Sigillum Interdicti

«Моя дорогая Кассандра, Прими привет из мира живых! Весьма удивительно, что у этого мира нашлось для меня местечко после столь долгого времени в заточении. Ах, эти семейные узы! Каким же теплом и радостью было наполнено моё сердце, когда Клаус решил в великодушном порыве освободить своего младшего брата после полувекового заточения. Истинно братская любовь, не так ли? Думаю, ты уже поняла, с каким энтузиазмом я встречаюсь с давно забытой свободой. Элайджа, в своей неизменной мудрости, сообщил мне, что ты уехала. Честно говоря, я бы удивился, если бы не знал своего старшего брата так хорошо. Он всегда знал, что лучше для других, даже если это лучшее включало вмешательство в их сознание. Забавная штука, правда? Возможно, это благословение — не помнить того, что потерял. Но кто же я такой, чтобы судить об этом? Ребекка, как всегда, развлекается. Её  роман с Марселем, конечно, ни для кого не секрет. Знаешь, я помню, как мы с тобой однажды наблюдали за ними, когда они ещё только начинали свой странные отношения. Ты тогда сказала, что это закончится катастрофой, и знаешь, возможно, ты была права. Вся семья обсуждает это с таким пылом, будто на кону честь всего нашего рода. Ирония в том, что о чести тут давно забыли.  А я?  Я здесь, пустой и не нужный никому. Конечно, мы все тут играем роли, как на сцене: кто-то — страстного любовника, кто-то — мудрого наставника, а кто-то — вечного изгнанника, вроде меня. Однако, признаюсь, мне иногда хочется спросить: что же это за пьеса такая, где никто не знает своего текста? Но хватит о грустном. Как там у тебя дела? Надеюсь, твои путешествия приносят больше радости, чем это разлагающееся семейство. Было бы неплохо услышать от тебя хоть одно слово, раз уж я разразился вторым письмом. Но не волнуйся, я не обижусь, если ты оставишь его без ответа — кто же я такой, чтобы требовать внимания? С наилучшими пожеланиями (и с крохотной надеждой на ответ), Твой Кол»

                             

Письмо Кола Майклсона

                 Кассандре Майклсон, 1903 год 

Северная Америка, 10 век Осень Стук сердца.  Именно то, что она услышала, застыв посреде лесной поляны, засеянной кустами черники. Этот чертов лес стал её убежищем после смерти и обращения, но теперь он превратился в тюрьму. Самая настоящая тюрьма разбившихся надежд, хотя она думала, что все надежды оставила еще вовремя своего последнего вздоха. Когда родной отец, превратившись в монстра, вцепился в тонкую шею, осушая вены. Когда перед этим он растерзал тело её матери. Когда она очнулась с ощущением огня под кожей и непреодолимым, яростным голодом.  Стук. Он становились громче, будто пытались пробраться в её разум, сломать все ментальные стены, отстраиваемые годами кропотливой работы. Этот чертов лес похоронил  последние счастливые мысли.  « Но этого следовало ожидать, разве не так, Кассандра? Ты знала с самого начала, что этим все и закончится, когда увидела первые, перепуганные до смерти, лица соседей, наскоро сделанные обереги од демонов под порогом дома, первые растерзание тела. Но ведь ты все равно защищала своих и убеждала себя, что это все проделки волков. Разве не так, Кассандра?» Возможно, если бы, будучи избитой, с  открытыми ранами она  не набросилась на отца с ножом, этого бы случилось. Возможно, если бы не проклятая кровь, она бы не разорвала в клочья тело первой красавицы поселения, капризной любимицы своих родителей, надменной девушки, от которой был без ума её дядя Кол. Может быть, ей бы не запомнился вкус горячей крови, льющейся из шеи. Не запомнилось бы ощущение абсолютной власти над людским существованием. Скорость, сила, острое зрение, вечная жизнь — всё это было бы недосягаемо, если бы в её жилах не текла кровь вампира. Но это уже не имело значения. Стук сердца, что она услышала, на этот раз принадлежал не человеку. Перед ней, настороженно прядая ушами, стоял олень — тонкий силуэт, озарённый бледным светом луны, словно выточенный из серебра. Большие, выразительные глаза животного метались по лесной чаще, улавливая мельчайшее движение. Он чуял её, чувствовал чуждую угрозу, но не мог понять, откуда она исходит. Кассандра задержала дыхание и скользнула на колени в мягкую траву. Каштановые волосы падали на лицо, скрывая налитые кровью глаза и темную сеточку под глазами за мрачной занавесью. Голод, жгучий, как пламя, толкал её вперёд, заставляя двигаться плавно, осторожно,  без малейшего колебания. Это был тот момент, в который она забывала о человечности, об этике, о том, кем был раньше. Кассандра — дочь, племянница, милая девочка, окружённая заботой семьи — всё это теперь казалось иллюзией, созданной для того, чтобы однажды разрушиться. Кто бы не всматривался в карие глаза, не чувствовал запах каштановых волос, не созерцал стан в зеленом сарафане старался узнать в ней человека. И может быть, к счастью для их жизней, среди мрака её сознания ещё теплилась крошечная искра: не монстр, не зверь, а нечто иное, отчаянно цепляющееся за ускользающую человечность. Поэтому, когда олень замер, подняв голову. Её тело напряглось, а затем, как пружина, она метнулась вперёд. Животное метнулось в сторону, но вампирша была быстрее. Рывком она обхватила его шею, чувствуя, как напряглись под её пальцами мышцы животного. Олень бился, хрипло и отчаянно мычал, старался вырваться, но хватка Кассандры была непреодолимой. Впервые за долгое время её переполняла сила, смешанная с внутренним отвращением. Она прижалась губами к мягкой коже на его шее, и в тот момент, когда её клыки пробили плоть, она зажмурилась. Кровь хлынула тёплым потоком, наполняя желудок, но в голове звучал лишь один вопрос: "Неужели я больше не смогу без этого жить?" Она отпустила его, заставляя себя остановиться раньше, чем животное потеряет всё. Олень рухнул на колени, но, вскочив, бросился прочь, спотыкаясь. Кассандра тяжело вздохнула, провела рукой по лицу, вытирая остатки крови с лица. Голод остался неизменным непреодолимым и все еще неутоленным.  Взгляд пал на густую лесную чащу, в которой только что исчезла её жертва, спасаясь от убийцы. Такого отчаяния и отвращения к себе, она ещё не чувствовала никогда как сейчас. Сколько еще она сможет держаться на одной только крови животных? Неделя, месяц, год? Как вообще можно вообразить эти сроки? Ведь голод, как хищная тень, всегда будет рядом, мучая разум, иссушая тело, шепча на ухо соблазнительные обещания: "Всего один человек... всего один глоток, и ты почувствуешь себя живой."  Она стиснула зубы, загоняя эти мысли глубже. Сделала шаг, чувствуя, как что-то горячее подступает к горлу. Её тело застыло, а потом резко скрутилось от боли. Желудок свело, и девушка, прижав руку ко рту, упала на колени. Волна тошноты поднялась стремительно, не оставляя времени для раздумий. Кассандра отвернулась в сторону и содрогнулась от рвотного спазма. Кровь, густая и тёмная, вырвалась наружу, смешавшись с горькой слюной. Она кашлянула, чувствуя, как горло жжёт, а желудок выворачивается, будто пытаясь изгнать то, что не должно быть внутри. Она провела ладонью по губам, но кровь продолжала течь, оставляя тёплые следы на пальцах. Тошнота не унималась, и она снова согнулась, не в силах подавить удушающие волны. Тело отвергало оленя, отказываясь принимать эту суррогатную пищу. В животе поселилась пустота, обжигающая и колючая, напоминая о том, что её истинная природа требует другого. Когда приступ наконец утих, Кассандра рухнула на спину, тяжело дыша. Волосы, липкие от пота, прилипли к вискам, а глаза застилала пелена. Вера в то, что звериная кровь сможет поддерживать в ней жизнь постепенно начала угасать, но всё же, она цеплялась за этот мизерный шанс. Ведь альтернатива была куда страшнее: стать тем, кого она ненавидела больше всего на свете. Из полуоткрытых век, взгляд устремился на безоблачное звездное небо. Такое бесконечное, манящее, недостижимое ни для одной бессмертной души. Ещё чуть чуть и вместо луни засияет солнце, которое  положит конец ее страданиям. Как и раньше, оно сначала коснется ее лица теплыми и ласковыми лучами, заставляя немного зажмуриться, но потом обжигающими и острыми языками воспламенит тело, после чего все закончиться. Все же, получается, что никто не может жить вечно.  Внезапный шорох раздался где-то в стороне, лёгкий, почти незаметный, но для её обострённого слуха он прозвучал как раскат грома. Слабость, мгновением ранее сковывавшая её тело, тут же уступила место напряжению. Она приподнялась на локтях, вслушиваясь, зная, что это не обычный зверь. Кол. Он появился из тени деревьев так, будто специально выжидал определенного момента чтобы явиться. Его движения были ленивыми и уверенными, словно он наслаждался своей ролью наблюдателя страданий своей племянницы. Свет луны отразился в его глазах — тёмных, блестящих и насмешливых. Он склонил голову на бок, изучая её неряшливый внешний вид, пустые безжизненные глаза, а главное — он наслаждался её отчаянием.  — Касси-Касс, неужели ты действительно думала, что сможешь выжить на этой жалкой жиже?— его голос прозвучал мелодично, почти мягко, словно он и правда переживал за то, что она не может переварить кровь животного. Кассандра подняла голову, медленно и с трудом. В её глазах не было ни капли раздражения, только холодная усталость и безразличие. Она вытерла запачканные кровью губы и, бросив на него тяжелый взгляд, прохрипела: — Ты прав дядя Кол, кровь твоей подружки была намного лучше. Жаль только, что она закончилась.  Кол надменно покачал головой. Шагнув ближе, он опустился на корточки рядом с ней, явно наслаждаясь её жалким видом. — Ты ещё ответишь за это, племянница, — он наклонился ближе к её уху, будто доверяя большой секрет, — будешь у меня страдать так, что ещё позавидуешь участи Аслог.  Аслог. Та, чьё имя для неё звучало как яд. У неё были длинные светлые волосы, такие густые и блестящие, что, казалось, солнце само ткало их золотые нити. Глаза — глубокого синего цвета, как летнее небо, всегда наполненные улыбкой. Но не только её красота сводила Кассандру с ума. Аслог была той, кого любили все. Её боготворили. Женщины смотрели на неё с уважением, мужчины — с обожанием. Она казалась идеальной, слишком идеальной, чтобы быть реальной. Для Кассандры, выросшей в мире, где каждый взгляд, каждая улыбка были тщательно взвешены, а каждая связь — пропитана ожиданиями, Аслог была словно свет, затмевающий её собственную тень. И пусть никто никогда не говорил это вслух, Кассандра всегда чувствовала сравнение. Она была темной, непокорной, неудобной — полной противоположностью этой девушки. Когда их взгляды встречались, Кассандра видела в глазах Аслог не презрение, а жалость. Её искренность была невыносимой. Эта жалость была хуже любой ненависти, потому что заставляла Кассандру чувствовать себя маленькой, слабой, недостойной. Это происходило лишь до рокового момента, когда сверхъестественная ярость прокатилась по её венам, заставляя кровь кипеть, Кассандра больше не видела в Аслог ни кротости, ни совершенства. Она видела лишь объект своей зависти, объект, который нужно уничтожить, чтобы наконец перестать чувствовать себя ничтожной. Она не собиралась убивать её. Нет, это было случайностью. Но оправдания не имели значения. Когда Кассандра поддалась звериному инстинкту, её пальцы сомкнулись на горле девушки. Аслог звала её, пыталась заговорить с ней своим мягким голосом, но слова исчезли, захлебнувшись в страхе. Когда жизнь покинула тело девушки, а её идеальное лицо утратило своё сияние, Майклсон ощутила не победу, а глубокую, болезненную пустоту. Она уничтожила то, что ненавидела больше всего, но и потеряла единственное, что связывало её с человеческой частью себя. Теперь, слыша имя Аслог из уст Кола, она чувствовала себя так, будто он извлек её худшие воспоминания, растянул их на солнце и заставил снова их пережить. — Она была слишком хороша для этого мира, — продолжал Кол, его голос сладким ядом проникал в её сознание. — А ты? Ты только доказала, насколько ты ничтожна. На мгновение его взгляд стал безумно спокойным, а потом Кол усмехнулся, забавляясь от того, как её лицо исказилось от недавних воспоминаний. Он любил подбрасывать искры в её и без того горящее сознание, наслаждаясь её реакцией. — Прекращай тут валяться и пойдем. Тебя уже все заискались, — его пальцы небрежно потянулись к прядке её спутанных волос, но она отпрянула, стиснув зубы. Кол лишь безразлично усмехнулся, откинув волосы с лица жестом, который говорил о его вечной уверенности в своём превосходстве. — Мама и для тебя сделала, — он резко бросил кольцо в её руки, и девушка едва успела поймать его. Кассандра посмотрела на украшение. Тонкий серебряный обод и глубокий, как ночное небо, лазурит.  Она сжала кольцо в ладони так сильно, что острые грани металла врезались в кожу. Если она примет его, если наденет, начнётся вечная, темная эпопея: цепь мрака, боли, кровопролития и ужаса.  Надеть кольцо — значит отказаться от иллюзий. Это означало снова чувствовать вены под кожей смертных, слышать их сердца и ломать их хрупкие тела. Стать убийцей не только Аслог, а настоящим орудием разрушения.  Голод вновь завибрировал внутри, неутолимый, мучительный, но обещающий удовлетворение, если она сделает правильный выбор. Выжить значило не просто продолжать существование, а окунуться в хаос, где кровь будет её проклятьем и её утешением.   Но если она не возьмёт его… На мгновение перед глазами вспыхнул образ матери, которая ласково протягивает ей руку. Она может выбрать боль, о которой так мечтала. Боль которая сотрёт всё: и память, и муки, и саму суть её природы. Не взять кольцо означало выбрать освобождение, которого она жаждала больше всего.  Смерть.   Сжимая кольцо в руках, Кассандра чувствовала, как внутри неё сталкиваются два мира. Один — хищный и неистовый, в котором она сгорела душой уже давно. Второй — тихий, мирный, где конец был окончательным, без шансов вернуться.   В конце концов, что хуже: сдаться вечности или прекратить её?   Её пальцы дрогнули, едва заметно разжались. Кольцо блеснуло, холодно переливаясь в её ладони. Она с трудом заставила себя поднять взгляд на Кола, который всё ещё ждал. Его губы растянулись в ленивой, самодовольной усмешке, но в его глазах горело что-то большее. Кол не торопил её. Ему не нужно было. Он знал, что ответ уже родился в её голове, ещё до того, как он бросил кольцо в её руки.  Она медленно подняла его, позволяя металлу коснуться пальца. Кольцо, словно впитав её нерешительность, легло на место так легко, будто принадлежало ей всегда.   В глубине её сущности что-то рванулось, как цепной зверь, которого слишком долго держали взаперти. Голод, болезненный и разрушительный, теперь пульсировал с новой силой.  Выжить.  Это означало превратиться в то, что она ненавидела. Но, несмотря на этот выбор, внутри она знала: настоящей жизни у неё больше никогда не будет.  Солнце, поднимаясь за горизонтом, поймало её на мгновение своими золотыми лучами. Но вместо уничтожающего жара она почувствовала лишь слабое тепло. Тень, в лице Кола, накрыла её снова.