Охота начнётся на рассвете

Они втроем в комнате, окутываемые уже рассветным солнцем. Эва сидит на старом столе, изредка дёргая ногой, эпистат стоит довольно близко, оперевшись на столешницу ладонью рядом с её бедром, еле прикрытым светлой тканью. Ливий то и дело бегает в соседнее помещение, меняя и принося новые трубы пергаментов, пытаясь найти в своих записях хоть что-то похожее. Он скидывает их Эве за спину, но она даже не оборачивается на их шуршание, когда они вдруг катятся со стола. Она ничего не замечает кроме уставших серых глаз над ней, что размазано смотрят в пустой тёмный угол за её плечом. Мозг усиленно переваривает дичайше странную информацию. Эва видит, как его плечо напрягается, перекатываются мышцы, а потом чувствует, как большим пальцем он слегка проходится по оголенной коже бедра. Это движение будто неосознанное, некое заземление, потребность ощущать её хоть сантиметром кожи, знать, что это реально. Бесконечные по ощущениям несколько часов были проведены за объяснениями практически впустую. Эпистат упрямо не верил в божественные силы, способные руководить из тени прямо на земле. Он громко спорил с лекарем и молча смотрел на Эву. Агрессивно жестикулировал перед его лицом и отворачивался от неё, чтобы не задеть случайно. Эвтида сидела молча, погруженная в свои мысли, изредка согласно кивая на слова Ливия, когда с грозным выражением лица к ней оборачивался Амен. Исфет! Довериться божеству! Зная об их коварстве и бессердечности к людям. Чьим бы покровителем он ни был, это слишком опрометчиво и глупо! Но все же стоит отдать этому Сету должное, кем бы он ни был, что Эвтида до сих пор жива и цела. Убил бы он ее, скажи Дия правду во время пыток? Поднялась бы его рука тогда? А сейчас? — Дамы и господа, мне нужно прибрать весь этот ... Не буду продолжать, что я устроил ради вас в моей повозке. Надеюсь, что вы за полчаса не перегрызете друг другу глотки! – усмехается с нотками настороженности Ливий, бросая взгляд на шею Эвы, и уходя через вторую комнату на улицу. Помещение погружается в звенящую тишину. Никто не смеет сказать слова, сделать хоть одно движение навстречу. — Не мог Бог помочь вам. — тихий шепот разрезает звон в ушах. — Слепой не верит свету, а ты не веришь в чудеса, господин? — грустная усмешка от бесполезно проведённых пары часов за объяснениями. — Ты знаешь, что есть черномаги, знаешь, что они могут, но не веришь в Сета? — Понять не могу, как он мог на земле быть. Ходить у меня под носом. — Иногда просто поверить нужно. Не думая, как оно существует. — Эва слегка прикасается к его руке, ведёт пальцами выше, еле касаясь фарфоровой кожи. — Я ведь исполняю твою просьбу. Я говорю лишь правду, господин. — пальцы скользят к оголенному плечу, немного надавливая на твёрдые мышцы. По белой коже проходит волна мурашек. Амен следит за каждым её движением, не двигаясь, превращаясь в камень. Выжидает. Чего? Теперь Эва должна сделать свой шаг в пропасть. Я заставлю тебя пожалеть... Твои слова сгорят до тла... И она падает без тени страха.  Она так отчаянно желала этого. И боялась этой одержимости. — Не смею сомневаться в этом, Неферут... Сидя на высокой столешнице, она без проблем мажет губами по щеке Амена, застывая у уголка его губ. Испытывает его. Знает, что сорвётся. Знает, что он хочет. Ведь он давно это решил.  Проходит всего пара секунд, и его рука путается в густых чёрных волосах, притягивая за шею к себе ближе. Ближе. Пожалуйста. Можно утонуть в твоих волосах? Я так хочу... Поцелуй из медленного и осторожного перерастает в дерзкий, собственнический. Эва принадлежит ему. Они оба это теперь знают. Амен придерживает второй рукой её талию, а сам устраивается между её разведенных коленей. Гладит шею, плечи, бедра, что подрагивают от уверенных касаний. Напирает на нее в силу своего роста, не оставляя ей возможности подумать о правильности решения. Между ними не остаётся и сантиметра, Эва прижимается к нему со всей силы и тянет на себя за массивные плечи. Старается отсесть подальше на столе, но чужие руки дергают обратно, заставляя сильнее развести колени. Щеки полыхают красным, а по телу идут мурашки. Амен упирается одной рукой о столешницу, второй крепко держит девушку поперёк спины, не давая ей полностью лечь на стол. Целует почти жадно, проникая языком в открытые пухлые губы и медленно сминая их. Эвтида ещё сильнее опускается назад и эпистату приходится опереться уже на локоть, держа девушку за спину. Второй рукой запрокидывать её голову, открывая нежную тонкую шею, по которой тут же проходиться горячими губами, а следом ловить ими же её тихий стон то ли от удовольствия, то ли от лёгкой остаточной боли. Большим пальцем он гладит рядом с ярко-красным порезом, будто касание способно заживить кожу. Исправить её ошибку. Развязные поцелуи постепенно прекращаются и Амен утыкается лбом в лоб Эвы, тяжело дыша и поглаживая ее медленно по спине. Целует щеки Эвтиды, хрупкие плечи, изящные загорелые пальцы, тонкие запястья. Вкладывает всю любовь в эти молчаливые действия, всю преданность и беспокойство за неё. Снова ощутить её тело под своими пальцами. Снова слушать её препирания. Снова знать, что она в порядке. И снова любить её. Эва гладит его по щекам и груди, безмолвно отвечая ему заботой, но все же в её плавных движениях чувствуется осторожность. Наблюдательность.  Несмотря на это, она полностью погружена в изучение господина. Не слыша ругательств Ливия с заднего двора, так глупо обозначающего свое местоположение, не слыша шаги под стенами старого дома, не замечая ярко-красных глаз в одном из разбитых окон, отливающих рассветным ярким солнцем. —Меренсет... Я напомню тебе, кому ты действительно принадлежишь, ведьмочка. Амен согласился на её условие. Он верит ей. Делю пополам все твои слова Голова все ещё разрывается от диссонанса. Шезму обучают хитрости, учат приспосабливаться, он это знает с детства. Вдруг она обведет его вокруг пальца, а он даже и не заметит. Во второй раз. Бога в помощниках все же стоит опасаться. Или она все же искренна в своих словах...? Проклятые шезму. Истреблять их гораздо проще, чем любить. Амен никогда не думал, что черномаги - дьявольские отродья. Он просто был уверен, что в конечном итоге они не должны жить. Как его родители. Маленький травмированный подросток, познавший так рано жестокость этого мира. Его родители не были виновны в чем-либо. Он ведь просто знал, что это всего лишь из-за клейма шезму. Как зараженные смертельной болезнью.  И также он ненавидел себя за некую принадлежность. Судьбой уготовано ему связать свою жизнь с темными силами, решать их судьбу, но не из великой чести, не ради мира на земле или по воле Фараона. Приходится платить высокую цену за собственную жизнь. Подстраиваться под быстро меняющийся мир, где черномаги становятся настоящими преступниками. Он руководил их жизнями по одной простой причине. Опасался своей смерти. Нападал первым.  Вызвался главным охотником, чтобы выместить всю злобу и страх во время точного глубокого пореза на горле, слушая с улыбкой на лице предсмертные хрипы. Каждый раз радуясь тому, что это не ему режут глотку. И пока он хорошо выполняет свою работу – он будет жив. Родителям было суждено умереть у него на глазах, чтобы образ навсегда отпечатался в воспоминаниях и являлся во снах время от времени. И теперь ему противна мысль о том, что и Эва должна умереть. Возможно, от его руки. Хуже, если от чужой. Не верю слезам и твоим глазам, но тайно тону в них, мечтая согреться…

***

Амену приходится покинуть импровизированное укрытие для сбора остальных охотников и приготовлений повозок к отправке обратно в поселение. Он доверяет Эве. Поэтому тихо ставит у двух входов охрану. Он доверяет Ливию. Поэтому просит отогнать бесшумно его повозку за угол. — Ты с ума сошла, госпожа? Он оторвет тебе голову при любом удобном случае! – шепотом начинает возмущаться лекарь, как только они остаются одни. – Не стоит вообще верить таким мужчинам, как он! — Полюбилась ему, неужели не видишь? Он слово дал, что жива буду, тебе не о чем беспокоиться, - отпирается Эва, находя среди смятых пергаментов на столе свой клинок и прячет его обратно под ткань на бедре. — Думаешь, перехитрить сможешь главного охотника? Эва, храброй воды хлебнула? – не унимается Ливий, отчаянно цепляясь за отголоски здравого смысла в голове девушки. — Просто подожди, хорошо? Я до сих пор жива, в отличии моих друзей, с которыми я имела «честь» ­— она пальцами выделяет кавычки и закатывает глаза — приехать сюда, так что не все так уж плохо. Ливий, мне нужно время, мне кажется, я смогу… — Сможешь что, Эва? — шепот переходит в шипение, и Ливий с опаской оглядывается на все окна и двери — раскрыть личность Саамона? Не смеши меня, госпожа! Или ты как-то собралась мстить эпистату? Он одной рукой сомнет тебя как ты свой пергамент ночью. Не лезь, слышишь? Эвтида лишь хитро ухмыляется и подмигивает другу перед тем, как эпистат ее забирает в свою колесницу, оставляя лекаря в недоумении ждать, когда ему определят его место. Не мог он ее бросить, сразу выставил требование взять его обратно, несмотря на очевидное предательство. Что ты задумала, милая госпожа? Ничего. Просто наконец-то стать счастливой. Стать кому-то по-настоящему важной и нужной. Она будет жить рядом с ним и покажет всю благодарность за этот смелый поступок. Сама голову склонит, если нужно будет.  Едут втроем. Амен, который всеми руками держит испуганную от шатающейся колесницы Эву, и Тизиан, тайком бросая на них довольные взгляды. Господин наконец-то признал свою слабость перед девчонкой и готов показать её всей стране. Он готов показать, что не бессердечный головорез. Она готова признать, что даже убийца достоин любви. Они не отходят друг от друга даже когда приезжают в итоге в поселение. Охотникам до неё нет никакого дела, а вот остальные жители головы сворачивают, видя, что Эва держит эпистата под локоть, следуя к его хижине. Хоть раз она зайдёт сюда по своей воле, а не из-за наказания или приказа Сета. Внутри все точно также. Белые раскиданные подушки на кровати, аккуратно сложенные пергаменты на небольшом столе, светлый тканый ковёр посередине помещения. Амен у двери смотрит за тем, как Эва проходится взглядом по каждой детали комнаты. — Это все теперь твоё. Мне... надо идти, ты можешь располагаться. Тизиан принесет тебе все, что нужно. Я присоединюсь к тебе после заката, — он слегка краснеет в щеках, ожидая реакции. Эва кивает ему и улыбается, все ещё медленно ходя кругами по комнате. Есть время сходить в баню, сделать лавандовую маску по рецепту Дии. Как она по ней скучает...  Конечно, подруга была не в себе последнее время, но они с Исманом утаили свою любовную связь, и это немного расстраивает. Эва даже не успела порадоваться за них, что в такое непростое время они смогли найти друг друга. И оба погибли... Эва тщательно размазывает по лицу сиреневую массу, смешанную в чашке, и садится возле небольшой купели. Шум жителей, слышимый из маленьких окошек под крышей, тревогой отражается внутри, она все ещё не привыкла, что находится не в бегах. Теперь она полноправный член отряда. Даже не писарь на побегушках. Хотя практиковаться было бы довольно полезным, раз не нужно больше использовать письмо как прикрытие. Пару часов спустя Эва возвращается в свой дом, принимает от Тизиана небольшой поднос с едой на вечер, зажигает на столе несколько свечей, разбирает поверхность и достаёт чистый пергамент с чернилами. Охотник несколько раз пытается завести диалог с Эвой, но сейчас она не намерена ни с кем разговаривать. Она снова собирается переписывать какой-нибудь первый попавшийся текст, и из груды свитков ей попадается очередная историческая справка. Важной фигурой в истории Древнего Египта был и есть Соломон III. Родился во времена правления фараона Менеса II, в период Нового царства в XVIII династии. Впоследствии стал правой рукой Фараона, взяв на себя часть обязанностей по социальному росту городов. Соломон был известным политиком, философом и архитектором. Он был одним из главных советников фараона и имел огромное влияние на политические решения и культурную сферу Египта. Кроме своей работы в области архитектуры, Соломон также был известен своими философскими взглядами. Он был сторонником идей о сбалансированности и гармонии во всем. Его учение о взаимосвязи всех вещей и гармонии между человеком и природой нашло отклик в сердцах многих египтян. Соломон III пропал без вести после десяти лет служения Фараону. Ходили слухи, что он замешан в заговоре с тёмными силами и в восхвалении чужих Богов.  После оставления поста жители близлежащих городов подожгли его дом, Соломон чудом спасся, но до конца жизни вынужден носить маску, скрывающую изуродованное огнём лицо. По сей день его местоположение неизвестно. Эве потребовалось немало времени для переписывался текста, последние строчки она дописывала уже практически в темноте, стараясь перегнать огарок свечи. Равенство? Тёмные силы? Насколько же древняя эта запись, где-то иероглифы и вовсе невозможно было прочесть, только додумать. Очень странный текст. Хорошо, что Эвтида переписала именно его, это надо показать Ливию при случае. За спиной тихо открывается дверь, а через мгновение пара капель воды остаётся на пергаменте, а на столе возникают пять новых свечей. Эва сворачивает свой текст, нарочно игнорируя стоящего за ней Амена, и откладывает в ящик под столом, чтобы потом забрать с собой. Вода с влажных волос продолжает капать ей на плечи, а после они покрываются лёгкими поцелуями. Он зажигает новые свечи, расставляя в разные углы комнаты, убирая сгоревшие куски. — Решила, наконец, прислушаться к указаниям моим? Я же как лучше хочу, заставлять не буду больше. — шепчет он Эве в затылок и вытаскивает её из-за стола. На нем, как обычно это бывает после заката, одни лишь штаны, а потому глаза деть сильно некуда кроме широкого крепкого торса прямо перед собой. — Хочу, чтоб гордился мной. — шепчет она ему в шею, до которой дотягивается на носочках, и медленно целует, опускаясь цепочкой к груди. Ладонями скользит по мышцам пресса, переходя на спину. Руки Амена исследуют ее плечи и шею, на каждом ее движении замирая. Привыкая к желанной близости. Можно хоть раз в жизни никуда не бежать, а просто насладиться моментом? Позволить себе, наконец, не бояться. Отказаться от перманентного нарастающего страха хотя бы сейчас? Эва отпускает свои мысли плыть в неизвестном направлении, полностью погружаясь в серые глаза, в которых пляшут огоньки свеч. Или это не в них дело? Амен с легкостью подхватывает ее поперек спины и ставит у кровати так, что она упирается под коленками позади девушки. Из-за значительной разницы в росте целовать его не сильно удобно, и Эва тянет Амена на себя, падает спиной на мягкую перину, будто проваливаясь в облако.   Над ней сразу же нависает эпистат, держа свой вес на локтях, боясь придавить. Целует сразу, запуская одну ладонь в ее волосы, сжимая и оттягивая. Ведет рукой ниже по плечам, находит ее пальцы, прижимающиеся к горячей груди, сгребает в ладонь запястья и закидывает из Эвтиде над головой, припечатывая к подушкам. Сны ведь когда-то должны сбываться? Ты только во снах приходишь. Заново и заново… Заслонялись тобой в голове голоса… Они еле отрываются друг от друга для того, чтобы снять одежду. Эва остается лежать с красными щеками, прикрываясь белоснежной простыней. Амен ложится сбоку и снова поднимает ее запястья к изголовью кровати. Они выглядят словно Инь и Янь. Белое и черное. Бледная светлая кожа против загорелой. Глубокие карие глаза против серых. И одно желание на двоих – быть ближе. Белая ладонь контрастно смотрится на смуглом животе, оглаживая бархатную кожу. Изучая каждый сантиметр. Он безмолвно любуется Эвой в полумраке комнаты, замечая подергивание света маленьких огоньков на ее груди. Словно щепкой в огонь, в объятья Ада… — Тебе повезло, что во время своей выходки ты видела не тот сон, - шепчет он между жаркими поцелуями прямо в губы, не желая отстраняться. — Что же мне не довелось увидеть? — хитрая ухмылка, а за ней приглушенный стон на выдохе от очередного поцелуя в шею. Горячий язык ласкает бордовый затянувшийся шрам поперек горла, заставляющий выгибаться от ноющей легкой боли. — Если позволишь, то покажу… — теплая ладонь медленно двигается все ниже по животу и не встречает сопротивления. Лишь бедра, которые она разводит в стороны. От такого позволения срывает крышу и внутри Амена разгорается настоящий пожар. Он сжимает ее бедро властно и притягивает как можно ближе Эву к себе. Движения становятся смелее и рука спускается ниже, туда, где приятнее всего. Делая там лишь пару драгоценных движений, а затем возвращаясь, чтобы сцепить крепко пальцы вокруг горла. Почувствовать власть. Закрепить влияние. Её рука освобождается из ослабевшей хватки над головой и медленно огибает крепкий торс, мажет по тазовой кости и сжимает горячую плоть, до этого упирающуюся ей в бедро. Теперь она управляет им. Он весь принадлежит ей и её ласковым рукам. Он медленно входит, не отрывая взгляда от её лица, желая, чтоб она запомнила свой первый раз таким. Нежным. Осторожным. Чувственным. И только после того, как она кивает и тянется за очередным поцелуем, Амен начинает неторопливые толчки, оставляя жаркие выдохи Эве в шею. — А если... Если нас услышат... — испуганно шепчет она после неожиданно громкого стона. — Значит, завидовать будут... — и сразу после толчки, заставляющие повторить стоны, — Ещё... Это все для тебя, моя Неферут, моя прекрасная... Мммм.. Тонкие ногти оставляют яркие полосы по спине, заставляют выгнуться, прижаться сильнее. Клеймо. Он мой. И никто не посмеет сказать слова против. Его стон можно сравнить с тихим рычанием, когда он изливается ей на живот и впечатывается лбом в её плечо. После нескольких вдохов продолжает целовать дальше до локтя и обратно до самых губ, пока мягкие ладони обнимают его шею, скользят по щекам, царапают лоб, убирая непослушные волосы. В этом моменте хотелось остаться навечно, заморозить его и проживать тысячи раз. Они оба сейчас словно пластилин. Можно лепить из разгоряченных тел что угодно, но в итоге будет получаться одно и то же. Бесконечная любовь, отражающаяся в глазах. Невероятное притяжение двух совершенно разных людей. Или не таких уж и разных? Если это сон, прошу не буди меня. На моих губах сладкие буквы его имени...