Люмьер

В бродячем цирке Милен помнила себя с самого рождения. Дочь красавицы цыганки и французского акробата, девочка с самых малых лет наблюдала за тем, за что многие дети с удовольствием отдали бы все, что имели: яркие костюмы, головокружительные номера, выполнявшиеся молодыми и красивыми артистами с легкостью, будто играючи. Это было настоящей сказкой, если бы семнадцатилетняя девчонка не знала ей настоящую цену. Мать говорила, что отец ушел от них еще до рождения дочки. Однако Милен совершенно случайно услышала болтовню билетерш о том, как Жиль Крец (так звали отца Милен) исполнял номер под названием «Капля» — прыжок с высоты 30 метров вниз головой на манеж, включающий сложные цирковые пируэты в полете. Акробата должны были поддерживать тросы, все нормы страховки были соблюдены, но в какой-то момент все пошло не так. Оказалось, что страховочный трос Жиля был поврежден, и несчастный француз просто рухнул на манеж. Сотрясение мозга, перелом первого позвоночника и другие мелкие травмы — руководство цирка не надеялось, что артист выживет, хотя и оплатило ему лечение. Не стала возлагать надежд и Луиза, мать Милен — она просто ушла от больного ухажера, ведь ее ждали зрители и кавалеры. Милен не осуждала ее — мать запомнилась ей яркой и уверенной в себе женщиной, какой бы девушка и сама хотела быть, но не знала как. Луиза исчезла пять лет назад, и с этих пор Милен было ужасно одиноко. Директор цирка, мсье Готье, стал с этих пор к девушке очень строг. — Милен, — сказал он как-то, позвав ее в свою палатку. — ты так выросла. — Угу… — пробормотала Милен, не совсем понимая, куда он клонит, но на всякий случай кутая руки и грудь в вырезе платья в цветастый платок под прожигавшим их взглядом. Готье поднялся, положив ладони на плечи девушки, отчего та сжалась и прикусила губу, ощущая что-то неладное. — Мы столько лет растили тебя вместе с твоей мамой Луизой… — промурлыкало девушке на ухо. Та кивнула, кусая губы. — Ты стала помощницей дрессировщика… — ладони Готье отодвинули платок с плеч девушки. Сердце Милен отчаянно колотилось, но она замерла, позволив это сделать. — и прекрасно справляешься. Но за все благодеяния надо заплатить… Ладони директора по-свойски забрались под платок молодой цыганки, сжимая хорошо оформившуюся для семнадцати лет нежную смуглую грудь в вырезе платья. И тут девушка очнулась от ступора. — То, чего вы просите, мсье Готье, слишком дорого стоит. — в грудь ошеломленному директору уперлось кривое лезвие кинжала. Милен училась жонглировать двумя такими для номера и с какого-то момента даже спала с ними под подушкой. — но быть благодарной я умею. Назначьте мне работу, какую только пожелаете, и я ее исполню. Готье вытянул руки по швам и кинжал Милен вновь вернулся на свое место. В глазах директора сверкнул недобрый огонек. — Ладно. — пробормотал он, почесывая лысину. — будешь тогда чистить конюшню, договорились. А теперь иди, и чтобы я тебя тут не видел в ближайшее время. Милен поскорее рванулась из палатки, чувствуя и облегчение, и одновременно горечь, смешанную с омерзением. *** Готье свое слово сдержал. Нет, на цирковую арену Милен выходила и ассистировать дрессировщику, и даже танцевать в номерах. Однако после того рокового разговора у девушки больше не было свободных минут между выступлениями и по их окончании. Частенько за кулисами ее встречал сам Готье, державший в руках грязную тряпку и швабру, а временами он передоверял эту «почетную» миссию уборщицам. Те часто могли прибавить оскорбительное словцо, сопровождая девушку к лошадям, или бросить в Милен грязной тряпкой, когда девушка еще была в костюме для выступлений. Но она не жаловалась, предпочитая возможность держаться подальше от Готье позору. Вот и после очередного выступления Милен отправилась в конюшню. Ей очень хотелось переодеться и умыться, но никакой возможности никто не давал. Ноги дрожали после танцевального номера, и девушка шла медленно, благо, никто не сопровождал ее в этот раз. Остановиться ненадолго у входа в конюшню. Присесть на нагретый солнцем за день камень… Милен так и сделала, вытирая со лба пот. Над головой плыли подсвеченные вечерним солнцем облака, и девушка бездумно уставилась на них, чувствуя, что нет никаких сил наслаждаться красотой природы и радоваться жизни. После небольшого отдыха надо встать. Идти вперед. Перевести лошадь в пустой денник, собрать пыль, паутину и убрать грязь. Вычистить поилку и ясли, насыпать свежего корма и налить воды. Завести лошадь обратно. И так раза три-четыре… Наконец, Милен подошла к последнему деннику, который обычно был пустым. В этот раз там кто-то шевелился, сопел и хрустел кормом. Девушка тактично подождала и, когда хруст прекратился, осторожно отодвинула дверь денника. В полумраке стойла на нее смотрели два темных, как вишни глаза. Смотрели вопросительно, словно желая узнать: «Кто ты? Не обидишь?» Милен тряхнула головой и потянула за повод. — Не обижу. Идем. Жеребенок непослушно уперся, напоминая чем-то маленького упрямого мальчугана, не желающего слушать мать. Дрожа от усталости, Милен подошла ближе и ласково похлопала строптивца по холке. — Ну пойдем, хороший. Хоть ты помоги мне, я так сегодня устала… — шепнула она в бархатное ухо. Потом осторожно потянула жеребенка вперед. Тот переступил с ноги на ногу и послушно пошел за Милен.