О любви и удовольствии

— Войдите, — раздался звучный строгий бас в тишине просторного кабинета. Тот, кто стучал, аккуратно открыл дверь. — Изуна... — Тобирама, поднявший глаза от длинного свитка, испещрённого размашистыми кандзи, не сдержал улыбки. Казалось, его взгляд, жесты, черты лица — весь он мгновенно смягчился, стоило Изуне войти. — Добрый вечер, Тобирама, — Учиха наверняка пришёл к нему, чтобы предложить свою помощь. Или, если Тобирама попросту увлёкся, переключить его внимание и пригласить домой. — Я уже освободился. Сделаю остановку на сегодня. Тебе в чём-то помочь? Да, как Тобирама и предполагал. Учиха никогда не сомневался в своей готовности разделить с Тобирамой трудности, будь они мелкими, средними, крупными или даже колоссальными. Тобирама же никогда не позволял себе злоупотреблять его добротой. То, что он настолько небезразличен Изуне, который после полноценного рабочего дня шёл к нему с искренней решимостью помочь, уже о многом говорило и вынуждало Тобираму чувствовать себя просто чудесно, каким бы сложным ни был день. Тихий и ласковый голос Изуны смывал усталость с его души так же, как омывает тело чистая тёплая вода. Сенджу убрал кисть, обмакнув ее в воду напоследок, и снял широкополый головной убор, положив тот на край стола, чтобы Нидайме Хокаге снова стал обычным Тобирамой, который очень соскучился по своему мужу за этот длинный суматошный день. — Я тоже закончил, Изуна, — он покинул кресло и подошёл к возлюбленному, чтобы ближе видеть его прекрасное лицо. — Давай пойдём домой вместе. — Хорошо. Я так счастлив тебя видеть, — Изуна, пока они были наедине, непременно прильнул к нему в ласковых объятиях. — Я очень соскучился. — Так быстро? Мы виделись сегодня утром, — улыбка настойчиво просилась на тонкие губы Сенджу. — Как это было давно... — изломив брови, трогательным голоском отозвался Учиха. — Изуна, мы видим друг друга каждый день на протяжение восьми лет, — оттого, как мило Изуна с ним баловался, Тобираме отчего-то всегда становилось очень весело и хорошо на душе. — Всего лишь восемь лет... — зажмурился Учиха и сострил безумно грустную мордашку. Тобирама не сдержал тихого смеха, с лаской обнимая возлюбленного у талии: — Боюсь, рано или поздно такими темпами моя физиономия тебе точно надоест, — заметил он. Но Учиха отнюдь не растерялся и непременно озвучил оптимистичную речь: — Если вдруг такое произойдёт, я знаю, что делать! — решительно кивнул он. — План такой. Я придумываю повод, дабы устроить семейное застолье. Собираю весь свой клан, и во время посиделок невзначай завожу разговор о политике. И уже через час, находясь в обществе безумной родни, которая злобно брызжет на меня слюной со всех сторон, я наверняка буду просто с ума сходить от желания снова увидеть твою физиономию, Тобирама. Сенджу теперь рассмеялся абсолютно искренне. И крепче прижал к себе Изуну, замерев с ним в объятиях посреди просторного пустого кабинета, где каждый день принимались решения, от которых зависели жизни и благополучие множества людей. — Я тоже соскучился... — тихим шёпотом признался Тобирама и Изуне, и самому себе. — Я тебя очень люблю, Тобирама... — тут же отозвался Изуна. И затем, отстранившись, пристально воззрился Тобираме в глаза и сжал его щёки в горячих ладонях: — А твоя физиономия — это самое прекрасное, что есть на этом свете. Тобирама пожмурился от удовольствия, словно эти слова были мёдом: — Пройдёт ещё немного лет, и она сморщится и станет похожа на сухофрукт, — однако посчитал он нужным предупредить супруга. Изуна звонко рассмеялся, и его хорошее настроение осветило крыло резиденции, словно яркие солнечные лучи. — Жду не дождусь, когда я тебе в отместку за твоё старческое ворчание буду ставить подножки тросточкой, — говорил он, безмятежно шагающий рядом с Тобирамой по длинному коридору, из окон которого простирался вид на прекрасное юное селение. Тобирама, наслаждаясь его улыбкой, внезапно понял, что только лишь этой причины ему вполне достаточно, чтобы жить до старости изо всех сил. Изуна увлечённо рассказывал ему, что происходило в штабе полиции за этот долгий день, а Тобирама внимательно слушал его и чувствовал, как вся его грудная клетка наполняется изнутри теплотой. Когда Изуна был рядом, всё в нём непременно начинало радоваться, а в сердце вспыхивало непередаваемое ощущение праздника, даже если на дворе стоял обычный будний день. И это никогда не заканчивалось. Когда ему было немного больше двадцати, а его сердце безумно стучало от эмоций, Тобирама в такие моменты старался сделать дыхание ровным и назидательно себе напоминал: "Это не навсегда. Время притупляет любые чувства". И теперь с высоты прожитых лет с усмешкой озирался на своё глубокое заблуждение. Время, оказывается, не притупило эти чувства даже на толику. Напротив — оно дало им возможность основательно пропитать всю его сущность. Постепенно, почти незаметно, в спокойных разговорах, в ласковых объятиях, в весёлых шутках и играх, в совместных мечтах о будущем, во взаимовыручке и командной работе на миссиях, в беседах за вкусным ужином и в сокровенных моментах интимных ласк, капля за каплей, оно свило в Тобираме крепчайшую нить уз, сотканную из привязанности, уважения и любви. И из кровного врага сделало Изуну его дорогой семьёй. Любимой, необходимой семьёй... Любовь к Изуне всегда заставляла его чувствовать счастье, даже когда он пытался ей сопротивляться. Особенно, когда он пытался ей сопротивляться. А после, хмурый, сидел в своём кабинете и смущённо тёр покрасневшую щёку, наивно полагавший, будто ласковый поцелуй нежных губ и искреннее пожелание "Удачи, Тобирама, я верю в тебя..." никак не повлияет на его суровый настрой. Эта любовь была удивительной силой, которая непостижимым для понимания образом делала его сердце чище, больше и мудрее. Тобирама сам не заметил, как с течением лет она зажгла его душу ярким огнём, и в то же время — заботливо остудила голову и обучила его принимать тщательно взвешенные решения. Из импульсивного, резкого и часто жестокого человека, который гордился своей способностью ради высших целей игнорировать мораль и чувства людей, Тобирама превратился в правителя, которому доверяют и на которого возлагают надежды за благополучие целого селения. Изуна всегда с гордостью и вдохновением говорил ему о том, сколько радости ему приносят успехи Тобирамы, и отмечал, что признание народа — это заслуженная награда за множественные труды. Но Тобирама думал иначе... Что-то внутри него настойчиво твердило: одних усердных трудов здесь катастрофически мало. Ведь без Изуны они бы не принесли и четверти того результата, которого Тобирама добился на сегодняшний день. С того самого момента, когда они начали сближаться, вся сущность Тобирамы словно оказалась омыта от глубинной тьмы, которую зародила внутри долгая война, многочисленные утраты и дни скорби. День за днём волшебная неведомая сила заботливо врачевала где-то внутри него свежие и застарелые раны, избавляя от гнетущего груза и наделяя силой. Его предвзятость постепенно сменялась внимательностью, спонтанность сглаживалась терпеливостью, а желание найти виновных трансформировалось в потребность чётко видеть, какую именно ответственность несут люди перед лицом общества и судьбы. Сенджу был уверен: именно любовь к Изуне, чудесная, взаимная, глубокая, сделала так, чтобы он повзрослел самым лучшим образом, сохранив в себе достоинство, стойкость, уважение к миру и обществу, а так же разогнала темноту как внутри, так и вокруг него, пролив на всё его существование прекрасный тёплый свет. — Изуна... — вскользь размышляя о прошлом, внезапно обратился к супругу Тобирама. Они прогуливались с Изуной вдоль берега реки, решив пойти домой околицей, чтобы подышать свежим воздухом и полюбоваться закатом. — Я тут внезапно подумал. Я так счастлив, что повстречал тебя. Без тебя я был бы совсем другим человеком. Изуна поднял на него глубокие чёрные глаза, вопросительно приподняв брови и улыбнувшись с лёгким смущением: — Тобирама, думаю, ты чересчур завышаешь мою важность, — отметил он. — Если бы у нас не получилось найти общий язык, ты бы определённо повстречал на своём жизненном пути другого человека, с которым у тебя вышло бы построить счастье. — Нет, — Сенджу только упрямо нахмурился. — М? — Изуна озадаченно хлопнул длинными ресницами. — Во всей Конохе до сих пор существует только один человек, способный выносить мой характер дольше двух часов кряду, — строго заявили ему. — И это ты. Изуна прикрыл настойчивую улыбку запястьем: — Тобирама, я же в свою очередь прекрасно вижу, какое у тебя ко мне отношение, — сказал он, взяв Тобираму за руку, пока они неторопливо шли по каменистому берегу, слушая вкрадчивый шёпот зарослей камыша. — В то время, пока ты исправно лупишь Хашираму-доно газетой, я не могу припомнить ни единого раза, чтобы ты позволил себе на мне сорваться или даже просто нагрубить. Тобирама обрывисто выдохнул, его лицо стало серьёзным: — Как я способен тебе грубить, когда ты так много делаешь для меня?.. Учиха выглядел удивлённым: — Разве? — открыто выразил он своё недоумение. — Тобирама, клянусь, всё, что я делаю последние лет пять — это просто живу в своё удовольствие и иногда чуток вредничаю, когда приходится рано вставать. Взгляд Тобирамы снова обрёл глубинную мягкость, а тонкие губы тронула ласковая улыбка. Сенджу остановился. И после сгрёб возлюбленного в бережные и крепкие объятия, пока летний тёплый ветер нагонял на побережье мелкие волны: — Ты... — сорвался с его губ тихий сокровенный шёпот. — Ты озаряешь всю мою жизнь, Изуна. — Тобирама... — глаза Учихи изумлённо распахнулись. А затем на них забрезжили маленькие сверкающие жемчужинки слёз: — Я так... так счастлив слышать это... Тобирама поцеловал Изуну в тёплый лоб, который обычно был скрыт протектором с гербом их родного селения, и собрал губами сладкие слезинки с его зажмуренных глаз. — А я счастлив, что наконец-таки научился о таком говорить. Уж за столько лет... — признался он. — И тебе больше не нужно гадать, что творится внутри моей головы. Изуна лишь ярко улыбнулся на это: — Я всегда считал, что внутри твоей головы живут очень интересные мысли, — он с желанием ответил на объятие и хорошенько стиснул Тобираму в ответ, на что тот тихо охнул. — А когда ты стал их мне озвучивать, я просто в этом убедился. Это был их очередной обычный разговор. Сегодня Тобирама принимал у себя иностранного посла, однако те дипломатические переговоры, как ему показалось, отчего-то не несли в себе и толику той важности, которая по таинственной причине присутствовала здесь, между ними, пока они были вдвоём у реки. Подумав об этом, Сенджу вдруг спохватился: — Изуна, ты наверняка за сегодня принял огромное количество посетителей, — он сжал ладонь Изуны крепче. — Если общение утомило тебя-... — Пусть посетители и подчинённые из меня хоть душу вынут, я сделаю всё, чтобы вернуть её обратно и поговорить с тобой, Тобирама, — не позволив ему закончить фразу, тут же пылко отозвался на это Изуна, сердито нахмуривший тонкие тёмные брови. — Ты, наверное, этого не замечаешь, однако прямо сейчас из довольно нервного и уставшего существа я превращаюсь обратно в нормального человека. И всё это исключительно благодаря Второму Хокаге Листа. Тобирама вновь не сумел сдержать улыбки, когда та ласковая ладонь, которая с любовью сжимала его руку, вдруг подарила ему торжественное рукопожатие. Привычки так и не случилось. Когда Изуна был вместе с ним, сердце Тобирамы упрямо продолжало стучать очень громко.