Верь мне.

Едва в замочной скважине тихонько скребётся ключ, отпирая дверь, Дима тут же подрывается из-за стола и спешит в коридор. Сердце колотится быстро-быстро, готовое выскочить из груди, а внутри робко бьётся надежда – это Август, пожалуйста, просто... пусть это будет он.  Дверь открывается с лёгким щелчком, впуская в квартиру высокую фигуру. Диме не нужно видеть, чтобы знать – чувствовать – не он. Валик, шагая в квартиру и закрывая за собой дверь, тоже вздрагивает заметно, когда бросает на Диму взгляд, и кивает понимающе.  “Не он”. Одна мысль на двоих. Дима улыбается натянуто, складывая руки на груди.  — Привет.   — Ну, как там мелкая? — спрашивает Валик, вешая пальто на плечики в шкаф. Смотрит любопытно в сторону комнаты, словно ещё надеется немного с Лизой повозиться.  Улыбка на Диминых губах становится искренней.  — Да её Юля забрала недавно, — Дима подпихивает Валику тапки и разворачивается в сторону кухни. — Я чайник поставлю, ладно?  Валик согласно мычит что-то, разматывая длинный шарф.  — А Юля знает, ну… про нас? — спрашивает Валя любопытно.  Дима только фыркает.  — И почему это звучит так двусмысленно?... — бормочет он больше себе под нос, но Валик слышит и хмыкает согласно. — Не знает, но я думаю, что Лиза что-то да расскажет про “красивого дядю”, поэтому расспросов мне не избежать. Но я с этим потом разберусь, — голос Димы звучит слегка глухо – он скрылся на кухне и звенит чашками.  Валик быстро моет руки и тоже приходит на кухню. Чайник уже на плите, в чашки брошены пакетики, а Дима залипает в окно – лицо у него пустое. Валик подходит ближе, мягко шагая, кладёт аккуратно ладонь Диме на плечо. Сжимает – несильно, но ощутимо.  В глазах Димы появляется какая-то осмысленность, когда он оглядывается на Валика и улыбается чуть рассеянно. Валик его понимает прекрасно – тоже в своим мысли вечно проваливается, тоже пытается осмыслить, что вообще за хрень с ними происходит.  — Чай, — напоминает Валя и отстраняется – с его движением по Диминому бедру что-то бьёт, и Дима машинально опускает взгляд, чтобы увидеть в руке Валика какой-то бумажный пакет.  — Что это? — спрашивает он любопытно. — Тебе это может показаться странным, — предупреждает Валя, отступая на пару шагов и опуская пакет на стол.  Диме хочется рассмеяться – странным? После исчезновения его мужа и появления Валика из параллельного мира? Кажется, что концепт “странности” для него уже настолько изувечен, что даже если Валик сейчас достанет из пакета голову кабана, Дима только и спросит, а почему у него во рту нет розы, ну или хотя бы яблока.  Но Валик серьёзен – он склоняется над пакетом и с шорохом бумаги достаёт из него несколько свечей, коробку длинных спичек, какой-то порошок, трубку…  — Ладно, — приходится признать Диме со смешком. — Ты прав. Это странно.  Закипевший чайник свистит истерично – Дима отвлекается на пару минут, чтобы выключить его и разлить по чашкам чай. Когда Дима возвращается за стол с чашками в руках, свечек уже больше, чем было до этого. Все они разного размера и формы – низенькие и пузатые, высокие и витые… Валик сосредоточенно набивает трубку табаком и каким-то порошком, смешанными в одном пакете. В Диминой голове проскальзывает чисто ментовская мысль – “Что это за вещества?”. Не подумав и доли секунды, он её отбрасывает. Если это поможет вернуть Августа… честно, ему плевать.  — Ты уже это делал? — только и спрашивает Дима, садясь за стол.  — Сам – нет, — не отвлекаясь, отвечает Валик. — Но я видел пару раз, как это делала Ира, и… Ничего сложного. Должно получиться.  Дима хмурится – в чужом голосе он почему-то не слышит должной уверенности.  — Это… может быть опасно? — спрашивает Дима неуверенно, поджимая губы.  Валик только пожимает плечами.  — Все в этом мире опасно, — философски отвечает он и тут же смеётся коротко на Димин недовольный взгляд. — Ну, не должно. Я зажгу свечи, поставлю масло, разложу камни, раскурю трубку, и, по-хорошему, это должно будет закинуть меня в трансовое состояние. Такое… пограничное. Я буду здесь и не здесь одновременно. Это сложно словами объяснить, ладно? Для того, чтобы всё это не было так опасно, мне и нужен ты. Чтобы выдернуть из транса… если что. Диму почему-то от слов Валика пробирает мурашками. “Если что”. Что может случиться от простых свечек и табака? Ну, может, с какими-то веществами псевдонаркотическими. “Здесь и не здесь одновременно”, что это вообще, блин, означает? Навевает на какие-то дурацкие мысли о клинической смерти, чтобы заглянуть на “ту сторону” или типа того. Но Дима дёргает плечом, сбрасывая их с себя, как противного жука – он не думает, что Валик будет в себя что-то слишком опасное втягивать. К тому же, он сам говорит – его подруга так не раз делала. Да и… кажется, что всё равно выхода нет. Они будут цепляться за малейший шанс.   И Дима хмуро кивает, отхлебывая из чашки чай. Жмурится тут же, встаёт за сахарницей – не сладкий.  — Устал как собака, — жалуется Валик, вытягивая ноги и разваливаясь на стуле в странной позе.  Дима давит улыбку, глядя на него, аккуратно переступает через длиннющие валиковы ноги, возвращаясь за стол. Нет, не собака. Валик он… как кот. А коты это жидкость. Вот и разлился Валя по стулу, попивая чай.  Дима вдруг ловит себя на мысли, что ему комфортно с этим человеком. И он искренне рад, что в той, другой, сумасшедшей вселенной, у него, у Димы, есть такой удивительный человек, как Валя.  — Весь день бегал по всем знакомым местам, пытался найти нужные точки. Кое-где совпало с нашим миром, вот я и… — Валик кивает подбородком на “набор юной ведьмы”, занявший добрую половину стола. — А ты что делал, Мить? Дима моргает растерянно, хмурится, пытаясь припомнить, что сегодня вообще происходило.  — Пока Лизка спала, поработал немного… — пожимает плечами он, поднося к губам чашку и жмурясь. Наконец-то сладкий. — Потом порисовали с ней, посмотрели “Смешариков”... Потом её Юля забрала, а я снова поработал… А потом, получается, вернулся ты.  Валик смотрит на него так, что Диме начинает казаться, что он что-то забыл. Он перебирает в памяти воспоминания – да вроде нет, не забыл. — А еду ты в свое расписание включал, Мить? — ласково интересуется Валик, подпирая кулаком подбородок.  — Еду? — моргает Дима растерянно. — А, ну да. Мы же с тобой ели.  На лице Валика буквально написано слово “Отчаяние”. Дима догадывается, что в том мире он тоже не отличается стабильностью пищевого поведения.  — Это было шесть часов назад, — стонет Валик, поднимаясь на ноги. — Я что-нибудь разогрею, потом займемся всей этой мистической чертовщиной. И даже не спорь.  Дима замечает, как подрагивают нервно кончики пальцев Валика. Вспоминает, что тот говорил – он сам, в одиночку, всего этого ни разу не делал. И сейчас наверняка переживает, оттягивает как может. Потому Дима только кивает согласно. “Чертовщина” и впрямь может подождать.  — Я пока пойду после Лизы в комнате уберусь, ладно? — Дима залпом допивает чай, вставая из-за стола.  — Да, иди, я позову, — кивает Валик, хозяйничая в холодильнике. Уборка проходит на автомате – разобрать карандаши и краски по коробкам, собрать Лизкины рисунки, уже подсохшие, в отдельную папку, убрать в стол. Возвращается Дима быстро, спустя минут пять, с листом бумаги в руках.  И кладет его на стол перед Валиком. Тот заинтересованно смотрит на рисунок и замирает с выражением изумления, расплывающимся по лицу. На плотной, вырванной из скетчбука бумаге портрет самого Валика в профиль. Тот курит красиво, смотрит куда-то вдаль. Завитки дыма вьются у длинных пальцев, покрытых кольцами.  — Ого! — восхищается Валя неподдельно. — Мить, это очень красиво! Спасибо! — Это тебе. Подарок. Я ещё, знаешь, извиниться хотел, — Дима устраивается за столом и бросает на Валика чуть смущенный взгляд. — Ну, за то, что я тебя так встретил тогда… — Дима морщится, вспоминая, как приложил “тогда-ещё-незнакомца” об холодильник. Мог же лицо разбить. — Некрасиво получилось.  — Брось, Мить. У тебя на кухне был незнакомый мужик. Ты же не знал, — отмахивается Валик, всё ещё разглядывая свой портрет. — Все в порядке. Но за рисунок спасибо, правда. Я могу?... — Валик жестом показывает, будто скручивает лист, и Дима кивает поспешно, мол, забирай. Валя тут же бережно складывает рисунок пополам и аккуратно убирает в широкий нагрудный карман рубашки. — Едим и за дело, окей? Дима только кивает согласно.  — Приятного аппетита.  На то, чтобы подготовиться к таинственному ритуалу, как про себя называет его Дима, уходит час. Они устраиваются в гостиной. Валик расставляет на ковре в круг свечи, в каком-то одному ему известном порядке, выстраивает в ряд баночки с маслами, умело раскуривает трубку.  — Мить, ты запомни, если тебе покажется, что что-то не так – со мной или в принципе – гаси свечи, — произносит Валик, грациозно опускаясь в круг из свечей. Подбирает под себя длинные ноги, устраиваясь в позе лотоса. Дима бы даже может заценил, как красиво неровные огоньки легли дрожащими тенями на валиково узкое лицо, делая его ещё более угловатым (с чисто художественной точки зрения!), да только ситуация вообще не та была. — От больших к маленьким, не перепутай, ладно? — От больших к маленьким, — чётко повторяет Дима, кивая для большей уверенности. С этим справится и ребёнок. Затем он аккуратно опускается на ковёр чуть в отдалении от Вали – так, чтобы видеть, что происходит, но не мешаться.  — Отлично.  Валик выдыхает коротко, прикрывает глаза. Молчит какое-то время, дышит размеренно – настраивается, видимо. От свечей исходит странный аромат – сладковатый, терпкий. Его тяжело глубоко вдыхать, голова начинает кружиться. Дима подносит рукав рубашки к носу, чтобы дышать через ткань. А то в обморок ещё грохнется…   Валик всё сидит и сидит молча. Потом вдруг открывает глаза – тёмные, глубокие. Незнакомые какие-то. Подносит к губам набитую табаком трубку. И, вдыхая-выдыхая густой дым, что-то тихо бормочет под нос – слов Дима не разбирает, но, кажется, это латынь.  Честно – выглядит как декорация к дешевому фильму ужасов. Дима хорроров никогда не боялся, но тут почему-то от одного лишь взгляда на Валика, вот такого, с опустевшими глазами – он словно и не видит Диму совсем – и змеящимися вокруг пальцев струйками дыма, у него мурашки бегут по рукам. Дым всё плотнее и плотнее – и Диме даже начинает казаться, что он живой. Что прислушивается к словам Валика, что покачивается в такт размеренному речитативу, нашептываемому хриплым голосом. А потом… вопреки чертовым законам физики, дым вдруг скользит к полу, свивается плотными кольцами на ковре, завивается в воронку. И Валик склоняется ниже, продолжая что-то нашёптывать, вглядывается в эту воронку, словно бы что-то в ней видит – что-то, чего самому Диме не дано увидеть никогда. А Валик и вправду видит. Картинки возникают перед ним, как в старом черно-белом телевизоре. Он видит то, что описывал утром Игорь – Птица – лабораторию, Диму, своего, родного Диму, Августа, о котором Митя рассказывал, и какую-то незнакомую девушку. Видит быстро-быстро мелькающие перед глазами кадры – они что-то делают, Дима переживает, пальцы заламывает. Видит, как Диму выгоняют за двери, наблюдать, и Валик тоже становится безучастным наблюдателем – того, как Дима нервно кусает губы, как хмурится. Того, как в лаборатории что-то взрывается с грохотом и всё помещение за стеклом заполняет тёмный дым.  Взрыв яркий, такой, что Валик вздрагивает, отшатываясь. У него дыхание перехватывает, густой, вязкий дым застывает в глотке. Валя словно сам чувствует этот взрыв не себе – грудь обжигает болью, руки горят, и, покачнувшись, он резко запрокидывает голову назад. Глаза, широко-широко распахнутые, такие темные, что радужка почти сжирается зрачком. Но Валик не видит ничего, кроме дыма.  Он смотрит куда-то вверх, но глаза у него пустые до ужаса. А голос – хриплый, когда Валик начинает говорить.  Дима пытается уловить хоть что-то из его быстрой-быстрой сбивчивой речи, но улавливает только рваные обрывки.  Про какой-то проход, про миры, про двери. Валик всё говорит и говорит, убеждает кого-то (себя?), что “нужно сделать это одновременно”, и Дима с ужасом замечает, что из его носа тонкой струйкой течет кровь. Пачкает губы, льется по скулам – голова Валика запрокинута конвульсивно, его трясет, но он, кажется, просто не может остановиться, не может замолчать.  И Дима пугается откровенно – не зрелища, нет, он и не такое видел. За Валю пугается. Это всё нужно остановить. Сейчас же. Он решительно поднимается на ноги, почти подлетая к свечам, и замирает на секунду, вспоминая, что там говорил Валик. В голове от беспокойства всё путается – чёрт, от больших к маленьким или наоборот? Думать и вспоминать нет времени – Валик всё бьется в этом странном припадке, сжимая в руках трубку до хруста. Но что если он навредит? От маленьких к большим… или наоборот? Время тянется вязким сиропам, проходит только пара секунд, но Диме они кажутся вечностью – он все пытается вспомнить точные слова Валика, мечется взглядом от одной свечи к другой. Наконец, решившись, Дима облизывает пальцы, тянется к самым высоким свечам. И быстрыми движениями гасит их все по убывающей. Пальцы коротко кусает пламя, но сейчас на это наплевать – Дима сосредоточен только на том, чтобы погасить все свечи до единой.  Как только последний огонёк исчезает между пальцев, Валик резко замолкает и валится на ковёр – Дима еле успевает подставить руки, чтобы поймать его, и опускается на пол, затягивая Валика к себе на колени.  На Валю откровенно страшно смотреть – сейчас в комнате темно, жалкий свет здесь только от фонарей, заглядывающих в окно, но даже в их неровном мерцании видно, что у Валика вся нижняя половина лица залита темной, почти чёрной в этой темноте кровью.  Он… он ведь всё правильно сделал? От большим к маленьким же? Чёрт-чёрт-чёрт! Чтобы сделать хоть что-то, Дима натягивает рукав рубашки на ладонь, стирая потеки крови с чужого лица, прощупывает нервно пульс под чужой челюстью, пачкаясь в крови – он бьётся, неровно, но всё же бьётся. Значит, жив. Значит… Валик вздрагивает, стонет хрипло, жмурясь. Приходит в себя. Диму затапливает такой огромной волной облегчения, что его почти сносит с ног – если бы стоял, наверняка бы упал. Но он только выдыхает нервно и склоняется ниже, прижимаясь ко лбу Валика своим. Тёмные глаза Валика – покрасневшие, с полопавшимися капиллярами – медленно открываются. Ресницы у него мокрые и дрожащие, но голос твёрдый.  — Я знаю, что нужно сделать, — выдыхает он, тут же снова прикрывая уставшие глаза.  — Хорошо, — шепчет Дима, прикрывая глаза. Вдруг наваливается невероятная усталость, и он перехватывает запястье Валика, стискивает его в своей ладони, ловя неровную ниточку пульса. — Хорошо.  Они посидят немного... вот так. И обязательно во всём разберутся.