«Не хочу ни богатства, ни света, ни тени,
Не желаю ни слова, ни вздоха, ни мысли.
Я хочу быть невнятной лесной хренотенью,
И под ёлками жрать непутёвых туристов.»
Мечтания лесной эльфийки-Хирсинопоклонницы.
Воцарилось молчание, вернее, тишина, и никто эту благодать прерывать не спешил. Даже пятёрка прямоходящих с оглоблями так идеально вписывалась в лесной пейзаж, особенно, интеллектуально, что очарование момента они ну никак не нарушали.
Затаившись, — на самом деле, совсем не далеко от беспечных разбойников, — я ждала, когда будет самый подходящий момент для того, чтобы мне выйти из-за ёлочек и начать представление.
Совсем, как давным-давно маленькая девочка Маша ждала за кулисами своего момента, чтобы выйти во время детского утренника на сцену и прочитать какое-то незамысловатое стихотворение. Только теперь девочка Маша выросла, стала Амалией Мид, а вместо двух жиденьких хвостиков на голове у меня время от времени появлялся один вполне себе густой хвост из… Откуда надо, в общем.
«
А давай поиграем!» — шепнула волчья сущность.
Человеческая сущность согласилась и кивнула.
Выходило, что, вместо того, чтобы думать о том, что я теперь в душе дикий зверь, а волк ручным не бывает, и всё прочее, особенно, по ночам, можно было и просто выйти из дома во двор — и поиграть с этими Буратинами недоструганными, а заодно и объяснить им, что они, так-то, были, мягко говоря, неправы.
И доброе дело сделаю, — и заодно справедливость локально наведу, на одном конкретном мне выделенном участке. Одна из Лун вышла из-за туч, и я увидела, что на одном разбойнике была нордская резная броня, — наверняка, на главаре, — а другой был одет в какую-то консервную жестянку.
В общем, если даже я кого-то из них и помну, никакого особенного вреда им не будет. Уже хотя бы потому, что дерево — оно и есть дерево.
— Орк выпил три пива, рыгнул некрасиво, и эльфу сказал «Проща-ай…» — затянул один из «Буратиков» странным голосом, который одновременно был и сиплым басом, и каким-то гнусавым, булькающим и хриплым.
Выходило у него настолько отвратительно, что даже у меня, не обладающей никаким музыкальным слухом, моментально и окончательно испортилось и без того не слишком-то лирическое настроение, а где-то в лесу с опешившего дерева гулко упала снежная шапка.
«Интересно, а если можно некрасиво рыгнуть, — подумала я, обдумывая глубинный смысл «орочьего фольклора», — как можно рыгнуть ещё и красиво? Неужели этот, скажем так, неджентльменский звук можно и как-то красивым сделать?»
Учитывая самодовольную рожу орка, певца с оглоблей, становилось ясно, что для него это как раз-таки и можно. По крайней мере, на его личный взгляд.
— В общем, если из-за него мы здесь задержимся, а главарь всё равно ни одного золотого за него не получит, я не буду ждать и завтра сам ему шею сверну! — продолжал яриться тот самый, который был певцом.
Я напряглась, сидя под ёлочкой, как серый заинька под кустом, и сжимая в руках украшение любой красной девицы. По тому, что я уже услышала отрывками, и что мне удалось понять — одичавшая в отсутствие достойного, а также вообще хоть какого, отпора, а также нормального воспитания ещё в детстве, банда не особенно-то и соблюдала тишину, считая вдобавок наш дом необитаемым. Законы уголовного и гражданского кодексов — и подавно.
— Этот слизняк так смешно умолял о пощаде, — продолжал какой-то из «братков», — и откуп предлагал, ха, да будто это и есть то, что там было нужно! Ничего, сволочь, полежи пока, отдохни, а мы скоро разбогатеем…
Так… Похоже, они кого-то взяли в плен, и за кого им теперь должны были выплатить выкуп. А если не должны? Или не захотят платить, или не смогут, или просто решат, что выполнять требования террористов, тьфу ты, разбойников, нельзя ни при каких обстоятельствах?
В любом случае, мне следовало вмешаться. И несколько добрых дел за один раз сделаю, — а на следующую ночь, глядишь, и посплю спокойно, без задних ног, то есть, без задних лап.
— Слышь, Оргнар! — подал голос другой бандит, возвращающийся откуда-то из подлеска — Ты, это, забросай его пока соломой, а то вдруг до утра от холода околеет, тогда нам шеф, это, самим голову, это, свернёт! Потому что, ну, этого… За покойника-то никто выкуп не будет платить!
Дело принимало уже совсем не шуточный оборот. Дело пахло не просто местной немытой гопотой, которая решила устроить себе дом свиданий или собачьих свадеб в будущем доме Амалии, который почему-то считали необитаемым до сих пор. Здесь явственно пахло убийством, мертвечиной и уголовщиной. На этих просто рыкнуть не получится, здесь надо будет и усилия какие-то приложить.
«
Так. Не понял. — рыкнул волк —
А мы, что, пришли сюда на Луны любоваться? Или цветочки искать под снегом? И ты не щенков разгонять пришла! Или ты бросишь эту шайку и пойдёшь охотиться на лис и кроликов?»
Подумала — и почувствовала просто физически, как мои нежные девичьи уста складываются в совсем не женственный оскал, а руки сжимают косу так, что дерево вот-вот, и переломится. Оно, конечно, хорошо, что я такая сильная, — но вот быть при этом ещё и умной было бы вообще шикарно. Потому что иначе что будет за девица-красавица без косы-девичьей красы, но зато с каким-то самодельным серпом?
Хорошо, что теперь для того, чтобы присмотреться и оценить ситуацию, мне не приходилось ни считать, загибая пальцы, не крутить головой в попытке осмотреть всю местность.
Чутьё ночного хищника не подводило: во-первых — ну, какие у волка могут быть пальцы? У него же лапки! А услышать и унюхать лучше именно что сразу, потому что не то, что второго шанса, — и первого может не быть.
Где-то неподалёку, словно подтверждая, что жизнь — боль, зловеще и громко прокричал ворон. Интересно, он-то здесь что забыл? Здесь вроде как ещё не поле битвы, и не помойка! Хотя… От всей этой представшей пред мои невыспавшиеся и неясные очи кодлы пахло, честно говоря, отнюдь не оранжереей, пусть даже и сразу после удобрения и полива.
Видны были пока что по-прежнему только пятеро разбойников; может, был где-то и ещё один или два, — из-за общей вони и смешанности запахов мне не удавалось определить, где кто. Очевидно, ванну «лесные братья» принимали уже давно, — а вот бухали совсем недавно, из-за чего мой волчий нюх страдал, но отказывался определить точно, нет ли случайно одного-двух заблудившихся. Ну, ничего, сейчас они все соберутся.
— Слышь, а дом-то закрыт! Эй, а у нас тут гости! — произнёс какой-то громила, возясь с повешенным мной замком, из-за чего я не увидела, а скорее услышала на его физиономии тупое удивление.
«Так. — подумала я — А вот теперь надо будет действовать быстро. Мало ли, на какую дичь эти придурки способны, — а у меня там, в доме, люди спят! Очень надеюсь, что спят. Потому что если они сейчас проснутся, когда у меня ещё ничего не готово, — это получится неудобно.»
Ель, за которой я до сих пор пряталась и из-за которой теперь выходила серой тенью, — спасибо моей белой то ли накидке, то ли зипуну, точно и не разобрать, потому что я думала не о тепле, а о функциональности наряда, даже не шелохнулась, и с её раскидистых низких ветвей не упала ни снежинка.
— Эй, мужики, гляньте-ко, а там, похоже, и правда кто-то должен быть! — сказал орче, он же по совместительству и бандиче, роясь около окна «летней кухни», куда я с вечера положила мешок с разного рода излишками, которым не нашлось места в доме.
И тут наступил момент моего появления.
Бандиты, занимающиеся до сих пор каждый своим «неделом»
и чувствующие себя в полной безопасности, увидели, как из темноты им навстречу неторопясь и медленно вышла высокая и очень бледная девушка в белом; более тонкие нюансы
пятидесяти оттенков серого её одежды мешали индивидуальные особенности восприятия прекрасного.
В руках она застенчиво теребила украшение и гордость любой красной девицы, — длинную, толстую и, вполне возможно, и остро заточенную. Или нет? Коса ведь так-то — не оружие, и ей обычно траву косят. Ага, под снегом.
— Ну, привет. — грустным и каким-то хриплым замогильным голосом произнесла красавица, и медленно пошла к ним, словно поплыла по воздуху.
И, словно в знак поддержки, откуда-то со стороны леса со зловещим карканием полетели вороны.
Оно, конечно, может, было бы и лучше, — вылезти по старинке, а потом набить этим отморозкам их средневековые морды… Но неожиданно во мне проснулись задатки Амалии Мид вкупе с желанием поговорить. Возможно, даже и по-хорошему.
На физиономиях «братков» отразилась напряжённая работа мысли, от которой было слышно, как в полной тишине скрипят в их головах проржавевшие шестерёнки.
— Эй, слышь, — обратился один из «гостей» к орку в резной броне — А чё это за баба-то? Неужто твоя? Ик. А она, чё, живая? Или «того», а?
— А вы сами-то почему ещё не мёртвые? — нелюбезно спросила я, оглядывая всех присутствующих волком. — Так я это сейчас исправлю!
Мы с орком посмотрели друг на друга.
Высокий, прямо-таки огромный рост, косая сажень в плечах, голова, как котёл, сидящий прямо на необхватных плечах, отсутствие шеи, выпирающие внушительные кривые клыки, зелёная кожа, приплюснутый широкий нос с раздутыми, словно вырванными, ноздрями, и маленькие, глубоко посаженные просто поросячьи глазки.
Да уж, главарь, модель «Урук-хай с установленными обновлениями. Версия 2.0» был чудо как хорош. Как семь смертных грехов без покаяния.
Я не к месту вспомнила про то, что эльфы, которыми так же являются и орки, так-то считаются улучшенной версией людей… Но в таком случае страшно даже представить себе, улучшенной версией кого был этот орк, — и как тогда выглядела обычная, без природных модификаций и улучшений.
Может, орки — это улучшенная версия гоблинов? Или вообще даже урук-хаев?
— Ы-ы-ы… — то ли передал какую-то потаённую, сокровенную мысль, то ли просто икнул «урук-хай» — Гля, баба!
— Слышите, мужики. — от усталости, недосыпа и волчьей крови, играющей в крови уже второй день, из-за чего, как оказалось, не то, что выспаться, а перестать думать о каких-то кроваво-эротичных игрищах было нереально, голос у меня звучал, я думаю, своеобразно.
Хрипловато, устало, сурово и именно так, как он и должен был звучать у честной и порядочной дамы, которая вышла лунной ночью
повыть на Луны и увидела, что на её подведомственной территории озоруют какие-то преступные элементы, на которых, скорее всего, уже давно подали в розыск во всех холдах.
— Вы чего здесь забыли? — я не оставляла попытки достучаться до того, что, вполне возможно, у них ещё было в голове, вернее, скажем так, между ушами — Плохие вещи собираетесь творить, а? А ничего, что это мой дом?
Разбойнички почему-то промолчали и как-то подозрительно начали пятиться. Интересно, что им показалось не так? Неужели они никогда не видели русских девиц-красавиц с аристократической бледностью, в накинутой на плечи шали, и с красивой косой? Или, может, им коса моя показалась не такой уж и красивой? Ну, какая в сарайчике стояла, среди сельхоз.инвентаря, ту и взяла!
Не с мотыгой же было на них выходить! Ага, чтобы они ещё умерли от смеха. Хотя… Сорняками, по правде говоря, они были теми ещё.
— Э-э-э… — отмер главарь-«урук-хай», он же в этой гоп-компании, должно быть, по совместительству, и самый умный — А ты чего здесь? Думаешь, ты самая умная? А ведь ты — баба!
На этом всё орочье или урук-хайское красноречие закончилось.
Надо отметить, что ближе всех ко мне теперь стоял именно он, — но вовсе не потому, что пытался подойти поближе, просто его шайка как-то очень быстро сосредоточилась, сделала какие-то свои медовухо-похмельные выводы, а потом начала так же споро рассредоточиваться по поляне. Но смысл этого броуновского движения я не поняла.
— Баба… — протянула я, показательно покрутив «девичьей красой» пару-тройкой «восьмёрок», сверкающих в свете любопытных Лун и тихо свистящих — И как ты только догадался?
«
За спиной. — тихо рыкнул волк, и у меня волоски на коже мгновенно встали дыбом от охотничьего азарта —
Там заходит один… двуногий.»
Легко развернувшись, так, что длинные волосы красиво взлетели, как в рекламе шампуня «два в одном», я не глядя приложила обухом косы. Двуногий быстро стал четвероногим и вспомнил, как он, оказывается, умеет хорошо уползать на четвереньках задом наперёд.
Рыкнув ему вслед для острастки, я легко и грациозно скользнула по снегу, — одновременно вперёд и в бок, словно матадор, пропускающий быка в сторону. Быка здесь, ясное дело, не было, — зато мимо меня запоздало пролетела двуручная «оглобля» и под
солями силами ускорения, притяжения Нирна и просто инерции впечаталась в снег.
Пав жертвой заговора законов физики, которые, очевидно, существуют в реальном Нирне так же, как и во всех других мирах, — не знаю, как оно так получилось, Маша никогда не была сильна в физике, да и школу давно уже закончила, — двуручная фигня, описав красивую дугу, впечаталась с глухим звуком в землю, раскидав снег, как упавшая тренировочная граната. Эх, хороший был удар… вот только по мне он и близко не прошёл.
На лице «версии 2.0» отразилась напряжённая работа мысли, которая началась от «ща урою!» до «а не бежать ли нам отсюда без оглядки». А может, он подумал что-то вроде «какое небо голубое», — точно неизвестно.
Получившееся на боевой приём похоже было мало… Но «урук-хай» был так же умён, как и красив. А значит, доходило до него ещё медленнее, чем до жирафа. Но вот разбираться с этими всеми богами обиженными трое суток мне совершенно не хотелось.
Да ещё и, как я поняла, мне надо было отыскать и освободить какого-то недотёпу, за которого эти «лесные братья» решили с кого-то выкуп стрясти, а потом и показать, в какую отсюда сторону находится ближайший населённый пункт.
А ещё — запертый в доме Фарвил, а также Карин, который, пусть он и хитро…сочинённый, но вовсе не виноватый в том, что здесь разбойнички озоруют, — и безымянный пленник «папаши», очевидно, доставшийся мне в качестве «родительского» благословения и наследства.
Ну, хорошо хоть, мне Эмбри кота в сапогах не отжалел, и то ладно. Каджитов воочию я ещё не видела, и понятия не имела, как воспринимать этих кошколюдей из тёплых песков как кого-то, кто не просто большой и пушистый домашний питомец.
Перехватив косу поудобнее, — так, чтобы лезкие было направлено мне за спину, а не к «урук-хаю», я сделала шаг назад с упором на правую ногу и приняла то, что можно было с натяжкой назвать боевой стойкой.
Во-первых, — мне, как человеку, совершенно не хотелось ни убивать этих «доумков», а заодно уж и «годяев» и «доносков» тоже, — а мой волк, похоже, уже решил, что мы и так неплохо поиграли, порезвились, попугали нечестный люд, а потому ему больше ничего так-то и не требуется. Но если уж мне так хочется снести пару-тройку голов… То он, собственно, будет совсем не против. Но уже исключительно под мою, Машенькину, ответственность.
Я прокрутила косу, как видела когда-то в фильме про самураев, и встала в боевую стойку.
Зато
я была против того, чтобы убивать кого-то просто так — или просто потому, что захотелось или потому что это было возможным. И дело вовсе не в моём человеколюбии, вернее, в разбойниколюбии, — просто, если очень часто надевать на себя звериную шкуру, как рабочую спецовку или униформу, то есть риск того, что в один прекрасный день все враги будут повержены и разбросаны мелкими кусочками в огромном радиусе, — а вот шкура уже не снимется.
И не в шерсти дело: потому что мало ли в мире зверей и в полностью человеческом обличьи! И я совершенно не хотела пополнять их нестройные ряды, ни как Мария, ни как Амалия.
Прокрутив косу ещё раз, я легко размахнулась ей — и как раз вовремя: потому что в этот момент она столкнулась в воздухе с той самой «оглоблей»-секирой, которую неугомонный «урук-хай» всё-таки откопал из-под снега.
Но, очевидно, даже не вытер, потому что на меня при ударе посыпались комья земли и какой-то прошлогодний мусор. Фу! И почему только в приключенческих и рыцарских романах про такой нюанс никогда не рассказывают?
Очевидно, когда я подумала, что у «урук-хая» между ушей, должно быть, был хоть какой-то мозг, или любой другой… орган, исполняющий обязанности оного, то я ошиблась. У «гоблина -2.0» между ушами, судя по всему, не было ровным счётом ничего, кроме ушной серы.
Лезвие косы красиво, но с отвратительным звуком впечаталось в лезвие секиры, после чего я успела и подумать о том, что скрип ножа по тарелке, на самом деле, далеко не такой уж и противный и отвратительный звук, как нам обычно кажется, — и проклясть свой острый волчий слух.
После такого эпичного удара должно было произойти что-то героическое, эпичное, достойное… Но вместо этого лезвие «девичьей красы» отчего-то закрутилось поросячьим хвостиком, — а лезвие двуручника «урук-хая усовершенствованного» покрылось зазубринами и местами согнулось в трубочку, как тонкий металлический лист. И нас обоих щедро осыпало опилками и стружкой.
Легко и изящно переступив ногами и успев порадоваться тому, что хотя бы до сих пор не задними лапами, я упёрлась ногой в бронированную грудь орка-главаря, рывком освободив то, что осталось от моего грозного оружие в борьбе с сорняками, и тем же самым движением отправив орка в снег.
На «усовершенствованном», но до жути далёком от совершенства, — скорее уж, просто жутком — лице орка отобразилась работа мысли. Причём эта мысль была простой и формулировалась примерно так: » А не удрать ли нам отсюда и поскорее?»
Словно почувствовав, что вожак колеблется, а противник мало того, что уже порвал шаблон, так ещё и, похоже, в скором времени порвёт и их самих, разбойнички вспомнили про благороднейшую из всех пиратских традиций, а именно — бегство.
Правда, один из них, то ли попутав берега, то ли забыв, в какую сторону бежать, бросился по привычке мне за спину, в результате чего с размаху получил «поросячьм хвостиком» по тому самому месту, по которому он, судя по всему, никогда не получал в детстве. Вышло и правда неожиданно.
В похмельных и нестройных строях противника началась паника, которая перекидывалась, как верховой лесной пожар.
— Мы разгромлены! — закричал кто-то — Отступаем! Победа за тобой, я сдаюсь!
В этот момент я просмотрела, куда именно девался главарь, лишившийся своего, возможно, любимого двуручника. Но, как я поняла, тот факт, что его секира пришла за пару ударов по ней в полную негодность, произвела на него… удручающее впечатление.
Так-то оно, скорее всего, для кого-то и было вполне обыденным делом… Но разбойное братство с такими людьми раньше не встречалось. Так-то были и герои древности, которые могли даже держать двуручник одной рукой и неплохо при этом отоваривать им врага… Но бандиты, судя по всему, книжек не читали. Да и вообще, ничего не читали, разве что состав на бутылке медовухи.
И надо же было, чтобы именно я, Амалия-Мария, стала первой, кто наглядно показал им, что на любую силу всегда найдётся и другая сила, более сильная — а также более дурная. Кажется, они сейчас расходятся, — или, если можно так сказать, решили почтить нас своим отсутствием.
Шок от неожиданности — не думаю, чтобы там шок был ещё и болевым, учитывая, что они всё-таки улепётывают сами, а не кто-то уносит их с поля недобоя — вот, наверное, что испытывали горе-разбойнички, которые решили прийти в заброшенный дом, чтобы сотворить там в безопасности какое-то чёрное дело.
Какое именно — не знаю, и, если честно, даже не хочу знать. Потому что, кто же мог ожидать от бледной девицы в лёгком наряде тот факт, что она пошла выгуливать своего волка, — а встретилась с ними?
Я, кажется, успела только моргнуть. Причём только один раз. Как перестановка на поле боя резко изменилась и стало понятно, что больше битвы не будет: потому что драться было не с кем. Главарь всё понял, — отползя на то расстояние, которое он сам счёл безопасным, он встал, повернулся на пятках и бросился бежать, так быстро, что его не могли догнать даже его «подопечные».
Остальная кодла, путаясь в собственных ногах, порванной броне и друг в друге, мчалась следом. Потому, что главарь бежит быстрее, а значит, надо было следовать за главарём. Не здесь же, в моей компании, оставаться!
— Шор, Дибелла, Акатош! — слышались из-за деревьев разрозненные выкрики — Кто же знал, что оно вона как! Поэтому и дом заброшенный, потому что там эта, бледная, с косой, обитает… Это — Смерть! Смерть с косой!
Сделав пару шагов в сторону улепетнувших суеверных бандитов, я погрозила им тем, что осталось от косы, потом увидела, во что превратился достойный сельскохозяйственный инвентарь, плюнула и пошла придумывать, куда бы мне его теперь девать. Потому что мусорок, как я уже убедилась, в Скайрме нет. И, вполне возможно, вообще никогда не было.
Убегая, разбойнички побросали какое-то своё снаряжение, к которому мне было бы противно прикасаться даже для того, чтобы просто бросить его в костёр, а также какой-то подозрительного вида мешок.
При ближайшем рассмотрении оказалось, что там было какое-то то ли оборудование, то ли снаряжение, больше всего напоминающее попытку сковать и склепать что-то по книжке с картинками, при условии, что знание кузнечного дела было не на нуле, а на отрицательной отметке. Подобного рода хлам у нас в России обычно хранится на балконе, в ожидании волшебных времён, когда весь этот мусор для чего-то понадобится.
«Да уж. — подумала я, решая, в какой сарай теперь отнести весь этот хлам — Похоже, это всё собирали ну просто очень очумелые ручки. Какая к этим ручкам прилагалась голова — оставалось только догадываться.»
Фарвил проснулся до рассвета, когда в доме было ещё темно. Не горели даже лучины, которые на ночь ставили в металлическую кружку, наполненную на донышке водой, — а значит, все должны были спать.
Протирая глаза, эльф сел на постели, осматриваясь в темноте. Постепенно он начал рассматривать в окружающем его полумраке очертания мебели и окружающих предметов; тихо, стараясь не шуметь, он встал, про себя отметив, как босые ноги обожгло холодом, — за ночь камин прогорел, а от двери нещадно дуло.
Обувшись и поправляя на себе ночную рубаху, он тихо, стараясь не шуметь, отправился в комнату Марии.
Какая странная ночь! И почему-то ему казалось, что что-то происходило, что он каким-то образом проспал, не заметил, хотя должен был бы об этом знать. И вроде бы были какие-то отрывочные воспоминания, но вместе они не складывались никак. Но что это было и во что оно должно было сложиться? К сожалению, у Фарвила не было ни малейших идей.
И у Марии тоже не спросишь. Сейчас бы просто подойти к её двери, бесшумно открыть, чтобы зайти внутрь и увидеть, как она спит. Как тихо вздымается её грудь от дыхания, как молочно белеет кожа в глубоком вырезе ночной рубашки… Нет, а вот об этом лучше не думать.
Главное, — просто знать, что она здесь, и что ничего не случилось. Азура, какая странная ночь! И почему-то Фарвилу показалось, что он проснулся от очень громкого шума…
«Я не буду её будить, — убеждал сам себя эльф, — я просто хочу убедиться, что она никуда не ушла и что у неё всё хорошо.»
И что они по-прежнему вместе и в безопасности. К сожалению, их разделяла толстая бревенчатая стена, широкая и прочная, а так хотелось, чтобы они был хоть чуть-чуть, но поближе друг к другу!
Когда эльф подошёл к двери, то увидел, что она была даже не приоткрыта, а просто открыта, почти что настежь. Была видна вся комната, — туалетный столик, на котором лежали какие-то вещи и бумаги, на котором короной покоился маленький венок из завявших веток, на стуле лежала тёплая домашняя верхняя одежда, а постель Марии была разобранной — и пустой. Самой Марии нигде не было видно.
— Мария? — шепотом позвал Фарвил, надеясь, что она никуда не ушла и что она где-то здесь, в доме, просто куда-то отлучилась, и вернётся с минуты на минуту — Ты здесь?
Тишина. Никакого ответа.
Посекундно оглядываясь и чувствуя себя каким-то преступником, эльф на цыпочках прокрался в комнату, осторожно, будто боясь обжечься, прикоснулся к подушке, на которой спала Мария, и почувствав её запах, — манящий, приятный, родной и тёплый.
Но сама постель была холодной. Значит, Мария куда-то ушла, причём давно. И выходило, что она ушла даже без верхней одежды. Как это могло быть?
Неожиданно на пороге появилась какая-то тень, но это была не Мария. Тень была была почти чёрной и в характерной чёрной мантии.
— Тихо! — прошептал некромант — Я уже давно понял, что она ушла. Я тоже проснулся от шума. Мария проснулась ещё раньше, поняла, что снаружи что-то происходит, а потому вышла.
— А как же… — Фарвил так растерялся, что даже не сразу смог говорить — А как же я?
Карин покачал головой.
«Боги, какой же он ещё всё-таки ребёнок. Ну, если девчонке так нравится с ним няньчиться…»
— А как же тогда мы? — поправился Марен дрожащим шёпотом.
- А вот так, — ответил Карин, удивляясь и тому, что эта девчонка в нём нашла, а также её поистине аэдрическому терпению, — она ушла ради тебя, ради нас всех, чтобы разобраться с врагами по-тихому, а потом вернуться.
И, словно подтверждая слова некроманта и опровергая их одновременно, снаружи что-то глухо упало, раздался гул, словно от извержения далёкого вулкана, и какой-то скрежет. Послышалась брань, затем всё стихло.
Не помня себя от страха и перед этой глухой, но такой беспокойной ночью, и за Марию, и из-за всего происходящего, Фарвил бросился к входной двери, но некромант перехватил его.
— Тише! — прошептал он — Куда?! Ты умеешь сражаться? В смысле, ты можешь сражаться лучше, чем даэдра? И куда ты пойдёшь, — без оружия, без зелий, без брони, да ещё и полностью раздетым? Ты бы ещё голым вышел! Тоже мне, придумал.
Марен понял, что, несмотря ни на что, Карин был прав, и остановился, словно громом поражённый, глядя в пол. И от жестокой неприглядности этой открывшейся правды ему стало только ещё хуже.
— Но я ведь хотел защитить её… — прошептал он — А теперь я сижу здесь и ничего не могу сделать.
— Знаешь что? — неожиданно мягко спросил некромант — Она знает это. Она знает, что ты её ждёшь, и поэтому она обязательно вернётся. Вот только оторвёт пару-тройку голов, отмоется там, или ототрётся снегом, и вернётся. Прежде всего ради тебя.
Фарвил поднял голову и удивлённо посмотрел на Карина.
— А… А откуда ты знаешь? — спросил он, жарко краснея и стыдясь того, не может этого скрыть.
Некромант пожал плечами.
— Конечно, это не моё дело… — начал он, равнодушно пожимая плечами — Но я и так вижу, как вы заботитесь друг о друге, и как она на тебя смотрит. И то, что она сейчас вышла одна, чтобы никого не будить и не беспокоить, тоже о многом говорит. Кстати, если хочешь знать, дверь закрыта. Я уже проверял. Потому что мне показалось, что Марии может понадобиться помощь начинающего мага. А что? Я вообще-то ещё и целитель! — сказал он, предупреждая возможный неприятный вопрос — И электрическими заклинаниями владею.
Снаружи раздались дикие вопли, в которых не было ничего человеческого, звук, словно кто-то перекручивал и сминал металл, и всё снова затихло. Казалось, что у Карина и Фарвила, неподвижно стоявших в коридоре, от напряжения зазвенело в ушах.
Послышались тяжёлые шаги, — похоже, кто-то шёл к двери.
— Отойди-ка в сторону. — скомандовал Карин, активируя в обеих руках зловеще светящееся и потрескивающее электрическое заклинание — Быстро! Сейчас кто-то откроет дверь…
Тяжёлые шаги остановились, послышались какие-то тихие неразборчивые голоса, и кто-то начал возиться с замком на двери с той стороны.
— Сейчас посмотрим, кто откроет дверь, — прошептал Карин, принимая боевую стойку, — и посмотрим, что нам теперь делать…
Фарвил, бесцеремонно запихнутый в пустующую комнату Амалии, застыл на пороге, не в силах оторвать взгляд от того, что проиходило прямо перед ним. Он даже не мог закрыть глаза или моргнуть, и казалось, что память об этой ночи останется с ним даже в посмертии.
— А ведь твоя девчонка с тобой сегодня на ночь осталась… — хихикнул Карин, наверное, чтобы снять нервное напряжение — Она с тобой ночь провела, а ты ещё спрашиваешь, почему она ушла на ночной бой одна и как она к тебе относится!
Если раньше Марен забыл, как моргать, то теперь он забыл, как дышать.
Последние слова приятеля он услышал, — но вот понять уже не смог. Ночь?! Он — и Мария? Но как? Как же так-то, а?!
Снаружи замок медленно открылся, после чего глухо упал на промёрзшую землю. Медленно, скрипя и снова покосившись, дверь открылась…
