Темная Луна

Мордор, три месяца спустя Владыка Майрон проснулся в ужасном расположении духа. Последние двадцать лет еще не было ни дня, чтобы ему довелось встать с той ноги – мало радости в том, чтобы твое тело раздавило плитами Нуменора, а его останки съели рыбы. И теперь, облачаясь в черное одеяние с помощью уруков, он ощущал себя не лучше, чем тогда, когда волею Илуватара его фэа лишилось хроа, да и то едва спаслось от гибельных ветров Манвэ. Поздняя осень в Мордоре всегда отличась особенной гадливостью – от бесконечных туч гарь и пепел не рассеивались по долине, а оседали на всем и на всех, кто имел несчастье оказаться в окрестностях Барад-Дура. Люди не прекращая кашляли, снаги ходили угрюмые и вечно перепачканные сажей, а уруки надрывали глотки, пытаясь заставить их работать. Даже беспечные кхамуловы вастаки, стоящие гарнизоном в нижних ярусах, в это время прекращали петь и смеяться: ранняя темень и смог Ородруина никому не давали спуска. Пять месяцев назад еще была весна, и Саурону было впору радоваться: он наконец-то послал за Исиль и уже начал приготовления к свадьбе с Уфтхашем. Нурненский морадан был предан ему, как никто, и заслуживал звания не только Наместника и Глашатая, но и зятя самого Темного Властелина. Конечно, его дочери не мог повстречаться никто лучше – Умбар город пиратов и работорговли, и женихи там такого же пошиба. Но с первым же письмом, полученным от Уфтхаша, Саурон понял, что случилось нечто, чего не случалось уже давно. Его замыслы потерпели крах. Он и теперь помнил тот ясный летний день, когда получил злополучное письмо от своего Наместника. Ярость его была так велика, что двое уруков закончили свое существование в пропасти под его покоями. Да и как тут было не гневаться от таких вестей? Его дочь подверглась насилию и тяжело заболела, и виновны в этом были ее старые друзья. На допросе выяснилось, что поселковый староста, приходившийся преступникам отцом и дядей, скрыл другое, еще более жестокое насилие, учиненное племянником над землячкой. Наставник Исиль, жрец Мордью, попытался предупредить старосту о том, что его вместе со всеми родичами готовятся взять под арест, но заговор был раскрыт харадским тханной, и все были незамедлительно взяты под стражу. Саурон потянулся за вилкой, довольно улыбаясь. Правосудие Мордора и на этот раз оправдало себя. Пожалуй, все же стоит взять Умбар под свою руку, что бы там ни плели Верные: Элендилю никогда не сладить ни с местным сбродом, ни с Харадом. От слов "Гондор" и "Арнор" весь Юг покатывается со смеху - зато на него, Саурона, после гибели Нуменора все чуть ли не молятся. Слишком долго эти островитяне притесняли целый материк, воображая себя хозяевами жизни, и только Владыке Мордора удалось поставить их на место. О том, что Саурону может стать слишком тесно в своей стране, никто даже и не думал - но оно и к лучшему. Самые правильные вещи свершаются под маской неожиданности, и незачем теперь ее разрушать. Допивая крепкий утренний напиток, Саурон бегло перечитал письмо Уфтхаша о дне суда в поселении морэдайн. Да, пожалуй, кое-кто сказал бы, что с умбарцами поступили слишком круто: чести сидеть в яме позора даже в Барад-Дуре удостаиваются немногие женщины, а его Наместник отправил туда добрую половину всех уважаемых мораданет города. Под плеть, если верить тому же Наместнику, угодило с десяток мораданов, среди которых были и старики, и совсем молодые парни, а на виселице славно попировали местные чайки: дядя насильника был еще и поселковым старостой, так что греметь костями птичкам явно не приходилось. О виновниках происшествия, Эльдарионе (какое отвратительное имя, подумалось Саурону, неужто его родители совсем не знали адунаика) и его молодом кузене Фаразоне (тут Владыка Мордора усмехнулся, вспоминая самодовольную королевскую рожу на сходнях громадного корабля), Наместник написал очень мало, однако по его размашистому почерку Саурон понял, как сильно тому хотелось отправить их на виселицу вместе с зарвавшимся родственничком. Подумать только, у морэдайн даже не было тюрьмы! Ничего удивительного, что над его дочерью учинили насилие: молодость и красота всегда соблазняют нечестивых. Тем более в таком захудалом городишке, как Умбар. Саурон медленно подошел к окну. Кольцо привычно блеснуло на безымянном пальце, когда он поднес его к свету. Без власти жизнь ничего не стоит – ни людская, ни эльфийская, а не имеющий ее всегда остается рабом. Именно поэтому он однажды и решился сковать Единое Кольцо: чтобы выше него никого уже не осталось. В Нуменоре никто не осмеливался перейти ему дорогу, даже когда он был всего лишь пленником – тявканье Верных не стоило и упоминать – а когда он стал первым советником, даже Ар-Фаразон не решался перечить ему. Он бы, верно, и свою жену отдал Саурону, если бы тот попросил. Однако бедняжка Зимрафель не шла ни в какое сравнение с Мельдис Адунийской. Саурон невольно облизнулся, забыв про извечный вкус гари на языке. Мать Исиль была хороша, невозможно хороша – в особенности с этим истинно Верным гневом во взгляде. Когда Мельдис злилась и смотрела на него с нескрываемой ненавистью, Саурона всегда посещали определенные мысли - и неважно, что по меркам Нуменора ей еще полагалось играть в куклы. Не его вина, что эта эрупоклонница родилась такой красивой и женщины арузани были ей не чета: Владыка Мордора всегда берет то, что ему хочется. После наспех устроенной свадьбы с тем купчишкой он еще не раз приходил к Мельдис в надежде, что она подарит ему сына: но то ли Мелькор отчего-то счел это излишним, то ли Верная обманом принимала зелья, не желая еще одного ребенка от Врага. Саурон вышел из своих покоев и очутился на лестнице: несмотря на всю гадливость Мордора в это время года и всеобщую угрюмость, работы было предостаточно. И он не позволит ни единой душе отлынивать от нее. Гил-Галад с Элендилем только и ждут, когда Око Саурона утратит зоркость. С таким же успехом им бы следовало ждать, что Нуменор всплывет обратно. Спускаясь по лестнице, Владыка Мордора снова вспоминал последнюю встречу с Мельдис. Все двадцать лет она не выходила у него из головы, как бы он ни пытался забыть о ней. Слишком многое тогда было сказано, и слишком многое оставалось неясным. Был жаркий солнечный полдень, и ветер ласкал их тела, распластанные на цветастых простынях. Мельдис все время силилась прикрыть наготу, а он с язвительной усмешкой все время сбрасывал с нее одеяло. Как это в духе Верных, подумалось Саурону. Они познали друг друга бессчетное число раз, а она по-прежнему не позволяет ему на себя смотреть. Обычно Мельдис всегда лежала неподвижно, а после, одевшись, удалялась в будуар, чтобы там дать волю слезам. Но в тот раз она не ушла, едва он отпустил ее, и не заплакала, как обычно. Казалось, вся ее фигура дышала умиротворением и неведомым спокойствием. - Хвала Темному, - произнес он, - тебе наконец-то надоело строить из себя Ниэнну. - Нет, Тар-Майрон, - отвечала она, - в глубине души мне все еще хочется оплакивать свою жизнь и то, во что ты превратил мой дом. Но я не стану этого делать. С этого дня мои глаза будут оставаться сухими. Саурон наклонился к ней. Уж не заболела ли эта Верная? Или всеобщее помешательство свело с ума и ее? Мельдис взглянула ему в глаза – впервые за все время, что он находился рядом с нею. - Нынче ночью Мандос послал мне сон. – Проговорила она. – И грядущее более не страшит меня. Саурон расхохотался. - Мандос? Как будто Ему есть дело до какой-то смертной. Она серьезно взглянула на него из-под опущенных ресниц. - Получается, что есть. А разве твой темный господин не посылает тебе снов? Он холодно посмотрел на нее. - Нет. - И правда. Ты ведь всегда любил одного себя. А Морготом только прикрываешься. Саурон занес руку, чтобы отвесить ей пощечину, но ладонь едва полоснула по женской щеке. Он нахмурился. Проклятый остров. Проклятые богослужения с женами арузани и мальчишками из Фаразоновой свиты. Проклятые храмовые благовония, лишающие его сил. - Не смей говорить о Нем так, словно он один из твоих Валар. - А если посмею? Тогда что? Не станешь ждать, пока Эру покарает весь остров и убьешь меня? Он сильно сжал ее руку, но пальцы отдались сильной болью. Ожоги от факела, который он неосторожно бросил на жертвенный алтарь, никак не желали заживать. - Не вынуждай меня, Мельдис. Что за сон послал тебе Мандос, раз ты смеешь так дерзко говорить со мною? Не о моей ли гибели Судия рассказал тебе?! Женщина стиснула зубы - похоже, его хватка все же оказалась достаточно сильна. - Нет, Тар-Майрон. – Ответила она. – О тебе он ничего не говорил. Ты и сам все знаешь. Саурон довольно облизнулся. - То есть ты признаешь, что я стану властелином всей Арды и достигну могущества своего учителя? Мельдис промолчала. - Жаль. А я уж обрадовался, что ты наконец решила оставить свои валинорские замашки. Без этих серых одеяний ты выглядишь гораздо лучше. Не сдержавшись, он ущипнул ее за грудь, но и теперь она не издала не звука. - Значит, твой сон был про Исиль. Так ведь? Еще одна блажь этой Верной – у эдайн так много красивых женских имен, но она предпочла назвать их дочь по-эльфийски. Удивительно, что ее муж не воспротивился этому или хотя бы не настоял на том, чтобы ребенку дали имя на адунаике в соответствии с королевскими законами. Ну да ничего, подумал он. Падение Нуменора не заставит себя ждать, а в Мордоре никто не посмеет обращаться к его дочери на языке презренных остроухих. Как ни странно, Мельдис на сей раз не стала отмалчиваться. - Так. - И что же ты такого увидела во сне? Мельдис пожала плечами и улыбнулась – впервые за день. - Она спасла человека в белом, и у них родилось двое дочерей. Владыка Мордора презрительно поджал губы. - Святоша и две девки! Какая нелепость. И что дальше? - Они обе отреклись от тебя, когда ты был развоплощен. - Намо просто сказал тебе то, что ты хотела услышать. Моя душа больше не вернется в Благословенный Край. Я сам не позволю ей вернуться. - Все мы смертны, Тар-Майрон. Никто не задержится на этом свете, если Илуватар... - Тогда, выходит, ты считаешь, я потерплю, чтобы моя дочь стала женой какого-то прихвостня Гил-Галада? - Я и не говорила, что тот человек был эльфом. Саурон так сильно обхватил ее за плечи, что у Мельдис затрещали кости. - Неважно. На Исиль мое кольцо. И детей у нее не будет, пока она не получит моего дозволения. - Значит, я ошиблась. Или на свете есть что-то, чего мы оба еще не знаем. Он покачал головой. - Даже если этот святоша и существует, в Мордор ему хода нет. - Может быть. Но он явно не из тех, кто станет бояться прислужника Моргота. - Напрасно. Ибо я слишком далек от хваленого Валинорского милосердия. Не в силах больше смотреть на ее отстраненное лицо, Саурон встал и принялся одеваться. Почему эта Верная никак не желает покориться своей участи и носится со своей верностью, словно с драгоценным сосудом? С такой истовой любовью к Илуватару у нее не было бы никаких шансов: бедная юность в окружении богоугодных фресок, такая же нищая жизнь с мужем, непременно из сторонников Элендиля, выводок детей и ранняя смерть: в тюрьме или в соломенном хлеву Пеларгира. Он все для нее сделал. Выдал ее замуж за ближайшего сподвижника Ар-Фаразона, любой ее каприз немедленно исполняется, пока ее родичи-эрупоклонники ходят в старых платьях и доедают картофельные очистки под хмурым взглядом Папаши Элроса. Мельдис так и не сумела убедить их принять мужнее золото. И отчего эта Верная так упрямится? Другая стелилась бы перед ним за любую мелочь, а Мельдис из раза в раз встречает его в платье святоши и с кислым лицом - ну вылитая Мамаша Мелиан, впервые увидевшая смертного в своем Дориате. Даже одевается она совсем не так, как подобает жене королевского поставщика, и духами от нее никогда не пахнет, сколько бы он ни задаривал ее многочисленными флакончиками из Харада. Саурон мог выбрать любую женщину из жен и дочерей арузани, и они были бы всегда довольны друг другом, но он выбрал Мельдис. И неважно, что она его не выбирала. Владыка Мордора всегда берет, что ему хочется. Тогда слова Мельдис не возымели над ним никакой силы: с нее станется придумать что угодно, лишь бы вывести его из равновесия и отсрочить очередную неизбежную встречу. Но новой встрече не суждено было случиться: разгневанный Илуватар натравил свою шайку на остров и Нуменор провалился под воду. До него доходили слухи, что Мельдис села на корабль вместе с Исиль, а когда его дух наконец сумел всплыть и обуздать гнев Ульмо, он понял, что ее уже нет в живых. Однако родительское чутье, присущее его роду, подсказало ему, что их дочь уцелела. Поначалу ветер дул строго на запад, но к вечеру погода изменилась и он подул на юг. Саурон мысленно улыбнулся. Юг – это хорошо. Его дочери не мешало бы побывать в Хараде или в Умбарской гавани. Южане всегда знали толк в Темной вере и никогда не отступались от нее. Почувствовав, что Исиль больше ничего не угрожает, Саурон направил свой дух к материку. Без тела лететь было куда легче и быстрее, однако он чувствовал себя совсем опустошенным. Наполовину мертвым. Владыка Мордора растерянно посмотрел на водную гладь под собою, и внутри у него все похолодело. Слова Верной сами собой всплыли в памяти. «Они обе отрекутся от тебя, когда ты умрешь». Выходит, он все-таки способен умереть. Конечно же, не так, как люди или эльфы. Его смерть гораздо страшнее. Быть ничем и никем, вечно висеть темным облаком, не имея сил собраться во что-то большее. До этого мига он никогда и не задумывался об этом – его душа была бессмертной и неразрывно связанной с Кольцом – но теперь он как никогда понимал Ар-Фаразона и его стремление к вечной жизни. Проклятый Судия и его сказочки. Проклятые сны проклятых Верных. Владыка Мордора поморщился, проходя мимо пустующего кабинета Наместника. Из его писем он знал, что Исиль по-прежнему влюблена в Эльдариона, и наотрез отказывается выходить замуж за того, кого ей предназначил отец. Видите ли, они с этим негодяем «уже муж и жена перед лицом Мелькора»! И сколько бы Уфтхаш ни упрашивал жреца развенчать их, он ничего не смог сделать: ни один, ни другая не желали отказаться от своих клятв. Даже когда Саурон приказал Наместнику пытать Эльдариона, тот упрямо молчал. «Нет, такому жрецу ни в коем случае нельзя давать повышения» - Подумалось ему. – «Он будет печься только о том, чтобы угодить Мелькору, а о благе Мордора и не вспомнит». Саурон потянулся было к старинной книге, стоящей на полке, но его внимание привлек шум из окна. Караульные, обычно бесшумные, радостно кричали, свистели и размахивали руками. - Что происходит? - Холодно осведомился он. - Едут, владыка Майрон! – Прокричали ему с бастиона. – Едут! Темный Властелин вгляделся вдаль, призывая сверхъественное зрение. После тридцати лет ожидания все объяснения были излишни. По меркам Мордора процессия выглядела жалко: исхудалые лошади, выгоревшие знамена с едва различимым Оком, пыльные кафтаны и сапоги. Сильной радости на лицах Саурон тоже не заметил. Особенно кислым было лицо Наместника: похоже, в дороге его снова начала одолевать зубная боль. Только Кхамул улыбался как ни в чем ни бывало. Сразу видно, кого не было в Умбаре, когда все пошло прахом. Салибхай, старый лис, краем глаза поглядывает на его дочь: небось помнит, как его собственные дети путались с простолюдинами, и уже мысленно начинает бояться за внуков. Хорошо хоть, мумаков не привел - осенью в Мордоре им все равно нечего есть. Свою дочь Саурон узнал сразу: за годы разлуки она сильно переменилась и еще больше стала напоминать ему Мельдис. Помня о ее проступке, он попытался вызвать в душе новую волну гнева, но потерпел неудачу. Слишком сложно ненавидеть свою плоть и кровь, даже если все твое существо велит тебе это делать. А эти двое рядом с нею, должно быть, те самые бывшие друзья Исиль - граждане Юга не носят таких цепей, если только они не рабы или не преступники. Самоуверенный вид старшего из кузенов вызвал у Саурона новый приступ ярости: этот светловолосый морадан выглядит так, словно его привели на собственную свадьбу, а не на верную гибель. Да и младший хорош: пялится на ворота Барад-Дура с таким лицом, будто за ними его ждет веселый дом, а не первейшая крепость Мордора. Ничего удивительного: о пристрастии Фаразона ко всяческого рода порокам Наместник тоже недвусмысленно намекал ему в письмах. Вдруг Кхамул что-то сказал им, и они все рассмеялись. Рука Эльдариона, закованная в цепи, незаметно коснулась руки Исиль. Темный Властелин снисходительно усмехнулся. Со времен Начальной Эпохи многое переменилось, но кое-что по-прежнему оставалось неизменным. «Ну-ну, дети мои. В Умбаре вы сколько угодно могли говорить о Мелькоре и никто не смел нарушить ваш преступный обет. Но в Мордоре нет никакого другого слова, кроме моего. И вам придется его услышать». Саурон кивнул начальнику дозора. - Открыть ворота.