Верь мне.

Ключ привычно щёлкает в замочной скважине трижды. Дверь открывается, Валя делает шаг через порог и чувствует… это. Он замирает в дверях, не в силах ни сделать шага вперёд, ни отступить назад – по коже марширует целый рой мурашек, а короткие волосы на затылке встают дыбом. Это ощущение сложно описать – ледяное ведро воды на голову, пронизывающий шёпот из тёмного угла.  Странное чувство, растянувшись на долгие мгновения, вдруг исчезает также резко, как появилось. Лишь оставляет после себя странное послевкусие – Валя сглатывает и всё же шагает в квартиру, закрывая за собой дверь. Кончики пальцев слегка подрагивают, когда он стаскивает с рук перчатки, спрашивая сам себя, что это, чёрт возьми, вообще было? В коридоре темно, но из спальни льётся тёплый свет старенькой настольной лампы. Губы трогает вымученная улыбка, отвлекая от только что пережитых странных ощущений – видимо, Дима уже дома. Он, кажется, обещал утром вернуться пораньше, но наученный годами жизни с гипер-ответственным партнером, влюблённым в работу так же сильно, как в своего мужа, Валик не сильно ему верил.  Пальто отправляется на вешалку, а ботинки куда-то на коврик. Валя проходит по коридору тише обычного – мягкий ковёр смягчает шаги. Видимо, Диму в конец достало спотыкаться о стыки в линолиуме и он достал с антресолей ковры.  Пусть свет в спальне и горит, но Дима, устроившийся за столом, спит – Валя подходит ближе и видит, что он уснул прямо на своих бумажках. Валя качает головой, но губы его всё же трогает невольная улыбка. Трудоголик его любимый… Дима, как проснётся, точно будет страдать из-за больной спины, и Валик даже думает разбудить его, но потом видит под Димиными глазами такие огромные синяки, что становится жалко будить его даже просто для того, чтобы помочь перебраться на кровать. Он ведь Диму знает – тот начнет извиняться за то, что вырубился, предложит вместе приготовить ужин, потом снова зароется в свои бумажки, и не выгонишь его спать потом.  Массаж ему потом сделает и спина будет болеть меньше.  Договорившись со своей совестью, Валя неслышно проходит к кровати, берёт с неё плед и аккуратно накидывает на Димины плечи. Дима ворочается сонно, причмокивает губами, но не просыпается – даже когда Валя аккуратно смахивает с чужого лба светлые пряди волос и медленно тянет с переносицы очки – на носу остаются красные вмятины. Валя вертит очки в руках рассеянно – новые что ли купил? опять сломал на задержании? – но откладывает их в сторону и отправляется на кухню.   От странного ощущения до сих пор слегка подташнивает, и Валя ставит чайник. Барабанит задумчиво пальцами по столу, вперившись взглядом в стену – встряхивается, очнувшись, только когда слышит надсадный свист чайника.В шкафчике он почему-то не находит свою чашку, но списывает это на небрежность – ну, наверное, оставил где-то у ноута. Возвращаться за ней откровенно лень, да и Диму лишними передвижениями будить не хочется, и Валик берет Димину чашку, со смешной уткой-полицейской.   Комок странных ощущений ворочается внутри – мимолётное фоновое чувство, как будто бы он главный герой шоу Трумэна. Валя не присматривается к окружающим его предметам специально – он у себя дома, в спальне – любимый человек, к чему, черт возьми, ему рассматривать их кухню, которую он видел сотни раз? Мозг словно специально не замечает детали – странные занавески в крупный зелёный цветочек, которые они явно не покупали, дорогая вычурная плита.  И все же взгляд цепляется за фотки на холодильнике – Валю тянет к ним, как магнитом. И он подходит ближе. И понимает, что он никогда этих фотографий не видел.  Ни этих – с Игорем и, кажется, Пчелкиной? Юлей. Которая умерла так давно, что Дима редко ее упоминает – только когда ездит на кладбище с Игорем раз в год. Да и они, кажется, не то, чтобы дружили крепко. А тут фоток много – с крыши, где все трое едят шаверму, из какого-то музея, из парка… И этих фотографий Валя не видел тоже – где его Дима стоит рядом с каким-то напыщенным дылдой в темных очках.  С ним, кстати, фотографий больше всего, и Валя, невольно нахмурившись, разглядывает их все.  Эйфелева башня, Великая Китайская стена, Пизанская башня… Такое чувство, что Дима с этим человеком знаком давно, что они посетили чуть ли не каждый уголок мира. А его, Вали, в этом мире будто бы и нет.  Нет его любимой кружки с Рэйвенкло, нет пепельницы на подоконнике. Есть только букет цветов на столе и эти непонятные фотографии. Валя слышит легкие шаги сзади, но не оборачивается, продолжая разглядывать фотки.  Он ожидает чего угодно – объятий со спины, рассказа о смене, объяснений что это за человек – чего угодно, кроме того, что шаги на пару секунд замирают, когда Дима доходит до кухни. А после Валю бесцеремонно скручивают и утыкают носом в стену. Заломанные за спиной руки удерживают крепко – не вырваться. — Дима, какого… — Кто вы такой? Что делаете в моём доме?  Голос Димы жёсткий, как и руки. Когда он проснулся и услышал звуки с кухни, то вполне логично подумал, что Август вернулся из очередной командировки. И как же быстро радость сменилась настороженностью, когда он увидел, что на кухне хозяйничает какой-то незнакомый ему мужчина. Тот пил чай из его, Диминой, кружки, рассматривал фотки, развешанные на холодильнике.  Дима потянулся машинально к кобуре, да только вспомнил, что оставил её в спальне.  Чертыхнулся на себя за преступную небрежность, но Август так долго жаловался, что Дима даже дома вечно настороже, что Дима пытался оставить работу на работе, пусть и не с их жизнью позволять себе подобное – сколько уже покушений на Августа они пережили за последние годы.  Впрочем, с незванным гостем он и так справится. Валя хватает безмолвно ртом воздух. Если это какой-то розыгрыш – он давно вышел из-под контроля.  — Кто вас нанял? Отвечайте! — Дима не садист, вовсе нет, но он заламывает чужие руки сильнее, срывая с губ незнакомца негромкий стон боли. Дима не садист, он просто чуть не потерял Августа при последнем на него покушении. И снова он этого не допустит.  — Дима, это я, Валя, и я твой муж. Ты меня не узнаёшь? Валик не знает, как адекватно реагировать на такое поведение – ему больно вовсе не от того, как хрустят кости под чужими жёсткими пальцами, но от того, что Дима ведёт себя… так. Словно он правда его не знает, словно Валя вломился в чужой дом и в чужую жизнь.  — Моего мужа зовут Август ван дер Хольт, — чеканит Дима, сжимая зубы. Чужие ответы абсолютно невнятные – чутье подсказывает, что этот человек правда верит в то, что говорит, но то, что он верит в свои слова, не делает их правдой. Может, псих какой-то?  — И нет, я вас не узнаю. Откуда? Я вас впервые вижу.  — Послушай..те, Дима, — Вале тяжело почти физически обращаться вот так к любимому человеку, но он пересиливает себя. — Я не вру, мне смысла никакого нет. У меня нет оружия, меня никто не нанимал, у меня даже паспорт со штампом есть, хотите, покажу?  Дима молчит. Каждая мышца тела напряжена, словно единая струна. Нездоровая паранойя говорит, что делать этого не стоит – вызвать Отто и пусть разбирается… своими методами. Но всё внутри него кричит, что этому человеку иррационально хочется верить, что он может это сделать.  Дима не верит в другие жизни по лучшим заветам концепции буддизма, но своей интуиции он доверяет.  Усмиряя паранойю, он всё же машинальными, выученными движениями проверяет чужие карманы, обхлопывает тщательно ноги, упакованные в тёмные джинсы, и, действительно, не находит ничего похожего на оружие.  — Прошу, поверь мне, — вторит его мыслям Валя, и Дима, решившись, всё же отпускает его, сразу отступая на пару шагов назад.  Взгляд его, жёсткий, прищуренный, изучает незнакомца – да, он выше него, но какой-то особой физической подготовки Дима не замечает. Если придётся, он с ним справится.  Стараясь не совершать резких движений, Валик разворачивается к Диме лицом, аккуратно, медленно разминает ноющие руки. В глазах его плещется лёгкая обида вперемешку с отчаянным непониманием. Но он хочет, очень хочет во всём разобраться. — Можно я достану паспорт? — спрашивает он мягко, не торопясь тянуться к карману, чтобы не нервировать Диму ещё больше – взгляд у него, как у загнанной собаки.  — Документы легко подделать, — коротко отвечает Дима.  Валик спокойно кивает. — Хорошо, а фото? У меня есть в телефоне совместные фотографии, может, по ним получится что-то вспомнить? — Фотошоп, — мотает коротко Дима головой. — И мне нечего вспоминать. Я уверен, что не видел вас ни единого раза в своей жизни.  — А это не фотошоп? — Валя дергает головой чуть раздраженно, указывая на холодильник. Дима хмурится, и Валя почти наяву видит, как он ощетинивается иголками, словно маленький ёж. — Хорошо. Так это всё ни к чему не приведёт, — сделав назад пару шагов, Валя падает на подоконник. Нестерпимо хочется закурить, так, что даже кончики пальцев подрагивают. А, может, это все из-за мандража – кто знает. Он зажмуривается на секунду, сжимая переносицу длинными пальцами.  Дима в свою очередь тоже отступает, выдерживая безопасную дистанцию, и садится за стол. Изучает взглядом незнакомца – тот красивый не по общепринятым меркам, но какой-то своей особенной красотой. Не то чтобы Дима заглядывался – просто как факт. И Дима… почему-то не чувствует от него угрозы. В тёмных глазах светится только неясная Диме тоска и тревога – кажется, что за него, за Диму. Смешно – с чего бы незнакомцу о нём волноваться?... — Итак, меня зовут Валентин, — спустя пару секунд молчания снова представляется Валя. — И я твой муж. Был им с утра, по крайней мере, — губы кривит болезненная ухмылка, когда Валик видит, каким непониманием горят такие знакомые зелёные глаза. — Познакомились мы, когда ты расследовал дело о том сгоревшем фотографе и одной девчонке… Дима не верит. Но слушает внимательно. А потом… потом рассказывает свою версию истории.