«Кровь и серебро, дружище! Кровь и серебро!»
Ингвар Певец, Маркарт.
***
— Ну, вот и что ты будешь делать, а? Вот, что?
Разбойник из Скайрима.
… Я плыла куда-то в маленькой утлой лодке, больше всего напоминающей пирогу.
Болела голова, как с похмелья, и хотелось спать… Но сон не шёл. Странно, — но и открыть глаза почему-то тоже не получалось.
— Пожалуйста, возьмите меня вместо неё! — говорил кто-то — Она ни в чём не виновата! Лучше… Лучше сделайте со мной, что хотите!
Ответ был в виде какой-то издевательской реплики, довольно длинной, и встречен грубым хохотом. Интересно, что же там такое происходило? Я чувствовала, что вряд ли что-то хорошее…
А потому даже несмотря на какие-то странные проблемы со здоровьем я поняла, что мне следовало бы и как следует обидеться. Не за себя… хотя, до этого я потом тоже дойду.
Пока что не за себя. Как я самонадеянно полагала, время ещё было.
Я попыталась сосредоточиться на том, о чём там говорили эти двое, или несколько человек — но потерпела поражение.
— Пожалуйста, развяжите мне руки. — умоляюще говорил всё тот же голос, который я даже тогда отмечала как-то отдельно — Я помогу ей! Я сделаю всё, что вы скажете!
Ответом были какие-то неразборчивые голоса. Вернее, множество голосов, которые говорили что-то; а потом я услышала смех.
По всему выходило, что мы плыли куда-то в лодке, причём на море должны были быть волны; самое странное было то, что ветра-то при этом и не было!
Откуда-то со стороны, словно за тонкой стеной в многоквартирном доме, доносились неразборчивые человеческие голоса.
Я прислушалась.
Выходит, мы здесь не одни. Значит, это должен быть какой-то катер, или паром… Но почему он тогда скользит по воде так тихо и почти бесшумно? Интересно, что же здесь такое происходит?
Вздохнув сквозь сжатые зубы, я хотела устроиться поудобней, но почему-то потерпела поражение.
Казалось, что я неудобно легла и проспала, по меньшей мере, часов десять, поэтому всё тело затекло, и сквозь это странное онемение ощущалась тупая боль. Но вот где именно? В боку, что было более вероятно, — или вообще повсюду?
— Эй, открывайте ворота, хоркеры позорные! — послышался грубый окрик. — У нас тут добыча!
Паром или то, что я принимала за него, остановилось, и раздался скрип ворот. Интересно, это кто же здесь добыча? И кто это вообще страх потерял?
Я приоткрыла глаза — сразу же увидела броню, показавшуюся мне странно и печально знакомой. Поэтому и сразу же закрыла глаза и начала одновременно прикидываться мёртвой — и при этом дышать спокойно и глубоко, как спящая.
Конечно, разбойнички, побери их Хирсин, никаких комплементов моим способностям делать не стали, поэтому мне оставалось только надеяться, что они попросту не заметили того факта, что я уже проснулась и пришла в себя. А это означало, — что и зла была до неузнаваемости.
Надо мной мелькала какая-то светотень, затем я почувствовала наклон вниз и вбок. Похоже, это был какой-то лес и неухоженная лесная дорога. Я ожидала услышать снова голос Фарвила, — но он молчал. И это мне тоже не нравилось.
… Интересно, куда это мы приехали — и когда вообще началась поездка? Потому что что-то я, как ни крути, совершенно не помню, чтобы мы с Фарвилом куда-то поехать собирались. Да и потом, у нас полный дом
маленьких детей народа! Мы их там и оставить одних не могли, и брать с собой тоже было бы проблематично. А с ними-то что теперь? Мы, что, куда-то уехали, а так всех остальных и оставили?
Может, я бы и вспомнила всё, и осознала быстрее, — если бы не тряска, определённо мешающая мне вспоминать и думать одновременно.
Значит, мы с моим другом никуда ехать не собирались… Но кто-то осмелился решить всё за нас. Неужели это тогда, неподалёку от нашего дома, когда я ещё пошла посмотреть, что же там за пожар был над лесом?! Вот ведь сукины дети, вот ведь скоты и твари!
Память начала понемногу возвращаться, извиняясь и без конца повторяя, что она-то, конечно, может мне напомнить всё, что было, — но оно мне совершенно не понравится.
«А, да и плевать. — подумала я, прикидываясь ветошью, которой я себя чувствовала и без того, и которой мне себя чувствовать и полагалось. — Главное, это слышать и понимать. Всё остальное мы сделаем потом…»
«
А мы сделаем всё обязательно. — проворчал волк, которого я всё время до этого старалась или игнорировать, или просто не считать частью себя —
Просто, дай время…»
С жутким скрежетом и тряской, скрипом, будто мне откручивали не только голову, но и уши, ворота открылись, а потом закрылись.
И тряска продолжилась. Тошнотворная, изматывающая. И не дающая понять вообще ничего, — ни где мы сейчас, ни что там вообще вокруг нас происходит.
«А что тебе мешало сделать что-то раньше? — обратилась я к своей волчьей сущности — Ты-то почему проспала?»
Вторая ипостась — волчья — промолчала.
Интересно, она, что, надеялась, что я как-то пройду чью-то проверку, — или что я справлюсь и без неё?
Куда-то по дальше по колдобинам проехала наша повозка. Дороги там были такие себе, потому что от того, что я тряслась, я почувствовала, как у меня все волосы сами по себе заплелись в дреды.
Я проснулась окончательно, — и прислушалась. И одновременно с этим, постаралась ещё и принюхаться. Выходило как-то… так себе, если честно. Не только, или не столько, из-за того, что творилось и происходило вокруг нас, — сколько из-за того, что именно мне предстояло ещё…
«Эй, волк! — попыталась я обратиться к своей волчьей сущности — Волк, проснись! Очни-ись!»
Без ответа.
Потом я почувствовала, что меня куда-то и откуда-то выгрузили, в результате чего я шлёпнулась на землю, и так и осталась лежать.
— Ишь… — проговорил кто-то — Шелудивая, зараза.
Потом послышался какой-то шорох. Кого-то, — я это ясно слышала, — выводили из повозки, как я это поняла. И не было ни корабля никакого, ни парома. И этот кто-то выходил со связанныи руками, и больше трясся не от холода, а от страха.
От страха за кого? Этого мне было не понять, потому что, хоть я и понимала, что ситуация была такой себе, — но в моменты опасности мне самой было уже не до того, чтобы бояться.
А я сама пока не открывала глаза, ожидая, пока нас хотя не положат куда-нибудь… А потом-то можно будет и разобраться с врагами. А они-то здесь, как я понимала, точно были. Странно, — но я не чувствовала по этому поводу вообщу ничего, по крайней мере, такого, что можно было бы назвать «системными оповещениями».
А вот в момент, пока тебя просто вытаскивают, как поломанную мебель, из повозки, и потом куда-то тащат, и как-то куда-то… что?.. Приковывают?!
От возмущения я сразу открыла глаза. И не сразу смогла понять, почему всё, что меня окружает, словно в какой-то странной дымке.
Руки, пусть даже и прикованные, не болели. И что-то мне подсказывало, что здесь не было ничего такого, что могло бы как-то блокировать магию.
Ситуация прояснялась. Похоже было на то, что нас захватили в плен не маги, то есть, не те, которые маги, а… бандиты. Просто разбойники.
«Обычные» бандиты, — и, как я начала понимать, те самые разбойники, которых я до этого просто разогнала, ещё ночью. И которые подобрались к нашему дому.
«А откуда они-то вообще магией-то владеть научились?!» — спросила я ошарашенно у своего волка.
Волк опять промолчал. И мне этот факт, если честно, очень и очень не нравился.
Я разлепила глаза. И, если честно, сразу же после этого захотела если не зажмуриться обратно, то хотя бы тут же, на месте, и забыть всё то, что я тут же и увидела.
Я всё вспомнила… Но меня тот факт, что я вспомнила если не всё, то хотя бы кое-что, ничуть не радовал.
Потому что я увидела Фарвила, лежащего около стены, связанного по рукам и ногам, в изорванной броне, побитого и, похоже, без сознания, — и какого-то другого пленника, лежащего где-то в стороне и не подающего никаких признаков жизни.
Волчий нюх, в отличие от волчьей сущности, не подкачал, — потому что я тут же ощутила все запахи, витающие здесь.
И это был прежде всего запах безнадёжности.
Запах немытых тел, застарелой грязи, чего-то негигиеничного, боли, горя и страха… И теперь и ощущение, — моё или кого-то, кто был рядом, — что это — конец.
И что теперь отсюда уже не спастись.
И что, возможно, отсюда ещё никогда не спасались… И эти мрачные стены совершенно не верили в то, что увидят нас в качестве пионеров свободы.
Я попробовала пошевелиться, — и почувствовала кандалы, неприятно холодившие руки.
Чувство было, скажем так, отвратное — и препротивное.
Металл, безмолвно сжимающий мои запястья. К тому же, сильно ныл и при этом немел правый бок… куда мне, судя по всему, прилетело каким-то оружием, в тот самый момент, когда я пришла на поляну…
Когда я ещё встретила ту девчонку вампиршу, и когда разбойники, которые жгли чьи-то трупы, наконец заинтересовались и тем, что происходило в моей стороне…
А перед этим, когда я сделала вид, что не слышала, как Фарвил звал меня, чтобы я вернулась обратно… Ну, вот зачем я тогда не послушалась его, почему рванула вперёд так, будто меня позвали, а? Вот, чего я тогда там забыла, а? Вот, чего?
Мои мысли прервал шум в коридоре. Кто-то топал куда-то… И, если мой слух мне не изменяет, там куда-то топал в ногу, как взвод Буратин через мост, целый отряд откормленных орков в тяжёлой броне.
Но — ожидаемо или нет — этот таинственный кто-то прошёл мимо, гремя доспехами, оружием или чем-то ещё, а то и просто всем одновременно. Вот когда я пожалела о хорошем волчьем слухе!
«Выходит, этот кто-то шёл вовсе не к нам. — решила я — А вот хорошо это или плохо?»
По всему выходило, что это хорошо… Потому, что хорошие люди не стали бы брать кого-то в плен. И уж точно, не стали бы обижать Фарвила, который вообще никогда и никому никакого вреда не делал!
Потом я почувствовала ярость. Ярость — и злость, что кто-то посмел тронуть тех, кто был моим близким, и причинить им какой-то вред. Правда, ощущение от того, что и я сама при этом висела, подвешенная за запястья, как кукла, особенно ощущения собстенной доблести и героизма не добавляло…
Ну, вот, не хотелось мне быть просто чьей-то игрушкой и просто предметом, — ну, вот и всё тут!
«А что, если я сейчас тебе помогу? — хихикнул чей-то голос, похоже, что у меня в голове — А я ведь могу и так тоже! Ну, так мне помочь тебе — или как? — переспросил голос, то ли насладившись минутой молчания, то ли собственной властью надо мной — Или ты ещё и так повисишь?»
— Ах, ты… — начала я и задумалась.
Действительно, когда ты оказываешься в каком-то непонятном, но однозначно жутком месте, насчёт того, как всех убить и одной остаться, есть некоторые непонятки, равно как и по поводу того, почему наблюдаются какие-то странные проблемы со здоровьем.
Помощи ждать неоткуда, потому что, как я поняла, помощь здесь — это я.
Вот только помощь, похоже, оказавшаяся в беспомощном состоянии.
Висеть прямо перед моим самым близким и дорогим другом, когда ты отлично понимаешь, что не можешь ни помочь ему, ни развязать верёвки, ни для начала освободиться самой, — это, скажу я вам, вполне себе ужасно. И как я теперь могу ему помочь, а?! Ну, вот как?!
Видеть, как страдает мой друг, — краем глаза, чтобы не испугаться до потери боевого духа, я посмотрела на него и убедилась, что он хотя уже пришёл в себя, — мне также очень сильно не нравилось. Да такое вообще не понравится никому, даже самому что ни на есть закоренелому разбойнику! Или тем как раз-таки и всё равно, что происходит даже с их бывшими соратниками?
Да и, к тому же, слышишь чей-то непонятный голос в голове, который ты туда явно не приглашал. Вот, и что здесь вообще можно сказать?
Ну, так-то сказать мне было что… Причём очень и очень многое, — вот только кому? И что бы это изменило? А менять здесь надо было многое. Очень и очень многое.
Например, для начала освободиться самой, потом — освободить Фарвила и того прекрасного незнакомца — очень хотелось верить, что тот быстро придёт в себя, после чего сменит явки. А то у меня такими темпами будет примерно то, о чём пела Аллергова: «Я построю гарем на четыреста мест…»
Потом — надо было объяснить местным разбойникам, как сильно они были неправы, а затем любезно помочь им осознать все их ошибки.
Ну и, как следствие, помочь им всем умереть от раскаяния — или, что более вероятно, от какой-нибудь другой, грубой физической силы.
Эх, ну, и дел здесь… Я себя почувствовала прямо Петром Первым, славным царём-реформатором! Вот только он прикованным к стене в каком-то мутном подземелье никогда не висел.
— Ах, ты, ов-вечка тонкор-р-р-рунная! — душевно, насколько получалось, высказалась я в окружающее меня пустое пространство.
Если честно, я не особенно ожидала получить ответ… Но полумрак рядом со мной словно прошёл красноватыми волнами.
Могло показаться, будто это были какие-то мелкие красные мушки, но волчье обоняние не подвело: здесь и правда кто-то был. И этот таинственный «кто-то» теперь стоял совсем близко от меня.
Я принюхалась ещё — и чихнула, мотнув головой и ударившись о каменную стену за спиной.
Цепи предупреждающе звякнули, и я не к месту представила себе, сколькоко уже людей, да и не только людей, уже были в них закованы до меня. Интересно, что потом с этими пленниками случилось? Потому что здесь всё, и в том числе и ржавые железки прямо-таки мироточили унынием и мыслью о тщете всего сущего.
Я постаралась успокоиться и подумать о том, из-за чего именно мне приспичило так невовремя чихнуть — и могла ли у меня быть какая-то аллергия или нет.
Вполне возможно, что это было от пыли, или от затхлого воздуха: потому что господа бандиты, скорее всего, не проветривали это место никогда. Ещё с тех пор, как оно ещё только начало строиться.
Но даже затхлая вонь и ароматы плесени, которые были сильнее, чем самый что ни на есть выдержанный и самый французский сыр, не перебивали странный запах от невидимки, который стоял напротив меня и откровенно лыбился.
Пусть я не видела его выраженя лица, равно как и самого лица в целом, но эту издевательскую лыбу я ощущала чисто физически. И от этого почему-то тоже становилось неприятно.
К тому же — запах. Какой-то химический, чуть сладковатый, и с оттенками духов с имбирем.
Первые два запаха напоминали мне моё раннее детство, когда я болела, и мать давала мне горькие микстуры и горькие таблетки, растолчённые в ложке с водой. А потом давала мне заесть отвратительно-сладкой, лживо-приторной конфеткой.
Но то — в моём мире. Интересно, кто же с таким противным запахом мог бы быть здесь, в Скайриме?
— Я не овечка, я Ливаэль. — ответил кто-то, по голосу — девочка-подросток.
— Как будто овечка не может быть Ливаэль. — проворчала я, пытаясь одновременно проверить, как крепились ржавые цепи и что у меня, собственно, было с правым боком. — Кстати, я тебя вижу. Только не могла бы ты, милая девочка, пойти поиграть в прятки где-нибудь в другом месте? Тётя занята, тётя висит и злится. Так что, к сожалению, я ничем тебе помочь не могу.
Выходило, судя по всему, как-то непонятно. Интересно, меня, что, серенький волчок за бочок укусил? Да, но ведь теперь я сама — серенький волчок! А волков никто не кусает! Только блохи. Но у вервольфов, ввиду их общей суровости, их вообще нет. Но тогда какая тварь посмела?!
— Эй, ты чего? — мне показалось, или в голосе девчонки звучало неприкрытое изумление — Я ведь пришла! Сразу же, как только собрала своих, и как только мы смогли найти, куда тебя повезли. Ты так и будешь здесь висеть?
Я сделала поверхностную диагностику своего состояния и выдохнула сквозь зубы.
Какое же счастье, что у меня в моём мире так и не было детей! Потому что, если они все такие же, как и эта милая девчуля… Ну, такие детки-конфетки, мне кажется, вообще покойника до остановки сердца довести могут!
Поэтому детей я всегда любила, — но только чужих и только на расстоянии. А тут — глядите-ка, появилась мелкая заноза, причём ещё и в режиме невидимости!
Так. Невидимость… Что?!
— Так. — от неожиданности и плохо подавляемой надежды я даже охрипла, но всё-таки старалась говорить спокойно — Ты сейчас применила заклинание невидимости, так значит…
Ожидая ответа от мелкой занозы, я задержала дыхание.
И пока я не дышала и старательно избегала смотреть на Фарвила и какого-то неизвестного, мелкая, похоже, то ли действительно не понимала, в чём дело, то ли просто забавлялась моими эмоциями.
Кажется, я узнала её по голосу; и почему-то с удивлением отметила про себя, что висеть, как прикованный к скале Прометей, в её присутствии было ещё постыднее и позорнее, чем при Марене. Почему — я и сама понятия не имела.
Но всё-таки была надежда, пробившаяся, как сорняк сквозь асфальт, и с ней-то уже ничего сделать было нельзя.
А вдруг девчонка нам как-то поможет? Ну, не просто же так она пришла сюда, только чтобы посмотреть на беспомощных пленников!
А если бы ей хотелось поохотиться… Оставалось надеяться, что она или была уже сыта, или для этой участи у них был полный форт бандитов.
Вот ими-то я бы с удовольствием угостила вампиров, как рачительная хозяйка, — и плевать, и что бандиты так-то не мои, и вообще, их есть предстояло сырыми, а не приготовленными.
— Скажи мне, Ливаэль, — вкрадчиво начала я, стараясь не отвлекаться ни на что, и полностью сосредоточиться на разговоре с юной вампиршей, — а как мне так сделать, чтобы не висеть?
Про себя я отметила, что вампирша-малявка никуда не ушла, а по-прежнему стояла напротив меня. Оставалось надеяться, что она и внимательно слушала.
—… А чтобы можно было лежать, на худой конец, или просто сидеть? — продолжала я, чувствуя себя врачом, который сюсюкает с малышом, а сам прячет за спиной шприц с длинной иголкой.
Вот только у меня, к сожалению, ничего в руках не было. Равно как и не было ничего такого, что можно было бы спрятать за спину.
Я пошевелила уже затекающими руками — и почувствовала, как ржавый тяжёлый металл неприятно врезается в кожу. Вот ведь подстава! В обычное время меня такая ерунда вряд ли остановила бы. Интересно, сейчас-то что пошло не так?!
— … А как сделать так, чтобы я при этом была полностью свободной? Потому что у меня, к сожалению, идей нет. Может, ты мне поможешь? — спросила я, с досадой отметив про себя, что мой голос прямо-таки лучился надеждой, как радиоактивным излучением.
Не удержавшись, я посмотрела на Фарвила и увидела, что он даже не пытается освободиться, очевидно, больше всего на свете надеясь, что разговор с вампиршей не закончится моей жуткой смертью у него на глазах.
Только он побледнел до какой-то мертвенной синевы, которую я никак не могла ассоциировать с благополучием и здоровьем. И даже весь мой стремительно тающий оптимизм не помогал.
Его товарищ по несчастью, похоже, какой-то альтмер с грязными серыми волосами и в некогда дорогой одежде, но теперь грязной, рваной и потерявшей всякий вид, просто лежал и смотрел в потолок с видом «всем не здрасьте». Тогда же я обратила внимание на то, что его руки словно были связаны дважды.
Сначала были кандалы, с довольно-таки длинной цепью, которая вряд ли могла как-то серьёзно ограничивать его движения; а затем его руки были просто связаны грубой толстой верёвкой, напоминающей, на мой взгляд, канат.
Я удивилась. Интересно, это каким же этот тощий альтмер должен был быть сильным, чтобы его так крепко связали? И верёвки, вернее, канат, и кандалы… Он, что, силач? И это при таком субтильном телосложении? Или я чего-то не знаю, и здесь дело совсем в другом?
В эту минуту я больше всего думала и переживала именно за Фарвила. Потому что, если у меня ничего не получится, или получится, но совсем не то, что надо и что хотелось бы…
О том, что ждало в таком случае Марена, даже подумать было страшно. К тому же, я чувствовала, как меня постепенно начинала захлёстывать паника, из-за чего у меня начали стучать зубы, словно от холода.
Вот только холодно мне не было. Вервольфы в принципе никогда не мёрзнут. Но сердцебиение ускорилось само собой, — и в этот момент странное онемение, напрочь сковавшее правый бок, начало медленно, но верно расползаться дальше. Да что же это, чёрт побери, происходит?!
Внезапно красноватое прозрачное облако рассеялось, и на его месте предстала моя уже знакомая вампирша. На неё была уже какая-то другая броня, которая болталась на ней, как на корове седло, а вид у девчонки был ошарашенный.
— Эй! — шёпотом позвала она — Ты чего? Ты ведь сейчас умрёшь! Успокойся! Немедленно успокойся! Иначе я ничем не смогу тебе помочь. Если ты, конечно, не решишь потом подкрепиться одним из этих двоих. А то и обоими сразу.
Я шёпотом выругалась так, как один раз ругался кладовщик дядя Вася, уронивший бутылку водки.
Я-то, дура глупая, думала, что главная опасность здесь от вампирши, — а оказалось, что опасность была на самом деле от меня!
Потому что тяжело раненый и непонятно чем больной вервольф в принципе становился смертельно опасным. И здесь была уже реальная жизнь, а не игра.
В игре-то всегда можно было пользоваться быстрой загрузкой, и там ничего, кроме загрузочного экрана, не увидишь.
Девчонка продолжала болтать о пустяках, быстрым и неуловимым движением подойдя ко мне.
— Что ты собираешься сделать? — спросила я, почувствовав на голом теле раздражающее прикосновение чужих пальцев, наглых, тонких и ледяных.
В следующий момент я почувствовала такую сильную боль, что даже не сразу поняла, что именно я только что почувствовала. Никогда бы не подумала, что от простого прикосновения может быть так больно!
— Серебро. — дрогнувшим голосом произнесла маленькая вампирша, отходя в сторону и пряча оранжевые глазища, полыхающие, как два факела в темноте — Тебя ранили какой-то металлической штукой из сплавов, и туда как-то попало серебро.
Постепенно силы возвращались, но вместе с ними вернулась и чувствительность тела. И боль в правом боку, которую словно включили, как свет на рубильнике. Упершись ногами в стену и соскальзывая, я оттолкнулась — и шлёпнулась вниз.
Скуля, как побитая собака, извиваясь на упоительно холодном полу, прижимаясь к нему больной частью тела и шёпотом выражаясь так, как при детях говорить не следует, я дала себе несколько секунд отдыха.
Но, очевидно, этот отдых, равно как и моя рана и непозволительная слабость, — выходит, проклятое серебро и правда действует на оборотней сильнее, чем я думала, — были чем-то таким, что я никак не могла себе позволить.
— Да побери вас Молаг Бал! — прошипела девчонка, бросаясь к запертой двери — Они идут сюда! Тихо ты уже! — шикнула она на меня, видя, что я собираюсь встать. — Ты сейчас всё равно ничего сделать не сможешь. И превращаться тебе пока нельзя. Если оно у тебя и получится, превращение тебя убьёт.
По коридору грохотали чьи-то шаги.
Шло явно больше одного человека.
И это при том, что я сейчас не смогла бы справиться и с одним: казалось, что их меня стремительно вытягивали все силы и здоровье, и единственное, что мне удалось, — это просто отползти в сторону, оставив на каменном полу кровавый след.
«Метательный моргенштерн… — вяло подумала я, борясь с дурнотой и чувствуя странную жажду — вот чем в меня тогда бросили. А у этих недоумков и правда на редкость очумелые ручки! Собрать из дерьма и палочек такое оружие, которым они предпочли в меня бросить, только чтобы не подходить ближе… Вот ведь гов…гав. Ай, да сукины дети! Интересно, на какой помойке они вообще это оружие-то собирали?»
— Упс. — шёпотом произнесла девчонка и потупилась, словно на первом свидании — А у меня, оказывается, магических сил почти нет, хи-хи… Я их все на поддержание невидимости потратила. Ну, и когда сюда пробиралась, чтобы меня не обнаружил никто.
