..и ничего, кроме правды.

Юра смачно зевнул, зажмурившись и даже не думая прикрывать рта. Хотя по правилам приличия бы следовало. С другой стороны, по правилам приличия, где-то между четырьмя и пятью часами утра следовало лежать дома в своей кровати и видеть десятый сон. А он стоял на мокром асфальте стоянки автовокзала и, если честно, понятия не имел, что делать дальше. Этого в правилах приличия как-то не было. Никита смотрел на друга, залипнувшего в бесконечные просторы загадочного "никуда", и чувствовал себя виноватым. Было за что. Нервно трястись над всем, что ты когда-либо делал в своей жизни, и при этом забыть забронировать отель до приезда — это, знаете ли, сильно. Юра был обидчивым, но отходчивым. А сейчас хотелось аж хвостом мести, лишь бы побыстрее отошёл. А он, услышав, что идти некуда, окопался и стоит возле их приехавшего автобуса. И не отходит. Что с места, что в эмоциональном плане. — Юр.. Разберёмся. Слабая отмазка была воспринята так же, как и произнесена: без малейшего энтузиазма. Никита даже не удостоился равнодушного взгляда. Челюсти лениво двигались, пережёвывая булочку — последний провиант, взятый с собой в дорогу. Юрец был тем ещё полуночником, но в такое время он и сам уже вырубался. — Некит. — Чего? — Знаешь, чё скажу? Пальцы отщипнули небольшой кусочек от сдобной булочки. Голос без единой эмоции вселял некоторую жуть, но легко оправдывался тем, что Юра сейчас, вполне возможно, спал с открытыми глазами. Не моргал он так точно очень долго. Предвкушая, какие эпитеты сейчас услышит в свой адрес, Никита лишь смиренно угукнул в вопросительной интонации. — До чек-ина 10 часов. И пошёл. И зашагал. Непонятно куда, но оч-чень уверенно. И быстро. Прибалдевший от факта серьёзности своего проёба, Никита практически побежал следом. У Юрки рост выше, а значит ноги длиннее и шаг шире. Особенно когда он злой. А он злой. — Юр, Юра-а..! Наконец поровнявшись с корешем, грозно сжимающим в руках хрустящую упаковку с огрызком от булки, Никита взял и прицепился ему под локоть. Наглость первой степени? Запрещённый приём? Внезапно проснувшиеся чувства? Нет, он просто заебался за ним бегать. — Пойдём я пожрать тебе куплю. Спустя несколько секунд Юра сбавил шаг. И решительность. Кинуть в так называемого друга недоеденной сдобой и расстаться навеки посреди чужого города уже практически не хотелось. Некит держал его под руку, даже не думая, что откуда-то из глубин ночного Бухареста вполне может прилететь крик "poponeci", а то и приветственный пиздюль для туристов из братской Молдовы. Самовлюблённый и очень не любящий считаться с чужим мнением Некит, тем не менее, очень хорошо знал, как успокоить и уговорить Юру. Естественно, когда это ему было надо. Про угрызения совести там и говорить не приходилось. Угораздило же, блядь, влюбиться в Лису Патрикеевну. Юра подавил где-то внутри тяжёлый вздох и надменно посмотрел на Некита поверх очков. Сверху вниз. На муравьёв с большим уважением взирают. — Круглосуточным фастфудом не отделаешься. Никита цыкнул языком, закатывая глаза. Понятно. Юзануть его решил, дружба называется. Что-то ткнулось в грудь. Юра протягивал свои только что снятые очки. — На. Видеть тебя не хочу. И, театрально взмахнув кудрявой гривой, опять пошёл куда-то. Некит рассмеялся. Отошёл. Успокоился. Всё как обычно, и минуты не прошло. Был бы прикол века, если бы Юрец реально без очков ничего не видел, и гордо упиздовал на ощупь. Вот это было б шоу. Bună Ziua, București! * * * Рука осторожно накрыла запястье, лежащее на светлой скатерти, прерывая размеренную речь на румынском. И Никита, вглядываясь в карие глаза напротив, со всей вкрадчивостью произнёс: — А поебаться тебе не завернуть? Это было сказано прямо при официанте. В любом случае, вряд ли эта милая уставшая девушка с блокнотом что-то поняла — сказано-то не на румынском. Юра кокетливо спрятался за меню, чтобы видны были только одни довольные глаза. Ну и чтобы не особо видно было, что он сейчас разъебётся со смеху. — Да, с собой в номер, пожалуйста. Никите было и самому смешно, но вместе с тем было и стыдно перед официанткой. Дали придурку гарантию, что Никита всё оплатит. Поназаказывал он, блять, пять салатов, три закуски и две бутылки самого дорогого вина. Пранкер хуев. — Ща тебе официантка по ебалу завернёт. Наговорил ей целый свиток.. Отменяй. — Никита чуть дёрнул бровями, сохраняя блаженное выражение лица. Пошутили и хватит. Естественно, голодным кореша Никита в любом случае не оставит. Раз уж даже дома на постоянке терпит набеги на собственный холодильник и терпеливо ждёт, пока эта кучерявая саранча нажрётся до отвала. Юра обглодал последнее мясо на рёбрышках и, в последний раз промычав от гастрономического удовольствия, бросил кости на опустошённую тарелку. Жирные после вкусного блюда губы промокнула тканевая салфетка. Да, Никита не пожадничал и привёл кореша в самый настоящий ресторан. На самом-то деле Юрцу тупо повезло, что это было ближайшее к автовокзалу гастрономическое заведение, работающее ночью, и что Никите, по понятным причинам, было очень неохота переться на такси куда-нибудь ещё. Рука легким жестом подхватила бокал и Юра на опыте закончил красное вино в пару глотков. Лучшие шесть утра, которые только можно было представить. А Некит сидел и будто любовался зрелищем. Теперь ему не будут мозги ебать. Вернее, конечно будут, — это же Юрец, — но уже с гораздо меньшей вероятностью, ведь Некит оплатил банкет. И точно не на тему еды. А Юрка смотрел в ответ. Он был чертовски доволен. Если дополнительно судить по поплывшему взгляду — сыт, согрет и благодарен. — Бля, кайф. Теперь тащи меня в отель, раз уж сегодня я тарелочница. Никита хмыкнул с двусмысленной шутки про секс. Всё, кореш точно пришёл в себя. Можно и идти. Именно идти. Когда ещё им выпадет шанс посмотреть ночной Бухарест? Тем более, пока что не так холодно. * * * Семь утра. Светало. Им двоим случайно выпал редкий шанс с головой окунуться в непередаваемый вайб малолюдности раннего-раннего воскресенья, и вдоволь наглядеться на Бухарест в обёртке тусклого рассвета. Настолько, насколько позволяли сонные, почти слипающиеся глаза. Юре на полный желудок спать хотелось больше. Да и сил идти оставалось совсем немного, но окружающая живописность словно подталкивала в спину, не давая совсем отрубиться. В городе было ожидаемо пасмурно. Никита по своему обыкновению заранее, ещё на выходе из ресторана, проверил прогноз погоды, поэтому не удивился потихоньку накрапывающему дождю. В отличие от лениво матерящегося Юры, которому не хотелось после дождя превратиться в одуванчик. Пористая структура кучерявящихся волос не терпела влажной погоды и превращала мягкие русые волны в нечто напоминающее растрёпанные синтетические патлы какой-нибудь куклы. А Юре, несмотря на долю распиздяйства, никогда не было плевать на свой внешний вид. По этой же причине недоделанные туристы изначально чуть не опоздали на автобус до Бухареста. Он же вам не Никита, чьи сборы заняли пару минут — кинуть в рюкзак пару вещей и зубную щётку. Юра размеренно плескался в душе, задумчиво перебирая свои шампуни и гели для душа (да, именно во множественном числе). И кому какое дело, что до выхода пять минут, а он даже ёбаного рюкзака себе в дорогу ещё не искал. Спойлер: дело было одному Никите, который, закипая, набирал и набирал на номер друга, с чьим специфическим понятием пунктуальности был знаком давно. И, по этой же причине, изначальное время выезда было назначено на сорок минут раньше необходимого — неохота опять проебаться из-за Юриных сборов в режиме слоу-мо: хоть сам Юрец и утверждал, что собирается он не медленно, а просто начинает это делать позже, раздражительности Никиты это не унимало. Взбешённый Некит тогда дошёл до крайней стадии и доехал до Юриного адреса. Очень хотелось вжать палец до упора в кнопку звонка и параллельно долбить входную дверь ногой. От всплеска праведного гнева спасло только наличие в квартире не только распиздяя-Юрца, но и его болеющей (и, скорее всего, спящей) жены. Пришлось сублимировать всю свою злость в хождение туда-сюда под дверью. Вроде помогло — плюс, минут двадцать в ожидании скоротал. Тем не менее, они здесь. Наконец-то маленькое желание Никиты, давнее и простое, осуществилось. Он бы и дальше откладывал и переоткладывал поездку сюда, если бы не вмешательство друга. Ресницы чуть встрепенулись, не давая глазам слипаться. Сквозь кисель сонливости пробилось тихое ощущение комфорта и расцветающей в груди услады. Как же хорошо. И оправданная усталость после долгого пути и медленной пешей прогулки вознаграждалась прекрасными видами старого города. Не зря Бухарест называют "маленьким Парижем восточной Европы". Усталый Юрин голос прозвучал совсем негромко. — Как тут классно, охуеть. Такое мнение о красоте румынской столицы было взято точно не из туристических путеводителей, но благодаря искреннему восхищению затыкало за пояс все сухие описания гидов. Юра подошёл ближе к чёрной ограде моста над рекой и опёрся ладонью о перила. Кажется, это та самая Дымбовица, на которой стоит Бухарест. Фоном за Юрой красовалось монументальное здание. Много часов в дороге и общая усталость не позволяла с умным видом сказать, что это. Но по фото-путеводителям Никита эту достопримечательность точно помнил. — Конечно. Классицизм. Помнил Некит или не помнил, что это за постройка, но понтануться своей подкованностью в архитектурных стилях надо было обязательно. Смартфон, максимально фокусируясь, захватывал прекрасный вид, открывающийся с моста. Но всё-таки даже крутой объектив айфона не был способен передать ощущения этих красот. Даже процентов на десять. Как нельзя кстати в затухающей памяти промелькнула цитата безымянного гения о том, что фотография есть смерть момента жизни и жизнь момента в вечности. — Нет, чел. Это неоренессанс. Длинная рука в чёрном рукаве полулежала на перилах моста, чуть поджав замёрзшие от неприветливой осени пальцы. Тёмно-красный шарф всё-таки чуть открывал шею в красивом пиджачном воротнике тонкого чёрного пальто. Юра, релаксируя, смотрел куда-то вдаль, стоя вполоборота. Его карий взгляд — на самом деле очень пытливый и умеющий подмечать красоту в самых незаметных вещах, — скользил по колоннам, по фронтонам и по неприступному бежу впечатляющей постройки, что в своей монументальности прожила века и пережила многих. Робкие капельки так и не начавшегося дождя окончательно сошли на нет. Непогода не успела разрушить красивые волны тёмно-русых кудрей золотистого оттенка. Влажный воздух словно застыл, как и весь этот хрупкий момент, выбивающийся из сглаженной повседневности. Никто не имел права спугнуть это мгновение. Никита не заметил, как переместил фокус камеры. Не помнил, как большим пальцем нажал на белый круг. Не услышал, как негромко щёлкнул звук затвора. Но точно видел своими собственными глазами не меньшую красоту, чем Юра. October 5 2024, 07:32 AM Всё-таки получилось оживить эту бесконечную красоту древнего города. И неосознанно позировавший Юра по уровню эстетики вполне соревновался со всем, что окружало его в застывшем кадре. Если не претендовал на безоговорочную победу. Чувствуя отступление своей ошеломлённости, Никита медленно моргнул. Впервые секунд за десять. По ощущениям он только что вышел из музея. Хотя, казалось, сил на культурные походы не было. * * * Никита очухался от лёгкого толчка в плечо. Раскосые глаза, покрасневшие и невменяемые, резко открывшись, не помогали сразу нормально осознать, где он и что происходит. Куб коричневого кресла под кожзам оказался таким комфортным, что Никита, едва присев, чтобы достать свои документы для регистрации.. просто утонул в уюте глубокого мягкого кресла и вырубился. Как последний бомж: в куртке, растрёпанный и с полуоткрытым рюкзаком на коленях. Язык машинально облизал пересохшие губы. Ага, ещё и с открытым ртом уснул. Прекрасно. То-то охранник косится. И зачем они вообще время тратили, если всё равно сидят здесь.. Взгляд, нуждающийся в каплях для глаз, а лучше — в немедленном продолжении сна, нашёл настенные часы, но поплывшим взглядом времени так и не понял. А циферблат с тонкими стрелками, тем временем, показывал восемь утра. Короче, раз уж до чек-ина всё равно припёрлись и в любом случае сейчас заплатят двойную цену? Ответ был ясен даже в таком состоянии: да потому что к положенному времени заезда в 14:00 уже бы на улице уснули как реальные двое бездомных. Сонный, сощуренный взгляд с трудом поднялся вверх. К тому, кто его разбудил. Никита думал, что похож на чучело, и тем разительнее отличался Юра — со своим бледным от усталости лицом и особенно чёрным, в полумраке отельного лобби, пальто, он рисовался последним интеллигентом. И возвышался, закрывая тусклую потолочную лампу, словно грозовая туча прячет солнце. Где-то фоном все распознаваемые краски обстановки слились в единую симфонию, и теперь тёмные очертания охватывали штрихи "Девятого вала". Невменяемое состояние полуяви-полусна делало своё дело, подкидывая мозгу невъебательски поэтичные сравнения. Но трагичный образ рухнул с той же скоростью, что и возник, когда губы Юры, несмотря на состояние, слегка растянулись в измотанной улыбке. Тому была причина. По носу щёлкнул возвращаемый красный pașaport moldovenesc, вырывая из остатков сонливости. Юра издал бесшумный смешок, заканчивая уже свой сеанс эстетического наслаждения. Некит даже не представлял, насколько порой умильно и забавно выглядел, когда спал без задних ног. * * * Поскольку в многотомнике истории их дружбы была целая гора совместных тусовок и различных вписок, где порой приходилось засыпать на полу и рандомных поверхностях, а порой даже вальтом, спина к спине и нос к носу — да, иногда Юра был свидетелем того, как лучший друг засыпал первее. И, сказать честно, что-то ёкнуло именно тогда. В один из бесчисленных вечеров бурной юности, когда тусовки были до упада, а свет настольной лампы оставляли гореть, чтобы никто из спящих не наебнулся, среди ночи встав попить или в толчок. Алкоголь гулял в крови, не давая успокоиться и отрубиться, несмотря на желание отдохнуть и вменяемость разума. Не спится Юре ни в какую. А Некит, лежащий без пары сантиметров вплотную, дрыхнет и видит десятый сон. А Некит.. Такой невинный и такой, кажется, фарфорово-хрупкий из-за тонких черт и побледневшей кожи. Такой выделяющийся из всей этой тусовки, пропахшей дешёвым куревом, дешёвым бухлом и дешёвыми людьми. Такой, не по грубым мужским стандартам, уникально и неописуемо красивый. Обычно подолгу ворочается, а сейчас.. Устал. Беспробудным сном младенца спит, собственные руки к груди прижимая, и носом уткнувшись в подушку, сопит иногда тихо-тихо. Никитка. Встревоженное литрами алкоголя сердце затопила необъяснимой силы нежность. Абсолютно непьющему и некурящему Никите было немного скучно на таких тусовках, но он исправно подкидывался на любое приглашение, полученное через Юрца, да и сам порой тянул более разбитного друга на новые и новые тусовки. Никите нравилось быть белой вороной и стоять со стаканом воды или сока, или загадочно залипать в тогда ещё не сенсорный телефон — так он без напряга получал внимание в духе вопросов "чего сидишь" и "чего не пьёшь", причём, удостаиваясь этого внимания гораздо чаще тех, кто в состоянии нестояния падал вместе со стулом, утягивая за собой добрую половину стола с бутылками, или, вскрыв синькой все свои душевные раны, начинал демонстративно ныть о тяжкой доле. В такие моменты, благодаря громкости чужих выходок по синей лавочке, Никита искренне радовался, что является гордым абстинентом и такого позора уж точно себе не позволит, по умолчанию не покидая бескомпромиссно здравого ума. Да, он тоже не от большой радости привлекал к себе внимание напускной отстранённостью, полученной из своей помноженной втрое интроверсии. Да, он нуждался во внимании больше, чем встающие на стол или пытающиеся прижечь себя сигаретой на общем перекуре. Да, он понимал, что отличается от всех этих кричащих о помощи лишь тем, что не бухает, и поэтому не отпускает вожжи адекватного поведения. Но нет, нет и нет — не мог он даже в бессловном тет-а-тет с самим собой признаться, что ему нужна поддержка. Заглядывая в ожидавшее вчерашнего подростка будущее, так всё и шло, пока на двадцать седьмом году затягивание и игра с самим собой в молчанку не трансформировалась в строгий диагноз. Юрка же, являя полную параллель лучшему другу, каждый отрывался до последнего. Разговоры за жизнь со всеми подряд, неумелые танцы под обрывки случайной музыки, неконтролируемая громкость нетрезвого голоса и убедительные такие замашки первого Казановы на районе. На полную катушку, пока были силы. Или хотя бы возможность стоять. Или хотя бы возможность глотать бухло дальше. В общем, порой до полной отключки. Но терпелка Никиты кончилась быстрее, чем под занавес вписок кончалось в Юриных стаканах рандомное бухло, изначально стартовавшее с приличного вискаря — дружба дружбой, но "я серьёзно, еблан ты синий, второй раз я тебя до дома не потащу". Наутро звезда вечеринок дай Бог помнил, в какой части города находится — разобраться, чё творил вчера, было в принципе невыполнимой миссией. И тут отрывался на полную уже Никита. Пару раз ему, включив максимальное убеждение, удалось навешать Юрцу, что тот вчера кончил в распоследнюю давалку и через девять месяцев поделится своей красивой фамилией с отпрыском, или что встал на подоконник и угрожал всем присутствующим прыгнуть в окно из-за отказа идти в ночник за виски к одиноко стоящей кока-коле. Капитально охуевшее лицо напротив стоило любого трёхэтажного вранья. Но Некит всё-таки не был актёром по призванию и потому срывался на родной звонкий смех, жмурясь и запрокидывая голову. А потом Юрец, из последних сил ебаша шутника года полупустой бутылкой воды, не давшей помереть с похмелдоса, и сам вспоминал, что ебать никого вчера не мог — раз есть давняя девушка, и что прыгать из окна точно не собирался — раз квартира на первом этаже. Да, Никитка тот ещё говнюк. И всё же, он никогда не забывал приглядывать за другом, что с кайфом пускался во все тяжкие. Некиту говорили, что у него лицо грустное. Это лик мученика, которому приходится нести крест бытия ангелом-хранителем этого мудака. После школы ему точно был бы уготован диплом профессионального спасателя. И водой с активированным углём при перепое отпаивал. И от чужих баб оттаскивал от греха подальше. И по району с матами ловил вусмерть объёбанного невесть чем, бегающего с громким хохотом и желающего прямо сейчас, в три часа ночи, играть в догонялки среди панельных домов. И маме его по телефону, со стыда умирая, заранее пиздел про домашнюю ночёвку по собственному адресу с подготовкой уроков на понедельник. И даже до самого утра порой не спал, лишь бы дождаться эту охуевшую каракатицу и за шкирку спать уложить, чтобы точно удостовериться — этот долбоёб на базе и не сдох от передозировки алкоголя и прочей нехорошей бяки в крови. И вот они снова в том самом моменте. На том самом диване в той самой квартире. Никита продолжает спать, даже во всевозможности глубокого сна не ведающий, что сейчас про него думают. А Юра.. А Юра уже полностью протрезвел и был отпущен алкоголем с миром, имея возможность спокойно уснуть и восстановить организм после нехилого урона. Но позволить себе уснуть было уже недопустимо. Переполненную приятно тянущим чувством грудную клетку разрывал невероятный трепет любования и желания прикоснуться. А в голове было пугающе спокойное осознание: вот это вот — никакая не влюблённость. Это любовь, Юр. Э-то-лю-бовь. * * * — Хочешь сказать, ты добазарился, пока я спал? Ладонь приложила ключ-карту к электронному замку и Юра с щелчком нажал на металлическую ручку, распахивая дверь в номер. Тупой вопрос остался без комментариев. Нет, блять, у уборщицы универсальный ключ спиздил, мы ж в кино живём. Потирая глаза, Никита включил свет. Куртка нашла своё место в шкафу. Неужели. Теперь он наконец-то может нормально, по-человечески поспать. Ей-богу, он даже руки мыть не будет. Сейчас как рухнет на матрас и.. Грохот сработал нормальным таким будильником. Потому что Никита точно успел заснуть, пока закрыв глаза и раскинув руки, летел спиной вслепую до кровати. Что ж, с заселением. Сидеть в обломках треснувшей пополам кровати и в полном непонимании того, как это могло случиться в нормальном отеле — железобетонный повод запомнить Бухарест ещё до начала отдыха. Непривычно. Такое могло с Юрцом произойти как здравствуйте. Никита же чувствовал себя не в своей тарелке. И в диком нежелании оплачивать гостинице поломанный предмет интерьера. Во времена их бурной юности говорили: где движ — там Юра. Вот и сейчас он закономерно прибежал на шум. Прямо из душа, полураздетый, в одних джинсах. Впрочем, тут и глухой бы подсуетился. Но не помощи ради. Окститесь, это же Юрец. Эта сволочь пришла ржать во все лёгкие, показывая пальцем и держась за стену. Не помогло. Всё-таки сполз на пол в своей истерике. Лежит, орёт. Гондон. А Некит всё сидел в обломках былой роскоши с лицом лица. Эту физиономию знают все, кто когда-либо смотрел их видосы. Улыбка, в которой есть всё, кроме улыбки. Разблокирована, когда Юрец впервые сделал кринж. То есть, неисчисляемо много лет назад. Поспать Никите, видимо, сегодня не судьба. Разве что.. Когда Юра, не с первого дубля успокоив свою истерику, наконец вернулся из душа, Никита уже сопел под одеялом. На его, единственной уцелевшей кровати. Одноместной. И буквально не приткнуться никуда. Нет, это всё, конечно, здорово, но.. — Некит. Подъём. Пиздуй на свой коврик. — Сам пиздуй. Я сплю. Моя кровать. — ..ты не охуел? — М-м. — Никите не хотелось говорить сквозь обволакивающий сон, но отрицательное мычание тоже сойдёт. Секунд на пять в номере повисла тишина. — Ладно. Свет в номере погас. Кровать промялась под дополнительным весом. Никита приоткрыл глаза, чувствуя, как места становится всё меньше. — Уйди, ты дурак чтоли..? Юра! Буквально чувствовать на себе чужие мощные коленки — спорная радость, если намеревался спать один. И не ожидал, что Юрец, который частенько сдавался даже в спорах, сегодня не пойдёт ни на компромисс, ни на обломки кровати. От матраса там, кстати, как выяснилось, одно жалкое название. То есть, спать буквально на полу. Нет, тоже не вариант. В номере холодно. Что, в принципе, вполне оправдывает ломящегося в тёплую койку Юрца. Но это не значит, что.. — Да отвали ты! — Лёг на мою кровать в одежде и ещё выпендривается. — В какой одежде? Я разделся! — О, сюда-а.. — ЮРА БЛЯТЬ РУКИ Никите было не до шуток. Хватало заёбов в собственной черепушке, чтобы они ещё и провоцировались так внаглую. Громкий и искренний смех от очередной издевательской шутки был встречен попыткой столкновения с кровати обеими ногами. Нет. Никите сегодня точно не суждено поспать. * * * Как это правильно называется..? Напророчил? Сглазил? Накаркал? Плотные шторы не пропускали тусклый свет бухарестского полудня, и в комнате было темным-темно. Несмотря на город мечты за окном, на колоссальную усталость и на полную темень, сна в помине не было ни в одном глазу. Как тут уснёшь-то? Как вообще можно уснуть бок о бок с человеком, у которого относительно тебя непонятно что на уме? Сёрфинг по просторам интернета, даже захватывая обычно интересные темы и стандартно отвлекающие приёмы, сейчас не расслаблял. Большой палец скроллил по экрану с таким нажимом, что сенсор тупил в попытке справиться с непривычной силой. Захотелось раздражённо отшвырнуть телефон на гостиничный ковролин, даже не глядя. Но не стоило бы. Рука отпустила смартфон и он упал своим даже не заблокированным экраном вниз. Куда-то в район солнечного сплетения под белым одеялом. Темнота не позволяла увидеть отчётливую гримасу дискомфорта у самопровозглашённого хозяина койки, но она там точно была. Даже возмущённый выдох полной грудью не сделать. Никита не понимал, как можно просто взять и уснуть, разделяя свою, — ведь чисто технически, они не договаривались, где чья кровать, — и без того узкую односпалку с незваным гостем. Никитино личное пространство требовало много места. Правда, мало кто уважал этот факт. Впрочем, о чём он вообще.. Под боком сопел главный "неуважака". Тяжёлое длинное тело ощутимо проминало кровать и распространяло тепло, как хороший обогреватель. Не такой уж он палкообразный дрыщ, каким всегда казался. Да и летом с ним, таким тёплым, в одной койке охуеешь наверное. Никита чувствовал себя неудобно аж до чуть ощутимо пульсирующей жилки на шее — мало было самой ситуации, так ещё и увлекательные заметки аналитического склада ума заткнуть не получалось. Хотя, какой это аналитический. В привычном аналитическом он как-то умел чётким жестом отделять ненужное от нужного, и не думать о всякой хуйне. Только вот душевная болезнь, выйдя из чувств и эмоций, судя по всему, закономерно качнула чашу весов на сторону правого полушария. А с этой всей безрассудной свистопляской Никита всю жизнь был на твёрдое "вы". Тем хуёвее оказаться брошенным в противно-ласковые воды неизвестности, будучи едва ли умеющим плавать. И рядом ни единого спасателя и ни единого спасителя. Только водная гладь. Бескрайняя океанская лазурь из рекламы Баунти. Подозрительно тихая, солёная до отравления и такая мерзкая, не тёплая и не прохладная, а комнатно-температурная, что хочется заорать и снять с себя кожу. Тихий хоррор. Справедливости ради, что в реальности, что в переносном смысле — панику Никита даже не рассматривал как вариант. Выбрав дрейфование. Но якобы спокойные волны постепенно раскачивались и раскачивали якобы спокойно лежащего Никиту. От этого всего мутило и кружилась голова, и трепетал внутри плохо унимаемый непокой, и онемели к чертям собачьим вроде бы расслабленные руки и ноги, которые, что случись, даже спасти тебя не смогут. А это самое "что" случится точно — неспроста же оно так тревожно ожидается. Вопрос: когда? И как? Ведь вода настолько непривычно солона для океана, что и не утонешь. Острый кадык дёрнулся. Никита не спал, но сейчас будто попал в сонный паралич. Вся его жизнь с недавних пор превратилась в один большой сонный паралич без конца и края. Лежи, смотри со стороны и даже не надейся выбраться. Накатила какая-то тоска. Брови сами по себе сложились в жалобный домик. Не какая-то, а вполне конкретная и знакомая. Впервые с детства сработал давно забытый рефлекс — тот самый, когда вот-вот заплачешь от обиды. Только глаза сухие. Уж не Никите ли, ещё в тринадцать воздвигшему запрет на слёзы в ранг расстрельного табу, не знать, почему же. В межрёберном тяжёлым свинцом разлилось отчаяние. Размеренное дыхание, автоматическое для каждого человека, сбилось, и резко пришлось хвататься за возможность успеть сделать вдох носом. Сердце застучало где-то под самым горлом. Кадык дёрнулся вновь, ничем не помогая. Господи. Какой же это всё беспросветный.. Тихое мычание из полной тишины. Над самым ухом. Никита вздрогнул так сильно, что чуть не полетел с кровати вместе со всей своей взвинченностью. Глухой стук. Айфон всё-таки не удержался. Правая рука большим и указательным пальцем зажала переносицу, пытаясь привести в себя самого себя. Тихо. Звук шёл слева. Юрец. Зрение привыкло к практически полной темноте гостиничного номера. Очки на тумбочке. Глаза закрыты. Кудри по подушке. Он спал и видел сон. Но сквозь ровную мимику почему-то пробивалось мычание. Такое.. Жалобное? Как будто тоже пробивался сквозь кошмар. Правда, не в пример Никите, явно молил его спасти. Сердце отозвалось то ли привычной тревогой, то ли непривычной жалостью. Никита уже не мог толком понять ничего — что собственные ощущения, что происходящее под боком. А вдруг ему плохо? А он же привык спасать Юрку. Ладонь коснулась крепкого Юриного плеча. Полярный с тактильностью Никита редко прикасался к другу, но этим жестом обычно успокаивал. Он склонился над спящим Юрой. Отросшая чуть длиннее нормы чёлка немного закрывала обзор. Но Никита не моргал. Всё-таки это была не жалость, а тревога. Ладонь напрягла пальцы, медленно сжимая плечо. Юра резко открыл округлившиеся глаза. Полный расфокус. Конечно — фаза быстрого сна. В этот промежуток вообще лучше человека не будить. Только что был во сне и вдруг всё в момент оборвалось, а ты сам — незапланированно проснулся. У организма лёгкий шок, а следовательно, и у тебя самого. Уж Никита за сегодня знал, что это такое. И незапланированность, и вырывание из сна, и лёгкий шок. Он перестал сжимать Юрино плечо, расслабив руку и успокаивающе, еле ощутимо погладив. И даже немного успокоился сам. Всё в порядке. Карие глаза перестали таращиться. Веки, слабея, опустились. Глаза снова стали сонными и едва открытыми. Юра лениво моргнул. Это было уже осознанно и означало беззлобное "ну и чего ты?". За окном было порядка двенадцати часов дня. Один не знал, как долго спал, а другой — как долго переживал обо всём на свете, кроме сна. Засыпающий перекинул свою длинную руку. Юра обнял Некита и придвинул его к себе. Одноместная кровать чуть скрипнула. Пожалуй, это был саундтрек абсолютного ступора Никиты. Он буквально замер. Как когда-то в руках странной девочки, которая точно так же обняла без разрешения. Юрец, конечно, несравнимо ближе, но.. Страшно оказаться в чужих руках, когда живёшь в ожидании подвоха. Особенно будучи лицом к лицу с давним корешем. Юра лежал с закрытыми глазами, вырубаясь, а глаза Никиты были открыты в очередном непонимании мотивов к поступкам друга. Вернее, как сказать.. Мысли-то на этот счёт у Никиты были. Не просто же так он в своё время вообще начал задумываться о Юриных проявлениях в свой адрес. Просто сам себе не очень позволял всерьёз думать о том, что это всё может быть.. Вспомнилась сегодняшняя фотография, сделанная на мосту. Странно бы ей было не вспомниться, когда нынче минут десять только её и разглядывал, пытаясь найти покой в телефоне. И почему-то не находя. Вспомнилось, как он сегодня в ресторане в шутку накрыл запястье Юры своим. Шутки шутками.. Но, если подумать, смех-то, скорее, истерический ожидается. Вспомнился практически бег по мокрому асфальту у автовокзала, и то, как, чтобы не потерять Юру посреди тёмной улицы в чужом городе, пришлось уцепиться ему под руку. Чтобы не потерять. Никита медленно и бесшумно вдохнул воздух ртом. Опять дыхание сбилось. Теперь уже по гораздо более объективным причинам. Они лежат буквально вплотную. Сердце билось не так быстро, но гораздо более гулко. В голове перемешалось всё и сразу. Океанская гладь уже не обещала быть такой спокойной. Раз рядом был сам девятый вал. Так. Ладно. Завтра надо будет собраться с духом, предложить поговорить и.. Юра вновь открыл глаза. Теперь уже совсем не сонные. — Завтра разберёмся, Некит. Спи. Кому хочешь не позволит заснуть такое сердцебиение прижатого к тебе человека. И Юра всеми силами пытался притормозить скорость перекачивания крови в собственном моторе за рёбрами. Умри, но сбереги всё, что хочешь высказать, до разговора. Никита медленно моргнул, не веря собственным ушам. Либо он начал обдумываемое вслух разбалтывать, либо Юра научился читать мысли. Пугают оба варианта. Но то, что друг рассматривает вариант всё обсудить и взвесить, было скорее хорошей новостью, чем плохой. Перекос в хорошую сторону был всего в один процент. Потому что сам разговор со своей основной повесткой был страшней огня. Пока Никита по своему обыкновению снова и снова пытался обдумать то, что невозможно обдумать просто так, массово уничтожая собственные нервные клетки, Юра уснул. Так прошло восемь минут. Ровно столько понадобилось Никите, чтобы договориться с самим собой, что, как было сказано героиней одной книги, "я подумаю об этом завтра". Иначе недосып психике лучше не сделает и здоровья не прибавит. Чувствуя каменную тяжесть тела и то, как стало немного легче дышать внутри, Никита наконец закрыл глаза. Щека поудобнее устроилась на мягкой подушке. Юрины волосы приятно пахли отельным шампунем. А чужое тепло, не будем лукавить, расслабляло. Хотят они или не хотят, но им точно необходимо сесть и серьёзно обсудить все возможные домыслы. Но уже завтра. Не сегодня. Этот длинный день в чужом городе только начался, но по ощущениям, давно закончен. Пора спать.