Ты у меня в крови, словно святое вино

      Стул громко заскрежетал по полу, когда Макс перетащила его. Она опустилась в него, тут же доставая из рюкзака тетрадь и ручку. Уилл коротко улыбнулся ей и вернулся к своей картине, прищурившись и наклонив голову, чтобы оценить прогресс.       С другого конца комнаты до него доносилось резкое царапанье ручки по бумаге — явный признак того, что сегодня её что-то разозлило. Или, скорее всего, кто-то.       Между ними установилось негласное соглашение: прикрывать друг друга, когда кто-то из них придумывал отмазку, чтобы не тусоваться с друзьями. Обычно они ссылались на нескончаемый поток проектов и эссе по английскому, поскольку это был единственный урок, который они посещали вместе.       Макс начала появляться в художественном классе после уроков в течение последних нескольких недель, и Уилл был удивлён. Обычно он был тут один. Он был уверен в том, что это запрещено, но учительница рисования сжалилась над ним. Одно из немногих преимуществ статуса «зомби-мальчика», подумал он.       Макс ни разу не нарисовала что-либо цельное, лишь агрессивные чёрные каракули, которые она затем комкала и выкидывала в мусорное ведро в конце каждого дня. Очевидно, она избегала Майка. Вероятно, она решила, что раз Уилл знает о них, то ей не нужно скрывать степень своей жалкости.       Поначалу он думал, что Макс с Майком просто тупые, озабоченные подростки, и никак не мог понять, как они могли поставить под угрозу всю атмосферу компании, просто чтобы побаловаться.       Но теперь он понимал. Это не было баловством. По крайней мере, для неё.       — Твой отец же не с вами живёт? — спросила она после нескольких минут работы в комфортной тишине.       Уилл замер с кисточкой в руке на середине мазка. Он посмотрел на Макс, но она смотрела вниз и продолжала выводить какие-то каракули в тетради.       Он прочистил горло и перевёл взгляд обратно на холст.       — Не с нами. Он в Индианаполисе, но мы не видимся, — она молчала, так что он продолжил. — Когда я был младше, он раскидывался обещаниями о том, что приедет, а потом всегда звонил прямо перед этим и говорил очередное придуманное дерьмовое оправдание, почему не сможет.       Макс безрадостно усмехнулась.       — Мой тоже такой. Только он не связывался. Даже не звонил.       Уилл сочувственно поморщился. Этого не происходило уже несколько лет, но он отчётливо помнил, как Джонатан каждый раз приводил его к себе в комнату, и они просто слушали музыку, притворяясь, что не слышал, как мама кричит в телефон. А у Макс не было никого.       Он представил её совсем девчонкой, с волосами, собранными в две косички, и порезами на коленках, смотрящей в конец улицы и ожидающей. Чувство глупой, отчаянной надежды было ему знакомо.       Самое поганое заключалось в том, что Уиллу даже не особенно нравилось проводить время с отцом, но это не означало, что ему не было важно, чтобы сам отец продолжал хотеть видеться. Даже после всего, что было, Уилл так долго ждал его одобрения.       С парнями он никогда особо не говорил об отце. У Майка и Лукаса были надёжные и крепкие отцы, а папа Дастина скончался ещё до того, как Дастин вырос, чтобы что-то осознавать. Макс же его понимала.       — Ты знаешь… мне кажется, мой меня даже не любит, — задумался Уилл. — Вообще-то, я знаю, что не любят. Он хотел другого сына. Джонатан тоже под его критерии не попал. Он хотел сыновей, которые бы фанатели по охоте, бейсболу и ремонту машин. Настоящих мужчин.       Макс подпёрла подбородок рукой и посмотрела куда-то вдаль.       — Мы с отцом — ну, когда он всё-таки снисходил до меня, — всегда идеально проводили время вместе. Знаешь, сейчас я уже понимаю, что он, пожалуй, всегда был под кайфом, а я большую часть времени помогала ему совершать мелкие преступления, но… я бы это ни на что не променяла. Когда мне исполнилось одиннадцать, он вручил мне бокал пива. А мне так нравилось сидеть в его гостиной и просто быть рядом, что я не хотела, чтобы это заканчивалось, и попросила у него ещё бокал, — она усмехнулась. — На утро меня рвало несколько часов, а маме мы сказали, что я просто съела слишком много торта.        Однажды, когда Уиллу исполнилось двенадцать, его отец поступил так же. Вот, дружок, выпей пиво со стариком. Момент казался таким особенным. Но после первого же глотка он почувствовал рвотный рефлекс и был уверен, что отец был разочарован.       Он всегда был так разочарован. Возможно, он бы даже хотел такую дочь, как Макс вместо такого сына, как Уилл; она хотя бы умела бросать бейсбольный мяч.       — Когда у мамы и Нила всё стало серьёзнее, они с Билли переехали к нам… боже, было отвратительно, — продолжала Макс. — Я умоляла отца позволить мне жить с ним. Он сказал, что поговорит с мамой, и больше я его не видела. Перед свадьбой я попыталась сбежать и уехать к нему, но копы поймали меня и привезли обратно. А мама сказала, что отец позвонил и сказал ей, что я ему не нужна.       Уилл вздрогнул, сердце его болезненно сжалось от её слов. Однажды он думал о том, чтобы сбежать, — тогда его родители были ещё вместе, но всё время устраивали скандалы. Но в глубине души знал, что никогда не сможет бросить маму и Джонатана одних. Замок Байерс стал для него достаточным убежищем.       — Они всегда хотят быть рядом только когда хорошо, да? А потом сваливают, когда становится дерьмово. Когда они нужны больше всего, — закончила Макс, голос её дрожал от наплыва эмоций.       Он кивнул.       — Наши отцы определённо бы подружились.       Он одновременно удивила и не удивила эта скрытая, ранимая сторона её личности. Стало ясно, что жёсткий фасад, за которым она пряталась, был лишь защитным механизмом, порождённым необходимостью. Уилл тоже знал, каково это. Хотя у него никогда не выходило выстраивать фасад убедительно.       — Мой хочет встретиться, — вздохнула Макс. — Он отправлял письма. Судя по ним, в прошлом году он снова женился, причём на какой-то женщине, у которой есть восьмилетние мальчики-близнецы. А я просто представляю две мини-версии Билли…       Она вздрогнула и тихо добавила.       — А ещё он написал, что теперь не употребляет.       Уилл оторвал взгляд от мольберта и встретился с её взглядом, полным тревоги.       — А ты сама хочешь с ним встретиться?       — Не знаю… — Макс пожевала внутреннюю сторону щеки, а потом снова посмотрела на каракули. — В конце концов все меня предают. Знаешь, может, лучше и не надеяться?       — Люди меняются, — Уилл пожал плечами, обмакивая кисть в банку с водой.       — Думаешь, твой отец может измениться?       Уилл задумался. В последний раз он слышал об отце больше года назад, когда тот всё ещё пытался отсудить у окружного прокурора компенсацию за моральный ущерб после неудавшегося опознания тела другого ребёнка. Он даже не приехал, когда Уилл вернулся из «мёртвых». Уилл был уверен, что правительство заплатило ему за молчание.       — Нет, — честно ответил он. Макс поджала губы и кивнула, отвернувшись, а затем задумчиво посмотрела в окно.       Через несколько минут она вздохнула.       — Уилл? — он повернулся, и они встретились глазами. — Твой отец — чёртов идиот, раз не хочет тебя знать.       Они понимающе улыбнулись друг другу.       — И твой тоже.

***

      В тот вечер Уилл чувствовал себя странно. Все эти разговоры об отцах не давали ему покоя, и, лёжа на кровати после того, как он прекратил играть на гобое, он продолжал слышать голос отца в голове. Отец называл его так, как Уилл и сам о себе думал миллион раз. Дефектный. Противоестественный. Гомосексуалист.       Он потянулся и взял с полки над кроватью маленького пластмассового стегозавра, повертел его в руках. Майк подарил ему фигурку много лет назад — он получил целый набор на Рождество и знал, что Уилл редко получает новые игрушки. Он всегда так поступал, сколько они были знакомы.       Только совсем недавно Уилл смирился с правдой о себе. В глубине души он уже давно знал, что он отличается от других; что он не чувствовал к девушкам то же, что чувствовали остальные его друзья. Танцуя с Донной Ричардс на Снежном балу, ему хотелось убежать в горы.       Поначалу Уилл списывал все эти странности на последствия исчезновения: он едва спал из-за кошмаров, а каждая мелочь, казалось, могла вызвать паническую атаку. Ну не могли же от него ожидать, чтобы он начал уделять внимание противоположному полу, когда дважды в неделю ему надо было ездить к психиатру из лаборатории, чтобы вылечить расшатанный разум.       Тогда же он полностью погрузился в рисование как форму терапии, а также вступил в клуб. Пока его руки и разум были заняты, для ужасающих воспоминаний не оставалось ни места, ни времени.       И медленно, но верно ему становилось лучше. Кошмары утихли, а затем и ушли насовсем, как и желание убегать и прятаться от громких звуков или скоплений людей. Впервые за очень долгое время он почувствовал себя обычным и нормальным.       Потом, однако, он понял, что больше не может не обращать внимание на то, как учащённо начинает биться его сердце от улыбки лучшего друга. А вместо склизких лиан и Демогоргонов ему теперь снились бледные веснушки и тёмные, сияющие глаза.       Иногда Уилл думал, что, возможно, между ними что-то такое было.        Он вспоминал, как после исчезновения, когда его тревожность была на пике, и ему приходилось бежать из людных мест, как, например, зала игровых автоматов или кинотеатра, Майк всегда уходил с ним и никогда не задавал вопросов. Когда утешительное прикосновение затягивалось или тёплая улыбка превращалось в необычайно нежную… Как там говорил Майк? Мы сойдём с ума вместе?       Но Майк просто старался быть хорошим другом. В конце концов, он не был виноват в том, что взгляд его заставлял каждого человека, на которого он был направлен, чувствовать себя особенным. Уилл таким не был. И он был уверен в том, что никто в Хоукинсе больше таким не был.       Он изо всех сил старался подавить это в себе — падал на колени со слезами в глазах, и молился каждую ночь богу, в которого даже не верил, чтобы тот позволил ему быть нормальным, клялся, что никогда не сделает ничего плохого, пока жив, если тот сможет, пожалуйста, просто позволить ему любить девушек.       Когда Дастин начал встречаться со Сьюзи, а Лукас сходил с ума по Макс, Уиллу стало не по себе; если бы ещё и у Майка появилась девушка, он бы не выдержал.       Но время шло, и, насколько все знали, не было ни одной девушки, которая привлекла бы его внимание, поэтому влюблённость Уилла находилась в спячке — медленная, кипящая тоска томилась в глубине его сердца, но он научился умело её игнорировать.       Пока не наткнулся на Макс и Майка в музыкальном классе.       Увидеть его таким — ошеломлённым и растрёпанным, с покрасневшими губами и расстёгнутыми брюками — с кем-то другим, с Макс из всех людей… ничто не могло его к этому подготовить.       Он всё ещё не мог поверить, что они действительно прошли через все стадии. Уиллу до такого было ещё очень далеко — он даже не успел ни с кем поцеловаться.       Зависть, испытанная Уиллом, была непреодолимой. И он знал, что именно поэтому так праведно отчитывал Майка. Конечно, он думал, что они дерьмово поступают, скрываясь ото всех, но тем не менее, он определённо перегнул.       Как бы безумно и нелогично это ни было, он не мог не думать о том, что если Майк собирался всё испортить, связавшись с кем-то из друзей, то почему это не мог быть он?       А потом вернулась Одиннадцать, и снова всё перевернула. Только теперь всё стало ещё хуже, потому что отношения Макс и Майка были незаметными. Оди же присвоила себе всё свободное время Майка. Он даже начал пропускать клуб «Адского пламени» и находить себе замены, потому что не дай бог она проведёт вечер в одиночестве.       По какой-то причине Уилл всё ещё не смог сблизиться с Одиннадцать так, как остальные. Они оба были в изнанке; они могли бы выстроить связь, опираясь на это. Но пока она там надирала задницы и пробивала себе дорогу назад в течение двух лет, он совершенно бездарно просто существовал здесь.       Он даже не мог себе представить, каково это — пробыть там так долго. Он бы определённо не смог выжить. Он едва протянул там неделю. Он был просто испуганным маленьким ребёнком.       Когда он наконец официально встретился с ней, она обняла его так крепко, словно знала досконально, и Уилл в очередной раз вспомнил, что пока его не было, друзья пережили это большое, судьбоносное, меняющее жизнь приключение. Всё, что он помнил о том времени, — это непрекращающийся ужас. И холод.       Да, она спасла его, но она также в первую очередь являлась причиной, по которой он там оказался. Не то, чтобы в этом была её вина, но…       Уилл вздохнул и покачал головой. Он был к ней несправедлив.       Она была очень милой, даже очень. Спросила, в порядке ли Джонатан и его мама, и так радовалась за их семью, когда он рассказал ей про Боба. Также рассказала, как ей понравились нарисованные им картины и приклеила их на скотч к стене над кроватью.       Но правда заключалась в том, что ему рядом с ней было некомфортно. Он был достаточно осознан, чтобы понять, что часть этого ощущения была порождена ревностью, но было и нечто другое; нечто большее.       Больше он не мог игнорировать странное, инстинктивное чувство, которое возникало в её присутствии — будто бы постоянное, менее интенсивное зловещее предчувствие, которое он почувствовал в прошлом месяце, когда она открыла ворота. Не было сомнений, что это началось в тот день, когда она вернулась. Будто старые раны, которые он считал зажившими и зарубцевавшимися, снова открылись.       По этой причине Уилл держался на расстоянии. Он даже чувствовал некую солидарность с Макс. Оба хотели получить то, чего не могли иметь. Кого-то. Одного и тоже кого-то.       К собственному удивлению, Уилл не думал, что был бы так уж против, если бы Майк сходил с ума именно по ней. Он подумал об этом более рассудительно и пришёл к следующему выводу: они были гармоничны вместе. Между ними всегда была какая-то химия. Они были как пара магнитов — противоборствующие, отталкивающие силы, которые так легко могли превратиться в мощное притяжение.       Если бы здесь существовали команды, Уилл бы был в команде Макс. Она тоже была его другом, а ещё она была забавной, интересной и очень заботливой, несмотря на внешнюю жёсткость.       Но эта история с Одиннадцать? Она будто привела в действие какую-то часть мозга Майка, которая заставляла его вести себя как полный мудак.       Было очевидно, что Майк тянется к сильным девушкам, но более того, ему нравилось, когда в нём нуждались. Уилл фыркнул в голове. Майк Уиллер — спаситель сломленных, побитых жизнью и проклятых. Их Паладин.       А Макс в нём не нуждалась. Она желала его, и это было очевидно. Но с самого начала он был нужен именно Одиннадцать. Не отталкивало и то, что она была бесспорно впечатляющей — верной, могущественной и беспощадной. Супергероиней в реальной жизни.       Супергероиней, которая всё ещё нуждалась в спасении Майком.       Уилл понимал, почему между ними возникла крепкая связь. Было бы странно, если бы после всего, через что они прошли, она не возникла. Недостаток заключался в том, что когда его лучший друг начинал о ком-то заботиться подобным образом, он сосредотачивал всё своё внимание на этом человеке, и это едва не походило на одержимость. А все остальные… просто отодвигались на обочину. В его большом, глупом сердце не было достаточно места для более чем одного человека за раз.       Вздохнув, Уилл встал и пошёл в ванную, замерев перед дверью в комнату брата. Он снова крутил на повторе депрессивный альбом Боба Дилана. Уилл закатил глаза и пошёл дальше. Нэнси рассталась со Стивом месяц назад, а Джонатан всё ещё тосковал и тянул время.        Уилл не понимал, почему брат так тянет. Было очевидно, что они нравятся друг другу вот уже несколько лет, а теперь ещё и оба одиноки и осенью собираются в один и тот же колледж в Бостоне. Им было бы так легко и непроблематично быть вместе.       Это его раздражало — люди, которые могли получить желаемое, но ничего не предпринимали из-за страха.       Его окружали люди, которым нужно было просто признаться в чувствах, и он знал, что никогда не станет одним из них. С ним такого произойти не может. Не в Хоукинсе.       Он не мог дождаться выпускного. После этого он бы свалил отсюда без оглядки, поехал бы в Нью-Йорк или Калифорнию или куда-либо, где не нужно было бы скрываться. Казалось, что он годами барахтался в воде, и ему уже чертовски надоело плавать.       Чистя зубы, Уилл изучал своё отражение. Круги под глазами становились всё темнее с каждым проходящим днём.       За последние несколько недель кошмары вернулись, но теперь они отличались от тех, что были, когда он только-только вернулся. Теперь он видел не воспоминания из изнанки. Этих снов он раньше не видел: в них был гигантский, вырисовывающийся в небе теневой монстр, наблюдающий за ним. Ждущий его. Всё казалось таким реальным; тревога после пробуждения растягивалась в нём на весь оставшийся день, а с наступлением нового всё повторялось.       Сначала он надеялся, что это просто был единичный случай, но потом кошмары стали сниться всё чаще и чаще, и теперь почти каждую ночь он просыпался весь в поту, задыхаясь.       В одну из ночей мама ворвалась в комнату, потому что он кричал, и он объяснил это тревожностью из-за теста по математике. Если бы она услышала правду, то немедленно потащила бы его обратно в лабораторию, а Уилл не собирался позволить этому случиться.       Уже около года у него не было необходимости ездить на осмотры, да и желания возвращаться в это место тоже не было. Он ненавидел всё — быть подключённым к мониторам, снова переживать травмирующие воспоминания и быть под наблюдением как какой-то медицинский эксперимент. Уилл и так чувствовал себя психом, просто будучи самим собой.       Он отложил зубную щётку и оттянул воротник футболки дальше от шеи, чуть встряхнув ткань, чтобы впустить воздух. Боже, как же здесь жарко.       Он прошёлся по коридору, чтобы посмотреть, не случилось ли чего с термостатом, но тот, как и каждую ночь, был на отметке 20 градусов. Странно. Ему не очень хотелось простудиться, и он понадеялся, что причина заключалась в чём-то другом.       А затем его рот наполнился слюной, когда сильная волна тошнота подступила к горлу. Он метнулся обратно в ванную и наклонился над раковиной, уперевшись руками по оба края столешницы, чтобы отдышаться.       Казалось, что в горле что-то застряло и душит его. Сжав плечи, он яростно отхаркивался, пытаясь вытолкнуть нечто инородное, глаза наполнились слезами от усилий. Он ощутил нечто склизкое и твёрдое, что заполнило его рот, и закашлялся, с ужасом наблюдая, как похожее на слизняка существо с мокрым плюхом падает в раковину.       Так, подумал Уилл, судорожно хватая ртом воздух и глядя, как отвратительная тварь сползает по стоку и исчезает, — это определённо что-то новенькое.