Простолюдинка и принцесса

      Эмбри ещё долго, — с минуту, — рассматривал странное послание, полученное от какого-то «друга», но ничего, кроме уже прочитанного и мельком увиденного, в нём не разглядел.       То ли письмо так хорошо хранило свои тайны, то ли их там попросту не было, и прочитать можно было только то, что там и было, собственно, написано. А может, единственную тайну, которую он заподозрил, увидеть можно было только один раз, а он как раз-таки его и пропустил. Как одноразовое заклинание, которое ставят опытные маги, и которое сразу же рассеивается, если его «раскрыть».       К сожалению, Эмбри в магии разбирался ровно настолько, сколько нужно было, чтобы просто понять, что здесь что-то нечисто или здесь что-то есть. На большее он не был способен. Но не зря же тогда написанное красным светом засветилось!       Таких заклинаний второй Предвестник никогда раньше не встречал… Но если он чего-то не знал или никогда не видел раньше, это вовсе не означало, что такого вообще в мире нет. А насчёт того, что показалось… Нет, он, как ни крути, не старый и необразованный крестьянин, и вот такое ему не померещится, нет.       Закрыв дверь и проверив, хорошо ли она заперта на щеколду, спрятав странное письмо в рюкзак, мужчина лёг спать и погасил свечу. В комнате всё равно было светло, и не только для его острого зрения, — из-под двери пробивался свет из зала, где было тепло и всё ещё догорал камин.       Засыпая, он почему-то, совершенно неожиданно для себя, решил вспомнить последние события, которые случились в тот вечер, когда он ушёл из Ривервуда.       Выходило не то, чтобы хорошо, — и то, что ему удавалось вспомнить, было каким-то рельефным, ярким, но при этом странным. Раньше-то, как ни крути, ничего подобного никогда с ним не происходило!       Произошедшее было ещё более странным из-за того, что восприятие в зверином обличье отличается от того, какое было бы у человека. Пусть даже это и оборотень не (совсем) от Хирсина, — но всё-таки, способности-то есть? Есть. Да и потом тоже останутся: конечно, так-то дар Хирсина передаётся не так… Но, если чего-то хочешь, то главное — это не видеть препятствий.       А Эмбри тогда, увидев в своём доме эльфа, разозлился, в том числе и по человеческим меркам. Вернее, сказать, что он был зол — это вообще ничего не сказать.       Мерзкий ушастый выродок, забравший его дочь повторно, нагло и бесстрашно посягнувший на самое святое, ходил по дому Эмбри, будто так и полагалось, — и совершенно ничего не боялся.       Ну, что ж. Не боишься? Тем лучше. Хотя… запах добычи всё равно всегда ощущался более, чем приятно, и заводил получше весенней влюблённости, забытой и далёкой. Но ушли его молодые вёсна, влюблённость прошла — а добыча, недостойная быть даже врагом, была здесь.       Сама пришла, хотя, никто её не звал — и ведь, тварь такая ушастая, ничего не боится. Дочери рядом тогда точно не было: значит, серокожий выродок настолько страх потерял, что решил прийти один, без неё.              А вот что произошло в его доме потом, — это Эмбри никак не мог понять. Ни позже, — ни даже сейчас, когда он об этом снова вспомнил и подумал.       С одной стороны, — он, второй Предвестник, вроде как ничего и не забыл, или ему это только так кажется? Но при этом разрозненные воспоминания никак не хотят складываться в понятную и нормальную картинку. Вроде что-то есть, и даже можно сопоставить одно с другим, — но всё равно, получается как-то совсем уж нелепо.       Кипя праведным гневом, он подошёл тогда к мелкому негодяю, даже не особенно таясь, потому что было понятно, что тот против него не выдержит и секунды…       А потом непонятно откуда появилась то ли молодая волчица, то ли молодой волк, и здоровый и крепкий противник устроил ему, Эмбри, трёпку. Знатную трёпку, причём, что наводило на определённые мысли, — и на очень плохие, между прочим.       Первое — это старость. А что, если в некоторых оборотнях и правда рано или поздно начинает преобладать звериная кровь, поэтому они и начинают вести себя, как дикие звери?       Эмбри про таких был наслышан, но сам лично никогда с ними не встречался. Он и с остальными-то вервольфами, умеющими держать себя в лапах, не особенно-то контактировал.       «Волк-одиночка», — так называл себя второй Предвестник, не особенно-то и задумываясь над тем, что одиночество само по себе — не признак силы. Скорее уж, вся твоя стая погибла, а ты по какой-то причине выжил, — или тебя просто родная стая выгнала на верную погибель. Ну, так и почему ты до сих пор ещё жив, а?       И поди докажи, прежде всего, самому себе, что так всё и было задумано, — или это не ты плохой, это они все плохие.       Так-то оно, может, и так… Но вот только им, оставшимся в большинстве, а также крепким, смелым, здоровым и сильным жалость не нужна, — а вот тебя не пожалеет никто.       Ну, так-то, волк тоже может оленя съесть, но не за что-то, и не потому, что за что-то на него разозлился. Смешно.       А как самому не стать оленем? Как забыть молодые и острые зубы, смыкающиеся на твоей глотке? Как обезопасить себя?       Просто сидеть всё время дома? Да, — но нет семьи, которая с радостью возьмёт о себе все заботы о старике, нет внуков, которые будут уважать его за старость и любить просто за то, что он, Эмбри, есть.       Молодость делает больно другим — и при этом сама не понимает, где проходит граница между грызнёй молодых щенков и настоящим поединком за место под Солнцем, за добычу, за будущую власть.       А какой боец из него, старика? К тому же, каждое превращение даётся всё труднее и труднее, оно забирает много сил, — а то самое, которое чуть было не стало и его последним, забрало и немало здоровья. Вот только раны, нанесённые прежде всего вере в безопасность мира и стариковской гордости, залечить не так просто, потому что их не видно. Никому. Но они всё равно есть.       Надеяться, что дочка обзаведётся семьёй в ближайшее время, и тогда… Да нет, смешно. Смешно — и больно от горького смеха.       Талос всемогущий! С этой Великой войной, со смертью Миры, её матери, и таинственным исчезновением дочери и последующим запоздалым возвращением и так сколько времени потеряли.       Да и потом, где теперь, в обстановке гражданской войны, достойного и хорошего человека взять, если война и так уже опередила его — и забрала всех сама? Где найти мужа для чудом вернувшейся дочери — и мать для неё, которая почему-то всё никак не возвращается и где-то медлит, если смерть уже сама забрала всех, кого увидела, для себя самой?       Может, Эмбри надо бы обзавестись собственной стаей? Да, — но стая-то будет состоять из амбициозных, сильных, смелых и молодых. И им-то он, завистливый старик, зачем понадобится? Причём завистливый старик совершенно чужой, вот где прячется опасность, как моровая болезнь под обычным насморком в дождливый холод.       А ты и не знал, да? Что такой, какой ты есть, ты чужому попросту не нужен, — живым-то уж точно?              Из зала послышался шум и такой звук, будто по полу волочили целый противень. Или он, Эмбри, просто начал засыпать, вот ему и слышится, что все звуки стали очень громкими?       «Не знал, да, не догадывался…» — то ли прошуршало в чьём-то наряде в трапезной, то ли ветер за окном.              … Конечно, про обычаи и привычки настоящих волков Эмбри знал не так уж и много, но эта привычка — бросать вызов старому вожаку — казалась ему преимуществом именно звериной крови и звериного разума. А что может сделать дикий зверь, полностью безмозглый и неразумный, кроме как напасть на того, кто старше его, и кого, по идее, надо уважать, слушаться и бояться?       Да, — но молодому и полному сил оборотню было как-то не до уважения, а страх он, похоже, ещё в щенячестве потерял. А то и вовсе не нашёл. Но всё же…       Как же горько, обидно и смертельно странно — знать, что рано или поздно может появиться другой, молодой, сильный, здоровый и свирепый, вцепится ему клыками в глотку и укажет на выход. Прежде всего — из его же собственного дома. И дочка не пришла тогда, не успела…       Про то, что именно должна была сделать дочь, его юная Агни, которая хоть и выглядит молодой женщиной, совсем девочкой, в самом расцвете юности, но которая, — он-то знает, его, отца, не проведёшь! — так и осталась навсегда восемнадцатилетней.       Вот такая вот у него, Эмбри, дочка, затейница. Остальные женщины хотят быть красивыми и вечно молодыми, — а вот она, его Агни, так смогла! Но вот как? Как она вообще это сделала?       Резко проснувшись, как ему показалось, Эмбри прислушался. Это он сам сказал вслух, что его маленькая Агни нашла способ — не стареть, а заодно и не взрослеть, — или это произнёс кто-то другой?       — Ладно уж, сиди. — произнёс из зала нарочито ворчливый женский голос — Вот тебе твоя выпивка.       — З-з-а-амечательная ты женщина! Ик. — поблагодарил её кто-то невидимый.       — Ну, вот, а я про что говорю? Здесь все знают, что наша хозяйка — она ещё и властительница наших судеб, умов и сердец.       — Шли бы вы уже спать! Балаболы. А то сейчас тряпкой погоню.       — За юность мы пьём, прошлым дням наш почёт…       … А вот его, Эмбри, тоже не так давно погнали, вы разве не знаете? Только не тряпкой, а молодой дурью и задором, когда ты сам себя считаешь бессмертным. Не из стаи, потому что у Эмбри стаи нет, а просто из жизни. Из мира живых.       А за что? А ни за что! Просто так. Просто потому, что захотелось. Потому, что тот вервольф мог. А старики природе не нужны. Кто их, этих потерявших разум диких зверей, поймёт?       Ночь медленно расцветала, двумя Лунами восходила над затихшим морозным лесом.       Сон пришёл на мягких лапах, потоптался, прижался мягким боком, но потом отошёл куда-то в тень, и наблюдал за окончательно проснувшимся постояльцем, не спеша уходить — и не спеша приближаться.       А когда не спится — то думается. А всегда думается чудо как хорошо… и когда сделанного уже не исправить — и вообще, ты теперь мало что можешь сделать.       … Выходит, с тем остроухим поганцем в дом каким-то образом пробрался и вервольф, причём, судя по всему, дикий. Но как он вообще мог там затаиться, или притаиться, глядя, как хозяин возвращается домой и, в общем-то, не только не рад никаким гостям, но и не ждал их? И как он сам этого эльфа-то не убил сразу же?       Потому что — ну, никак не могло так случиться, чтобы дикий оборотень и эльф пришли в дом к Эмбри независимо друг от друга, и при этом даже не пересеклись бы. Нюх-то у вервольфов всегда был хорошим!       А с тем, кто стал дикой тварью, договориться невозможно, её проще только убить, потому что иначе живым она тебя ни за что не отпустит. Приручить тварь тоже было невозможно, — уже хотя бы потому, что даже договариваться она не способна, уже чисто технически.       Но тогда… Но тогда что? Что же там произошло в доме Эмбри, который в одночасье перестал быть для него оплотом безопасности и хоть какого, но мира и покоя? Или он теперь заслужил покой только на кладбище?       Мужчина повернулся на другой бок и вздохнул. Сон чуть было не исчез совсем, но всё ещё был рядом, — на случай, если постоялец лесной таверны проявит благоразумие и перестанет думать обо всяких пустяках. А он, сон, терпелив, он старше всех живущих в Нирне, и он существует ещё с ночи времён. Он и подождёт, ему не впервой…       — Ты не видел, где у нас чистые сковородки? — послышался голос с кухни, сопровождающий энергичным шарканием ножа по овощам — Я просила тебя поставить их около огня, а не прямо в огонь, чтобы они там все закоптились! Хорошо ещё, что это кухонный камин, а не для гостей! А то вы бы поставили и там, и плевать, что даже не рядом с вертелом!       — Вот они, рыбонька моя, — ответил мужской голос, весёлый и нетрезвый, — они под прилавком. И не надо так шуметь, гости спят. И нам с тобой тоже спать пора. Сейчас только дверь прикрою, чтобы камин за ночь не выстудило.       — Ой, плут, ты посмотри-ка, а… — ответила всё та же женщина — Ну, вот как тут не шуметь, а? Вы, что, по-хорошему уже понимаете? А вот если на вас, плутов, шумнуть хорошенько разок-другой, так вы если и не умнеете, то хотя бы умными кажетесь…       — Значит, тот остроухий паразит магией владеет хорошо. — высказал Эмбри в полумрак неожиданно посетившую его мысль — Потому что никого вервольф, да к тому же, и дикий, не будет слушаться, да ещё и вот так. Он не то, что какого-то задохлика эльфа, — он мать родную слушать не станет! Иллюзия, магия подчинения, — а вот призыва, это уже вряд ли. Не скамп же это был, в самом-то деле. Молодая волчица, точно помню. Значит, с остроухим ублюдком надо действовать, как с могущественным магом. Тьфу! — закончил странник свою мысль самым логичным и конструктивным, на его взгляд, образом.       Вполне ожидаемо, тишина промолчала.       — Волк — он вообще-то, знаете ли, не ягнёнок! — закончил второй Предвестник своё внезапное озарение.       Тишина промолчала, причём как-то ошеломлённо. Потому что, волк — это не ягнёнок, вот что тут ещё добавить?       Ночь, которая, казалось, длилась уже целую вечность, на самом деле, только-только началась. Потому что зимой день короткий, — и здесь, под двумя Лунами, вечереет всегда очень быстро. А воспоминания и мысли… А что, если это, наверное, просто начался сон? Тот самый, когда только заснёшь, и тебе кажется, что ты и не заснул ещё, на самом деле?..       «А ты ещё вспомни, как однажды, давным-давно, ты дружил с одним молодым орком, и так сильно позавидовал ему, что аж захотел сам орком тоже стать.» — внутренний голос причудливо сплетался с голосами, доносящимися из кухни, и то ли убаюкивал, то ли мешал спать.       Эмбри приоткрыл один глаз, услышав какой-то странный шум из зала, но тут же понял, что ничего особенно там не случилось. Просто кто-то задел по пути пустой казан, и тот покатился, гремя, по каменному холодному полу. Да чего им там неймётся-то? Он, кажется, уже даже почти что уснул, и начал какой-то странный сон видеть.        «… Намазал, пока никто не видел, свою молодую рожу зелёным древесным соком, полюбовался на самого себя, — а потом смыл, пока никто не видел. И всё оставшееся время тихо ненавидел приятеля орка, за то, что он — орк. Причём самый что ни на есть настоящий. Да я-то ничего… — внутренний голос, который, казалось, шептал из-под двери — это всё тебе самому хотелось. А потом ты решил стать оборотнем, как Кодлак. И вовсе не потому, что у тебя был дар крови или тебе этого просто так уж сильно хотелось…»

***

      Закончив с каким-то странным и невнятным делом, в которое превратилась сначала моя ночная вылазка, я бросила «штопор», воткнув его в близстоящее дерево, виноватое разве что в том, что оно оказалось в плохом месте и в плохое время, а также, что не умело в принципе уворачиваться, и вздохнула.       Интересно, как же так получилось, что я вроде как и хотела сделать что-то приличное или хотя бы достойное… А в результате и получилось, что получилось, — и вылазка плавно или не совсем превратилась скорее уж в выходку?       «Главное, что никто, в конечном итоге, не пострадал. — успокоила я саму себя — И бандиты остались живы, а потом, вполне возможно, возьмутся за ум. Или, по крайней мере, будут пакостить уже не так бесстрашно, как раньше, а на свой страх и риск. А значит — нарушать закон без удовольствия. Короче, — и овцы сыты, и волки целы, э-э-э … то есть, наоборот. В общем, возможное — возможно. И я могла справиться, — вот и справилась. А иначе и быть не могло.»       Теперь дело оставалось за малым — найти и освободить того таинственного незнакомца, о котором вскользь упоминали разбойнички, причём, скажем так, в таком ключе, в котором о живых разумных существах в принципе говорить нельзя. Никому и никогда.       В лесу снова воцарилась тишина, но теперь она уже не казалась мне умиротворяющей. Скорее уж, хитрой и заговорщической, готовой закрыть глаза на любое преступление и спрятать что угодно, что произойдёт здесь, в лесу.       «А может, ну его, этот дом, — подумала я, — и надо будет потом подумывать о том, чтобы в городе жить? Там всё-таки и стены какие-никакие, и стражники ходят, и народу полно. Я-то в случае чего справлюсь, — а вот как мне защищать каждый раз своих спутников? А что, если однажды я просто не успею? И что, мне их тоже в оборотней превращать? И будет у нас 2-я гвардейская имени Хирсина санитарно-лесная бригада ударников волчьего труда. Ну, уж нет. Мне кажется, такое им точно не нужно.»       Кто бы мог подумать, что законы Тамриэля по поводу того, как именно надо жить «по понятиям», и пишутся кровью, и выглядят настолько жутко? Хорошо же, однако, что как раз-таки крови здесь и не было: ну, разве что пара-тройка синяков у гоп-компании, которую я только что разогнала, но это не считается. А всякие там царапины и ссадины — это и не раны, и не боевые, да и вообще, за такое в Совнгард не берут. Уже потому, что от такого не умирают.       Отряхнувшись после ночного недоприключения и закончив проводимую сбежавшим разбойникам «инновационную дистанционную диагностику», короче, мысленно записав в карточке, что, раз уж они все сами убегали, то и потом тоже не подохнут, я попробовала прислушаться к тому, что в это время происходило в доме.       Вполне возможно, что и ничего, и что мои спутники спали. А может, только что проснулись, — сейчас я и проверю. Потому что, волчья кровь всё-таки слуха летучей мыши не даёт, а потому слышать настолько далеко и хорошо, мне кажется, не умел ещё никто.       Вполне ожидаемо, таинственный пленник разогнанных бандитов оказался примерно там, как я и поняла из подслушанных разговоров, а именно — в телеге, которая так и осталась стоять около нашего дома. Как же, наверное, хорошо, что местная лесная «аристократия» считала наш дом заброшенным… или нет?       Хотя, теперь-то, я думаю, сюда вряд ли кто забредёт; если только не, конечно, какой-нибудь перелётный дракон, который почувствует то ли Довакина, то ли девственников, — кого именно, мне так уточнить и не удалось, — то ли будущие сокровища, которые нам ещё только предстоит отобрать, выкопать, заработать, найти и всё такое прочее.       Ну, летающие ящерицы, ну, оптимисты! Мы сами не знаем, когда разбогатеем, на каких золотых приисках, — но зато они уже всё про нас знают. Хотя, — кто знает? Может, драконы и правда оптимисты, только за их впечатляющими размерами это качество не сильно-то и заметно?       Медленно подойдя к пленнику, которого мне ещё только предстояло освобождать, осторожно, стараясь не делать резких движений, я наклонилась над ним, втайне радуясь тому, что Амалия всё-таки не была босмеркой, хоть и рост у неё был отнюдь не гренадерский. Потому что иначе вышло бы не совсем понятно, если бы подошла какая-нибудь коротышка и начала бы подтягиваться на руках, стоя на колесе телеги. А так…       Не знаю, как уж меня воспринял неизвестный, лежащий связанным в телеге на голых досках, но вряд ли я ему и сейчас тоже показалась великой избавительницей. Интересно, а как вообще эта короткая разборка перед домом должна была выглядеть со стороны?       Вопрос-то, конечно, по-своему хорош, — но вот прямо сейчас его пленнику лучше не задавать. Пусть с ним сначала опытные психологи работают. Которых, кстати, в Тамриэле пока что нет. Вот чёрт! Есть только я и мои спутники, так что оставалось надеяться, что вместе мы как-нибудь справимся.       Как и следовало ожидать, чёрт не ответил; боги близлежащих пантеонов — тоже. А значит, — бери, Машутка, ситуацию в свои руки, или лапы, и помогай тем, кто нуждается в твоей помощи. Тем более, что уже светает и скоро Солнце поднимется.       Ну, не то, чтобы я боялась солнечного света… Просто даже без часов я, как могла, ориентировалась во времени, которое и здесь тоже как-то должно было идти, сколько бы часов в сутках ни было.       А прошло, по моим ощущениям, где-то около двух часов, не меньше. Интересно, это где же я так долго телилась-то? Уже привычно свалив всё на время, которое шло здесь не так, как я привыкла, — игровых условностей здесь не было, — я по невесть когда появившейся привычке задержала дыхание и стала присматриваться к лежащему.       Похоже, он был жив, потому что я видела, как его грудь часто вздымается от дыхания. Вряд ли он спал, — потому что ситуация была, скажем так, мало располагающей к отдыху, и даже тот факт, что на дворе, вернее, в лесу стояла ночь, умиротворения и желания отойти ко сну не добавляла.       Разве что был риск сна вечного, который могли при желании устроить те гады, которые моими скромными усилиями улепетнули в неизвестном направлении, и надеюсь, что ближайший населённый пункт был там всё-таки далеко.       Выглядел неизвестный, конечно, откровенно плохо: ссадины и мелкие ранки и царапины на лице, — а всё-таки интересно, что с ним могли сделать для такого? Не по кустам же его волочили, или заставляли чёрную кошку в чёрной комнате ловить!       Светлые волосы растрепались и свалялись от крови. Хотя, мне, как бывшей простой и обычной, нормальной женщине, которая никогда и ни в каком криминале замечена не была, хотелось всё-таки верить, что и от грязи тоже.       — А ведь та тварь… — пошептала я — Те твари, они даже не подумали укрыть его хоть чем-то, а? И почему они хотели укрыть его соломой, — не потому, чтобы не мёрз, а чтобы не дай бог, не умер раньше времени, а то…        Я не договорила и просто скрипнула зубами, осознав то ли масштаб проблемы, то ли не больше не меньше — вселенской катастрофы.       Потому что, когда тебя везут связанным и избитым какие-то отморозки туда, куда ты не хочешь, и где с тобой произойдёт то, на что ты своего согласия ну никак не давал, — вся вселенная как-то резко сжимается до тебя одного, и единственное, что происходит в мире, — это то, что происходит с тобой.       И тебе уже не до мира, — и миру плевать на тебя, потому что мир так-то о тебе никогда и не думал.       Не думал — и не знал. И даже твои личные качества, равно как и их отсутствие, ничего не изменят.       А теперь ты оказался в беспомощном состоянии и, судя по всему, скоро умрёшь.       Вот и вся справедливость и доброта, что мира к нам, что нас к нему. Вот только про такое красивые и умные глянцевые журналы уже не напишут. Они вообще ни о чём не напишут — не изобрели в Тамриэле ничего подобного.       Стараясь делать всё побыстрее и аккуратнее, я вытащила у неизвестного изо рта кляп, затем подумала — и попробовала расстегнуть ему ворот. Не то, чтобы здесь, в скайримской зимней ночи, было жарко, — просто для того, чтобы найти какой-нибудь спрей, нюхательные соли и уникального чудо-психолога, который согласится работать в разбойничьей ночной глуши, не было условий. Ну, вот просто никаких.       Я отпустила незнакомца, который до сих пор тряпичной куклой свисал у меня с рук, и его голова глухо ударилась о деревянное дно телеги, на которой, — вот удивительно! — соломы почти не было тоже.       — Хирсин побери, вот ведь твари! И что это за утырки, благость их побери? — грязно и замысловато выругалась я — Эй! — я легонько потрясла освобождённого пленника за плечо — Ты меня слышишь?       По поводу того, слышал он меня или нет, — не знаю, но острый слух уловил дыхание незнакомца. А значит, дело было не так уж и плохо.       Нет, не то, чтобы я была уверена, что у него ни царапины, ни ссадины, — уже по тому, что мне удалось обнаружить, я чувствовала, что для того, чтобы зарычать, мне и превращаться не придётся, — просто Амалия-Мария могла многое, как и любой вервольф.       Теперь, думаю, я могла бы спасти кого-то точно так же, как в своё время нас с Фарвилом спасла Стая, после битвы с драконом. Вот только воскрешать убитых или мёртвых я точно не могла.       Ни ножа, ни чего бы то ни было другого, что можно было бы использовать по назначению, у меня под рукой не было. Но теперь, с моими новыми способностями, можно было, наверное, не только сражаться с драконами, но и делать менее романтичные и интересные, но важные вещи.       Кое-как просунув пальцы под туго затянутые верёвки, — чтоб так на шеях этих мародёров кто однажды верёвку затянул! — я потянула в разные стороны, после чего верёвки попросту порвались, и неизвестный оказался на свободе. Вернее, вывалился на свободу, в потрёпанном и средне-повреждённом виде и без сознания… Но зато он теперь хотя бы не связан, и то уже хорошо.       Постаравшись перевести его хотя бы в сидячее положение, я нахмурилась. Учитывая ситуацию, в которой он теперь оказался, до свободы ему было, как до Массера или Секунды, а значит…       А означало это только то, что мне теперь придётся позаботиться о «прекрасном незнакомце», привести его в чувства, — думаю, лженаучную мысль о том, что и мир безопасен, и жизнь прекрасна, — а потом вылечить и всячески доняньчивать.       Вопреки всему тому, что могли бы посоветовать психологи, я не стала объяснять ни смысл своих действий, ни последовательность. А вместо этого просто взвалила освобождённого… не знаю даже, кого, потому что брони на нём не было, а рассмотреть особенности наряда только при двух Лунах было проблематично.       То ли недавний пленник мародёров, решивших устроить себе сходку прямо около нашего дома, был субтильного телосложения, то ли это я была такой сильной, но факт остаётся фактом: до дома я донесла его безо всяких проблем и не то, что не запыхавшись, но и даже не почувствовав веса.       Кажется, в волчьей сущности есть и определённые свои плюсы; а всё-таки, интересно, как я потом буду избавляться от полупьяного подарка Стаи, и буду ли?       Открыв дверь нашего дома и только сделав шаг за порог, я сразу же поняла, что здесь что-то не то. Какая-то недосказанность витала в воздухе; хотя, вполне возможно, мне это только так казалось, и где-то ещё тоже что-то происходило. Но вот что и где — это мне почему-то уже не хотелось знать.       Я устала после двух бессонных ночей, волчьей крови, которая действительно может не дать не только выспаться, но и просто закрыть глаза или успокоиться. И теперь, когда разборки с «лесными братьями» остались позади, у меня почему-то возникло стойкое ощущение, что только от всего проделанного я всё равно не успокоюсь.       Успокоиться после разборок, планирования спецоперации и, собственно, последующей реализации задуманного — это примерно как, допустим, выпить литр пива и удивляться, почему жажда не прошла, и хочется пить, в придачу ко всему остальному, ещё сильнее.              Однако, как бы я себя ни чувствовала, — но вот реакция и острый ум, пусть даже и, наверное, прежде всего с животной, звериной стороны, не подвели.       И я даже не удивилась, увидев, что Карин стоит в коридоре, напротив двери, — а Фарвил выглядывает из-за его плеча. Потому что наш некромант, судя по всему, запихнул моего друга в комнату, чтобы тот, судя по всему, не попытался выбраться из дома и помочь мне.       Учитывая, что в руках у Карина были подготовленные электрические заклинания, — судя по всему, его любимые, и которые он не сразу смог деактивировать, ожидали они отнюдь не меня.       — Мария! — шёпотом выдохнул Фарвил, глядя на меня так, словно вместо меня пришёл кто-то из аэдра или даэдра.       — Ну, вот, — спросил у него Карин, — а я тебе что говорил? Так всё и получилось!       — Ну, что, дети мои, — начала я как можно естественней, правда, неудачно, — с анекдота из другого мира, — не спится без папки, да?       Вполне ожидаемо, и Карин, и Фарвил так удивились, что не нашли, что ответить. А я внезапно почувствовала себя такой уставшей, что мне стало как-то очень резко пофиг на всё.       Отдать им спасённого «прекрасного рыцаря» на попечение, а самой лечь спать прямо там, где я стою, — и пофиг, что так, как я говорю, не говорится, да и многое из того, что я делаю, вряд ли делается в Тамриэле тоже.              Первую часть дела я выполнила без проблем, — просто сгрузив бессознательного пленника на пол и вкратце сказав, что наш дом и участок рядом с ним облюбовали какие-то разбойники, но я их разогнала. А вот кто такой вот этот — понятия не имею. И вообще, надеюсь, что это вы лучше знаете, что с ним делать.       Но подробно всё объяснить, обсудить и отдохнуть мне не удалось. И в этот раз уже не волчья кровь была виновата; хотя, то место, откуда растёт хвост, вкупе с этим самым местом, предчувствовали, что что-то здесь не так, и что спокойной ночи у нас не получится. И наступивший день тоже вряд ли будет как-то отличаться, — ну, разве что всё будет происходить уже при ярком свете.       Мне показалось, или я увидела в глазах своих спутников что-то такое, что находилось у меня непосредственно за спиной и что совершенно не должно было мне понравиться? Я оглянулась — и увидела, как над лесом, недалеко от нашего дома, поднималось красное зарево, напоминающее чем-то пожар. Или не пожар, а что-то другое. Причём в этот раз дракона рядом тоже не было, — не знаю, почему, но я была твёрдо уверена в этом.