Причуды мастера

Я тихонько постучалась в деревянную дверь, выкрашенную в белый цвет, но ответа не последовало. Потоптавшись немного на месте, я постучала настойчивее и внимательно прислушалась. Из-за двери донеслось еле слышимое: - Открыто. Я взялась за кованую ручку и решительно толкнула дверь. Она легко поддалась и открыла моему взору просторную комнату с достаточно высокими потолками и большими, немного узковатыми окнами, на которых не было штор, с широкими подоконниками. Помещение было выкрашено в цвет слоновой кости, такого же цвета был и потолок, на котором висели две диковинные люстры. Я медленно обвела взглядом комнату по периметру и с интересом отметила, что это была одновременно и мастерская, и жилое помещение. У стены напротив меня стояла широкая низкая черная кровать, небрежно заправленная белоснежным постельным бельем. Около нее разместились деревянный комод белого цвета и пара серых пуфиков. Ближе к центру комнаты стоял массивный белый рояль, за ним – несколько мольбертов с чистыми холстами. Около одного из окон стояла бытовая техника, рядом – вешалки для одежды и низенький белый диванчик с серыми подушками на нем. Наконец, мой взор устремился к середине комнаты, сплошь уставленной мольбертами, около которых лежали чистые и использованные холсты, кисти разного размера и наборы красок. За одним из мольбертов спрятался художник, сидящий на высокой черной тумбе. Со своего ракурса я видела только его ноги, поставленные на перекладину тумбы и облаченные в черные узкие брюки и высокие кроссовки. - Гхм-хм, - прокашлялась я, давая о себе знать. Художник нехотя оторвался от работы и выглянул из-за большого холста, взмахнув кисточкой, зажатой между длинными пальцами, украшенными перстнями. Вся моя решительность куда-то испарилась. Передо мной сидел парень лет 25-ти. Его круглые глаза небесного оттенка внимательно смотрели на меня, брови вопросительно взметнулись вверх, но губы были плотно сжаты. - Я по объявлению, - пробормотала я, стараясь остановить свой взгляд на ярко-розовой куртке художника. – Вот по этому. Я протянула вперед руку, которая крепко сжимала листочек формата А5, сорванный мною сорок минут назад недалеко от входа на Карлов Мост. Моя рука нервно дрожала, и я поспешила прижать ее к груди, невзначай поправляя шарф. - Хорошо, - ответил парень низким голосом, от которого у меня по коже побежали мурашки. – Раздевайтесь. Едва он сказал последнее слово, как я испуганно встрепенулась. - Простите? – пожалуй, следует незаметно отойти поближе к выходу, чтобы в случае опасности быстро выскользнуть через дверь. Блондин обратил на меня свои глаза, в которых читалось недоумение и раздражение. Наверное, я не первая, кто задал ему такой вопрос. - Я – художник, работающий с натурщиками. Если Вас что-то смущает – дверь за Вашей спиной. Если нет – раздевайтесь. Я снова взглянула на листовку и еще раз внимательно перечитала информацию, указанную на ней. $100 за час позирования – единственное, на что я обратила внимание. Теперь же я видела, что внизу была приписка – «художник работает с натурщицами». Я смущенно потерла переносицу. $100 долларов за час – ради этого ведь можно потерпеть? Особенно, если сегодня к девяти вечера ты обязана внести оплату за квартиру на следующий месяц, иначе тебя ждет в лучшем случае Главный железнодорожный вокзал Праги. - Эээ… - от волнения мой голос охрип. – Ну, а услуги иного характера не включены в эту цену? – постаралась я завуалировать скользкий вопрос. Художник поднялся, и теперь я смогла оценить его рост: никак не меньше 160 см. Интересно, откуда он? Или быть может, он метис? Парень снял холст с мольберта, заменил его на новый и, не глядя на меня, ответил: - Услуги сексуального характера в цену не включены и вообще не предусматриваются. Он был поразительно спокоен, но я все еще колебалась. Большинство маньяков выглядят абсолютно нормально и даже привлекательно. Так с чего бы ему не быть маньяком? - А ничего, если у меня ноги не побриты? – пробормотала я: у меня перед глазами уже стояла хрустящая стодолларовая купюра. - Я включу эту работу в цикл картин «Человеческие уродства», - безапелляционно заявил мужчина, отходя к подоконнику. Я промолчала, наблюдая за тем, как он берет с подоконника большой тонкий стакан и отпивает глоток содержимого. По комнате пронесся терпкий аромат крепкого кофе. Макиато. Я огляделась по сторонам, ища, куда можно сложить свои вещи. Художник заметил это и пальцем указал на белоснежный диванчик у окна. Я неуклюже подошла к нему и поставила на сидение свою сумку. Из окна открывался великолепный вид на Карлов Мост и реку Влтаву. Жизнь в городе кипела: повсюду ходили толпы туристов с фотоаппаратами, мастера зазывали прохожих купить товар, уличные музыканты развлекали гуляющих задорной музыкой. Пока я снимала с себя одежду, блондин отошел к своему рабочему месту и принялся готовить инструменты. Мои щеки залил румянец, когда я осталась стоять в одном нижнем белье, не осмеливаясь избавиться и от него. - Простите, а раздеваться полностью? – задала я совершенно глупый вопрос. - Да, - услышала я ответ. Мои пальцы еле справились с застежкой бюстгальтера, а стягивая неловкими руками трусы, я подумала, что мне следовало бы раньше заняться своим телом. Оставшись совершенно обнаженной, я кожей ощутила дуновение ветра сквозь щели в окнах и поежилась. Я стояла полу-боком к парню и ждала от него дальнейших указаний. - Пройдите на середину комнаты и встаньте на метр левее. Я засеменила к центру мастерской, стыдливо прикрываясь руками, сгорбившись и опустив глаза в пол. Не решаясь поднять голову, я чувствовала, что он смотрит сейчас на меня, заставляя смущаться еще сильнее. Вздохнув, он поднялся со своего места и через пару секунд поставил около меня высокий стул, который я сначала не заметила. Ощутив парфюм, перемешивающийся с ароматом кофе, я почему-то запаниковала. Мне сейчас же захотелось кинуться к моей одежде, схватить ее и выскочить из этой чертовой мастерской. - Садитесь. Поверните голову в профиль и смотрите в окно. И расслабьтесь, в конце концов. Расслабиться? Как тут расслабиться, когда ты сидишь перед мужчиной, взгляд которого скользит по твоему нагому телу, вызывая дрожь. Мое тело категорически отказывалось слушаться меня, поэтому я сидела напряженная, как струна, чувствуя, как по коже то и дело пробегают мурашки. Минут на пятнадцать мне удалось отвлечься: я рассматривала окна и то, что было видно из них. На шестнадцатой минуте моя спина начала неприятно ныть, ноги окоченели, а ягодицы затекли от сидения на твердой поверхности. Я хотела было спросить разрешения слегка поменять позу, но художник не дал мне сказать: - Не двигайтесь, - приказал он низким голосом, который с новой силой взволновал меня, рисуя в моем воображении неведомо что. Пару раз мужчина отходил от мольберта к окну, всматривался вдаль, попивая уже давно остывший макиато, и я пользовалась этим моментом, чтобы немного размять свое занемевшее тело. Сказать, что я замерзла – значит ничего не сказать. В конце концов, в моем носу захлюпало, и я была готова биться об заклад, что завтра утром слягу с температурой. Проклятый час длился слишком долго, и я порядком устала от этой пытки, хотя толком не знала, от какой именно – физической или моральной. Наконец, когда из моего живота донеслось настойчивое и недовольное урчание, художник поднялся, откладывая кисти и краски в сторону. - Можете вставать. Спасибо за работу. Оплата около Ваших вещей. Я слегка растерялась из-за того, что все оказалось так просто. Подняв свое затекшее тело, я проковыляла к диванчику и первым делом схватила честно отработанные $100. Поспешно натянув белье, я мельком глянула на парня. Он стоял, опершись поясницей на тумбу и сложив руки на груди. Его длинные пальцы и тонкие запястья, которые украшали браслеты из камушков и бусинок, были перепачканы в краске. Его голубые глаза были обращены на меня, и я почувствовала, как розовеют мои щеки и начинают гореть уши. - А можно посмотреть на результат? – поинтересовалась я, чтобы не одеваться в неловкой тишине. - Нет, - отрезал он. Ну и не надо. Я поспешила закончить натягивать на себя одежду, стараясь не смотреть в сторону мольбертов, несмотря на то, что противный внутренний голос умолял это сделать. Замотавшись в шарф и подхватив сумку, я выпрямилась. - Спасибо, - пробормотала я. Художник слегка кивнул мне в знак прощания. Я еще раз украдкой посмотрела на него и с неохотой побрела к входной двери. Меня гложило странное чувство, с которым надо было что-то немедленно сделать. Взявшись за ручку и не оборачиваясь, я спросила дрожащим голосом: - Мне можно будет прийти еще раз? - Если хватит храбрости. Я была готова поклясться, что уголки его пухлых губ в это время хитро поползли вверх. Мое сердце окуталось сладкой негой, и я выскочила на улицу. Прагу накрыли октябрьские сумерки.