Железо и лед

«А? Хозяин? О, я не владею тобой. Я как пастух, а мои последователи — мои драгоценные, запутавшиеся овечки, которых я должен привести в рай и вечное счастье. Но ведь именно поэтому тебя связали, не так ли? Твои родители продали тебя этому человеку? Какой ужасный поступок с такой грустной тихой маленькой мышкой. Разве тебя не злит, что твои родители продали тебя как свинью или хромую корову?» Канао было все равно. Она написала кандзи чтобы показать, что у нее нет никаких чувств к действиям ее родителей. Ничего. «Хм. А разве ты не желаешь смерти своим родителям? Ты желала им этого, когда они тебя связывали?» Канао было все равно. Она снова указала на кандзи. Ее хозяин откинулся на руки, пристально изучая Канао. Они находились в комнате, полной черепов, их невидящие взгляды наблюдали за ними со стен. Ее хозяин отвел ее туда, как только закончил свое «Божественное слушание» как он называл это со смехом, и начал рассказывать ей о кэндзаши хранящихся в стенах. И о том, кому они принадлежали, и об их описаниях, происхождении и в некоторых случаях символике. Она рисовала на бумаге пытаясь раскрасить каждую булавку, которую он ей показывал. Ее хозяин любил много говорить и никогда не обращал внимания на ее молчание. Нет, не ее хозяин. Как же тогда ее называть? Он явно не хотел этого титула, но Канао не знала как о нем думать. Основатель? Это казалось неправильным. Отоусан? Она тут же отбросила эту нелепую идею. Но она написала его имя и соответствующий титул, как и в случае с Котохой, как сказала зеленоглазая женщина, ему похоже не нравилось когда его так называли. Или, по крайней мере не хотел, чтобы она это делала, поскольку язык его тела не выражал злости или раздражения. «Ну тебе не обязательно называть меня своим хозяином. Доума — это достаточно просто, верно?» Он потянулся, чтобы схватить ее лицо как он сделал это с Иноске. Его ногти слегка впились в ее кожу. «Вот так, маленькая мышка. Доу... Ма...», — он сжимал ее лицо в такт произнося растянутые слоги. Она уставилась на него, слегка прищурившись из-за впалых щек. «Ладно может и нет» — сказал он опуская руку. «Но просто называй меня так. Или в мыслях, раз уж ты любишь все время молчать. Что хорошо! Слишком много людей говорят глупости, когда им просто следует молчать». Канао кивнула. Да, она поняла. Он не хотел, чтобы она называла его своим хозяином, и ему нравилось что она не была глупой. Дума протянул руку и взял гребень рядом с черепом в горшке. Затем он усадил ее перед собой вытащив ее булавку-лотос, чтобы ее волосы упали на спину. Он провел своими когтистыми руками по темным прядям в течение нескольких мгновений, прежде чем начать расчесывать ее волосы нефритовым гребнем длинными, повторяющимися движениями. «Но хорошо, что ты такая умная для своего возраста. Я тоже был таким. Такой глупый. Мне тоже было все равно на моих родителей, даже на те глупости которые они творили. Никаких сильных чувств, из-за которых так много людей плачут и злятся. Кажется таким изнурительным и бесполезным». Канао замерла найдя ритмичное поглаживание волос успокаивающим. Ее взгляд был устремлен на сложную вазу перед ней, с черепом уставившимся на нее пустыми черными глазницами. «Мои собственные родители были жалкими. Не только потому что верили, что их ребенок может слышать голоса богов и прочую чушь, но они были такими слабыми. Мой отец был развратным дураком, который развлекался с женщинами-культистами» — Дума сделал паузу, гребень на мгновение остановился прежде чем начать снова. «Что э-э означало, что он обращался с ними как со своими женами, хотя он уже был женат. Моя мать узнала и в ярости зарезала его, а затем выпила яд. Я нашлел ее корчащейся на полу умирающей, пока труп моего отца истекал кровью по всему полу. Кровь была даже на стенах и потолке, она так дико его колола. Они были такими беспричинно эмоциональными и глупыми. Я был всего на несколько лет старше тебя, когда увидел эту сцену, услышав все эти крики и вопли. Меня больше раздражало то, что она не открыла окно, тогда кровь ужасно пахла». Канао внимательно слушала. Ей было интересно, что ее хозяин... что Доума пережил такие вещи, когда был в ее возрасте. Она вспомнила, как женщины говорили ей, что Доума был старше ста лет, так что у него должно быть очень хорошая память. Она не могла вспомнить некоторые вещи в своей старой деревне, хотя предполагала, что там было то же самое. Побои, голод, боль, кровотечение, ноющие боли. Ей нравилось вспоминать Культ Вечного рая, как Доума расчесывала ей волосы и как ей давали суп. И как у него были ужасные родители. На Канао родители кричали достаточно часто и она всегда думала, что проблема в ней. Но ее хозяин был хорошим, и у него были родители, которые делали такие вещи. Может быть таковы были родители? Она не была уверена, так как Котоха казалась ласковой к Иноске. Женщина никогда не кричала на ребенка, даже несмотря на то как он извивался. Она не была уверена. Но ей нравились Доума, Котоха и Иноске. И похоже она ему нравилась, и он не хотел есть Котоху. Она не была уверена насчет Иноске но Доума, похоже, находил его забавным если судить по его поведению во время праздника урожая луны. Хорошо, тогда, может быть Котоха и Иноске могли бы остаться с Канао. Как предложила Котоха сказав, что она может быть старшей сестрой Иноске. У нее были и другие младшие братья и сестры, но ее не волновала эта лачуга и ее родные родители. Ей гораздо больше понравился Культ Вечного рая, и она не хотела уходить. «Кровь теперь пахнет для меня гораздо лучше» — сказала Доума, закручивая волосы в косой хвост. «Полагаю ты не можешь этого по-настоящему оценить. Хотя ты и не выглядела слишком обеспокоенной, когда я съела того мужчину у тебя на глазах, но тебя похоже почти ничего не беспокоит, не так ли, маленькая мышка?» Лотосовая шпилька была задвинута обратно в ее волосы, бледный кварц слегка мерцал. Затем он протянул руку, чтобы положить нефритовый гребень обратно рядом с горшком, прежде чем поднять Канао, уложив ее на сгиб своей руки когда он встал на ноги. "Ладно, пора есть! По крайней мере, для тебя я вчера уже съел довольно большую порцию" - он улыбнулся ей обнажив зубы. "Может я еще раз перекушу сегодня вечером, посмотрим как пойдет" Канао положила голову на свою мас- на грудь Доумы, когда он нес ее через храм к кухне. Пока ее несли она поняла, что у него действительно есть сердцебиение просто оно было таким медленным, что она не замечала его раньше. Казалось его сердце билось не больше семи раз в минуту, медленно и тяжело у ее уха. Может быть, это потому, что он был лунным духом, решила Канао. Кухни в Культе Вечного рая всегда были заняты, когда они приходили. Там было множество людей, которые готовили, жарили, пекли, нарезали и готовили еду. Все они останавливались чтобы поприветствовать Доуму, когда он входил. Как и Котоха они называли его Доума-сама или Основатель. Однако Канао знала, что он хотел, чтобы она называла его Доума без остального и она была рада этому. Например, как он показал ей комнату с черепами, как он сказал, что она особенная и не похожа на других увидев кандзи в его глазах и его длинные острые зубы. Йоко тоже была там, знакомое лицо среди моря незнакомцев, работающих, чтобы накормить людей. Она была вооружена набором сковородок, но охотно подошла когда Доума поманил ее, все еще держа Канао на руках. «Доума-сама, я так рада вас видеть! А Канао-тян, как ты сегодня?» Канао уставилась на нее на мгновение пока Доума слегка не пожал плечами, и она поняла, что он хочет, чтобы она ответила. Поэтому через мгновение она кивнула. Женщина улыбнулась ей: «Ну, я рада, что Основатель заботится о тебе. Вы так хорошо с ней обращаетесь, Доума-сама». «Канао — воспитанный ребенок. Она очень умная и уже довольно основательно пишет и читает». «Учитывая, что вы лично ее обучаете, я могу себе это представить!» Двое продолжали праздно болтать а Канао с интересом наблюдала за кухней вокруг себя. Она знала что по всему культу было разбросано несколько кухонь, но та, что находилась в храме, была самой большой. Было так много еды, часть из которых была частично приготовлена, а другая ждала на многочисленных столах и скамьях. Было интересно наблюдать за тем, как готовится еда, Канао просто думала, что либо ее кладут в огонь, либо едят сырой, когда дело касается еды. Но все было гораздо сложнее, чем она думала. На кухне также было много интересных запахов. Канао не была уверена, какой из них ей нравится больше. «Мисаки-тян ушла на рисовые поля. Честно говоря, она всегда на это жалуется. Я думаю ей просто нравится петь козам, так как Каэдэ-сан всегда ругает ее когда она делает это в поле. Говорит, что она отвлекает других рабочих, так как она, э-э, немного глуховата». «Ну таланты должны быть в чем-то другом. А где же Котоха?» Йоко поморщилась: «Прошу прощения, Котоха-тян в последнее время немного... рассеянна, не знаю почему. Уверена, через несколько дней с ней все будет в порядке. Думаю, она переживает какие-то вещи, о которых предпочла бы не вспоминать». «А, она опять все передумала? Ну, она всегда может обратиться ко мне за разъяснениями, если ей это нужно. Я всегда рад помочь любому из своих последователей». «Я напомню ей об этом, когда увижу ее. Итак, вам что-нибудь нужно Доума-сама, или вы просто пришли в гости?» «Я думаю, нужно немного еды для маленькой Канао. Теперь ей пора начать есть больше твёрдой пищи». «Конечно, дайте мне просто что-нибудь для нее придумать». Тарелка с которой вернулась Йоко, была маленькой и была уставлена ​​маленькими кусочками яйца и небольшой гроздью дайкона с палочками для еды. «Хочешь умаки?» — спросила ее Йоко. «Это угорь, завернутый в рулет из яичного омлета. Он довольно пушистый и сочный, так что не должен расстроить твой желудок. И угорь очень полезен для тебя! Их выловили из реки только сегодня утром, поэтому они особенно свежие». Канао внимательно осмотрела тарелку, отметив ярко-желтый цвет омлета. Когда Йоко осторожно разрезала его на маленькие кусочки размером с укус, она увидела внутри темно-серую плоть угря. «Ну, если ты голодена, угощайся», — сказал Доума, и его голос отдался эхом в ее груди и дошел до черепа Канао. Она протянула руку и взяла ближайший кусок, он был мокрым и теплым на ощупь, как губка из горячей ванны. Она осторожно съела его, ощущая мягкость омлета и жевательность угря. Вкус был хорош. Канао собиралась потянуться за добавкой, когда поняла что Йоко и Доума смотрят на нее, и моргнула. Она что-то сделала не так? Йоко определенно выглядела неуютно, как и женщины, когда она впервые отказалась есть много дней назад. Затем Дума рассмеялся и потянулся, чтобы взять палочки для еды с тарелки, и сказал: «О глупый я, ты ешь только бульон и супы, не так ли? И ты пила это прямо из миски. Конечно, ты не знаеш как пользоваться палочками для еды. Вот, дай мне...» В итоге она съела всю тарелку умаки, которую ей накормил Доума. Закончив, он показал ей, как держать палочки для еды, расположил пальцы и дал попробовать на дайконе. Она уронила большую часть, но Доума не обратил внимания на беспорядок. К тому времени, как она закончила есть, Йоко также закончила готовить другие умаки, которые она разнесла другим членам общины, чтобы накормить голодных людей. Затем Доума пригласил женщину пройтись с ними по храму, на что она согласилась. Канао не возражала. Тем более, что Йоко много болтала и этот шум успокаивал, когда она шла рядом с Доумой. Ее голос был ярким и веселым когда они шли по внутренним садам лотосов. Канао держали у груди Доумы, попеременно слушая Йоко и глядя на сады. Йоко также разговаривала с Канао, задавая ей вопросы. Она быстро поняла, что поскольку Канао не на чем писать, ей нужно задавать вопросы, на которые можно ответить «да» или «нет», к чему молодая женщина с радостью приспособилась. Канао заметила, что Йоко была особенно довольна присутствием Доумы, ее лицо краснело, а голос становился особенно пронзительным когда Доума делал ей комплименты. Канао также познакомилась с сёги*, когда они остановились в одном из скрытых садов. Они начали обучать ее перед большой статуей Будды, фонтан был мягким фоновым шумом журчащей воды. Она с интересом наблюдала за этим, Доума и Йоко играли друг против друга объясняя правила Канао. Время от времени в сады заходил кто-то еще всегда почтительно приветствуя Доуму. Одним из них был мужчина, который кормил кои в пруду с лотосами под деревянными дорожками, Канао видела возбужденное скопление рыб, роящихся под водой. Другой была группа женщин, которые ухаживали за цветами лотоса, подрезая и подстригая растения. Канао заметила, что большинство членов Культа Вечного рая были женщинами. Затем Канао играла в сёги против Йоко. Она знала большинство символов на фигурах, но Йоко обязательно произносила кандзи вслух, когда двигала фигуру на доске. Доума наблюдал за игрой, подперев подбородок рукой и с обычной улыбкой. Было очень мирно, с шумом фонтана и мягким голосом Йоко, щелканьем фигурок сёги на доске, сладким запахом цветков лотоса. Канао проиграла матчи но, как сказала Йоко, ей нужно было ознакомиться с игрой. Всякий раз, когда она делала ошибку, Йоко мягко поправляла ее, а Канао старалась запомнить правила для каждой фигуры. Она также не сводила глаз с Йоко, понимая что может в какой-то степени предсказать, какие фигуры будет использовать Йоко, и уверена ли она в своей стратегии. Дума казалось заметил ее внимание к Йоко, его улыбка становилась шире, когда она начала приспосабливаться к игре Йоко, и даже предвосхищая некоторые из ее ходов, хотя она все еще не выигрывала. Но она начала затягивать игру, поскольку она медленно и неуклонно привыкала к ней по мере того как проходил день. «Ты такая умная Канао-тян!» — похвалила ее Йоко, сияя улыбкой на лице когда матчи стали длиннее. «Ты уже поняла правила сёги! Мне потребовалось некоторое время, но с тобой — всего один день! Ты такая умная маленькая девочка». «Конечно она такая». После этого комментария Дума похлопала ее по голове. «Я уверена что она в мгновение ока станет мастером сёги. Но, боже мой уже темнеет. Не могу поверить, что мы потратили целый день впустую...» «Я бы не сказал что зря», — сказал Доума. «В конце концов Канао и ты, похоже, весело проводили время». «О, да. Но я не хотела отнимать у вас так много времени...» «Чепуха. Провести время с такой очаровательной молодой леди никогда не будет пустой тратой времени». Йоко хихикнула, ее лицо густо покраснело когда она отвернулась. Ее руки дрожали, когда она начала убирать сёги, в то время как Доума просто продолжал смотреть на нее с слишком резкой улыбкой. Канао терпеливо ждала. Когда пришло время ужина, Доума пригласил Йоко. Женщина легко согласилась ещё больше покраснев и заламывая руки. Канао не была уверена в своем поведении думая, не заболевает ли она. Когда некоторые из ее братьев и сестер болелиих лица становились красными и потными, как у Йоко. На ужин было сукияки, горячее блюдо, наполненное свежим зеленым луком, тофу, грибами, лапшой и ломтиками говядины. На этот раз Канао попыталась есть палочками, Йоко сидела рядом с ней и мягко направляла ее, как в сёги. Канао пристально наблюдала за Йоко, за тем как она подбирала палочками ломтики говядины и пыталась подражать ей. Это было сложнее, чем она думала, ее пальцы были намного меньше, чем у Йоко. Ей также удалось съесть только половину своей маленькой миски, прежде чем ее желудок начал протестовать. Йоко съела остатки хотя и смущенно поглядывала на Доуму, который поощрял ее. У Канао была мисль, что Доума любил наблюдать за реакцией Йоко, поскольку он продолжал это делать. Она не понимала, почему Йоко так реагирует, поэтому просто занялась едой. Закончив, ее уложили в постель, а Йоко помогла ей переодеться прежде чем уложить ее в футон. Как всегда, ее заколка-лотос была оставлена ​​в стороне на расстоянии вытянутой руки. Йоко расчесала свои темные волосы, и ее руки были нежны, когда она подоткнула одеяло вокруг маленькой фигуры Канао, пообещав еще поиграть с ней в сеги. Когда Йоко вышла из комнаты, Канао могла видеть ее и силуэт Доумы через полупрозрачную дверь седзи. Их голоса были слишком тихими, чтобы Канао могла услышать, что они говорят, но она видела, как Доума потянулся, чтобы нежно погладить лицо Йоко, и высокий шум взволнованного смеха женщины. Еще несколько тихих разговоров. Затем, когда Доума протянул ей руку, она застенчиво сплела свои пальцы с его пальцами, и он увел ее. Канао глубже зарылась в одеяло, зарылась в мягкую ткань и закрыла глаза.

***

Той ночью Канао проснулась от далекого звука бегущих шагов. Она тут же села глядя в сторону экрана сёдзи. Шум становился все громче и громче, пока испуганная Котоха не распахнула дверь с резким стуком. Иноске был привязан к груди женщины, ребенок издавал смущенные звуки, размахивая руками. Котоха поспешно зашикала на него, зеленые глаза блестели от слез, когда она бросилась в комнату Канао. Сбитая с толку, Канао подчинилась призывам Котохи встать с кровати. Была еще ночь, Канао думала что еще слишком рано для уроков или завтрака. Но она позволила Котохе суетиться вокруг нее дергая ее за немаки*, пока она вытаскивала маленькую девочку из футона. «Прости, прости что врываюсь сюда, но нам нужно уходить» — сказала Котоха дыша короткими испуганными вздохами, когда ее ногти впились в руки Канао. Ее длинные темные волосы рассыпались по плечам, пот выступил на бледной коже лба. «Давай, давай, поднимайся». Канао схватила свою шпильку с ее обычного места у кровати. Она была прохладной в ее ладони, контрастируя с другой рукой, которая была крепко схвачена липкими, дергающимися пальцами Котохи. В своем узле Иноске хныкал, хватаясь своими маленькими ручками за зеленое кимоно Котохи. «Я продолжаю совершать ошибки», — сказала Котоха, таща Канао к двери, слезы катились по ее лицу, а ее красивые черты лица исказились. «Я такая глупая, я такая глупая и слепая. Я всегда попадаю в ужасные места с ужасными людьми. Он ел ее, о боже, он ел ее . Пошли, Канао. Нам нужно выбираться отсюда. Нам нужно выбираться отсюда сейчас же ». Канао была в замешательстве, когда Котоха наполовину вывела, наполовину протащила ее из комнаты по темному коридору. Она не понимала. Разве Котоха не знала, что Доума ест людей? Она думала что все знают, и они не против чтобы он их ел, потому что он давал им еду, купал и давал хорошие кровати. Она думала об этом, пока Котоха спешила по коридору, впиваясь ногтями в запястье Канао, пока всхлипы Иноске становились громче. Это был секрет? Доума действительно говорил что Канао особенная, что она могла видеть его глаза, зубы и когти. Может быть, он поделился с ней своим особым секретом, что он ест людей. Вот почему Котоха так боялась, что Доума съест ее? Она хотела заговорить, но было такое ощущение, будто на ее горле был заперт замок. Доума не причинит вреда Котохе, он сказал Канао что хочет оставить Котоху рядом с собой пока она не умрет от старости. Ей не нужно бояться, что он ее съест. Таким образом, Канао могла бы взять с собой и Котоху, и Иносукэ, поскольку теперь она была Хашибира. «Нам нужно выбраться из храма и спуститься с горы», — сказала Котоха, слезы капали с ее подбородка, пока она тащила Канао за собой, бросая испуганный взгляд через плечо. «Внизу у подножия горы есть деревня. Мы можем пойти туда и получить помощь, мы можем...» Если ее увезут в эту деревню, вернут ли ее родителям? Канао остановилась Доума приказал ей не убегать. Он сказал ей это в первую же ночь когда привел ее в Культ Вечного рая, после того как ее искупали и накормили. После того как он забрал ее из хижины, вымыл ее и дал ей мягкую постель, горячую еду и ванну. Она не хотела уходить. Доума не причинил ей вреда. Он не причинит вреда и Котохе. «Канао, пошли нам надо уходить! Он нас поймает!» Голос Котохи становился пронзительным от нарастающей истерики. В ее руке Иноске начал плакать. Она покачала головой, распущенные волосы закружились вокруг нее. Канао не хотела уходить. «Я знаю ты не понимаешь» — Котоха отчаянно дернула запястье Канао, ногти впивались в ее кожу, пока Иноске кричал, подпрыгивая по коридору, «Но если мы останемся здесь он убьет нас! Он не человек! Он ел Йоко! Он...» Канао села с грохотом, дернув Котоху вперед движением. Она покачала головой, умоляюще глядя на плачущее лицо Котохи. Котоха может остаться Доума не причинит ей вреда. Он сказал Канао это. Но он может, если она попытается убежать. То, что он ест людей было секретом. Если Котоха просто останется и послушает Доуму то она поймет, что он не хочет есть ее или Иноске, и они смогут остаться с Канао. Она дернула за руку, пытаясь утащить Котоху обратно в ее комнату. Они могли подождать там. Доума объяснит, чтобы Котоха поняла. Рыдания Иноске были громкими и пронзительными, Котоха попыталась поднять Канао, но потеряла равновесие из-за веса ребенка на руках. «Канао, пожалуйста, нам пора!» Она снова покачала головой, уставившись на Котоху и отдернув руку назад. Черты лица Котохи исказились в мучительной гримасе, когда она отпустила руку Канао и крепко сжала Иноске обеими руками в то время как слезы продолжали течь по ее лицу. "Мне жаль." А затем женщина ушла пробежав по коридору и исчезнув за углом. Ее шаги и плач Иноске постепенно стихли. Канао моргнула, глядя в темный коридор, прежде чем опустить взгляд на свои руки. На одной из них были небольшие красные линии, где ногти Котохи впились в ее кожу. Ее собственные ногти были маленькими, пальцы костлявыми, крепко держащими заколкк-лотос. Она не понимала почему Котоха просто ушла. Когда она подняла глаза, она заметила вспышку серебристо-золотых волос, выбегающих из-за угла, но Канао моргнула и ничего не было. Даже шум ветра казалось стих, как будто все затаило дыхание. После долгой минуты простого созерцания в пустоту Канао повернулась и бесшумными шагами вернулась в свою комнату. Руки у нее были маленькие, поэтому пришлось приложить некоторые усилия, чтобы закрыть дверь седзи. Она почти заклинила когда Котоха так сильно ее дернула, но после некоторое время ей удалось ее сдвинуть. Закрыв его, она пошла и разгладила одеяло-футон, которое было небрежно сдвинуто в сторону. Цветы и виноградные лозы, вышитые на богатой ткани, быстро восстановили свою форму, когда она потянула одеяло обратно на место. Закончив, Канао села на татами положив руки на колени и осторожно положив шпильку рядом с футоном. Снаружи она услышала как поднялся ветер, а затем послышался низкий скрип ветвей деревьев. Иногда раздавалось отдаленное уханье совы, но в остальном Культ Вечного рая был тихим. Затем она стала ждать. Как долго Канао не была уверена. У нее в комнате не было часов или хотя бы свечи, чтобы смотреть как она горит. Но она сделала это без жалоб, не сделав ни единого движения, чтобы заползти обратно в свой футон. Она почти нарушила прямой приказ Доумы, и даже если он теперь не был ее хозяином, она не хотела его расстраивать. Ей нравился Культ Вечного рая. В темноте статуя Будды в ее комнате была отлита в тяжелых клиньях черного и серого, но несмотря на поздний час, она все еще могла видеть детали, искусно вырезанные узоры и торжественные черты, руки лежащие на коленях в мантии. Цветы в вазах все еще благоухали, запах хорошо знакомый Канао. Канао все еще не понимала почему Котоха ушла. Она должна была что-то записать чтобы Котоха знала, что Доума не хочет ее есть. Например как он не ел Канао даже если иногда выглядел очень голодным. Однако она не могла произнести ни слова, когда ее тащили по коридору. Теперь Котоха будет в беде за то, что сбежала когда Доума сказал не убегать. Канао не знала, что комната с черепами была секретом, но теперь она знала и была рада что ничего не сказала. Но все равно Котоха хотела быть ее матерью. Ее пальцы сжали ткань на коленях пока она продолжала ждать. Она сидела там пока ее ноги не заболели, но она не двигалась. Даже когда она услышала тихое пение птиц за окном, а рассвет уже начал приближаться, она не двинулась с места. Затем она моргнула и силуэт Доумы внезапно оказался за пределами ее комнаты, видимый сквозь тонкую ткань двери. Нечеткий и темный, если не считать жуткого радужного свечения его глаз. Понаблюдав за ней мгновение за дверью, Доума открыл ее. Иноске был на руках у Доумы одеяло, в которое был завернут ребенок было в красных пятнах. Ребенок издавал тихие хрипы, глаза были опухшими и налитыми кровью, но казалось слишком изнуренным чтобы плакать. И когда Доума наклонилась, чтобы осторожно положить ребенка на руки Канао почувствовала насколько холодна его кожа, как будто он лежал на улице на ночном воздухе в течение некоторого времени. Канао взяла Иноске и уткнула лицом в изгиб своей шеи. Его нос был ледяным, а его маленькое тело дрожало напротив нее. Доума сел рядом с ней притянув ее к себе на колени одной рукой. Она перехватила Иноске, лицо ребенка все еще было мокрым от слез на ее коже. Когда она устроилась, она сильнее завернула одеяло Иносукэ в одеяло, пока Доума приглаживал ее волосы. Его ногти слегка царапали ее кожу головы а одна из лент его головного убора задела ее щеку. Она почувствовала запах крови в его дыхании и поняла, что Котоха была наказана за побег. Канао подумала о руках женщины вокруг нее, о нежных поцелуях на ее коже и предложениях стать матерью. Ее хватка вокруг Иноске крепче, ребенок так быстро засыпает рядом с ней. Его храп был икающим, напряженным. «Возможно Котоха была бы для тебя хорошей матерью» — внезапно сказал Доума с серьезным выражением лица, прежде чем он вздохнул взъерошив челку Канао, продолжая проводить рукой по ее волосам, — «Но я думаю мы никогда этого не узнаем, так как она мертва. Ну что ж, я знал что она глупая. Она была не умной, не такой как ты, маленькая мышка. Просто выкрикивала богохульство за богохульством, прежде чем убежать когда увидела как я ем Йоко. Она не поняла. Такая слабая, глупая девочка но она так старалась убежать». Его когти нежно касались ее кожи пробегая по ее волосам повторяющимися движениями. Когда когти проходили мимо ее лица, она могла видеть красные пятна вокруг ногтевого ложа. «Она собиралась сбросить маленького Иноске со скалы прежде чем я ее поймаю. Неужели она действительно думала, что бросок младенца в реку поможет? Как грустно, что собственная мать Иноске пыталась убить его в свои последние минуты» — разноцветные глаза Доумы наполнились слезами, которые переливались и капали с его подбородка. Одна капля упала на руку Канао которая поддерживала спину Иноске, она была холодной, как вода из глубокого колодца. Канао думала, что Котоха любит Иноске. Она пела ему свою песню обещания на мизинце и носила его с собой повсюду. Но потом она попыталась причинить ему боль. Она попыталась забрать его. И теперь она была мертва, а Иноске был холодным и дрожащим в объятиях Канао, пока Доума гладил ее по волосам. «Бедная Котоха, она была такой же глупой и эмоциональной, как и мои родители» — сказал Доума, прислонившись подбородком к виску Канао. «А теперь она мертва, и у Иноске никого нет. Как ужасно». Руки Канао слегка сжали одеяло Иноске, не обращая внимания на красные пятна. Дрожь Иноске начала утихать когда он согрелся рядом с ней, его прерывистое дыхание стало ровным. «Какой позор. Я не хотел ее есть но она не оставила мне выбора. Она была так безнадежна, что даже если бы я ее отпустил она бы просто умерла где-нибудь в канаве. Такая неудачница, был ли в ее жизни хоть один счастливый момент? Но теперь она больше никогда не будет страдать». Рука Канао нежно погладила волосы Иноске точно так же, как Доума погладил темные локоны самой Канао. Она подняла на него глаза, его подбородок уперся ей в висок. Он уже смотрел на нее, глаза блестели, а зубы были острыми. На его губах и острых кончиках клыков были красные пятна. Доума долго смотрел на нее, радужные глаза с мягким свечением и кандзи в полосках непрозрачного черного. Затем он улыбнулся достаточно широко, что сморщил уголок его глаз. Он слегка наклонил голову нежно поцеловав ее в висок, оставив после себя слабый багровый след. «Но разве не повезло что у Иноске теперь есть старшая сестра, которая о нем заботится? И такая умная». Канао уставилась на него прежде чем кивнула, крепко обняв Иноске и прижав к себе ребенка. Она защитит его. Теперь она будет его семьей.