Пылающие судьбы

Локи удивился тому, насколько легко оказалось размять за считанные секунды чью-то голову до состояния бесформенной субстанции, теперь пригодной не более чем стать питательным кормом для свиней. Ему даже не понадобилась магия, лишь немного сосредоточенности и грубой силы. И, возможно, чего-то внутреннего, низменного и свирепого, что помогло ему найти в себе эту скрытую силу. Это был… освежающий, бодрящий опыт. А поскольку Локи пренебрегал такой возможностью долгие века, то сам факт того, что он действительно способен не только задействовать свои кости и мышцы в подобной демонстрации, но и добиться успеха в конечном счёте, был подобен первой молитве смертного, ниспосланной новому богу, — воодушевляющим. Глотка Леди Сиф, наконец, навсегда заткнулась. Смотря на перебитую груду мяса под тряпками, что теперь едва ли напоминала ту доблестную воительницу, пришедшую на пир отметить славную победу над очередным врагом, Локи подумал, что хотел бы попробовать повторить этот трюк на ком-то ещё. Благо, его список возможных претендентов на роль каши был довольно длинным. Голова Локи на короткий миг закружилась от поля возможностей, что предстало перед ним, когда он, наконец, вспомнил где находится. Целый Зал гостей и воинов, замерших при виде жестокой сцены, как казалось Локи, выл от нетерпения встретить похожую участь. Его язык прошёлся по липким ладоням, направляя несколько пальцев в рот. Жидкость была горько-кислой на вкус, почти под стать своей хозяйке. Он усмехнулся, чувствуя странный прилив удовольствия и вожделения, прежде чем отреагировать на выпад первого смельчака. Точным движением Локи переломил тому шею, быстро переключившись на его соседа, а затем на пару воружённых эйнхериев, подоспевших с общего коридора. Он знал, что это было только начало, но всё равно почувствовал некоторое разочарование от того, что не успевал насладиться моментом, не успевал распознать каждого человека, которого он равнял с полом. Будь то уважаемый лорд, решивший погеройствовать, или же закалённый в сражениях воин, привычно обнаживший меч при виде опасности, — для Локи всё сливалось в череду коротких схваток. Одно перекошенное лицо сменялось другим, и, хотя Локи хотел бы проследить за угасанием каждой жизни в глазах разъярённых асов, ему попросту не хватало времени. Даже малейшая заминка могла всё испортить, поэтому он не смел останавливаться. Его раж только усиливался. В какой-то момент мимо его головы пронеслась оглушающая вспышка света. Он не сразу узнал в ней очертания молота, но машинально пригнулся, пропуская орудие на обратном пути. Дождавшись возвращения слуха, Локи повернулся к обладателю дорогой побрякушки. Тор вышел вперёд, разгневанный и, как можно было видеть, шокированный произошедшим. Если бы он подозревал нечто подобное хоть в малейшей степени, то вряд ли бы стоял в стороне с открытым ртом, пока йотунский заложник беспощадно давил самую отважную половину присутствующих в Зале. Возможно, это был первый раз, когда кто-то по-настоящему застал Тора врасплох. Локи был собой доволен. Голубые глаза с неверием и печалью метнулись к изломанному телу Сиф, задержавшись там на несколько тяжёлых секунд, прежде чем заискриться от взволнованной силы. — Ты ответишь за это, ублюдок, — прорычал сын Одина, сжимая рукоять Мьёльнира и подавая сигнал Троице Воинов. Подхалимы громовержца приготовились и встали полукругом перед Локи, превращаясь в живые щиты для оставшейся половины гостей пира. Локи это позабавило. Такое предсказуемое проявление слепой преданности. Такая жалкая попытка выставить себя героями. Как бы давно и как бы страстно Локи не хотел сразить их на арене, превзойдя каждого в их собственном домене владения оружия, сейчас это воспринималось сродни детской прихоти. Отчасти наивной, отчасти ненужной. Это было бы пустой тратой времени и сил, показушничеством, которое всё равно никогда бы не даровало ему ни уважения, ни признания тех, кто увидел бы его победу воочию. Нет. Больше незачем было доказывать физическое превосходство. К тому же Троица Воинов уже наскучила ему в тот момент, когда Локи подумал об этом. — Не в этот раз, — промурлыкал он. Комок зелёной энергии закружился вокруг его предплечья, плавно перетекая к ладони, а затем — к кончикам пальцев, бесследно исчезая спустя несколько мгновений, но оставляя после себя приятный холодок на воспалённой коже, который, словно броня, неспешно обволок всё тело. Его магия вновь пробудилась, лаская каждую клетку и каждый нерв. Локи было достаточно и одного дня, чтобы соскучиться по этому ощущению. По прошествии месяцев стороннего подавления его сейдр, сгущенный и встревоженный от простоя, нетерпеливо стонал в предвкушении полноценной разрядки. А Локи вместе с ним. Локи согнул руку в локте, по-прежнему улыбаясь, и, как только воины подались вперёд, готовые попытать свою удачу, он щёлкнул пальцами. Раздался хлопок, столь громкий и внезапный, что толпа дёрнулась от непрошенного испуга. Первый ряд ахнул, обнаруживая на своих одеждах красные пятна и мягкие розоватые кусочки, а затем отпрянул назад, когда под ногами начала скапливаться тёмная вязкая жидкость, а три тела грузно повалились на пол, со звоном роняя свои орудия. У всех троих отсутствовали головы. Тор, не моргая, стёр со щеки брызги крови. Он не отважился посмотреть на павших собратьев, сохраняя ровную стойку, но его широко распахнутые глаза превращали громовержца в открытую книгу для Локи. Тот рассмеялся, ибо нужно было быть только упрямым дураком, чтобы не прочитать в них чистый страх. — О, а это забавно. Оказывается, в черепушках твоей Троицы Идиотов всё-таки что-то да было! — пролаял Локи. — Как думаешь, содержимое твоей превосходит их? Тор промолчал, скрипя зубами, и закономерно метнул Мьёльнир в сторону угрозы. Трикстер не ожидал ничего другого — он знал Тора почти тысячу лет, и все его повадки были столь же очевидны и неизменны, как таяние снега по весне. Взмахом руки Локи отправил молот в карманное измерение, удерживая его там, пока до Тора не дошло осознание потери власти над моментом. — Монстр, — шепнули губы Тора. Локи снисходительно склонил голову набок. — Я учился у лучших. Пространство рядом с Тором разверзлось подобно плохому шву, и оттуда вылетела вспышка. Лицо громовержца перестало существовать, а Мьёльнир глухо врезался в стену, прежде чем бессильно рухнуть вниз, подражая своему владельцу. К удивлению Локи, внутри себя он не обнаружил особого ликования. Тор был мёртв, и это было немалым достижением, но наследный принц всегда был не более чем высокомерной позолоченной пешкой с колотушкой в партии куда более продвинутого и могучего игрока. Локи мечтал об этом моменте с того дня, как попал в Асгард, и всё, о чём он мог подумать сейчас, тыча носком сапога безжизненный кусок мяса, — это то, что смерть Тора не исправит ничего из того, что случилось в прошлом. Его смерть не вернёт Локи украденное детство, не исцелит выжженную землю Йотунхейма, не оживит ни одного пострадавшего от Мьёльнира гиганта. И она точно не устранит безумие, проросшее в самом Локи за годы жизни в Асгарде и осевшее так глубоко, что стало частью его личности. Тор мёртв, и всё, что остаётся делать, — это двигаться дальше по шахматному полю. Тем не менее, устранение наследной пешки было необходимым шагом для продвижения дальше. Сам воздух, казалось, стал легче и свежее от того, что поле освободилось от влияния громовержца, и, сделав глубокий вдох, Локи наконец мог почувствовать, как тугая петля вокруг его шеи начала ослабевать. Больше ни одна молния не коснётся его плоти, ни одна судорога не заставит его согнуться пополам в муках, ни один грубый кулак не оставит свой отпечаток на его теле. Локи больше этого не допустит. И, конечно, на своём пути он встретит яростное сопротивление: каждый ас будет бросаться ему навстречу, желая отомстить за убитого принца. За сломанный символ их великого будущего. Локи мог только пожалеть таких глупцов. В конце концов, культура Асгарда, сформированная родом Одина, сделала их такими же заложниками традиций, как когда-то и Локи. Он выдохнул. Он доведёт дело до конца. Локи с отвращением осмотрел оставшихся людей — овцы, потерявшие своего пастуха, и, тем не менее, всё ещё наивно полагавшие, что их клинков будет достаточно, чтобы отбиться от волка. Локи быстро убедил их в обратном. Его руки без труда разламывали заточенные мечи воинов, раздирали самих воинов как свежевыпеченный хлеб, прорывались сквозь ряды и тяжёлые двери, отыскивая новых жертв до тех пор, пока весь Великий Пиршественный Зал не провонял потом, кровью и испражнениями бездыханных тел, а кухня и ближайшие помещения прислуг не затихли, лишённые работников. Против него вышли ярлы, вышли эйнхерии, вышла целая армия, несомненно получившая жуткую весть от Хеймдалля и строгий приказ от Всеотца. И хотя когда-то Локи съёживался при виде даже единого солдата, мучимый воспоминаниями о войне, он с упоением отметил, что больше не боялся. Металл их сияющих доспехов мялся и ломался так же просто, как мясо и кости, посмертно приравнивая лучших воинов Вечного Царства к простым жителям и слугам. Локи неспешно ступал ко дворцу, грациозно обходя трупы, пока алая кровь асов лилась широкой рекой по пустеющим улицам Асгарда, затмевая собой золото и зелень и наполняя воздух стойким запахом железа, что сладко заполнял ноздри. Локи был ею пропитан с ног до головы, и тепло жидкости, ещё оставшееся после выхода из тел его жертв, ласкало кожу, словно шёлковая ткань. Это было единственное тепло, которое ему поистине нравилось. Хотя, несколько подустав от однообразных схваток, Локи прибег к магии. Было куда эффективнее и быстрее избавляться от любых помех, возникающих на пути, щелчками пальцев. Поднимаясь по золотым ступеням к Тронному Залу, Локи не сумел удержаться от короткой остановки, что погрузила его в древний эпизод пережитого кошмара. Тогда, едва начав терять молочные зубы, он ступил на них как военный узник. Закованный в цепи, слишком тяжёлые и слишком массивные для худого тельца ребёнка; измазанный всевозможными нечистотами жестокой войны и ослабевший после нескольких недель бегства от солдат Всеотца по морозным пустошам настолько, что едва мог чувствовать твёрдую землю под собой. Локи мог поклясться, что его спина до сих пор помнит жалящие прикосновения копий стражников, что сопровождали его в тот день. Сейчас же он переставлял ноги ровно и беспрепятственно, влача за собой не звенящие цепи, а легендарный меч, поднятый с обмякшей сторожевой собаки Асгарда, что когда-то и выследила спасающегося в буране принца йотунов. Его босые ступни оставляли позади одинокие багровые следы, но это были следы человека, что уже почти был на свободе. С каждой ступенью, которую Локи преодолевал, его уверенность в себе возрастала. И вот он предстал пред Всеотцом. Пред тираном, который мучил Йотунхейм и его народ веками, помыкая благополучием Локи, что было неведомо даже королевскому заложнику. Пред убийцей и вором, вырастившим таких же гордых извергов, что сеяли смерть и страх по Девяти Мирам от его имени и для него. Пред королём, чьи верные подданные — или их частички — ныне скучились в кровавые горы, преобразовывающие пылающий ландшафт столицы. Так Один Борсон и встретился с последствиями своих аппетитов. Как старая властолюбивая чума всего Иггдрасиля, внезапно обнаружившая, что поглотила и извратила каждый кусочек доступной материи, начав разъедать саму себя. И Локи был тем огнём, что выжжет заразу с Мирового Древа. Он потянулся за пояс, чтобы достать свой собственный трофей, который, как ему думалось, был показательнее того, что притащил на пир наследный принц ранее этим днём. Свёрток из красного плаща с хлюпающим звуком приземлился вблизи Всеотца, раскрываясь подобно цветку, сердцевиной которого стала половина черепа его сына, на которой ещё держалась кожа с белокурыми волосами. А рядом — рукоять знаменитого молота с осколками драгоценного металла. Если Один и опешил от вида осквернённых останков его наследника, то тщательно пытался это скрыть за маской стоического правителя. Однако Локи было трудно обмануть: от него не утаилось учащённое сердцебиение во вздымающейся груди старого Бога, сжавшийся от горя кулак на Гунгнире, и то, как единственный серый глаз Всеотца, направленный на сорвавшегося с цепи заложника, стал водянистым. Да, торжественно подумал Локи, пришло время Всеотцу почувствовать на себе, каково это, когда у тебя отнимают всё. Безжалостно, расчётливо и стремительно. Он слегка склонил голову и широко улыбнулся, словно хищник, догнавший свою добычу, обнажая два ряда зубов. Длинные сальные волосы, пропитанные кровью и грязью, тяжело спали на его костлявые плечи, прикрытые разодранной туникой, что придавало ему совершенно безумный, отрешённый от жизни вид. — Кажется, кукловод лишился всех своих дорогих кукол, — поддел Локи, скрипя концом меча по полу, как вилкой по тарелке с пресной едой. Один выдохнул, но не смог сбросить с себя и капли напряжения. — Не думай, что твоё буйство подарит тебе покой в обретённой свободе. — Я на это и не надеюсь, — усмехнулся трикстер, прикусывая внутреннюю сторону губы. — Какой может быть покой у такой изуродованной души, как моя? Возможно, если бы раньше… — его глаза метнулись в сторону, когда он запнулся от накативших воспоминаний. Локи быстро отмахнулся от них. — Хм, нет. Твои руки оставили на мне слишком много шрамов, чтобы просто забыть о этом. — Так, значит, это обычная месть? — Почему бы и нет? — он пожал плечами. — Я вполне насладился выворачиванием асов наизнанку. А несчастные души йотунов будут петь мне песни в Хельхейме, зная, что Один-тиран был размазан тонким слоем по Золотому Царству моей рукой. — Ты действительно в это веришь? Не ты ли — тот, кто нанёс последний удар по собственному виду? Локи хмыкнул. — Не ты ли — тот, кто желал этого изначально и почти достиг успеха сам? Я лишь избавил выживших йотунов от мучений, на которые ты их обрёк. — И всё же я отступил, позволив им восстанавливаться. — Как милосердно, спустя сотни зим войны! — саркастически выкрикнул Локи, прижимая свободную ладонь к груди. — Было бы только из чего восстанавливаться. К тому же… что-то подсказывает мне, что регулярные пьяные походы Тора в Йотунхейм были не самой лучшей мотивацией для тех, чьи шкуры он приносил домой. Локи заметил, как поджались губы под седой бородой Одина, но он отказывался думать, что старик мог чувствовать даже крохотную долю стыда за отпрыска. Или за себя. Нет. Это было не в характере Всеотца. Золотой Принц всегда был его гордостью, его отрадой и первым псом, которого тот посылал в качестве напоминания о силе и влиянии Асгарда. Никакие новоявленные сожаления не были способны перекрыть это, ибо Всеотцу в любой момент было достаточно только поднять палец, чтобы остановить бесчинства Тора, только взглянуть в его лицо, чтобы осудить. И всё же Один никогда этого не сделал, предпочитая равнодушно смотреть мимо бессмысленной бойни громовержца. Поэтому Локи не удержался от хриплого смеха, полного горечи, когда Бог промолвил: — С твоей помощью мы могли бы положить этому конец. Это звучало как издевательство, хоть в нём и была доля веры. — Что ж, теперь уже поздно. И было поздно до, если быть откровенными. — Воистину, — задумчиво промычал Один. — Ты всё испортил своей интригой с убийством Лафея. Что бы твой больной разум не хотел доказать этим актом, оно того не стоило. — О, только не смей перекладывать на меня ответственность! — выплюнул Локи. — Мы оба знаем, что Лафей был столь же упрям и горд, сколь и ты. Твоему воображаемому миру и союзу, которыми ты хотел напоследок увековечить себя как… великого благодетеля, никогда не суждено было случиться после всего того, через что ты вынудил пройти йотунов. — М. Сейчас я вижу множество допущенных мною ошибок, которые привели нас к этому часу. Я не буду впустую лить слёзы, скорбя по утраченным возможностям. Или людям, — глаз Всеотца ненадолго сместился в сторону красного кулька, прежде чем вновь устремиться на врага. — Всё-таки с моей стороны было глупым считать, что из йотунского отребья возможно вылепить что-то приличное. — Может, я и монстр, — с шипением потянул Локи, — но нет никого чудовищнее тебя, Всеотец-поработитель. Прошла пара молчаливых минут. Каждый из них будто оценивал силы противника и свои шансы, собираясь с мыслями. И хотя Локи расслабился быстрее Всеотца, что нервно раскачивал Гунгнир всё это время, он задумался: неужели Один действительно так обветшал, что ему вообще нужно было производить оценку? Затем Бог оторвал своё оружие от пола, чтобы тут же следом опустить, разнося звук удара по пустому Залу. — Как насчёт сделки? — тот выпалил, наконец, отчего бровь Локи в подозрении поднялась. Это было неожиданно, но он был не прочь немного подыграть Всеотцу в его смешной попытке отсрочить неизбежное. — С чего ты решил, что мне это нужно? — Разве тебе не интересно подкинуть монету? Разве не в природе трикстера сперва сражаться на словах? — И ты бы посмел довериться обманщику, зная, что стороны монеты могут поменяться местами от одной моей мысли? — С этим — да, — Один вновь стукнул древком Гунгнира, и Локи мгновенно ощутил ползущую по по каменной кладке магическую сеть. Она остановилась на полпути, так и не дойдя до его ног, но пульсируя от жажды установить связь. Локи легко узнал заклинание скрепления, которое Всеотец — как и любые другие достаточно продвинутые маги — часто использовал, чтобы убедиться в соблюдении договорённостей с кем-либо. Это было одно из немногих заклинаний, которое он мог считать непорочным и надёжным, ибо оно работало в обе стороны и могло гарантировать, что при соблюдении правил любой получил бы свой приз. Локи почти был уверен, что, будучи названным Богом Обмана, он мог собрать своё могущество в кучу да попробовать отменить условия постфактум и, что бы Один не запросил, проигнорировать это. Будет проблематично расплести все скрепляющие нити, и, возможно, потребуется некоторое время, однако никто не утверждал, что это невозможно сделать. Должно быть, Один и впрямь начал терять хватку, как шептали городские языки, раз не подозревал сам, насколько недооценивал способности Локи. То, что никто не пытался или что никто не добился результатов по расплетению сети заклинания не означало, что Локи не смог бы. — Так в чём же заключается сделка? — Ты получишь свой бой, за которым пришёл сюда. Никаких ограничений, никаких правил, — Один старался проговаривать каждое слово чётко и твёрдо, как если бы подписывал важный документ. — И, если сегодня норны действительно благоволят тебе, то получишь также мою голову. — А в обмен? — В обмен ты пощадишь… — Всеотец запнулся, казалось, смиряясь с текущим положением, — Пощадишь то, что осталось от Асгарда и от его людей. И покинешь это место навсегда. Локи помедлил, озорно глядя на Всеотца. Даже если пара асгардских крыс и скрылась где-то на окраине, трусливо спасаясь от его гнева, ему не составило бы особого труда выследить их позже. В конце концов, Локи уже мысленно перебрал всех тех, кого он вычеркнул из обязательного к исполнению списка, и был приятно впечатлён, когда обнаружил последнее имя без кровавой полоски поперёк — имя Одина. Локи лениво полуобернулся, восхищаясь плодами своих трудов: видом залитой кровью столицы, что открывался из арочных окон Тронного Зала, и подумал, что парочка сбежавших третьесортных асов — скорее, фермеров и ремесленников, коим было проще и быстрее всего отступить в леса, — навряд ли бы испортила его триумф. — Да будет так. Золотая сеть сразу оживилась, подползая к нему. После лёгкого покалывания, поднявшегося от стоп до макушки, Локи насмешливо встряхнулся, словно сбрасывая с себя невидимую паутину. Один сделал несколько шагов навстречу своей взбунтовавшейся военной добычи, спустившись с последней ступени, ведущей к трону. Он привёл Гунгнир в боевое положение, сжав символ своей власти до побелевших обветренных костяшек. Неважно насколько он ослаблен возрастом и опустошён потерями — Один Всеотец должен был уважить своё падшее царство хольмгангом с их врагом. И Локи знал, что Один был намерен бороться до последнего вдоха. Меч Хеймдалля в руке Локи на миг потяжелел, словно противясь новому владельцу и стыдясь той пролитой крови, что окрасила его. Локи взглянул на легендарное орудие со смесью так и не прошедшей зависти и взаимного отвращения, а затем отбросил его в сторону, как потерявшую свою ценность, ненужную вещь, что только мешала бы ему. — Подними оружие, — выдавил из себя Один. — Таковы условия честного поединка. — Я сам по себе оружие, Всеотец. Кусок железа мне ни к чему, — Локи заливисто засмеялся. — Что касается чести, то она тут уже несколько неуместна и в сделку не входила, — однако его смех резко оборвался, когда его похититель ровно проконстатировал: — Значит, даже после всех сегодняшних злодеяний ты всё ещё не уверен в собственной телесной мощи. Клинок по-прежнему изматывает тебя, коротышка. — Я вырезал половину твоего населения клинком, — Локи хмыкнул, наигранно разводя руки, отчего сальная туника неприятно отлипла от тела и повисла на тонких конечностях. — Мне показалось довольно скучным использовать один и тот же инструмент для своего… дела. И, конечно, для Всеотца нужно что-то особенное. — Опять предпочтёшь прибегнуть к уловкам и сейдру? — Увидишь. Седые брови Одина съехали к переносице, когда единственный глаз прищурился на Локи. На его названного… сына, подобранного с холодных полей. Один горько выдохнул, перехватывая Гунгнир. Всей его мудрости не хватило, чтобы предсказать этот момент. Ему думалось, что выращивание заложника с малых лет было наилучшим решением по удержанию перемирия меж Царствами. Было куда проще слепить из несмышлённого существа что-то полезное и мирное, нежели принимать к себе уже сформированного взрослого со своими убеждениями и устоявшимся характером, который всегда бы таил в себе пусть и малую, но угрозу. Вечно недовольная, сухая Фрейя, в тайне отказавшаяся от своих магических даров перед заключением их союза по окончанию войны с ванами, была тому подтверждением. Они так и не нашли общий язык, так и не смогли принять природу друг друга и забыть о первопричинах их ежедневных встреч, что сделало их союз больше похожим на спектакль для народа, а для них самих — на обоюдную пытку, нежели на священный брак во имя мира. Его жена ненавидела его, а он сожалел, что не разглядел в своё время другой путь. Но с Локи всё должно было быть иначе, рассудил Один. Ребёнок, спасённый от буйства войны, должен был быть благодарен — и за жизнь, и за безопасность, и за комфорт, подаренный ему здесь, в Золотом Царстве. Пока его сородичи грызлись за каждую кроху продовольствия, за каждую укромную пещеру, пока они спорили о каждом решении относительно выживания, Локи имел всё необходимое для сносного существования. Один в этом постарался. Неужели Локи не осознавал, насколько благодарным он должен быть? Хотя, возможно, вера Всеотца ослепила его, и он по ошибке принял белизну за успех. Долгие годы он лелеял свою надежду на то, что маленький йотун со временем забыл бы о своей родине, как о страшном сне, и пополнил бы ряды служителей Асгарда. К сожалению, всё обернулось совсем не так, как Один себе представлял. Насколько же наивным он был, раз полагал, что воспитание юного пленника обеспечило бы его более послушным и предсказуемым поведением в будущем, минимизировало шансы на сопротивление и побег. Если большую часть сознательной жизни существо провело во вражеских стенах, так ли на самом деле враждебны эти стены? Один не мог поверить в то, как сильно он ошибся, приведя в Асгард йотуна. Вероятно, ему следовало бы прислушаться к Совету Старейшин и стереть Ледяных Великанов с лица их жалкой планеты подобно тому, как его собственный отец, Бор, решил проблему с Тёмными Эльфами. Сострадание Одина к маленькому существу стоило слишком много. Но больше он не допустит такой слабости. Он шагнул влево, начиная их последний танец на смерть. И вот они закружили по Тронному Залу. Отец и сын. Король и принц. Пленитель и пленник. Два хищника, готовые разорвать друг друга в отчаянной попытке отстоять то, что они считали своим. Расслабленная походка трикстера, больше напоминающая поступь лисы, и его невозмутимое лицо, искривлённое в диком оскале, однако, смутили Одина. Это было совсем не похоже на собранного, но трусливого йотуна, который на каждой миссии, куда его посылали, предпочитал держаться в тени. Мужчина перед ним был окутан тьмой. Они сделали несколько кругов в абсолютном молчании, прежде чем момент затянулся до невыносимого зуда, словно рой муравьёв залез под доспехи Всеотца. Локи не собирался делать первый выпад, понял Всеотец, и потому решил взять начало схватки в свои руки. Один активировал Гунгнир и пустил несколько заряженных выстрелов, надеясь сбить его фокус, а затем вырвался вперёд, зигзагом преодолев расстояние между ними, пока не оказался достаточно близко, чтобы толкнуть Гунгнир прямо в застывшего с ухмылкой Локи. Тот лишь устало отвёл голову, и копьё проплыло мимо. Одним точным ударом в локоть он вынудил Одина дрогнуть в стойке и поспешно замахнуться свободной рукой, что дало Локи время перестроиться, проскользнуть за спину Всеотца при помощи щепотки ускоряющего сейдра. Старое тело не успело среагировать, и это предрешило исход битвы. Боковым зрением Локи самодовольно отметил, как челюсть Бога потянулась вниз от осознания ситуации. Как жаль, что всё происходило слишком быстро, чтобы насладиться смакованием. — Нет… — единственное, что сорвалось с губ Одина, когда холодные пальцы Локи коснулись седой головы сзади. Отточенным когда-то давно на скоте движением трикстер молниеносно вывернул её в сторону от себя. Шея Всеотца издала характерный хруст, заполнивший осиротевший Тронный Зал, после которого тело в доспехах обмякло, а Гунгнир со звоном ударился о мраморный пол. Локи остановился, впитывая в себя тишину. Он запыхался, чувствуя, как биение сердца разносится от груди к кончикам пальцев, хотя едва ли шелохнулся за весь поединок. Ему показалось, что лёгкие скукожились и не раскрывались должным образом; он отчаянно хватал ртом воздух, пока не понял, что начал терять самообладание. Он посмотрел на старика у себя под ногами и не мог полностью принять произошедшее. Он сделал это. Он наконец-то сбросил с себя оковы и умертвил те морщинистые руки, что их крепко держали на протяжении целого тысячелетия. Ему удалось свергнуть самое могущественное существо в Девятке и перебить всех его варварских последователей. Больше никто и никогда не завладел бы его жизнью и волей. Теперь Локи был по-настоящему свободен — то, о чём он грезил каждую ночь, засыпая в золотой клетке. Какие бы внутренние силы не пробудились в нём для свершения этой мечты, Локи чувствовал, что они начали отступать, как если бы луна притянула их за собой за горизонт. Он принял это как должное, позволяя Норнам забрать их подарок обратно. В любом случае, он уже достиг своих целей, и сейчас ему хотелось бы отдохнуть. Осталась только одна прихоть, которую он не мог или не хотел проигнорировать. Его самый ценный трофей. Он небрежно сорвал с бездыханного тела Всеотца верхние слои брони и шлем для собственного удобства, перевернул тело на живот, с силой вдавливая ногу в спину, как будто ещё боясь, что оно может трепыхнуться и вырваться из его хватки. Оно, конечно, не могло, и он повторял себе эту мысль, когда его окровавленные руки крепко сжали седую голову старика. Выдохнув, Локи впился ногтями в уже охладевшую кожу, а затем начал грубо крутить и тянуть её, пока внутри неё не порвались все мягкие ткани и сухожилия, пока мышцы не размякли до желеобразного состояния и, наконец, пока кости не отделились от остального скелета. Ещё несколько рывков, и Локи взвесил на руках голову своего мучителя. Трикстер с презрением посмотрел на лицо старика, изуродованное застывшим выражением отрицания.Это был разительный контраст от того властного существа, коим Один всегда был.Рефлексы головы ещё заставляли единственное веко и губы подрагивать, как если бы Всеотец хотел что-то сказать. Локи плюнул в нахмуренный лоб головы, и та немного сморщилась и посерела от проклятия. Не слишком эстетичный вид, но так она спасётся от разложения и, возможно, послужит хорошим украшением его бедра. Удовлетворённый, он полностью отдался своим фантазиям. И начал смеяться. Громко. Протяжно. Никто не заткнул его в этот раз, и он позволил своему истерическому смеху заполнить весь Зал, словно в отместку за все предыдущие удержания. Его смех — то искренне весёлый, то тоскливо завывающий, как плач новорождённого — забрал у него остатки энергии, но ему было плевать. Даже рухнув на колени от бессилия, он продолжал, словно боясь, что кто-то может отобрать у него голос. Локи был настолько оглушён собственный воем, что едва смог различить странный, ни с чем не сравнимый звук где-то позади себя. Звук, который должен был привлечь его внимание, и всё же приступ истерики подавил в восприятии Локи любые внешние раздражители. Поэтому он не обернулся даже тогда, когда в пространстве прорезалась пара оранжевых прямоугольных блоков, похожих на запотевшее стекло; не встал тогда, когда из этих самых блоков повалились чужаки в странной броне. И не стал сопротивляться, когда их руки грубо сомкнулись на его плечах, заставляя подняться с колен, а кожи шеи коснулся какой-то ремень, от которого по позвоночнику прошлась вибрирующая волна. Чужаки повели Локи дальше, а он только и мог, что тихо хихикать себе под нос, жалея лишь о том, что незнакомцы выбили у него из рук его драгоценный трофей. Он не разглядывал тот оранжевый ад, в который его притащили и не смотрел на людей, потому что влага, скопившаяся в глазах, всё размывала до абстрактных пятен.

***

Проектор недовольно затарахтел, звеня катушками и винтиками, когда файл подошёл к своему концу. Мобиус стукнул по кнопке, погружая аппарат в сон, а комнату — в гробовую тишину. Театр Времени оказался словно скованным льдами всеобщего шока. — Ну, я предупреждал. .