Девять жизней. Параллели

Огонь был нестерпимым. Казалось, эта пытка длилась целую вечность. Она звала и умоляла, но… Ее крики были напрасны. Голос становился все тише, пока от тьмы, что пронизывали зеленые всполохи, не осталась лишь одна-единственная искра. Еще миг – пропала бы и она. Но это белое пламя, наконец, должно было перестать терзать ее суть. Однако… все закончилось иначе. Падение было оглушительным. Пространство становилось с ног на голову, все кружилось и рушилось, а после… просто-напросто выплюнуло измученное недосущество в холод. Но из последних сил она цеплялась за этот лед и нежизнь. Ибо еще ниже (Дальше? Где-то там?), в общем, там, куда ее тянуло, было Пекло. Иное, но все такое же мучительное. И вот его-то она (Оно? Нечто?) знала слишком хорошо. И держалась. Держалась за мертвую плоть, за сухой воздух, за пыль, за сознание. Полная луна лениво выползла на небо. Загулявшая летучая мышь нелепо уцепилась за дерево, осознавая с грустью, что поживиться в этом районе совсем нечем. Сквозь рассыпающуюся в крошку старую кладку пробивались мутные белесые лучи. Тело в истлевшем платье вывалилось из гробницы и так и осталось лежать на сером полу. Рука, изломанная и угловатая, спустя целую вечность, наконец, дотянулась до мха, в изобилии покрывавшего буквально все здесь. Черные одинокие песчинки окутали блеклую зелень, отнимая такую жалкую, но все жизнь. Труп зашевелился и пополз к выходу. Для этого некрополя скрип проржавевшей двери стал в новинку. Но удивляться было некому. Ибо единственный свидетель сего, а именно – летучая мышь, уже рассыпалась пеплом в руках умертвия. Зеленые огни в запавших глазницах стали ярче, и череп на хрупком остове повернулся из стороны в сторону. А затем существо замерло, глядя куда-то вдаль. Недвижимое, оно пробыло таким довольно долгое время. А затем кладбище огласил разъяренный, хриплый вой. Тех, кого она так силилась увидеть, не было нигде. *** Северус страдал бессонницей, что разумеется, сказывалось на его физическом состоянии. Но заставить себя спать он малодушно не мог и глотал бодрящее и прочее из того набора, что стал в ТОМ мире в годы войны привычным. Дело было даже не в том, что смириться со смертью, а после – с новой жизнью и воспоминаниями было, мягко говоря, сложновато. Дело было в кошмарах. Хотя, строго говоря, кошмарами эти сны назвать тоже было нельзя. Это были воспоминания, которые атаковывали его разум каждую чертову ночь. А вспоминать то, что вернуть было ну никак невозможно, Снейп совершенно не желал. И, если бы не Шандра, давным-давно заперся у себя и напивался, как последний сапожник. Но, в связи с тем, что дочь стоило срочно вытащить из этого безумного месива, возможности надраться хоть бы даже раз не представлялось. Девочка, что печально, его состояние чувствовала и усиленно грустила рядом, не отлипая ни на секунду. От мыслей, что его жалеет ребенок, становилось не по себе. Злость зельевар, разумеется, срывал на студентах. Более того, даже особо не разбирал, где чей факультет, от чего все змееныши дулись и строчили возмущенные письма родителям, а те, в свою очередь, бомбардировали Декана записками, вопиллерами и длинными посланиями, на которые он отвечал хлестко и с огромным удовольствием, неизменно заявляя, что те, кто попадается на проступках, могут переводиться с его факультета к Хафлпаффу и гриффам. Эти переписки хотя бы отвлекали от мрачных мыслей, самой мрачной из которых была даже не тоска по любимой женщине, а осознание собственной несостоятельности. Как выяснилось после пространных и неоднократных бесед с дочерью, отменить договор с Судьбой невозможно от слова никак. И бегать теперь Шандре до скончания времени с бумажками и выявлять каких-то нарушителей… Да, не такой жизни он желал единственному ребенку. Ругать этого самого ребенка было не за что, ибо сам виноват, не углядел и не защитил. Зато…ну, коль не пройдет желание, после ее совершеннолетия он прекрасно сможет себе позволить хоть до зеленых чертей спиться. И, опять же, сомнительный плюс. То есть, вообще не плюс. Вторым неприятным моментом было то, что Шандра понятия не имела, как им вернуться обратно. Лигиллименция плодов не принесла никаких, кроме повторного осознания того, какую скотину бесчувственную праздновала его копия с самого появления демоненка. Притом версию он получил детскую и щедро приправленную самыми разными неприятными эмоциями. А вот всякая магия, демонические силы и прочая жили не в голове девочки, а напрямую в ее крови. И когда соизволяли проявляться, даже Шандра понятия не имела. По итогу – он обеспечил мигрень и протяжные рыдания дочери по поводу отсутствия ее полезности. Убедить ее в обратном не вышло, потому что его личное наказание разочарование мужчины чуяло. В буквальном смысле. А запах эмоций, он простите, перебивать как-то не научился. Его монолог на предмет того, что она не виновата и вообще, был проигнорирован, и на сутки малышка зарылась в одеяла, не подавая признаков жизни. С тех самых пор, уделяя почти все свое время Шандре, он стал более внимателен. И сразу же заметил то, что не просто настораживало, а почти приводило в ужас. Девочка менялась. Не телом, нет. И простыми перепадами настроения либо стрессом объяснить это тоже было нельзя. Это вообще никак нельзя было объяснить. Это было нечто более глубокое. Глубже, чем эмоции, переживания и физические страдания. И ощущал это Мастер Зельеварения тоже лишь где-то на грани сознания. Салли, увы, для подобного не выдавала ну никаких инструкций, так что все, что мог мужчина, это – быть рядом. Надеяться, что все обойдется и войдет в норму само собой. И, возможно, это и хорошо, что он почти не спал… Четвертой проблемкой были размышления о Темном, мать его, Лорде. Игнорировать существование мстительного психопата было ну никак не возможно. А он, к сожалению, существовал. Пусть и не очень успешно. Вспоминая школьные годы Золотого гриффиндорского придурка, Северус впервые убеждался, что хронологически невероятно удобно вспоминать еще не свершившиеся события, исходя из семестров. Воистину, Волан-де-Морт что, за успеваемость Поттера радел, в самом-то деле? Было очень похоже. Но была одна небольшая деталь, которая здорово дезориентировала. Мальчишка Поттер мертв. Давно. И хваленая хронология катится к чертям. Потому что уже сейчас по Хогвартсу жизнерадостно ползал василиск. И, несмотря на то, что мерзкую книжечку нашли у Уизли и изъяли, что делать дальше, Снейп не представлял. Было стойкое чувство, что крыске Петтигрю стоит свернуть шею, но, опять же, где его искать, зельевар не знал. То есть, по сценарию тот должен находиться у все тех же Уизли, да вот и тут произошла осечка. Мерзкий анимаг, как волшебник его не искал, не обнаружился. Да и вообще выяснилось, что уже несколько месяцев, как «питомец» рыжих пропал с концами. А значить это могло лишь одно: Темному Лорду, коли Питер его разыскал, не хватает самой малости – крови врага. Ну, положим, врагов у него завались, бери любого англичанина… а Крауч-младший? Как быть с этим убитым головой? Какова его роль в этой версии опостылевшей истории? Зельевар схватился за голову и с тоской обозрел контрольные. Решено. Он хватает котенка за шкирку и они в срочном порядке исчезают куда подальше. В идеале, лучше всего все провернуть так, чтобы Северуса Тобиаса Снейпа сочли бесповоротно и непробудно мертвым. Притом все, считая Дамблдора. Но для подобных вывертов было чертовски необходимо время. А сколько его у их маленькой семьи, волшебник не знал совершенно. *** Дни и ночи сливались воедино. Кости неуклюже обрастали плотью, плоть – бледной мертвенной кожей. Вороны и другая живность неуклонно заканчивались. Слабость сменялась вспышками сознания, а они – темными провалами в памяти. Черный песок лениво перетекал внутри. Она чуяла, что где-то там, за холмами, есть жизнь. Но добраться туда не было сил. Еще не было. Она тратила драгоценные силы в ущерб собственному телу на Поиск. Листая внутренним взором разные миры, параллели и времена, она упорно, будто оголодавшая Адская Гончая, искала знакомые вибрации. Однажды ей даже показалось, что она что-то почувствовала. Но рядом с этим «чем-то» был Люцифер. Или какая-то его часть. Так или иначе, это было совсем не то, что нужно. И она отправилась дальше. Во второй раз она ощутила не отголоски порожденного ее собственной тьмой, а свет, который так жаждала, и потянулась к нему. Но… он был иным. Очень схожим, но иным. И этот дальний путь она преодолевать не стала, решив не тратить силы на проверку. Листать дальше становилось все сложнее, времена были все глубже, миры – дальше. И куда, во имя Баст, она умудрилась забросить дочь?! В том, что он должен оказаться там же, где и ее полукровное создание, суккуб не сомневалась. Он был жив. Существовал. Вернулся. Иначе дочери Бастет не было бы здесь. Но… стоило торопиться. Адово Пламя никогда не отпускает. О, она боялась. Боялась, что не успеет. Боялась Псов. Боялась, что без браслетов, без принадлежности хозяину, ее учуют и затащат обратно. И оттуда ей возвернуться будет в разы сложнее… Почему, задери его бесы, почему он еще ни разу не произнес ее имя?!