              — Я знал её только первые полтора года своей жизни. Мало что помню. Чётко — только голос. — Пожал плечами я. И о, как же я хотел спросить её от том, где отец её отыскал, но что-то мне говорило о том, что это… нетактично, что ли.              И жаль, что знакомство с ней не получилось развить. У неё почти не было эмоций, словно она была роботом. Холодная, недоступная. Общаясь с ней, у меня не проходило ощущение, что она желает как можно скорее избавиться от моего общества. Почему? Я не понимал. Может, она не умела общаться с детьми?!              Отец рассказал мне её историю позже, и всё встало на свои места. Выходило, что человечности Тришне только предстояло научиться. О том, чтобы быть частью семьи, или, по крайней мере, чувствовать себя ею, не было и речи. Папа сказал, что с ней надо разговаривать, что-то объяснять, выводить из себя любыми способами. Я обещал, что при случае буду пытаться. При этом «случая» я не искал: как-то просто неловко было разговаривать с человеком, зная, что большинство знакомых с рождения само собой разумеющихся для тебя житейских истин и стремлений, для него чужды. Ведь он не помнит семейной жизни, и верит только в правильность поклонения своему мастеру. Мне не хватало опыта для общения с такими людьми. Впрочем, Тришна держалась подальше от людей, избегая разговоров. Только к отцу держалась поближе…              Что касается крестников папы, то я, как-то нечаянно стал главарём этой маленькой банды. Не знаю как, и почему, но Ромка уже через два дня начал жаловаться на Ламбо мне. И Олеська прибегала ко мне, чтобы разогнать драчунов, и Зенг бывало что-то спрашивал. И чем бы я ни занимался, они всё время напрашивались в компанию. Вроде как, они не хотели беспокоить занятого крёстного, а просить дядю Рика или дядю Макса их рассудить им было неловко. В общем-то, я был не против. Только они мешали. Особенно, когда папа взялся меня натаскивать. Они тоже просили отца их чему-нибудь научить. Стрелять, например. Но их физическая форма ни шла ни в какое сравнение с моей, а потому, прежде чем стрелять, папа заставлял их отжиматься и бегать. Заниматься этим им было скучно, и они считали несправедливым, что мне можно стрелять, а им — нет. Ныли, но мы с папой терпели. Отец по возможности занимал их чем-нибудь, чтобы не мешались. А сам — либо давал задания мне и Занзасу, и занимался своими делами, либо натаскивал нас вместе, как и обещал.              Помимо нас он чему-то учил многих. Хотя бы тех, кого называл Хранителями Вонголы, Варии, Эстранео, Рагнателлы. Но им он просто давал теорию, и задания, а с нами — полноценно занимался.              Хотя нет, был ещё один человек, с которым отец занимался тоже. Реохей. Странный альбинос, яркий и солнечный, как настоящее Солнце, только его свет совсем не согревал, как свет далёких звёзд. Отец с ним практически возился, будто чем-то сильно перед ним провинившись. И Реохей странно реагировал на заботу моего отца, становясь обжигающе-жарким, ослепительно-ярким, при малейшем внимании. Когда же внимания не было, он просто ровно и спокойно светил. Я чувствовал, что он был близок с моим папой. Должно быть поэтому он заворожённо улыбался, когда улыбался и отец…              Конечно, натаскивал папа нас по-разному. Меня он готовил скорее к жизни наёмника, которому пригодиться может буквально всё. А вот программа обучения Занзаса была направленна на обучение будущего лидера. Отец учил его править, быть идеальным командующим, которому всё по плечу. Учил очень жёстко, я бы даже сказал, беспощадно. И мой новоявленный, хоть и двоюродный, братец терпел. Терпел всё. Терпел унижения, терпел растоптанную гордость. И всё молча, будто сам просил быть с ним жёстче. Как-то был день, который Занзас провёл в иллюзиях отца. И я знал, что в этих иллюзиях папа учил своего племянника терпеть любые пытки, сопротивляться любым способам получения информации, в том числе и современным, сводящим с ума препаратам, вызывающим боль или ощущение боли. И Занзас не только выдерживал эту беспощадность, но и был способен что-то соображать после. Я был восхищён стойкостью брата. И, понимая, что мне тоже такие навыки могут пригодиться, просить отца научить меня терпеть я не решился, думая, что у меня ещё будет и время, и возможность для этого.              Когда нас с Занзасом отец учил вместе, я замечал странные задумчивые взгляды брата, которые тот бросал на меня время от времени. И гадал, что же они означают. Не было в них желания общения или любопытства. Скорее он обдумывал что-то, глядя на меня, возможно со мною связанное. С каждым разом взглядов становилось всё больше. Мало того, что они вызывали любопытство, так ещё и отвлекали от заданий отца.              И вот, в тот момент, когда я уже в свободное время, пока отец был занят деловыми партнёрами, отправился на поиски Занзаса, чтобы, наконец, выяснить, в чём дело, меня кто-то нагнал сзади, схватил за шиворот и поинтересовался…