Что мы потеряли из-за пожара

Воскресенье, и летняя жара наконец-то сменяется ливнем, который загоняет всех в доме Тодороки под крышу. Нацуо, как он обычно делает, когда застревает дома от нечего делать, работает над своим двигателем. Он обменял несколько занятий с менее богатым, но более интересным одноклассником на это и работал над этим последние четыре месяца, просматривая руководства по ремонту онлайн, заказывая детали и инструменты, разбирая, чистя и собирая его снова и снова. Он почти уверен, что теперь это будет работать идеально, но нет способа убедиться наверняка. В настоящее время это мотоциклетный двигатель, к которому не прилагается мотоцикл. Он разговаривал с более интересным одноклассником о приобретении рамы для мотоцикла, но у него нет средств отвезти ее домой или где-нибудь оставить. Гараж принадлежит службе безопасности, и он сомневается, что Тоя обрадуется, если он припаркует его в их комнате. — Итак, насколько глубже мир погрузился в коррупцию и разврат на этой неделе? — он спрашивает своего старшего брата в непринужденной беседе. Тоя, читающий какую-то статью на своем телефоне, даже не поднимает взгляда, когда отвечает. — Какая-то идол-группа обвиняет своего менеджера в сексуальной эксплуатации, а мэр Окаямы попал в аварию за рулем в нетрезвом виде. Австралия и Калифорния снова в огне. — Они когда-нибудь не горят? Я удивлен, что еще есть чему гореть. Тоя уже сосредоточен на другой статье и не отвечает. В последнее время он немного отстранен, и Нацуо знает, что он думал о недавней вспышке гнева Изуку, что беспокоит его. Все они были немного отвлечены, немного унижены бурной реакцией своего кузена на благонамеренные, но в конечном счете невежественные чувства. Нацуо не утруждает себя слишком долгими размышлениями об этом, не потому, что не считает это важным, а потому, что знает, как легко было бы сделать неправильные выводы. Они строили слишком много предположений о своем кузене, имея слишком мало информации. Раздается стук в дверь, легкий и робкий. Объект их размышлений заглядывает внутрь, большие зеленые глаза неуверенно рассматривают их, прежде чем остановиться на Нацуо. — Могу я поговорить с тобой минутку? Личное осталось невысказанным, но, тем не менее, услышанным. Тоя встает с кровати, потягивается и направляется к двери. Ни выражение его лица, ни тон ничего не передают, за исключением, может быть, легкой рассеянности. — Я собираюсь перекусить. — говорит он и оставляет дверь широко открытой, чтобы впустить Изуку, который смотрит ему вслед с немного виноватым видом. Как только они остаются одни, Изуку закрывает дверь и находит место на освободившейся кровати Тои. — Что я могу для тебя сделать? — Подсказывает Нацуо. Изуку закусывает губу. — Я… Я хотел попросить об одолжении. — И ты хочешь, чтобы это осталось в секрете? — Ну… по крайней мере, для взрослых. Я не против других, но я не хочу, чтобы они попали в беду за это. Любопытство Нацуо задето. — Итак, это услуга, из-за которой у нас обоих могут быть неприятности. — На самом деле я не знаю. Никто не говорил, что я не могу этого сделать, но… если бы я попросил, думаю, они, вероятно, сказали бы. — Я понимаю. Что-то вроде "лучше просить прощения, чем спрашивать разрешения". Что ты хочешь? Изуку вздыхает. — Ничего плохого. Я просто… Я хочу отправить письмо. — Кому? — Мой друг, Каччан… Я имею в виду Кацуки. Я видел его на похоронах, но мы не успели поговорить до того, как ... все пошло не так. Я просто хочу сказать ему, его маме и папе, что со мной все в порядке. — И ты думаешь, взрослые не позволили бы тебе, потому что ты скрываешься. Я понимаю. Конечно, я был бы рад. Только не говори им о том, у кого ты остановился. Я хочу прочитать это, на всякий случай, но я могу опустить это в школьный почтовый ящик, когда ты будешь готов. Это действительно меньшее, что он может сделать, и он хотел сделать что-нибудь для своего кузена с тех пор, как встретил его. Нацуо предположил, что его хрупкость играет на каком-то отцовском инстинкте защиты, но Изуку оказался удивительно выносливым, и все же его привлекательность не уменьшилась. Он не уверен, что это, если не множество вещей, но мысленно окрестил это ‘обаянием Изуку". Это обвило Шото вокруг мизинца его двоюродного брата, но ни у кого из них нет иммунитета. Он задается вопросом, восприимчив ли даже Старатель. Они до сих пор понятия не имеют, что побудило его взять мальчика к себе или почему он уделял ему так много своего сомнительного внимания. Изуку выглядит облегченным и встает, чтобы пойти, возможно, забрать упомянутое письмо или написать его, но Нацуо останавливает его. —Подожди. Останься ненадолго и поговори со мной. Не думаю, что мы когда-либо разговаривали только вдвоем, и я действительно очень мало знаю о тебе. Он переселяется, выглядя озадаченным. Боже, он очарователен, думает Нацуо. От своих огромных ступней до маленького веснушчатого носа он похож на человека-кролика. Нацуо не удивился бы, если бы, когда эта несчастная тетя Ханако остригла его волосы, она обнаружила маленькие заячьи ушки, спрятанные в кудряшках. Это заставляет его задуматься, как выглядела его мать, потому что кровожадный Тодороки Хисаши никак не мог повлиять на внешность этого ребенка. — Я… Я не знаю, о чем говорить. — неуверенно говорит Изуку. — Почему бы тебе не рассказать мне о твоем ‘Каччане'? Он твой самый лучший друг? Изуку светится, как 100-ваттная лампочка. Этот ‘Каччан’, по-видимому, его любимая тема обсуждения, его лучший и, по-видимому, единственный настоящий друг из Мусутафу. Нацуо несколько минут слушает об этом незнакомце, о том, какой он эффектный и высокомерный и когда-нибудь станет великим героем, и в процессе узнает немного больше о своем двоюродном брате. О некоторых вещах он уже догадался. Изуку любит героев, он немного застенчив, не от природы, а из-за неудачного опыта, и он склонен видеть в людях лучшее. Некоторые вещи застают его врасплох. Изуку - отличник, всегда был немного плаксой и сам хочет стать героем. Последнее он не говорит, но любому, не десятилетнему, это очевидно по тому, как он говорит о тех, кто сам является или станет героями. — Ты думаешь, именно поэтому вы с Шото так хорошо ладите? — он спрашивает. — Потому что он напоминает тебе твоего Каччана? С героизмом и всем прочим. Изуку даже не колеблется. — Не совсем. Есть только один Каччан. Не думаю, что я когда-нибудь встречу кого-то подобного ему, герой он или нет. И есть только один Шото. Он так же уникален для Каччана, как и для всех остальных, кого я знаю. Они оба будут профессиональными героями, но их стили будут совершенно разными. Возможно, это верно для всех профессиональных героев. У всех них действительно уникальные личности и стили, даже отличающиеся друг от друга. — Думаю, это примерно так. Тебе действительно нравятся герои, не так ли? Знаешь почему? — Хммм… Я думаю, из-за Всемогущего. Всемогущий - первый человек, если не считать моей мамы, на которого я когда-либо по-настоящему равнялся. Он был для меня примером того, как себя вести и к чему стремиться, и он единственный, кто помогал мне чувствовать себя в безопасности. Сейчас я знаю, что это глупо. Он не знает о моем существовании, но в детстве… что ж, он - это то, что у меня было, и даже если его не было рядом лично, я все равно чувствовал близость к нему. Нацуо требуется время, чтобы переварить все это. Это многое, что нужно принять, перспектива, которую он никогда не рассматривал. Его отец - профессиональный герой, и любые романтические представления о моральном и отцовском превосходстве засохли на корню, не успев расцвести на корню. Но для мальчика, фактически оставшегося без отца, он может видеть, как легко зацикленность на какой-то яркой, далекой фигуре может заполнить эмоциональную пустоту. Зрелость могла бы сломать этот костыль и оставить Изуку озлобленным и сломленным, но он не показал никаких признаков этого, несмотря на все, что произошло. Он задается вопросом, обвинял ли его кузен когда-нибудь героев, обвиняет Всемогущего в том, что они не спасли его мать. С Изуку так трудно сказать. Его улыбки, милые или меланхоличные, скрывают его мысли и чувства так же эффективно, как бесстрастная маска Шото. Он слишком долго размышляет. Изуку снова вмешивается, немного нервно. — Тебе не нравятся герои? Из-за твоего отца - я имею в виду Старателя? Нацуо вздыхает. Что ж, глаз за глаз, как он полагает. Он действительно зарекомендовал себя здесь. — Полагаю, что нет. Ну, нет, они мне не обязательно не нравятся. Я просто… У меня никогда не было иллюзии, что герои были кем-то иным, кроме людей. Да, они делают удивительные вещи и могут вдохновлять других, но, в конце концов, они люди. Они могут быть жестокими родителями. Они могут изменять своим романтическим партнерам. Они могут быть хулиганами. Они могут быть психически больными. Они могут предпочесть свою карьеру тому, что правильно. Я думаю, что, как и большинство людей, они хотят хорошо выполнять свою работу, но это не обязательно означает, что они хотят быть хорошими людьми. Не все из них и не все время. Настала очередь Изуку замолчать, путаясь в словах Нацуо. Он сомневается, что кто-либо когда-либо давал младшему мальчику причины думать о героях таким образом. Вся Индустрия героев процветает за счет возвеличивания героев, которых она эксплуатирует. Ненужная известность, коммерциализация, чрезмерная сексуализация героинь, государственная система поощрений и даже система воспитания героев - все это сговаривается, чтобы сделать героев более яркими, конкурентоспособными, могущественными, более заметными, больше, больше, больше ... за исключением, возможно, большей эффективности. Уровень преступности резко упал после подъема Всемогущего в Японии, но в последнее десятилетие он растет, несмотря на все более великолепных героев и более совершенное снаряжение и системы поддержки. Тоя и он могут часами говорить обо всех недостатках нынешней системы героев, но у него нет намерения доставать своего кузена их идеями и пониманием. В первую очередь это системная проблема, а не вина самих героев, и трудно объяснить системную проблему десятилетнему ребенку. Пусть его герои остаются героями, пусть у них глиняные ноги, а не винтиками в машине, которая медленно ржавеет. — Это то, что думает Тоя? — Изуку, наконец, спрашивает, застав Нацуо немного врасплох. — Тоя… Мысли Тои по этому поводу... немного сложны И, возможно, сумасшедший, если быть честным. Они могут соглашаться в системных проблемах индустрии героев, но в отношении самих героев это совершенно другое дело. Видя оскорбленное выражение лица Изуку, он переходит к подробностям. — Я имею в виду, ну...… Я знаю, что Тоя кажется состоящим из язвительности и цинизма, но не позволяй этому одурачить тебя. В душе он романтик. У него романтические идеи. Он верит, что мир может быть лучше и герои тоже, но... — Но? — Но не обязательно реалистичными методами. — … — Не смотри на меня так. Не думаю, что я должен объяснять его идеи, когда на самом деле не верю в большинство из них. Тебе придется спросить его самого. — ... Я не думаю, что он хочет говорить со мной прямо сейчас. Кажется, он все еще очень зол из-за того, что я сказал вчера. Нацуо фыркает. — Ты сумасшедший? Он не злится на тебя. На тебя никто не злится, и меньше всего Тоя. Ты застал нас врасплох, вот и все. — Тогда почему он избегает меня? Он едва взглянул на меня и не заговорил. — Ах, это. Нет, это не злой Тоя. Злой Тоя уставился бы на тебя и отвесил бы тебе свою фирменную словесную пощечину эмо-сучке. Он бы пинал тебя в спортзале во время тренировки, если бы действительно имел на тебя зуб. Прямо сейчас у нас есть вдумчивый Тоя, не путать с рассеянным Тоей, который на самом деле не знает, что ты там, или с Рассеянным Тоей, который натыкается на мебель. Ты дал ему гораздо больше пищи для размышлений, чем сам предполагал.” Изуку смущенно опускает взгляд. — Я не это имел в виду. — Конечно, ты сказал, и мы рады, что ты это сказал. Это то, что нам нужно было услышать. Как я уже сказал, мы, честно говоря, не так уж много знаем о тебе. Ты наш маленький загадочный человечек. — Я не такой, — застенчиво протестует он, его веснушки растворяются в румянце. — Я просто ... новенький. Я тоже ничего о тебе не знаю. — О, я уверен, ты уже многое знаешь, но давай, спрашивай, если тебе что-то интересно. Снова оказавшись в затруднительном положении, Изуку обводит взглядом комнату в поисках вдохновения и неизменно останавливается на двигателе, стоящем на его столе. Нацуо послушно рассказывает ему, что это такое, откуда это взялось и что он с этим делает. — Ты собираешься собрать целый мотоцикл? — его двоюродный брат спрашивает, широко раскрыв глаза. — Не с нуля, но да, я собираюсь его построить. А после окончания учебы я получу права и буду ездить на нем по всей Японии. Иди и делай все эти вещи, ‘неподходящие для Тодороки ’. — Последнюю часть он произносит со своей лучшей худшей тетей Ханако, что заставляет Изуку хихикать. Слишком милый. — Тоя пойдет с тобой? Кажется, вы оба очень близки. Нацуо вздыхает. — Я надеюсь, что это так. Надеюсь, к тому Toе будет хватать все анализировать и просто перейти на один раз, но… он сложный. Честно говоря, я не знаю, что он сделает. Будет ли он все еще жить здесь или исчезнет с лица земли. И совершил нечто трагическое. ________________ Изуку проводит так много воскресенья, просто разговаривая с Нацуо, что у него не остается времени написать письмо до того, как старшие Тодороки уйдут в школу на следующее утро. Решив не откладывать, он откладывает дневные занятия, чтобы закончить их первым. Он начинает с энтузиазмом, но вынужден остановиться на нескольких предложениях, когда понимает, что упомянул Шото. Он пытается снова, получает целую страницу, затем вспоминает, что написал слишком много, и Каччан начинает раздражаться. Затем он понимает, что не должен задавать никаких вопросов в своем письме, потому что не может получить ответ. Он работает над пятым черновиком, когда Шото, наконец, отрывает взгляд от своего стола и сердито смотрит на него. — Что ты делаешь? — Я пишу письмо своему другу Каччану. — Каччан? Это приводит ко второму за два дня разговору о его напыщенном друге. О том, как он хочет быть лучшим во всем, что он продолжает бросать себе вызов, чтобы становиться все лучше и лучше. — Сейчас он лучше меня практически во всем, но мы были друзьями с тех пор, как я себя помню. Шото, кажется, не впечатлен, но иногда по нему трудно сказать наверняка. Он очень внимателен, вертит в руках карандаш, попеременно крутит и сжимает его с большим выражением, чем его лицо. Если бы он пошел по ерзанию в одиночку, Изуку предположил бы, что он чем-то взволнован. — Что вы делали вместе, как друзья? — он спрашивает. Это начинается с еще одного длинного объяснения совместных занятий друзей, от учебы в одном классе до совместного просмотра фильмов и похода в зоопарк или парк развлечений. — Я полагаю, мы сделали многое из того, что мы с тобой делаем или сделаем в конечном итоге. — заключает Изуку. — Тогда он тебе действительно больше не нужен? Изуку так потрясен этим предложением, что на мгновение потерял дар речи. — Это ... что... как… что ты хочешь этим сказать? Он не... вы не взаимозаменяемы. Друзья так не работают! Они не похожи на велосипед или часы, от которых избавляешься, когда находишь новые. Шото просто смотрит на него. — ... О. Изуку моргает. — Подожди ... ты действительно этого не знал? — Я знал это, — говорит он, затем снова смотрит на свой стол. — Просто хотел убедиться, что ты это знаешь. Изуку потребовалась еще минута, чтобы понять, что это должно означать, и он мог прийти только к выводу, которого не знал даже Шото. — Эм ... у тебя… когда-нибудь раньше был друг? — Ты мой друг, — говорит он, затем колеблется. — Двоюродных братьев можно считать друзьями, верно? Это не то же самое, что братьев и сестер, где это на самом деле не считается? Изуку и сам не совсем уверен. — Я думаю, это имеет значение. Я имею в виду… ну, люди могут считать близких друзей своей семьей, поэтому я не понимаю, почему двоюродные братья и сестры также не могут считаться друзьями. И не все кузены близки, как братья и сестры, так что разница есть. — Ну вот и все. Ты мой друг. — Хорошо, но до меня? У тебя когда-нибудь были друзья до меня? — ... Нет, — говорит он, затем вздыхает. — У меня никогда не было шанса. Я почти не выхожу из дома, кроме как со Старателем, и он не берет меня поиграть. Это всегда для тренировок, или какого-нибудь героического мероприятия, или чьих-то похорон. И даже когда я рядом с другими людьми, это кажется странным, как будто я не в реальном месте или я не реальный человек. Я не знаю, как это описать, но это не то чувство, которое заставляет меня хотеть разговаривать с людьми. — Может быть, ты просто не привык к этому? Я имею в виду, ты, вероятно, ошеломлен. — Возможно. — ... Держу пари, ты заведешь много друзей в UA. — Нет, я не поеду. Дети идут в UA не для того, чтобы заводить друзей. Они идут туда, чтобы стать героями. Это единственная причина, по которой Старатель отправляет меня туда, иначе он бы просто оставил меня дома до окончания средней школы и обучал меня сам. Даже если бы были исключения, я бы все равно не знал, как заводить друзей. Я до сих пор не знаю, как мы стали друзьями. Изуку, на самом деле, тоже не знает. Каччан просто всегда был рядом, всегда был его другом, но Шото и он были незнакомцами, которых связало жестокое столкновение, и вместо того, чтобы разойтись, они просто сблизились. Он не думает, что так начинается большинство дружеских отношений. Трудно сказать, потому что у него самого тоже никогда не было других друзей. Но он также не думает, что это невозможно или даже так сложно, как опасается Шото. UA, безусловно, очень конкурентоспособная школа, но есть такая вещь, как дружеское соперничество, и сами герои, как правило, дружелюбные люди. Его двоюродный брат красив, трудолюбив и обладает удивительными причудами. Он легко мог бы стать популярным без особых усилий. Убедить в этом Шото будет сложнее. Он верит в то, что говорит, и у Изуку нет доказательств, чтобы опровергнуть это. — Наверное, повезло. — говорит Изуку и возвращается к письму, в то время как его двоюродный брат возвращается к домашнему заданию. — ... Тебе одиноко? — ... Больше нет. Но Изуку тоже не уверен, верит ли он в это. ____________________ Письмо пришло в среду, чуть больше полутора недель прошло с похорон. Обратного адреса нет, но 'Бакуго Кацуки' написано знакомым, явно сокращенным кандзи, что сразу делает узнаваемым его происхождение. Он оставляет остальную почту на столе и уносит ее в свою комнату. Он хочет немедленно разорвать конверт, но его родители скоро вернутся домой, а он не хочет быть там, когда они приедут. Он зол на них, заслуженно или нет, и избегал их ради них самих, насколько это было возможно. Избегает своих дружков и после школы. Избегает всех. Сейчас у него есть дела поважнее. Переодевшись во что-нибудь удобное и положив письмо в сумку, он направляется к выходу. До пляжа Дагоба полмили, приличная дистанция для пробежки трусцой, чтобы согреться и прогнать пот. Это место буквально превратилось в помойку с тех пор, как он себя помнит. Он исследовал его раз или два с Деку, когда они были моложе, но когда его мама узнала, она заставила его поклясться не возвращаться. — Это отвратительно и опасно. На вас может упасть холодильник, и вас никогда не найдут. Крабы съедят ваши сморщенные от соли трупы — предупредила она. Последняя часть была особенно эффективной, по крайней мере, для Деку. Но Деку здесь больше не было, и теперь это служило целям Кацуки. Здесь было пустынно, а стены из ржавого хлама обеспечивали как уединение, так и мишени. Он планировал дождаться окончания тренировки, чтобы открыть письмо, но его присутствие настолько отвлекает, что он дважды чуть не выезжает на полосу встречного движения по дороге и решает, что безопаснее покончить с этим. Укрывшись от ветра в маленьком уголке среди гниющих диванов и выброшенных стиральных машин, он садится на старый кондиционер и читает. "Дорогой Каччан Прости, что так долго не писал. Пожалуйста, передай тете Мицуки и дяде Масару, что со мной все в порядке. Деку, ты лжец. Я слышал, что в новостях никто из мирных жителей не пострадал, так что с тобой, должно быть, все в порядке. Я рад. Я бы спросил тебя сам, но я не должен ни с кем связываться, поэтому я не добавил адрес. Пожалуйста, никому больше не рассказывай о письме, иначе у меня будут неприятности. Это заставляет его улыбнуться. Изуку стал на удивление нервным. Сначала выпрыгнул из машины во время похорон, а теперь пишет ему запрещенные письма. Что дальше? Прыжки с парашютом? Самосуд? Пожалуйста, еще раз поблагодари свою маму за альбом с фотографиями. Он мне очень нравится. Я потерял все свои фотографии во время пожара, и я не знаю, что случилось со всеми вещами, оставленными в мотеле. Семья, у которой я остановился, очень милая. Они купили мне новую одежду, кровать и письменный стол. У меня есть сосед по комнате. Я не думал, что мне это понравится, но он милый, и мне больше не нравится спать одному. Кацуки переводит дыхание. В последнее время ему тоже не нравится спать одному. Иногда ему снится Деку в его комнате, и когда он просыпается, то на мгновение пугается, что тот исчез. Я очень скучаю по тебе. Жаль, что мы не помирились до летних каникул. Я был зол на тебя за то, что сделал Хисаши. Прости. Слова "Прости’ нет в словаре Кацуки, но сожаление не является незнакомым чувством. Только после убийства тети Инко до Кацуки дошло, как страшно Изуку, должно быть, было жить с этим человеком и каким безрассудным он был, разворошив это осиное гнездо. Изуку могли убить в тот день их ссоры. Притащили домой и сожгли заживо, как его маму, и в этом был бы виноват Кацуки. Учитывая все обстоятельства, у Изуку были причины злиться на него. Я очень усердно работаю, чтобы научиться защищать себя на случай, если я когда-нибудь снова столкнусь с Хисаши. Я начал изучать боевые искусства, но не продвинулся далеко. Теперь я могу бегать быстрее и чаще подтягиваться. Я покажу тебе, когда мы встретимся в следующий раз. Может быть, к тому времени я буду достаточно хорош, чтобы бросить тебе вызов. — Продолжай мечтать, ботаник. Я тоже стараюсь быть жестче. Я почти не плачу и больше улыбаюсь. Улыбка помогает. Жаль, что я не знал этого раньше. Я знаю, ты, должно быть, тоже усердно работаешь, чтобы стать героем. Мне не терпится увидеть, какого прогресса ты добился. Легко представить его улыбающимся, он всегда был улыбчивым ребенком, но, черт возьми, почти невозможно представить, чтобы он не плакал при каждом удобном случае. Совершенно странно, что он плачет меньше, а не больше после всего, что произошло. Если только он не лжет, как тогда, когда сказал, что с ним все в порядке. Он чертовски уверен, что не был в порядке, когда тот герой вынес его из леса. Его уверенность в том, что Кацуки продолжает учиться быть героем, вселяет уверенность. Он все еще верит в своего Каччана, несмотря на его недавние неудачи, и знает его лучше, чем кто-либо другой. Кацуки тоже скучает по нему. Я долго скучала по нему, еще до смерти Инко, даже до их битвы. Эти большие зеленые глаза месяцами не следили за ним, его взгляд был обращен внутрь, в пещеру секретов, которыми он не делился. Я постараюсь продолжать писать, пока мы не сможем увидеться или поговорить по телефону, но если письма прекратятся, это будет означать, что меня поймали. — Тогда тебе лучше не попадаться. Очевидно. С любовью, Деку" Отвратительно. "P.S. Героя, который спас меня, зовут Кикстарт. У него есть особенность мутации, которая не только позволяет ему прыгать и пинать по-настоящему сильно, но и устойчив к прикосновению подушечками рук и ног к очень горячим и холодным поверхностям. Это не настоящая термостойкость, поскольку все остальное в нем просто уязвимо к ожогам или замерзанию, но это все равно очень полезно. Его премьера состоялась на Окинаве четырнадцать месяцев назад и…" — ДЕКУ, ТЫ ТУПОЙ БОТАНИК. ТЕБЕ ЛУЧШЕ НЕ ЗАМЕНЯТЬ МЕНЯ КАКИМ-ТО ДЕРЬМОВЫМ БЕЗЫМЯННЫМ УБЛЮДКОМ-КЕНГУРУ! __________________ Старатель возвращается раньше, чем кто-либо ожидал. Старшие дети Тодороки все еще в школе, а Шото и Изуку только что закончили уроки и направляются в свою комнату, чтобы переодеться, когда Тано спешит сообщить им об этом. — Сейчас он занимается некоторыми личными делами, но ожидает, что его вскоре вызовут. Шото равнодушно кивает и идет в свою комнату. Изуку пытается задать вопрос, но Тано разворачивается на каблуках и уходит, как будто его здесь даже нет. Они переодеваются, как и планировалось, в ожидании тренировки, даже если это Старатель, а не Гомей, и идут в столовую ждать. Ханокана сидит за столом, работая на своем ноутбуке, когда они входят. — У меня есть кое-что для тебя, Изуку. — говорит она, открывая свой портфель и вытаскивая фотоальбом, который он оставил в машине. Он думал, что это ушло навсегда, потеряно, как и все, что он любил, из-за слепой жестокости Хисаши. Он берет это на руки и прижимает к груди, как ребенок любимую игрушку. Он глубоко тронут тем, что Ханокана вспомнила об этом и даже нашла время принести это сама. Тетя Мицуки, вероятно, не была ее любимым человеком, и он предположил, что она безразлична к нему, за исключением какой-то профессиональной рутинной работы, с которой от нее ожидают, что она справится. — Спасибо тебе! — Не за что. Я хотела передать это тебе раньше, но из-за общей неразберихи отложила. Ты в порядке? — спрашивает она. Его раны от нападения на похоронах почти зажили, но все еще осталось несколько синяков после урока Старателя, желто-зеленые пятна почти зажили. Но она вряд ли об этом знает. — Я... Внезапное появление Старателя в дверях прерывает разговор еще до его начала. Его жесткие голубые глаза останавливаются на нем первыми, и Изуку сжимает кулаки и принимает широкую стойку, готовясь к драке. В глазах Старателя вспыхивает удовлетворение, прежде чем оно исчезает, и он поворачивается к Шото. — Тебе предстоит проверка причуд. Собери сумку на ночь. Его двоюродный брат встречает новость со всем энтузиазмом корневого канала, но не говорит ни слова, когда уходит повиноваться. Изуку, однако, задерживается на мгновение. —... Ты берешь Шото в свое агентство? — Нерешительно спрашивает Изуку. Его дядя искоса смотрит на него, но не отвечает на что-то настолько очевидное. Справившись с нервами, он вызывает свою Самую Могучую улыбку и спрашивает, — Могу я тоже пойти? — Делай, что хочешь, но не путайся под ногами. Изуку выбегает из комнаты, чтобы присоединиться к Шото в сборе вещей. Его двоюродный брат улыбается, очень слабой, но довольной улыбкой, когда говорит ему, что он идет с ними, и помогает ему решить, что взять с собой. Он находит свой блокнот с анализом героя и аккуратно кладет его в свою старую сумку со сменной одеждой и туалетными принадлежностями. Он добавил несколько записей, которые помечены как "будущий профессиональный герой / безымянный", как и Каччан. Он еще не набрался смелости написать о себе. Он не чувствует, что заслужил это, и все еще не знает, как он собирается стать Профессиональным героем в любом случае. Поездка долгая, больше часа только на то, чтобы вернуться в черту города, и еще один, чтобы добраться до агентства Endeavor, где они с Шото втиснуты на заднее сиденье со своим дядей и Ханоканой на ее обычном переднем пассажирском сиденье. Несмотря на это, Изуку взволнован. Не просто увидеть агентство, но просто снова оказаться в мире. Осень опускается в горы и медленно сползает на равнины, последние летние цветы густо распускаются по обочинам дорог. Он наблюдает за людьми в их машинах, идущими по тротуарам, работающими за окнами своих офисов и задается вопросом, на что похожа их жизнь, что они будут делать сегодня и с кем. Они проходят мимо стайки учеников средней школы в форме, и Изуку чувствует укол тоски, который удивляет его. Он не скучает по школе. Не совсем. Он обнаружил, что репетиторство - гораздо более эффективный и интересный способ учиться, и, кроме Каччана, он никого особенно не хочет видеть. Но… определенно есть что-то в занятиях, по чему он скучает. Чувство принадлежности к чему-то большему, чем он сам, быть частью жизней многих других и, следовательно, более широкого мира, и в то же время чувствовать себя в безопасности среди ритуалов, рутины и ожиданий школьного здания. Он ловит себя на том, что часто оглядывается на Шото, страстно желая подарить ему этот опыт, но зная, что это невозможно. Наконец, они добираются до агентства Старателя. Это массивная, сверкающая черная башня из тонированного стекла и внешней стальной решетки, которая служила какой-то защитной цели. Они тянут в подземный гараж, и Изуку понимает, есть почти столько же, ниже земли находится выше. Изуку никогда не считал себя энтузиастом архитектуры, но он обнаруживает, что достает блокнот из сумки и начинает рисовать. — Никто не знает о твоем отношении к Старателю. Однако многие из присутствующих здесь героев были частью службы безопасности на похоронах, поэтому они знают, что сейчас ты под его защитой. Если кто-нибудь спросит, почему ты здесь, — говорит Ханокана, когда они выходят из машины, — Это просто для того, чтобы ”подбодрить тебя’, понимаешь? Шото фыркает, но Изуку легонько толкает его локтем и кивает в знак согласия. Но никто не спрашивает, потому что он никогда не выходит из поля зрения Старателя. Он следует за ним, как маленький утенок, через здание в вестибюль, мимо диспетчерского центра, в лазарет, в отдел снаряжения, в раздевалки, в подземный тренировочный комплекс, в диспетчерскую. Только в диспетчерской он оказывается без Сил, его дядя решает остаться на тренировочной площадке, чтобы непосредственно руководить Шото. Объект спроектирован так, чтобы имитировать городскую среду, здания расположены близко друг к другу, загораживая обзор, а на земле густо расставлены муляжи гражданских лиц. Шото переодевается в специальный костюм со встроенными датчиками, предназначенный для снятия показаний на протяжении всего экзамена. — Не мешай им, — говорит Старатель, имея в виду трех техников службы поддержки героев, работающих и контролирующих оборудование, поэтому Изуку паркуется в стороне, где он все еще может наблюдать из смотрового окна и слушать, не вставая у них на пути. Он не раз ловил их косые взгляды на себе, но они профессионалы и сосредоточены на стоящей перед ними работе. — Хорошо, Шото-кун, — начинает одна из них, как только все готово. — Ты знаешь рутину. Следующие пять минут мы собираемся взять базовое чтение, поэтому мне нужно, чтобы ты оставался милым и расслабленным. Дыши глубоко, ровно и постарайся не ерзать слишком сильно. — Принято. — высокопарно отвечают в микрофон. Следующие пятнадцать минут, честно говоря, довольно скучные. Техники проводят Шото через серию простых упражнений, активируя и деактивируя его двойную причуду, иногда вместе, иногда по отдельности. Его кузен вообще почти не двигается, а его причуда работает на минимуме, чтобы даже считаться активной. Используются термины, которых он не понимает. Паретиальная активность. Кинестетическая регуляция. Скорость QAE. Скорость QS. Уровень QS 1. И тут все становится диким. — И мы начинаем, — говорит техник в микрофон. — Вторая фаза, Шото. Раз ... два ... три... Причудливый талант Шото оживает, пламя и лед расходятся по обе стороны его тела, неуклонно расширяясь со счетом, пока обе стороны внезапно не теряют всякое подобие контроля, хаотично танцуя во всех направлениях. И все же это продолжается и продолжается, огненные потоки текут между зданиями, а ледники пробиваются сквозь них. Изуку стоит безмолвный и разинув рот, пораженный необузданной мощью, бешено вращающейся под ним. В этом сила Героя, думает он с чем-то похожим на отчаяние. Все это время техники продолжают непрерывный поток жаргонных выражений, печатая на клавиатурах и настраивая инструменты. — Температура его тела начинает падать. — предупреждает один. — Черт, это всегда ледяная сторона. Это каждый раз снижает его рейтинг QS. — Правая сторона доминирует. — напоминает другой. — Оцените QS? — Спрашивает Изуку, прежде чем успевает остановить себя. — Необычный показатель выносливости. Сколько времени требуется, чтобы достичь QT, прекращения действия причуды или того, что непрофессионалы называют истощением причуд, — говорит ближайший техник, женщина средних лет с лавандовыми волосами, не отрываясь от монитора. — Лед Шото может вызвать переохлаждение, если его чрезмерно растянуть, задолго до того, как его причуда достигнет QT, поэтому его тело сдается раньше, чем его причуда. Это то, что специалисты по анализу причуд классифицируют как нерегулируемую причуду, что означает, что его тело естественным образом не избавится от причуды, если оно перенапряжено. Изуку начинает писать. Он никогда ни о чем подобном не слышал, но, как самозваный аналитик, чувствует, что должен был. Существует целый язык, который он никогда раньше не рассматривал, и связанные с этим языком концепции, которые сделали бы его собственные заметки короче и в то же время более значимыми. Он старается больше ничего не говорить, боится отвлечь их, но пишет, и пишет, и пишет… Испытания продолжаются еще почти час; переходим от силы к дистанции и точности. Поражаем цели разного размера по всей тренировочной площадке, иногда даже движущиеся. Шото начинает уставать, покрываясь потом, даже когда его температура начинает медленно падать. Изуку начинает беспокоиться, часто поглядывая на техников, задаваясь вопросом, не слишком ли они сосредоточены на причуде и недостаточно на человеке. — Ладно, давайте закончим на сегодня. Нет смысла изматывать бедного ребенка, —наконец говорит специалист по лаванде, а затем говорит в микрофон. — Остановись на этом. На данный момент у нас достаточно данных. Отправляйся в медицинский центр, и мы начнем просматривать данные. Старатель, могу я задержать твоего гостя еще ненадолго, пожалуйста? Изуку задается вопросом, не попал ли он каким-то образом в беду. Собирается ли она попросить его вести себя тихо в будущем? Собирается ли она отговорить его заходить в диспетчерскую? Трудно сказать, потому что ее тон и выражение лица настолько профессиональные, что их невозможно прочесть. — У него нет причуд. — слышит он слова Старателя, и Изуку вздрагивает. Впервые в голосе техника появляется нотка юмора. — Я не прошу экспериментировать над ним, сэр. Я подумал, что покажу ему окрестности, пока будут собираться данные. — Делай, как хочешь. Техник поворачивается к нему. — Я Фуку Хикари, ведущий аналитик Quirk в этом агентстве. Это мои помощники, Рэйко и Джек. — У нас есть фамилии, которые ты знаешь.— ворчит Джек, но Фуку игнорирует его. — Ми-Аратака Изуку. — говорит он и отвешивает почтительный поклон. — Итак, Изуку, я так понимаю, тебе нравятся причуды? Ты что-то строчил в своем блокноте, как будто присутствовал на лекции в колледже. Не выгляди таким смущенным, ты среди коллег-энтузиастов. Мы все тоже любим причуды. Именно поэтому мы в первую очередь занимаемся этой областью. Пойдем, позволь мне показать тебе, что мы делаем со всеми нашими анализами. Фуку действительно энтузиаст. Изуку не нужно ничего говорить, поскольку она ведет его по кругу и рассказывает о тонкостях своей работы. Она берет его с собой на короткую экскурсию по своему офису, где дюжина менее специализированных помощников работают за компьютерами и перекладывают бумаги, один из них просматривает отчет с героем, которого Изуку не узнает, в то время как другие сосредоточенно разговаривают по телефону. — Конечно, мы работаем с героями в агентстве, и наша лучшая работа связана с тестированием причуд в контролируемой обстановке, но основная часть нашей рабочей нагрузки связана с анализом злодеев. Есть полевые аналитики, которые специализируются на оказании помощи героям в миссиях, а также технические аналитики, которые просматривают видео и отзывы после нападения злодеев и собирают все возможное для будущих столкновений. Первое требует наибольших навыков и опыта, но второе наиболее выгодно для агентства. Правительство выплачивает нам комиссию за каждый отчет о злодеях, который мы подаем и загружаем в Национальную базу данных злодеев. Это способ Комиссии по героям поощрять агентства делиться информацией. Она ведет его немного дальше вглубь здания, и внезапно там оказываются охранники, запертые коридоры и тяжелые железные двери. У него отчетливое впечатление, что она ведет его туда, где ему не место. Наконец, они входят в комнату с табличкой на двери с надписью ‘Комната специального оборудования’. Это большая, ярко освещенная комната, заполненная множеством шкафчиков для хранения, одни из которых с железной сеткой, другие в холодильнике, а третьи - в том, что выглядит как банковские сейфы. — Это любимая комната каждого. — говорит она ему. — Герои, напарники, техники, чертов уборщик. Догадываешься почему? Изуку не может, но ему и не нужно, потому что Фуку уже отвечает, открывая один шкафчик за другим. Он разевает рот, его глаза расширяются от абсолютного ликования. Снаряжение героя. Костюмы, огнестрельное оружие, трофейное оружие, ставки на полезность, бронежилеты, вещи, названия которых Изуку даже не знает, и все это в гиперстилизированных мотивах героев, для которых они исключительно созданы. Он чувствует, как у него подергиваются руки при одной мысли прикоснуться к чему-нибудь из этого. Фуку одаривает его довольной ухмылкой. — Я подумала, что тебе это может понравиться. Все, что ты здесь видишь, создано специально для конкретных героев, призвано выявить самое лучшее в каждом из них. Многое из того, что вы видите, изначально было разработано специалистами школы героев, когда пользователи были еще студентами, а затем изменено и улучшено, как только они подписали контракт с агентством. Многие Герои, работающие сегодня, даже в первой двадцатке, вообще не могли бы быть Героями без этого. Очень немногие особенности достаточно универсальны, чтобы удовлетворить весь спектр требований, необходимых для того, чтобы стать профессиональным героем, и некоторые из них напрямую мешают этим требованиям. Вот где пригодится это снаряжение. Многое помогает дополнить или улучшить контроль над причудами, но действительно важные вещи дополняют то, чего Герою от природы не хватает. Она достает большую перчатку с толстой подкладкой, чтобы показать ему. — Это, например, перчатка, устойчивая к причудам. — Устойчив к причудам? — Он слышал о предметах, подавляющих причуды, но не о устойчивых. — Да, для борьбы со злодеями, пока их не удастся обуздать. Снаряжение для подавления причуд срабатывает только после того, как вы наденете его на человека, но это может позволить вам ударить того, кого вы иначе не смогли бы ударить, например, кого-то с причудой Неосязаемости или Ускользающей причудой. Или вы можете использовать это, чтобы нести жертву, чья причуда делает прикосновение опасным, например, при причудах боли или сочувствия. На самом деле, существует бесконечное количество сценариев, где что-то подобное полезно. Она позволяет ему подержать это. Это тяжело и громоздко, но потрясающе. Он покрыт рубцами от длительного использования, и он не может не задаться вопросом, какому Герою он принадлежит и каких удивительных вещей они достигли, нося его. Он чувствует, как все его тело начинает покалывать, как будто что-то героическое перетекает в него от одного прикосновения к нему. Далее она показывает ему другие предметы, иногда позволяя прикоснуться, но не часто, и объясняет, как все это использовалось по-разному. Некоторые герои были в некотором роде уникально уязвимы и нуждались в дополнительной защите, в то время как другие были подвержены усталости, и им еще больше не хватало физической силы для рукопашного боя, или их размер ограничивал маневренность. Это было поучительно для Изуку, который наблюдал за множеством Героев и осознавал их слабости, но никогда по-настоящему не замечал, сколько из них смогли преодолеть их просто благодаря умелому применению технологий, и задавался вопросом, у скольких других он никогда не видел слабостей, потому что их костюмы были так идеально спроектированы, чтобы скрыть их. Его сердце начинает учащенно биться, волнение почти переполняет его. Вот оно. Ответ на его вопрос. Вот как он становится Героем. Не из-за невозможного появления причуды, а из-за снаряжения, которое компенсировало все слабости и недостатки, оставшиеся после отсутствия причуды. Могу ли я быть героем? вертится у него на кончике языка, готовое вырваться у единственного человека, который мог бы улыбнуться, пожать плечами и сказать, почему бы и нет? Все, что тебе нужно, здесь. Но он этого не делает. Она все еще сотрудница Старателя, и слишком велик риск, что она что-нибудь скажет его дяде. Старателю могло быть безразлично отсутствие у него причуд, но быть героем - совсем другое дело. Из того, что рассказали ему двоюродные братья, у его дяди было очень четкое представление о том, каким должен быть герой, и правильная причуда сыграла в этом немалую роль. Если этот человек вбил себе в голову помешать амбициям Изуку, он не уверен, что сможет преодолеть это препятствие. Пока нет. Итак, он ничего не говорит, позволяя Фуку потчевать его чудесами снаряжения для поддержки героев, пока ее пейджер не отключается, и ей, наконец, приходится возвращаться к своим обычным обязанностям. Его мозг и сердце парят в странном экстазе, мир вокруг него полон возможностей. Он обнаруживает, что бормочет, его ручка бегает по страницам блокнота, даже когда он следует за своим гидом обратно в вестибюль. Только когда Фуку касается его плеча, он понимает, что они остановились, а Старатель и Шото смотрят на него с одинаковым недоумением. — Он был очень внимательным слушателем, — говорит она своему боссу с сухим профессионализмом. — Я бы не возражала, если бы в будущем он больше занимался таким. А затем она неспешно уходит на работу, уходя прежде, чем у Изуку появляется возможность поблагодарить ее должным образом. За большее, чем она могла себе представить. _____________________ Старатель приходит и уходит днем и вечером, оставляя их обедать в кафетерии, или уводя Шото тренироваться с его причудой, или передавая их кому-то другому, чтобы они поплавали в бассейнах. Оказывается, что Изуку так же плох в плавании, как и в беге, и большую часть урока его тренируют по правильной форме. Изуку все еще на взводе от своего прозрения, но Шото устал и рано тащит их обоих спать. В распоряжении агентства Старателя есть простые общежития для героев, ожидающих выполнения заданий или отдыхающих после особенно изнурительных патрулей. Они немного больше, чем комната с двухъярусной кроватью и шкафчиком, но матрасы на удивление удобные, и это уединенное место. — Ты был сегодня великолепен. — говорит Изуку, когда его кузен устраивается в постели. Сон - это самое далекое от его собственных мыслей, и он прислонился к стене, заполняя страницу за страницей в своей записной книжке. — Я понятия не имел, насколько сильна твоя причуда. — Ммм... — отвечает Шото, уже наполовину засыпая. — Ты станешь потрясающим героем. — Хм... Изуку сдается. Завтра новый день, и как бы он ни был взволнован своим открытием, он сомневается, что сможет говорить об этом связно. Это все еще слишком широко, чтобы даже называться планом, и он ловит себя на том, что преследует один ход мыслей, затем отвлекается на другой, прежде чем прийти к какому-либо выводу, снова и снова. Он просто многого не знает, особенно о снаряжении Героя и правилах, связанных с ним. Что квалифицировалось как снаряжение героя, а что просто как оружие? Насколько вам разрешалось полагаться на свое снаряжение во время тренировки Героя? Во время вступительных экзаменов в UA? Требовалась ли для этого специальная лицензия? Как вы ее получите? Вы можете изготовить свое снаряжение самостоятельно или вам нужно было находиться под наблюдением программы поддержки героев? Как бы ты поступил, если бы мог? Слишком много вопросов, и ты понятия не имеешь, кого спросить или где найти ответы. Но если у него еще нет дороги для путешествия, у него, по крайней мере, есть направление. Он записывает свои вопросы и идеи с твердым намерением изучить ответы. Если будет время, возможно, он сможет поговорить с Фуку завтра. Проходит час, два, три, и его вопросы стихают, оставляя его пялиться в никуда, мечтая о будущем, которое выглядит таким же светлым, каким он его помнил в четыре года. Дрожь выводит его из себя. В комнате стало холодно. Это вызывает тревогу. — Шото? — спрашивает он, выглядывая из-за койки. На металлических перекладинах койки образуется лед, а постельное белье покрывается толстым слоем инея. — ШОТО! Раздается тяжелый вздох, сдавленный крик и яростный треск льда. Изуку выбирается с нижней койки на лестницу и обнаруживает, что правая половина тела его кузена покрыта льдом и он с трудом дышит. Изуку поднимается и начинает отрывать куски голыми руками, чувствуя укус везде, где касается его обнаженной кожи, и удивляется, как Шото это выдерживает. После полуминуты дезориентированных движений и судорожного вздоха его двоюродный брат, кажется, приходит в себя. Его тело внезапно излучает тепло, как радиатор, растопляя лед и возвращая тепло обмороженной коже Изуку. Он садится, и Изуку отступает, чтобы дать ему место. — Ты в порядке? — Я... —начинает Шото, останавливается, смотрит на мокрый беспорядок, который он устроил на кровати, и краснеет. — Извини. Кошмар. Просто кошмар. Они всегда остаются у меня после того, как я изо всех сил использую свой лед. Изуку одаривает его понимающей улыбкой. — Не волнуйся об этом. Думаю, я все еще превзошел тебя в отделе кошмаров. По крайней мере, ты не включил сигнализацию. Пошли. Твоя постель промокла. Ты можешь поспать со мной. Нижняя койка просторнее верхней, очевидно, предназначена для взрослого человека крупнее среднего, но между ними все равно удобно. Изуку садится слева от Шото, который, несмотря на продолжающуюся жару, покрыт гусиной кожей и дрожит. Его кузен тих, смущен или все еще стряхивает остатки сна, но он благодарно сворачивается калачиком в нежном тепле Изуку. Изуку наполовину ожидает, что его кузен немедленно снова заснет, но он этого не делает. — Мне снилась моя мать, — говорит он через некоторое время. — О том дне, когда она ... причинила мне боль. Обычно это просто оживление воспоминаний, но иногда ... иногда мне снится, что она пытается убить меня. Я не понимаю почему. Я ее не боюсь. Даже после того, что случилось, я не боялся ее. Она любила меня, даже если… Мне снятся кошмары о ней только тогда, когда я слишком часто пользуюсь своим льдом. Изуку подавляет инстинктивное желание сказать что-нибудь утешительное. Шото не нуждается в покровительстве. Его вопрос не риторический. Они оба похожи в том, что трагедия сделала их скорее прагматичными, чем сентиментальными. Поэтому Изуку долго обдумывает это. — Если это происходит только тогда, когда ты злоупотребляешь своей причудой... —предполагает он. — Тогда, возможно, твой правый бок все еще холоднее, чем должен быть, когда вы ложитесь спать, и это вызывает воспоминания. И это воспоминание вызывает у тебя причуду, а причуда делает воспоминание более ярким или даже хуже, поскольку ты уже расстроен. Петля обратной связи. — ... но моя левая сторона должна регулировать температуру правой. Я не чувствую холод. — Ты тоже не чувствуешь холода, когда используешь ледяную сторону. Нет, если не переусердствуешь. Фуку-сан говорит, что у тебя странная особенность, не поддающаяся регулированию, так что, возможно, здесь не так тепло, как ты думаешь. Или, может быть, есть какой-то другой длительный эффект, помимо температуры. Возможно, это похоже на повреждения, оставленные обморожением даже после того, как ты снова согрелся. Шото вздыхает с облегчением. — Хорошо — Не так хорошо. Ты все еще можешь наносить вред своему телу, не подозревая об этом. Но Шото, кажется, не слышит его, его взгляд стал отстраненным. Через мгновение он снова фокусируется. — Тебе снятся кошмары? Я не видел, чтобы тебе снились кошмары с той первой ночи, но я не понимаю, как ты не мог. После всего, что ты пережил. — Каждую ночь, — беспечно признается Изуку. — Я видел сны, сколько себя помню, задолго до Хисаши… но в основном это тревожные сны, а не настоящие кошмары. — Что тебе сниться? — Сейчас? Обычно я не помню свои сны. Я не помню, когда слишком устаю, так что тренировки Гомей-сан здесь полезны. — А раньше? Изуку вздыхает. — Они всегда немного отличаются, но обычно это как-то связано с отсутствием причуд. Мне снится, что я бегу спасать кого-то с помощью своей причуды, только позже я вспоминаю, что у меня ее нет, но к тому времени я уже в ловушке. — ... каково это? Быть без причуд? Я не имею в виду то, что ты сказал раньше, о том, что ни у кого нет ожиданий. На что это похоже… в целом? Это не первый раз, когда кто-то спрашивает его об этом, но, возможно, это первый раз, когда кто-то действительно заинтересовался его ответом, а не просто ждал подтверждения того, во что они уже верили. К вопросу можно подходить по-разному. На что это похоже физически? То же самое, что и для любого другого, когда его причуда не активна. На что это похоже интеллектуально? То же самое, что и для любого другого, у кого нет интеллекта или экстрасенсорных способностей. Эмоционально? Никого это не касается, большое тебе спасибо. Но он думает, что знает, что значит Шото. — Это как ... пойти в первый день в новый класс в школе, и учитель подарил каждому ребенку в классе свой подарок. Может быть, это линейка, или коробка цветных карандашей, или просто стирающее средство. Может быть, это то, что есть у каждого, но теперь по крайней мере у одного ученика есть немного лишнего. Может быть, это ничего полезного, например, защитное устройство для карманов, которым студент даже не воспользуется. Или, может быть, это что-то действительно классное, например, ноутбук или научный калькулятор. В любом случае, каждый ребенок получает подарок, но ты пришел последним, а у учителя закончились подарки как раз перед твоим приходом. Учитель чувствует себя ужасно, что ты ничего не получил, но это ничего не меняет, и даже если кому-то из детей не нравится их подарок, по крайней мере, он у них есть. Поэтому они показывают на тебя пальцем и хихикают или игнорируют тебя, чтобы не делиться тем, что у них есть, или потому, что они думают, что тебя пропустили специально и ты не заслуживаешь подарка, поэтому ты, должно быть, не заслуживаешь находиться рядом с людьми, которые, очевидно, действительно этого заслуживают. Шото не говорит, не двигается несколько минут. Его глаза открыты, но обращены внутрь, размышляя над тем, что сказал Изуку. — Я не понимаю, — говорит он наконец. — Я хотел бы понять, но я не понимаю. Для меня это не имеет никакого смысла. Изуку улыбается, в основном самому себе. Возможно, ему не стоило использовать аналогию с классом для кого-то, кто никогда не ходил в школу, но на самом деле это не имеет значения. Это нелогично. В этом жестокая несправедливость всего происходящего. В отсутствии причуд не было ничьей вины, уж точно не его, но это не изменило мелочной и нелогичной реакции людей на это. — Это прекрасно. Я бы предпочел твою дружбу, чем твое понимание. Мама понимала, некоторые учителя понимали, и я думаю, что даже некоторые одноклассники понимали, но это ничего не меняло. Я все еще был один. Шото закрывает глаза, его правая рука чуть крепче обхватывает его. Изуку закрывает глаза, прислоняет голову к плечу своего кузена. Они слушают дыхание друг друга, пока вдохи и выдохи не синхронизируются, и они засыпают, и им снится один и тот же сон об океанских волнах на бесконечном пляже. _______________________ На следующее утро рано за завтраком в кафетерии обсуждаются деловые вопросы. Фуку просчитала свои расчеты и составила оценку, представляя свой отчет, в то время как Изуку и Шото отправляют в рот рис и яйца, а Индевор сидит, скрестив руки на груди и свирепо глядя, через стол от нее. Его дядя не выглядит довольным, но Изуку не может представить, как вчерашнее выступление могло его разочаровать. Возможно, это и не было демонстрацией мастерства и изобретательности профессионального героя, но с точки зрения грубой силы это было больше, чем большинство когда-либо достигнет, и, вероятно, будет становиться только сильнее по мере взросления Шото. Но тогда Изуку всё ещё не может понять и половины того, что говорит Фуку, так что, возможно, она обнаружила какую-то неожиданную проблему, например, что могло вызывать кошмары Шото. Он записывает столько, сколько может, между глотками за завтраком, листая взад и вперед страницы ‘Будущего героя’ Шото и те, что забиты его собственными размышлениями и вопросами. Фуку заканчивает свой отчет и передает его Индевору. — Пока он на плаву, — говорит она. — Подождите год или два, и мы, вероятно, снова увидим какие-то дополнительные изменения, но прямо сейчас все, что я могу порекомендовать, это научить его контролю и саморегуляции. — Больше ничего нельзя сделать? Я знаю, что его причуда способна на большее. — Его причуда способна сжечь его дотла или заморозить. Его тело упругое, но не настолько. По крайней мере, пока. Как я уже сказала, подожди еще пару лет. Половое созревание может вызвать дополнительную адаптацию к причудам, но оно также может ослабить контроль над причудами. Ты сам видел результат этого. — Шото - это не Тоя. — огрызается Индевор. — Нет, это не так. Потенциально он более опасен. Контроль и саморегуляция, сэр. Лучше, чтобы он научился этому до того, как в нем проявятся все эти прекрасные подростковые гормоны. — Я приму это к сведению. Она отвечает на это раздраженное опровержение понимающей улыбкой, затем встает, чтобы уйти. Обойдя стол и подойдя к двум мальчикам, она кладет две визитные карточки. — Шото, это всегда приятно. Если что-то неожиданно случится с твоей причудой, дай мне знать. Изуку, я рада, что мы смогли встретиться, и надеюсь, что встретимся снова. Если у вас есть еще какие-либо вопросы, напишите мне по электронной почте. Агентство Старателя всегда готово поддержать новые таланты. Шото равнодушно кладет свою карточку в карман куртки, но Изуку принимает ее с большим почтением. Это первая визитная карточка, которую ему кто-либо когда-либо подарил, и он чувствует прилив зрелости от того, что она была предложена ему в профессиональном качестве. Новый талант, сказала она без намека на снисхождение. Более того, если она серьезна, она была бы невероятным источником знаний на пути, который он прокладывает для себя. Он отвешивает ей вежливый поклон, прежде чем она отворачивается, затем надежно убирает карточку в пустой карман сумки для книг. — Что ты писал все это время? Изуку вздрагивает, поворачиваясь на своем месте. Старатель смотрит на него в ответ, выражение его лица такое же холодное и безразличное, как всегда, но в его голосе слышится нотка любопытства, которого он никогда раньше не слышал. Даже Шото поднимает голову, услышав этот тон. — Я... Изуку не уверен, что сказать. Он предположил, довольно небрежно, как он теперь понимает, что Старатель будет совершенно безразличен к поступкам Изуку, пока тот "держится в стороне’. Мужчина вообще не обращался к нему с тех пор, как они покинули дом, а просто приказал окружающим оказывать ему необходимую помощь. О том, чтобы сказать ему правду, не могло быть и речи. — Хм ... ну,… Это ... Вмешивается Шото. — Это его блокнот для анализа героев. Он хочет сделать карьеру в службе поддержки героев. Изуку открывает рот, чтобы возразить, но быстро закрывает его. Это ложь ничуть не хуже любой другой ... нет, это великая ложь. Это идеальная ложь. — Дай мне посмотреть. Старатель протягивает руку. Оба мальчика напряжены. Это может закончиться очень плохо. Но на самом деле выбора нет, и, возможно, лучше передать это в кафетерии, наполовину заполненном свидетелями, чем одному в машине или дома. Он передает это. Его дядя открывает ее на первой странице. Изуку несколько минут наблюдает, как он читает, и ужасается, испытывая смущение от того, что профессионал просматривает его детские размышления и рисунки. Но минуты тянутся, его дядя изучает каждую страницу с молчаливой сосредоточенностью, которую нельзя торопить, и в конце концов Изуку возвращается к своему завтраку. Мужчина все еще не закончил к тому времени, как оба мальчика покончили с едой, но задерживается на странице, которую Изуку не видит, но подозревает, что она принадлежит Шото. Наконец, он захлопывает книгу и небрежно бросает ее обратно своему племяннику. — Дилетантство. Напомни мне, чтобы в следующий раз техники показали тебе, как правильно составлять отчет. — Д-да, дядя... сэр. — говорит он, быстро убирая блокнот. Позже, после того, как Изуку и Шото возвращаются в поместье Тодороки одни, к нему обращается его двоюродный брат. — Я думаю,… Я думаю, он решил поддержать твой выбор карьеры. — То, что он думает, - это мой выбор профессии, — немного ошеломленно говорит Изуку. — Но… Я думаю, что это тоже может сработать. ___________________ Суббота застала осень у парадной двери поместья Тодороки, и в очаге был разожжен огонь в честь гостя. В тот вечер большинство детей собрались вокруг нее, чтобы поиграть в го и шахматы, познакомив своего непосвященного кузена с разнообразием стратегий в обеих. Тоя, однако, составил себе компанию. Он вдыхает свежий ночной воздух на веранде, смотрит на сад, на осенний кустарник, очерченный светом садовых фонарей. В последнее время его мысли были тяжелыми, и он не хочет портить светлое настроение внутри. Это такое редкое явление, хотя в последнее время оно встречается чаще. Причина легкости настроения и тяжести мыслей Тои одна и та же. Изуку. Аратака Изуку, который является Мидорией Изуку, который может быть Тодороки Изуку. А может и не быть. Он не уверен. В нем нет ничего похожего на Тодороки, по крайней мере, Тоя не считал его похожим на Тодороки, но верно и то, что он уютно вписывается в их среду, чего никогда не удавалось его матери. На самом деле, он, кажется, удовлетворяет какую-то потребность семьи, о пропаже которой никто не подозревал, или, скорее, предполагал, что их мать забрала с собой, когда исчезла. Но в Изуку нет ничего материнского. Он на 100% маленький мальчик. Весь пыл, приключения и любопытство. В нем есть теплота, похожая на Рей и непохожая на нее, и сила существа, совершенно непохожая на Рей, которая привлекает их всех, как пламя, горящее сейчас в камине. Тоя не уверен, что с этим делать. Если с этим вообще что-то можно сделать. Если это что-то, что следует защищать, если это можно защитить, если это даже нуждается в защите. Или если он не тот снисходительный придурок, в котором его обвинил Изуку. И разве это не был заслуженный пинок под зад? 100% маленький мальчик Изуку с сопротивляемостью, которая кажется почти неестественной. Смерть его матери не сломила его, казалось, совсем не замедлила его, хотя он все еще оплакивает ее. Злодейство и попытка убийства его отца не сломили и не замедлили его. Сейчас кажется смешным думать, что придурковатость Старателя могла многое сделать. Недавно Фуюми упоминала, что Изуку, казалось, мог взять из Старателя только то, что ему было нужно, и выплюнуть яд. Тоя начинает думать, что у него тоже могут быть некоторые навыки вытягивания яда из других. Он не думает, что когда-либо видел Шото таким счастливым. Он не думает, что когда-либо видел Шото ребенком. Сейчас он играет. У него праздные, риторические разговоры. Он пробует сладости, хотя ненавидит большинство из них. Он может говорить о том, как стать героем, без выражения тоски. Он улыбается. Это милая улыбка. Невероятно милая. Тоя завидует ему настолько, что иногда ненавидит. Его правая рука поднимается, на кончиках пальцев вспыхивают желтые языки пламени, как от фитилей свечей. На этот раз он не тушит их сразу. Они выглядят правильно осенней ночью, к тому же приятно теплые. Сосредоточившись, он выпускает одно пламя из указательного пальца и наблюдает, как оно парит перед ним, как жук-молния, который никогда не гаснет. Он выпускает еще одно пламя из своего среднего пальца, затем еще одно из безымянного. Он заставляет их танцевать в однобоком кольце, глубоко и медленно дышит, затем обращает все свое внимание на пламя. Осторожным движением руки маленькие огоньки тянутся друг к другу, разъединенное кольцо теперь превращается в непрерывный обруч, ореол в воздухе. — Вау... Этого слова, мягкого и едва слышного, достаточно, чтобы нарушить его концентрацию, и огненное кольцо вспыхивает и гаснет. Он оглядывается и видит Изуку, стоящего в дверном проеме. Нацуо счел нужным накинуть на него одну из своих толстовок, в результате чего он практически плавал в ней и выглядел еще крошечнее, чем когда-либо. Тоя считает фарсовый комплекс двоюродного брата Нацуо заезженной шуткой, но он также должен признать, что младший выглядит очаровательно. — Прости, — говорит Изуку. — Я не хотел тебя отвлекать. Тано-сан прислала меня с чаем. Он поднимает кружку, которую Тоя не заметил за его широкими рукавами. Тоя чувствует вспышку раздражения при упоминании своей тети. До сих пор она принимала близко к сердцу его предупреждение не разговаривать с Изуку неуважительно, но дала понять, что он ей не нравится, выделив его в качестве мальчика на побегушках. Она продолжает отсылать его разносить сообщения, закуски или приглашать на обед, независимо от того, чем он занят в это время или удобнее послать кого-то другого. И когда его нет рядом, она горько жалуется, что он негодяй (кто еще использует такие слова?) и прививает Шото дурные привычки. Очевидно, по её мнению, быть счастливым - ‘плохая привычка’. Изуку переносит немилость со своей обычной жизнерадостной грацией, либо не замечая этого, либо безразличный. Тоя подозревает, что будет позже. — Спасибо. — говорит он, принимая чай. Он ожидает, что мальчик уйдет, как только выполнит задание, и вернется к своей компании у камина, но тот медлит. Его взгляд блуждает туда, где танцевали языки пламени, а затем возвращается к Тойе. — Могу я это увидеть? Тоя колеблется, удивленный. Изуку, кажется, легко читает его мысли. — Может, у меня и нет причуд, но это не значит, что мне не нравятся причуды. Я не обижаюсь на то, что они есть у других людей. Он ощущает мягкое наказание как второй удар в свой и без того ушибленный живот. — Прости. Я продолжаю недооценивать тебя. В знак извинения он снова активирует свою причуду, разжигая маленькие язычки пламени и заставляя их танцевать. Немного больше, чем раньше, предел того, что он может разумно контролировать, не поджигая дом дотла. Это немного. Это ничего. Шото может справиться с большим количеством всего лишь мизинцем и закрытыми глазами. Индевор поджигает свое чертово лицо, даже не задумываясь. Но Изуку садится рядом с ним, сворачивается калачиком в нелепой толстовке и наблюдает за ними с яркими глазами и ухмылкой, как будто для него запустили фейерверк. Тоя чувствует, как его зависть растворяется в тоске. — Я хотел бы тебе кое-что показать. — говорит он. — Я не могу делать это часто и не очень долго, но я никогда не слышал и не видел никого другого, кто мог бы сделать что-то подобное. Глаза Изуку расширяются, и он торжественно кивает в знак уважения к серьезному тону Тои. Тоя складывает руки вместе и начинает свое дыхательное упражнение. Маленькие язычки пламени вокруг них падают в его раскрытые ладони, один за другим, образуя огненный шар. Он считает свое дыхание, он концентрируется, он чувствует, как неопределимая химия и физика его причуд кренятся и извиваются, чтобы достичь невозможного. Проходит минута, две ... три. Изуку не отводит взгляда, не ерзает. Он смотрит на огонь с той же интенсивностью, что и Тоя. Любовь разгорается в нем, и точно так же пламя становится ярко-синим. Изуку тихо ахает. Но это только начало. — Протяни руки. Изуку неуверенно смотрит на него. — Я бы никогда не причинил тебе вреда. Я обещаю. Медленно, нерешительно и с большим доверием, чем, по мнению Тои, он по праву заслуживает, Изуку протягивает сложенные чашечкой руки. И нежно, очень нежно Тоуя вкладывает в них синий огонь. Он лижет пальцы своего кузена и сворачивается клубочком у него на ладони, как маленький, ласковый зверек. Кажется, что он почти мурлычет. Грудь Изуку вздымается не от боли, а от шока от ее отсутствия. Его руки дрожат, когда он поглаживает его большими пальцами, ожидая обнаружить сопротивление материи, но обнаруживая только сильный, но не невыносимый жар. На его глазах появляются слезы. — О ... о, боже… Тоя. Тоя чувствует, что его собственные эмоции перекликаются с эмоциями Изуку, и осторожно, но очень быстро возвращает пламя обратно, прежде чем потеряет контроль и погасит его резким вдохом. Изуку быстро вытирает слезы, и Тоя отводит взгляд. — Как я уже сказал, я не могу заниматься этим долго. Это уникально, но в этом нет реальной пользы. — говорит он с притворным безразличием. — Нет. — говорит Изуку, шмыгая носом. — Это прекрасно. Огонь, который не обжигает? Это не больно… Прости, я не могу перестать плакать. Тоя протягивает руку, берет его за руки и отводит их от лица Изуку. — Тогда не надо. Слезы меня не беспокоят. Тебе тоже не обязательно улыбаться, если ты не хочешь. Я не буду пытаться подбодрить тебя, если ты просто хочешь немного погрустить или подавиться. Нацуо сказал это ему однажды, но Тоя не думает, что кто-либо когда-либо говорил это Изуку, потому что его вездесущая улыбка исчезает, и тихие слезы переходят в громкие икающие рыдания. Он никогда не видел, чтобы Изуку нравилось это. Интересно, был ли он когда-нибудь таким или все это время держал всю свою боль внутри. Поражается силе такого молодого, маленького и несправедливо обремененного человека. Задается вопросом, является ли он первым человеком, перед которым Изуку почувствовал, что может по-настоящему оплакивать. Удивляется чувству, всколыхнувшемуся в нем при виде этих слез. Потому что, каким бы ни было это чувство, это не жалость.