Хрупкий мальчик

      Судьба удивительная вещь, не так ли? Многие люди не верят в её существование, ссылаясь на то, что ничто в этом мире не случайно и уж тем более не предначертано заранее. И с ними сложно не согласиться. Действительно глупо верить, что каждое наше действие, каждый поступок или случайная встреча были прописаны. Еще этим утром Бомгю сидел за партой университетской аудитории и безостановочно рассуждал на эту тему, говоря, что все мы якобы попадаем в бесконечный круговорот судьбы, садимся в лодку и плывем по ее водам. В своих философских суждениях он сумел прийти к выводу, что людей можно поделить на два типа: те, кто принял свою судьбу, и те, кто решил плыть против течения, то есть пойти наперекор судьбе. Именно таким человеком в эти минуты жизни хотел оказаться Бомгю, когда пред его взором красовалась стройная фигура до боли знакомого человека, а он, как последний неудачник, пролеживался на сырой земле. Судьба преподнесла ему крайне неприятный сюрприз, настолько неприятный, что Бомгю готов был стереть из своей памяти все ранее сказанные им слова о неотъемлемой роли судьбы в человеческой жизни. Совсем недавно он был полностью готов запастись всеми нужными припасами, что получает от жизни, сесть в ту самую лодку и отправиться в свой заветный вояж по судьбоносному водоему. Однако сейчас парнишка был переполнен диким желанием разбить эту лодку в дребезги, лишь бы он смог изменить ход событий, настигших его в данный момент. Сейчас в руках Бомгю была возможно изменить течение обстоятельств: он мог встать и убежать со всех ног, оставляя за собой лишь пыль, тем самым поплыть против течения, либо протянуть руку человеку напротив и отдаться в умелые руки судьбы. И он выбрал второе. Признаться, человек он был простой, и биться о будущие скалы ему не особо хотелось, да и судьбе он доверял. По крайней мере, до этого дня она его ещё не подводила.

☆☆☆

         Ты снова вошел в мою жизнь так же внезапно, как и появился в ней много лет назад. Ты постоянно приходишь в неё неожиданно и резко, а потом уходишь с теми же качествами. Твоя загадочность пугает меня, отталкивает и вызывает недоверие. Когда я снова вижу тебя спустя столько лет, я хочу ударить, побить, искалечить. Может, так ты перестанешь истязать меня своим внезапным уходом и последующим возвращением. Я всегда боялся биться о скалы, но с каждым разом понимаю – ты и есть та самая скала, что стоит у меня на пути. Вот только я плыву по течению, а ты подобен внезапному шторму, ветру, водовороту. Ты та самая трудность, непреступная крепость, преграда, тот самый айсберг, о который разбился Титаник. Я пытаюсь не думать о тебе, пытаюсь забыть, но ты вновь и вновь появляешься в моей жизни. Наша очередная встреча подобна появившемуся из ниоткуда водопаду. Я знаю, что меня ждет неизбежное свободное падение, и с трепетом в сердце ожидаю сильного удара о воду, но ничего не происходит. Я падаю, но не чувствую боли. Стыдно признаться, но это падение приносит мне удовольствие. Не то, чтобы я был мазохистом, но рядом с тобой боль ощущается иначе. Испытав страх во время свободного падения, я оказываюсь в объятиях твоих спокойных вод. Они пленяют меня, заставляют чувствовать себя живым. Была б моя воля, я бы остался навсегда в твоих умиротворенных водах, согревая твою холодную душу, что только и ждет, чтобы ранить меня своим очередным уходом. Освобожусь ли я когда-нибудь от этой зависимости?

☆☆☆

         Последняя их встреча закончилась этим душераздирающим письмом, принадлежащим чересчур эмоциональному Бомгю, письмом, которому никогда не было суждено попасть в руки получателя. Эти слова были далеко не единственными в частых и продолжительных словесных агониях парня. Вопреки убеждениям, он являлся задумчивым и воспринимал все слишком близко к сердцу. Таким ранимым его сделало вовсе не общество, и даже не гены и не мамина чувствительность, а один обычный человек, который появился в его жизни много лет назад и до сих пор не может выйти у него из головы. Он как заноза, про которую маленький мальчик в силу своей игривости напрочь позабыл. Всего лишь никчемный кусочек древесины, казалось бы, но ему удалось в последствии вызвать такую сильную горячку, которую мальчик еще никогда не испытывал за свои десять лет жизни. Он запомнил тот день навсегда, ведь именно в тот день он встретил того самого человека, который сейчас стоял перед ним и протягивал очередную руку помощи. Прямо как двенадцать лет назад, в день, который Бомгю гордо назвал лучшим и одновременно худшим в своей жизни. Тогда он впервые побывал в столице своей страны, огромном и перенаселенном Сеуле, шумном, вечно занятым и бездушным. Среди однотипных рассыпанных по шумным улицам светил, он встретил одну яркую звезду, сияющую настолько ярко и ослепительно, что Бомгю приходилось каждый раз прищуриваться, встречая ее вновь и вновь на своем пути. Неуклюжий маленький Гю тогда предстал перед этой звездой не в лучшем виде, неловко плюхнувшись с деревянного забора соседского участка. Он бы и дальше продолжил валяться на земле соседского дома и наблюдать за куда-то вечно спешившими облаками, но резко появившийся силуэт тонкой руки перед его глазами не дал ему исполнить свои намерения.          – Эй, малой, ты не поранился? – донеслось откуда-то сзади.       Бомгю не отвечал. Он продолжал лежать на сырой земле и смотреть на движущиеся в неизвестном нам направлении облака. Рука перед ним начала исчезать, что нельзя было сказать того же о взволнованном незнакомом голосе. Он становился все громче и раздражительнее, отдаваясь неприятным писком в ушах:          – Эй! Ты меня слышишь вообще? – снова донеслось откуда-то сзади. Писк становился все громче и громче, и в момент, когда уже стало невыносимо терпеть, Бомгю прокричал:          – Да что ты заладил! Не видишь, я за облаками наблюдаю! – малец наградил первого встречного за это утро недовольным выражением лица, что было очень нелюбезно со стороны хорошо воспитанного мальчика, скрестил руки и показушно надул губы.          – Да ты ж только что грохнулся с забора! – прокричал ему в ответ незнакомый мальчик.         Лицо Бомгю налилось краской. Ему стало стыдно за то, что кто-то стал свидетелем непривычной ему неуклюжести. Он обиженно отвернулся, и промямлил:          – Ну и что с того? Будто ты никогда с заборов не падал…          – Ха-х, видишь этот синяк? – парень подбежал к лицу юнца, чтобы тот смог его рассмотреть, и приподнял рукав толстовки. – Это я так с крыльца упал! – гордо ответил незнакомец.          – Ты что, гордишься этим? – непонимающе спросил Бомгю, демонстративно поднимая левую бровь вверх.          – Конечно! Шрамы украшают мужчину, – улыбнулся незнакомый мальчик.          – Но ведь это просто синяк…– добавил Бомгю, ухмыльнувшись.          – А ну, цыц! Шрам у меня тоже есть, – сказал парень, приподнимая челку, за которой прятались брови.          Демонстративно указывая пальцем на правую бровь, незнакомец устремил взгляд на парня перед собой, терпеливо дожидаясь его ошеломительной реакции. Бомгю любопытно посмотрел на его лицо и заметил небольшой шрам, что очень сильно выделялся на его лице и выглядел весьма стильно. Парень явно гордился этим шрамом, что было заметно по его перевозбужденному взгляду, исходящему из хитрых лисьих глаз.          – Выглядит модно, – прямолинейно восхищался Бомгю. Хвастуну даже на секунду показалось, что он увидел искры в его глазах. Есть кое-что еще, чем успел восхититься юнец, но решил промолчать и не выдавать свои мысли. Наверно, именно поэтому на пару мгновений в его глазах появились искорки. Бомгю приметил необычайную привлекательность в незнакомце, что заставило его задержать взгляд на его лице на некоторое продолжительное время, что явно смутило его собеседника. Они неуклюже отвели взгляды друг от друга, и на мгновение их окружила молчаливая неловкость.          – Наверно, тебе было больно… – посочувствовал Бомгю.          – Отнюдь! Я даже не помню, как получил его…– самодовольно возразил незнакомец. – Мама рассказывала, что я упал со стула и зацепился за что-то острое. Я был маленьким, вот и не помню, – добавил мальчик и замолчал на пару мгновений. – Меня Ёнджуном звать. Чхве Ёнджун. А ты...?          – Я Бомгю. Чхве Бомгю, – вставил брюнет.          – Однофамилец, вот так да! – приятно удивился Ёнджун. – А у тебя есть шрамы, Бомгю?          Бомгю ничего не ответил, лишь отрицательно повертел головой.          – Не хочу шрамов, – вдруг сказал парень, наконец вставая с земли. – Хочу быть красивым, чтобы нравиться людям.          – Но я нравлюсь им, даже со шрамом! – угрюмо ответил Ёнджун.          Бомгю снова ничего не ответил, просто потому что не знал, что сказать. Он мог произнести что-то по-детски унизительное, например, "да ты видел себя в зеркале?", но такие слова даже не пришли ему в голову. Подобные выражения могут быть адресованы кому угодно, но точно не парню, что сейчас стоял перед ним, недовольно скрестив руки и поджав к носу пухлые губы. Этот самодовольный Ёнджун показался Бомгю настолько красивым, что было сложно оторвать взгляд. Ему захотелось познакомиться с ним получше, а после, быть может, даже стать его другом.          И Ёнджун был не против.          Именно такой была первая встреча этих двоих. Детская легкомысленность, любопытство и открытость вскоре сформировали между ними крепкие дружеские узы. Они часто проводили время вместе: гуляли во дворе, зависали друг у друга дома в приставке, оставались на ночевке, даже иногда вместе с родителями выезжали за пределы города. Так продолжалось много лет, пока семья Бомгю не приняла решение вернуться обратно в Тэгу. Сеул оказался им не по карману: жилье дорогое, цены на продовольствие сверхзавышенные, и к огромному количеству людей они так и не сумели приспособиться. Отец сильно уматывался на работе, из-за чего его проблемы со здоровьем обострились. Семье Чхве не оставалось ничего, кроме как вернуться в родной и умиротворенный Тэгу.          Перед своим возвращением в родной город Бомгю пообещал Ёнджуну, что закончит школу и обязательно поступит в Сеул. А Ёнджун в свою очередь пообещал Бомгю, что когда-нибудь приедет в Тэгу навестить его. Из них двоих только один сдержал обещание, и это был Бомгю. Ёнджун никогда не приезжал в Тэгу. Это сильно расстраивало младшего Чхве, но он знал, что у Ёнджуна не было на это времени. В то время, когда Бомгю еще учился в школе, Ёнджун уже готовил документы для поступления в американский университет. Новость о том, что Ёнджун на целых четыре года улетает в Лос-Анджелес ужасно расстроила Бомгю. Он пребывал в максимально удручающем настроении, потому что боялся, что его хён забудет о нём, обзаведётся новыми знакомыми и друзьями и даже перестанет звонить ему каждую неделю, как у них было принято. Он знал, насколько Ёнджун разговорчивый и открытый человек. Душа компании, настоящий экстраверт – полная противоположность Бомгю, который являлся типичным представителем интровертов. Его пугали навязчивые мысли о его уязвимости в алкогольном опьянении. Ёнджун совсем не умел пить: пару стаканов и он уже не в себе. Бомгю осознавал, что люди бывают весьма опасными, их поступки и намерения могут быть дикими, несуразными, паршивыми. Но что мог сделать простой парнишка из маленького города, как мог защитить своего единственного друга от угроз внешнего мира? Он словно параноик, который не верит в добро: опасается людей, не доверяет даже знакомым, считает всех алчными и коварными эгоистами, и имеет только одно исключение — Чхве Ёнджун. И даже он не смог оправдать все ожидания недоверчивого парнишки.          В тот роковой день Бомгю прогулял школу, чтобы проводить своего хёна в аэропорт. На самом деле, младший Чхве хотел приехать на несколько дней раньше, чтобы провести последние дни с хёном. Когда необычайно радостный Бомгю, получив разрешение родителей отправиться в Сеул, побежал сообщить эту прекрасную новость своему единственному другу, он никак не мог подумать, что его ждёт полное разочарование. С досадой и ноткой раздражения в голосе Ёнджун сказал, что у него не будет время на развлечения с младшим Чхве, и что он слишком занят подготовкой к переезду, занятиями английского, танцами и подработкой. Эти слова немыслимо ранили Бомгю, но он не выдал своего огорчения и ответил, что понимает его и нисколько не обижается. В ту ночь Бомгю впервые заплакал из-за Ёнджуна. В первый, но далеко не последний раз.       Но всё же он радовался тому, что сможет хотя бы проводить хёна в аэропорт. Оставалось несколько часов до вылета, и Ёнджун уже стоял с чемоданами у главного входа. Находясь в стороне, Бомгю наблюдал за его поведением и за людьми, которые окружали его в этот момент. Он знал лишь двух человек — его родителей. Все остальные были его хорошими друзьями, о которых Ёнджун никогда не рассказывал. Он утверждал, что у него нет времени на новые знакомства и уж тем более на дружбу, но, как оказалось, это было не так. Бомгю наблюдал за выражением лица своего друга — оно было наполнено искренностью, теплом и любовью. Тут в голове Бомгю проскочила досадная мысль: когда последний раз Ёнджун смотрел так на него? В голове пролетела полоса теплых воспоминаний. Наверно, тогда, в заснеженный день Нового Года, когда родители обоих Чхве решили отпраздновать этот семейный праздник вместе. В тот день Ёнджун подготовил ему подарок: плюшевого мишку, который, как утверждал Ёнджун, безумно смахивал на Бомгю. Именно в ту ночь у Бомгю появилось новое погоняло — медвежонок. Словами не описать, как сильно младшему нравилось, когда хён звал его этим ласковым прозвищем. Каждый раз, когда Бомгю слышал это обращение, его кожа покрывалась мелкими мурашками, а щечки розовели. Ёнджуну безумно нравилось наблюдать за смущённым Бомгю, но всё изменилось, когда старшему исполнилось семнадцать лет и он пошёл в старшую школу. Это миленькое прозвище внезапно исчезло из головы Ёнджуна, но осталось живо в памяти Бомгю. Младший никогда не спрашивал, почему Ёнджун перестал его так называть, полагая, что причина кроется в его переутомлении. Тогда Ёнджун признался, что занялся танцами — он знал, как страстно Ёнджун любил этот вид искусства.       Бомгю обожал наблюдать за танцующим Ёнджуном. Ему казалось, что с помощью танца он раскрывал все потаенные стороны своей души, все скрытые эмоции, чувства и переживания. Младший видел в нем пылающую страсть, которая разгоралось с каждым новым движением. В танце его глаза были наполнены энергией и решимостью, они отражали ту силу и энтузиазм, которые казались Бомгю столь недосягаемыми. Каждое его движение, каждый жест говорили о внутреннем огне, который был ему неподвластен. Младший, восхищаясь этим проявлением силы, чувствовал, как в его собственном сердце загорается искра. Ёнджун был его вдохновением на совершенство, усердие и страсть к любимому делу. Расставание с ним было подобно глубокой потери чего-то немыслимо важного, сокровенного, близкого. Бомгю мог бы рассуждать о превосходстве своего лучшего друга хоть вечность, но сейчас, глядя издалека на его счастливые глаза в окружении других людей, младшего наполняло лишь разочарование. И вовсе не в Ёнджуне, а в самом себе. Ему было стыдно за то, что он так сильно зависел от человека, не разделяющего с ним это нелепое чувство. Зависимость опасна, особенно когда ты зависим от такого же смертного, как и ты сам.       Было бы странно и глупо, если бы Бомгю так и не вышел из тени, чтобы попрощаться со своим хёном, ради которого он, собственно, и проехал несколько сотен километров. Признаться, до последнего Бомгю надеялся, что тот обернётся в поисках задержавшегося друга, но по виду уезжающего было видно, что он даже не планировал оглядываться. Сердце Бомгю окончательно защемило, когда Ёнджун со своей компанией направился в зал ожидания. В отчаянии он выбежал из укрытия и подбежал к своему хёну, нелепо выкрикивая его имя на всю улицу.       Ёнджун наконец обернулся. В его глазах засверкали звезды. Это было одно из самых красивых явлений, которые Бомгю когда-либо замечал в божественном образе Ёнджуна.          — Бомгю! — с искренней радостью прокричал старший Чхве. — Я боялся, что ты не придешь.          «В самом деле? — подумал про себя Бомгю. — Мне казалось, ты был счастлив и без меня». Подобные навязчивые мысли не выходили из головы младшего, и даже честный взгляд и улыбка дорогого человека не смогли их разогнать прочь.          Бомгю чувствовал себя лишним. Впервые он не знал, с чего начать разговор: что следует сказать, как правильно повести себя и как не показаться странным и неловким. Рядом с Ёнджуном он никогда не нуждался в этих нелепых размышлениях и самокопании, никогда не продумывал диалог наперед. С ним всегда было все спонтанно, естественно. Как и должно быть с близким другом. Но почему все это изменилось в мгновении ока?          — Попал в пробку, — соврал Бомгю. До этого момента он никогда не врал Ёнджуну: не было надобности. — Хён, — вставил младший Чхве и протянул вперед ладонь. — Возьми это. На удачу.          В руке Бомгю находилась красная фенечка. Он сплел ее для Ёнджуна перед поездкой в Сеул. Бомгю и прежде любил дарить старшему разные самодельные безделушки, будь то браслеты, кольца, или даже фигурки разных персонажей его любимых аниме. Бомгю был творческим человеком и мастером на все руки, но больше всего он любил рисовать. По правде говоря, особым талантом в этой сфере он не обладал, но само занятие рисованием, как таковое, приносило ему много положительных эмоций. В основе этих эмоций лежало что-то спокойное, изящное, согревающее душу. Однако, самым прекрасным в этом процессе являлся последний штрих: демонстрация своих произведений искусств Ёнджуну. В глазах старшего виднелись искреннее очарование талантом лучшего друга и безудержная гордость за его проявленное трудолюбие, потраченное время и ресурсы. Но для Бомгю это не имело значения: всё меркло на фоне улыбки Ёнджуна, ради которой и была проделана такая энергозатратная и кропотливая работа. Приходить к хёну домой и замечать, как стены и полки того снова украшены самодельными подарками и картинами, — одно из самых потрясающих чувств, которые доводилось испытывать Бомгю рядом с Ёнджуном. Он боялся забыть это чувство, боялся, что после отъезда хёна он потеряет мотивацию создавать что-то новое, приносить людям радость и радовать глаз родителей своими талантами. Ведь именно Ёнджун являлся мотиватором, стимулом, стремлением, путеводной звездой и…надеждой.          И он уходит, оставляя Бомгю один на один со своими демонами, о существовании которых младший даже не догадывался. Перед уходом Ёнджун прошептал «спасибо», крепко обнял и погладил по макушке, как часто делал раньше. Затем он сказал что-то ещё, но его слова ускользнули от Бомгю, растворившись в шуме суетливой толпы.          В тот момент Бомгю ничего не почувствовал. Он не знал, продолжат ли они общение и увидятся ли ещё раз, но был на все сто процентов уверен в одной простой истине: Бомгю не сможет забыть Ёнджуна, как бы сильно он ни хотел.

***

         «Я вновь наблюдаю за несущимися в неизведанную даль белоснежными облаками и снова замечаю силуэт руки, загораживающей мне обзор. Я знаю, что не должен, но всё же тянусь к этому образу ладони, хватаю ее и сжимаю настолько крепко, насколько мне позволяет моя сила.          И больше я не отпущу тебя».