Верь мне.

На кухне стоит звенящая тишина. Остатки коньяка жалобно плещутся в бутылке, стеснительно прячась за этикеткой.  Всё услышанное кажется обоим бредом больного сознания, в который… почему-то иррационально верится. Нельзя не поверить – Август рассказывает такие детали о самом Диме, которые никто не может знать. И пусть в чём-то его жизнь и жизнь того, другого Димы не сходится, в общем и в целом… Они и правда один и тот же человек. На губах Димы подрагивает нервная улыбка. Серьёзно, он (он!), ну, ладно, другая его версия, вышел за человека, который своими изобретениями убил кучу людей? Да, Дима помнит из чужого рассказа – это произошло ненамеренно, да, его изобретение взломали, но, черт побери, это всё же гребаный оружейный магнат, продающий грёбаное оружие, наживающийся на войнах по всему миру! Но тот Дима помог ему разобраться в ситуации, тот другой Дима был с ван дер Хольтом (теперь-то Дима может произносить его фамилию без капли сарказма) всё время его реабилитации, вышел за него замуж, помогал с компанией (производящей! оружие! компанией!)…  Другой он, что, просто повелся на красивые глазки?  “Глаза-то действительно красивые” — вздыхает Дима про себя. Или коньяк в нём – не принципиально.  Впрочем, Дима понимает, что судить других людей (звучит дико, в контексте того, что тут нет других людей – только он сам) не его дело. Как и то, что Август явно не всё ему рассказал, и их история явно глубже, сложнее, чем кажется с точки зрения незнакомца. К тому же, он безошибочно понимает один простой факт – Август ван дер Хольт, тот, который прямо сейчас сидит перед ним, сделает для того Димы всё, что угодно. И, наверное, даже превратит огромную оружейную империю во что-то иное. Во что-то большее. В лучшее, вот. Август смотрит в стол каким-то рассеянным взглядом. От Диминой истории жизни по коже бегут мурашки. Нападение чертового Волкова, которое чуть его, Диму, не убило, бывшая девушка, пырнувшая его в живот (Дима со смехом признался, что они сейчас хорошо дружат), почти сошедший с ума после смерти любимой девушки друг… Август никогда не питал особой любви к Игорю Грому, но в его “таймлайне”, если это можно так назвать, судьба явно обошлась с ним мягче – тот потерял наставника, потерял многих знакомых людей, но остался при своём звании и, кажется, здравом уме (пусть временами Августу так и не казалось).  — А ты… вы говорили, что я… то есть, тот, ваш Дима, дружит с Игорем и… и Юлей? Пчёлкиной? — почему-то чуть хрипло спрашивает Дима, поднимая на Августа взгляд. — И она… она до сих пор жива?  Историю с Разумовским, которую походя, как байку, рассказал Дима, Август, запомнил до мельчайших деталей. Он с сочувствием смотрит на Диму и кивает.  — У меня даже есть фотография, наверное… ты… то есть Dimochka присылал… one second, please… Чужая привычка вставлять в речь иностранные фразочки немного царапает Димин слух – странно, непривычно. И ещё это обращение… Димочкой его только Вера называет – и то, когда что-то от него хочет. Но это звучит… мило, признается себе Дима. И обилие разных прозвищ, и все остальное – ван дер Хольт любит того, своего Диму до безумия. И Диме отчего-то кажется, что это больше, чем взаимно.  — Вот, — Август наконец разворачивает к Диме экран новенького айфона и показывает ему фотографию. Дима не может сдержать невольной улыбки. На фото... настоящие друзья.  Игорь - более молодой и беспечный, но всё же вполне узнаваемый Игорь, мать его, Гром, в своем извечном козырьке (родился он в нем, что ли?) треплет по волосам его, Диму.  Смотреть на эту фотку кажется немного странным, словно Дима заглядывает в кривое зеркало – отражение вроде на него самого похоже, но так сильно отличается.  Тот “Дима из Зазеркалья” прижимает к груди скетчбук, улыбается широко-широко, с ямочками. Гром на фото держит в свободной руке шаверму, и Дима испускает лёгкий смешок. Тут, собственно, ничего не меняется. А на переднем плане - алое пятно.  Горло перехватывает так, словно его с силой ударили поддых, и Дима почти задыхается, когда видит Юлю – живую, счастливую Юлю, со своими огненно-красными волосами, с уверенной улыбкой на губах, в какой-то футболке с провокационной надписью – она, видимо, и сделала это селфи с ними двумя на фоне. Они такие счастливые, все трое. Диме почему-то кажется, что ещё пара секунд, и изображение начнёт двигаться, как те самые живые фотографии из "Гарри Поттера". Что Игорь вот-вот рассмеётся басовито, приводя причёску Димы в полный хаос, и откусит довольно сразу пол-шавермы. А потом протянет её Димке щедро – мол, угощайся, напарник. Что "Дима-с-фотки" сейчас начнёт ворчать, приглаживая пятернёй волосы, но глаза его будут смеяться. Что Юля... а Юля, наверное, назовёт их обоих придурками. И упадёт между ними, вырывая у Грома его шаверму (у них есть ещё, голодным не останется никто). Глаза почему-то щиплет, и Дима возвращает Августу телефон, отворачиваясь.  — Я рад за неё. За них.  Голос у Димы почему-то немного севший. Август тактично не спрашивает ничего, только касается легко ладонью чужого колена – словно по привычке, в попытке утешить без слов – и тут же отдергивает руку с негромким “Excuse-moi.” Дима только кивает рассеянно – он понимает. Привычки так легко не искоренить – особенно, если учитывать, как сильно он, Дима, на того Диму похож.   — Well, Dmitriy, — вздыхает Август, потирая переносицу. — И что нам blyat’ теперь делать?  Внезапно вставленный в выхолощенную речь ван дер Хольта мат, да ещё и с этим его акцентом, звучит так дико, что Дима дёргается и смотрит на него, распахнув глаза.  А после – вдруг хохочет несдержанно, откинув голову. Он смеётся так, что на глазах выступают слёзы – наверное, со стороны это выглядит как самая настоящая истерика. Август смотрит на него с неподдельным беспокойством в глазах – это почему-то смешит Диму ещё сильнее.  Дима не понимает, что это и есть чёртова истерика, пока не начинает задыхаться. Разношёрстные мысли жалят разъярёнными осами – воспоминания об Игоре, тоска по Пчёлкиной – человеку, которого он так и не узнал как следует, но который так сильно повлиял на его жизнь, беспокойство о Валике – если сейчас ван дер Хольт здесь, с ним, значит, Валя, наверное, попал…  — Дыши, Dima, просто дыши, — слышит он чужой уверенный голос. Хочется огрызнуться – как будто бы он блять не пытается! – но ван дер Хольт опускает тяжёлые ладони на его плечи, сжимает их ощутимо, и внезапно тянет на себя.  И Дима малодушно позволяет себе сгорбиться и уткнуться лбом в чужое плечо, трясясь от смеха, который на смех уже не похож вовсе – на рваные всхлипы. Щёки его сухие, Дима не плачет, но задыхается – и только чужая ладонь на спине успокаивает, помогает медленно прийти в себя.  В объятиях этих нет никакого романтического контекста – Август просто беспокоится за человека, который выглядит как его любимый Дима.  А Дима... Дима просто пытается успокоиться. Очки неудобно вжаты в переносицу – но ему так сильно на это плевать.  — Простите, мистер ван дер Хольт, — спустя долгие минуты наконец отстраняется Дима, злясь на себя за неуместную истерику. Срывает с переносицы очки резким движением, упирается локтями в колени, опускает голову, прикрывая глаза. Дышать-дышать-дышать.  — Тебе не за что извиняться, — голос Августа спокойный, но Дима буквально кожей чувствует его взволнованный взгляд. Ван дер Хольт в последний раз аккуратно проводит ладонью по его плечу и поднимается на ноги. Дима за ним не следит – да плевать уже, если он настолько хороший актёр и сказочник, пусть даст ему по голове сковородкой. За свою доверчивость Дима заслужил – да и не впервой, хах. Тихо журчит вода, гудит газовая колонка, и на стол перед Димой опускается стакан воды. — Пей. И, Mein Gott, обращайся уже ко мне на ты. Меня зовут Август. Не верю, что настолько талантливый police captain не может запомнить такое простое имя.  — Я подумаю, мистер Август, — дёргает уголком губ Дима.  У Августа немного отлегает от сердца – шутит, это хорошо. Значит, будет в порядке.  Чуть подрагивающие пальцы смыкаются вокруг стакана – вода холодная, то, что нужно. Остужает голову.  Дима цедит воду крошечными глотками – Август не пытается его беспокоить, только смотрит рассеянно куда-то в стену, думая о своём.  — Хорошо, — наконец выдыхает Дима и ставит со стуком стакан на стол. Август, вздрогнув от резкого звука, поворачивается к нему. — Я знаю, куда нам надо, — объясняет Дима, поднимаясь на ноги.  — Знаешь? — Август удивлённо округляет глаза, но всё же встаёт вслед за Димой. — И часто здесь приходится сталкиваться с перемещением между мирами? Или как это po-russki… — Разве что с перемещениями на тот свет, — хохочет коротко Дима, ловя на себе очередной беспокойный взгляд. — Шучу. Вовсе нет, мистер ван дер Хольт. Но я точно знаю человека, который сможет подкинуть нам зацепку.  “Который сможет сказать мне хотя бы одно – всё ли в порядке с Валиком” — произносит про себя Дима.  И, поймав вопросительный взгляд тёмных глаз, поясняет коротко.  — Нам нужна ведьма! Взгляд Августа выражает весь скептицизм мира – а ещё беспокойство о его, Димином, рассудке.  — Ведьма, — кивает он – ласково, как умалишённому. Дима кусает губы, чтобы сдержать очередной нервный смешок – ван дер Хольт итак о нём явно не самого лучшего впечатления, а тут он ещё и ведет себя как псих. — Вы всё поймёте, когда доберёмся до места, — отмахивается Дима. Растирает энергично лицо ладонями – в голове слегка гудит из-за нервного потрясения и распитой на двоих бутылки коньяка. Хорошо, что выпили всего половину…  Ну… похоже, что им надо в “Райдо”. И Дима почему-то был абсолютно уверен, что кафе до сих пор открыто.