Bring This Boy Back to the Garden

Ав­густ 1913 Две не­дели спус­тя мы ус­тра­ива­ем ча­епи­тие в са­ду. На под­но­се пред­ме­ты ку­коль­но­го сер­ви­за из тон­ко­го, как ле­пес­тки, фар­фо­ра. На них – рос­пись, изоб­ра­жа­ющая де­тей в мат­росках с бу­кета­ми цве­тов, в них – чай.  - Это Ага­ты, ес­ли вас му­ча­ет этот воп­рос, - го­ворит Джей­мс. – По­дарок ма­тери на день рож­де­ния. Ей зап­ре­щали с ним иг­рать, ведь он сто­ил до­роже, чем семья аф­ри­кан­ских ра­бов.  - На­лить вам мо­лока? - Да, будь­те так доб­ры.  Ле­жа на жи­воте, Джей­мс при­нима­ет сол­нечную ван­ну. Он об­на­жен; сол­нце лас­ка­ет его рас­слаб­ленные мыш­цы. Раз­ве­ден­ные но­ги не скры­ва­ют го­лов­ки чле­на и мо­шон­ки, меж­ду яго­дица­ми – сто­ит толь­ко раз­вести – без­за­щит­ное неж­ное от­вер­стие. Ес­ли я за­хочу трах­нуть его, Джей­мс не смо­жет ме­ня ос­та­новить.  Уже две не­дели – с то­го дня во Фле­ри – он не под­пуска­ет ме­ня к се­бе. Мы ве­дем се­бя, как доб­рые друзья. Как он не бо­ит­ся мо­его не­тер­пе­ния, ле­жа так раз­врат­но и бес­печно? От это­го до­верия ме­ня ох­ва­тыва­ет страх.  - Ваш чай, Мак­Брайд.  - Бла­года­рю вас. Ну пра­во же, раз­ве не слав­ная за­тея? Мы пь­ем чай под сто­лет­ни­ми ду­бами, ок­ру­жен­ные пти­цами и цве­тами. А вви­ду со­бытий, где не пос­леднюю роль иг­ра­ют ва­ши со­оте­чес­твен­ни­ки, ско­ро все это кон­чится.  - Вы хо­тели уй­ти на вой­ну. - Я и пой­ду. Су­дя по об­ста­нов­ке, ни Фран­ция, ни Шот­ландия не жа­лу­ют ста­рину Вил­ли. Я да­же мо­гу выб­рать, что мне боль­ше по ду­ше: килт или пе­туши­ные шта­ниш­ки.  Мак­Брайд са­дит­ся по-ту­рец­ки и пь­ет чай. Я не ре­ша­юсь ска­зать ему, что се­год­ня приш­ло пись­мо от от­ца, и я дол­жен вер­нуть­ся в Гер­ма­нию, что­бы всту­пить в ря­ды дей­стви­тель­ной им­пер­ской ар­мии.  - Вре­мя тут ос­та­нови­лось. Бу­дут рож­дать­ся и уми­рать лю­ди, нач­нется но­вая эра, от­кро­ют не­из­вес­тные пла­неты. А внут­ри этих стен все ос­та­нет­ся по-преж­не­му.  - Я бы не хо­тел ухо­дить.  - Ос­та­вай­тесь здесь, в са­ду. - Ле­то на ис­хо­де. - Ле­то уми­ра­ет, но мы-то нет.  ***  Ночью я со­об­щаю ему о пись­ме. Мак­Брайд сто­ит на по­роге в бе­лой, рас­ши­той кру­жева­ми ноч­ной ру­баш­ке вик­то­ри­ан­ской эпо­хи. Не­бось, оче­ред­ной пред­мет де­душ­ки­ного гар­де­роба. Ке­роси­новая лам­па ос­ве­ща­ет ли­цо Мак­Брай­да теп­лой жел­тизной. Он при­гото­вил­ся ко сну – при­нял ван­ну, рас­че­сал влаж­ные куд­ри и те­перь при­ят­но пах­нет мы­лом и тра­вами.  Мое из­вестие зас­та­ет его врас­плох. Он смот­рит так, буд­то я - прес­тупник, влез­ший че­рез ок­но и на­пугав­ший его до смер­ти.  - Ког­да? – спра­шива­ет он. - Зав­тра.  Джей­мс ста­вит лам­пу на ноч­ной сто­лик.  - О Бо­же, - го­ворит он. – Гос­подь все­могу­щий.  Идет в мою убор­ную и от­кры­ва­ет там все ящи­ки под­ряд. - Поз­во­лите мне взять ва­ше мас­сажное мас­ло? - По­жалуй­ста. Джей­мс воз­вра­ща­ет­ся, дер­жа пу­зырек за­жатым в ру­ке. - Ваш Бог, нес­мотря на свое от­сутс­твие, мо­жет быть уди­витель­но жес­то­ким.  - Вы то­же уме­ете быть та­ким. От бли­зос­ти Джей­мса я те­ряю са­мо­об­ла­дание – де­лаю шаг впе­ред, тол­каю его к сте­не. Мне горь­ко, стыд­но и слад­ко – все вмес­те – я по­нимаю, что он со­бира­ет­ся сме­нить гнев на ми­лость. - Ты дашь се­бя трах­нуть? – го­лос хри­пит от вол­не­ния. Джей­мс бе­рет мое ли­цо в ла­дони. - Трах­ни ме­ня. Лю­би ме­ня. Будь со мной. По­жалуй­ста. Сна­чала я – злой и не­тер­пе­ливый от ожи­дания – гру­бо тя­ну его за я­ич­ки, встав­ляю член, сма­зан­ный толь­ко слю­ной, и рва­но дви­га­юсь, сам жму­рясь от бо­ли и тес­но­ты. Я ску­чал по это­му, как бе­зум­ный, это то мес­то, где дол­жен быть толь­ко я один. Джей­мс при­кусы­ва­ет гу­бу – по его ще­ке те­чет сле­за. И ме­ня нак­ры­ва­ет страш­ным, оше­лом­ля­ющим осоз­на­ни­ем. В на­шу пос­леднюю ночь я де­лаю боль­но Джей­мсу Мак­Брай­ду – че­лове­ку, на­учив­ше­му ме­ня лю­бить. Я не­нави­жу се­бя. Зад­рав его ноч­ную ру­баш­ку до под­мы­шек, я по­сасы­ваю его сос­ки – ос­то­рож­но, сдер­жи­вая се­бя, впер­вые не ис­поль­зуя зу­бы. Це­лую вес­нушча­тый жи­вот, вы­лизы­ваю теп­лую чис­тую ко­жу.  Ночь за ок­ном – лет­няя, чер­ная, звез­дная. Ок­но от­кры­то: сна­ружи уха­ет фи­лин, мер­но стре­кочут ци­кады. Вок­руг лам­пы вь­ют­ся ноч­ные ба­боч­ки. Мас­сажное мас­ло я щед­ро вы­ливаю Джей­мсу на про­меж­ность, мас­си­рую ко­жу и бе­ру неж­ную мо­шон­ку в ла­донь. Я не умею за­ботить­ся, но я пос­та­ра­юсь ра­ди не­го. Дву­мя паль­ца­ми я сма­зываю пок­раснев­шее от­вер­стие, гла­жу его края. Ког­да я вы­ливаю ос­татки мас­ла пря­мо внутрь и рас­тя­гиваю его, я ви­жу на паль­цах кровь. Ме­ня слов­но ока­тыва­ет ле­дяной во­дой.  - Мне луч­ше уй­ти, - я сле­заю с кро­вати и ищу на по­лу бо­тин­ки. - Да нет же, воз­вра­щай­ся.  Джей­мс опи­ра­ет­ся на ло­коть.  - Я не мо­гу.  - Брось. Па­ру дней по­болит и прой­дет. Иди сю­да. - У те­бя кровь. - Ну и лад­но. В кон­це кон­цов, это же не пу­ля в зад­ни­цу, - Мак­Брайд улы­ба­ет­ся угол­ком рта. – Та­кое бы­ва­ет. Ко­неч­но, я воз­вра­ща­юсь. Без­за­щит­но че­лове­чес­кое те­ло. Один выс­трел, один удар – и все­му ко­нец. Мне очень страш­но, ког­да я ду­маю о вой­не. «Бе­реги се­бя, - шеп­чу я в ухо Мак­Брай­да, - ра­ди ме­ня, ра­ди нас. По­обе­щай мне». Я не хо­чу знать, что од­нажды Джей­мса рас­топчут, сло­ма­ют, убь­ют. Что его подс­тре­лят в двух ша­гах от око­па или по слу­чай­нос­ти за­режут сол­дат­ским но­жом. Его дух по­летит к по­лю – ук­ро­ет­ся сре­ди ма­ков, за­теря­ет­ся сре­ди де­ревь­ев в ле­су. А те­ло – умер­шее, вос­ко­во-жел­тое, пус­тое, ос­та­нет­ся во Флан­дрии, у Мар­ны или Сом­мы, в За­ар­ланде или Бар-ле-Дюк. Ма­ковые по­ля за­берут Джей­мса Мак­Брай­да нав­сегда. ______________________________________________________

I'll never know what made you run away

How can I keep searching when dark clouds hide the day

I only know there's nothing here for me

Nothing in this wide world, left for me to see

1914 Про­ща­ясь, Джей­мс от­да­ет мне свой ключ от са­довой две­ри. Он от­во­зит ме­ня на вок­зал к ут­ренне­му по­ез­ду и дол­го стря­хива­ет пы­лин­ки с лац­ка­нов мо­его пид­жа­ка, по­ка но­силь­щик раз­би­ра­ет­ся с че­мода­нами.  - Не вол­нуй­тесь о клю­чах. Ес­ли вы, ра­зуме­ет­ся, вол­ну­етесь. У ме­ня всег­да ос­та­ет­ся ключ Ага­ты, а еще за­пас­ная связ­ка в ящи­ке с нос­ка­ми.  - Со­жалею, что так и не уви­дел ва­шу сес­тру. Мы дер­жимся отс­тра­нен­но. Джей­мс в бе­лом кос­тю­ме и неж­но-си­ней ба­тис­то­вой ру­баш­ке – под цвет глаз и его рос­кошно­го «Дэ­лонэ-Белль­вил­ля». Ста­щить бы ее и кос­тюм, уса­дить Джей­мса на ка­пот ма­шины, стать на ко­лени, при­жать­ся к блед­но­му бед­ру и си­деть так, по­ка не за­гудит па­ровоз­ный гу­док.  Но вот и он. Я про­тяги­ваю ру­ку. - Как встре­тились, так и про­ща­ем­ся, да, Мак­Брайд? Джей­мс от­ве­ча­ет ру­копо­жати­ем, и его паль­цы за­дер­жи­ва­ют­ся и гла­дят мою ла­донь.  - Пи­ши, Ми­ха­эль. Ча­сы на ра­туше бь­ют де­сять. Я вды­хаю за­пах ма­зута; ут­ренний по­езд за­мед­ля­ет ход – ко­леса сту­чат ог­лу­шитель­но. - Будь мо­им гос­тем в лю­бое вре­мя. При­ез­жай ко мне в от­пуск, при­ходи в сад. Где дверь в не­го, ты зна­ешь. Это те­перь и твой сад. - Вре­мя. Мне по­ра, - я не даю ему от­пустить мою ру­ку. – По­целу­ешь ме­ня на про­щание, мис­тер Мак­Брайд? На­чаль­ник стан­ции скры­ва­ет­ся в па­виль­оне. Не ог­ля­дыва­ясь, Джей­мс вов­ле­ка­ет ме­ня в жар­кий, страс­тный, наш пос­ледний по­целуй. Ос­та­вив мои гу­бы влаж­ны­ми и ис­ку­сан­ны­ми, он приг­ла­жива­ет гал­стук и тол­ка­ет ме­ня в сто­рону плат­формы.  - Хо­рошей до­роги, Лан­ге. - Уда­чи и вам, Мак­Брайд.  ***  Мы пе­репи­сыва­лись це­лый год, пла­нируя мой от­пуск сле­ду­ющим ле­том, ко­торый мы со­бира­лись про­вес­ти вмес­те – в са­ду, в до­ме на де­реве, в ком­на­те Джей­мса в L'île aux fleurs и по­лях у Фле­ри. В ка­зар­мах, сре­ди за­паха про­питан­ной по­том одеж­ды, я пе­речи­тывал его ви­ти­ева­тые строч­ки сно­ва и сно­ва, раз­гла­живал кра­еш­ки пи­сем и пря­тал их в блок­нот. Джей­мс пи­сал в нас­толь­ко от­кро­вен­ной ма­нере, что мне при­ходи­лось оку­нать го­лову в хо­лод­ную во­ду, что­бы унять жар.  «…по­верить не мо­гу, что ос­та­лось ка­ких-то три ме­сяца. Ты вер­нешь­ся, и я от­ве­ду те­бя в ча­сов­ню. На вы­тер­той ков­ро­вой до­рож­ке, на де­ревян­ных скамь­ях, на хо­лод­ном мра­мор­ном прес­то­ле – где хо­чешь – ты смо­жешь брать ме­ня, как те­бе пон­ра­вит­ся. Я бу­ду со­сать те­бе, по­ка у ме­ня не за­дере­вене­ет че­люсть. Я знаю, ты лю­бишь, ког­да мы ли­цом к ли­цу – в пос­леднее вре­мя я мно­го ду­мал об этом и по­лагаю, что те­бя пу­га­ет обез­ли­чен­ность дру­гих по­зиций. Я же, нап­ро­тив, пред­по­читаю сто­ять на ко­ленях – ду­маю, в ча­сов­не это осо­бен­но умес­тно.  Ага­та, в от­ли­чие от ме­ня, очень на­бож­ная на­тура. Ты бы слы­шал, как жар­ко про­ходят на­ши по­леми­ки. Но из люб­ви ко мне она ни­ког­да не пре­рыва­ет, ког­да я рас­ска­зываю про пос­леднее ле­то…» «…По­местье пус­тое и хо­лод­ное, хо­тя в ка­минах ус­тра­ива­ют ад­ские жа­ров­ни. На­вер­ное, я так при­вык к тво­ему го­ряче­му те­лу, что те­перь лю­бые пе­чи ка­жут­ся мне сквер­ной за­меной. Но по­ка мне ос­тавле­ны толь­ко уга­са­ющие вос­по­мина­ния и до­воль­но од­но­об­разные фан­та­зии, не­из­менно вклю­ча­ющие твой член. Ты крас­не­ешь, ког­да чи­та­ешь это? До сих пор не по­нимаю, как ты мо­жешь быть та­ким гру­бым, жад­ным - и та­ким не­вин­ным, ког­да де­ло до­ходит до слов. Твоя ве­ра ис­порти­ла те­бя – заг­на­ла ль­ва под яр­мо, зас­та­вив па­хать зем­лю. Но, черт возь­ми, да­же это – dein wunderbarer Zug…” Од­нажды он прис­лал мне фо­тог­ра­фию – неп­ристой­ную в сво­ей от­кры­тос­ти, еще бо­лее стыд­ную от­то­го, что мо­мент на ней был за­печат­лен нав­сегда. Джей­мс спал на бо­ку, при­жав но­гу к жи­воту; прос­тынь, сбив­ша­яся в из­ножье кро­вати, ед­ва прик­ры­вала ко­лено. Ос­ве­щение ука­зыва­ло на жар­кий пол­день.  «Я те­бе го­ворил, что Ага­та ув­ле­ка­ет­ся фо­тог­ра­фи­ей? Она тре­ниру­ет­ся на мне, по­тому что толь­ко я в этом до­ме го­тов по­зиро­вать день и ночь. Этим ут­ром, по ее сло­вам, она пы­талась дос­ту­чать­ся до ме­ня на про­тяже­нии нес­коль­ких ча­сов, но я не от­ве­тил. Оно и не­уди­витель­но – я слиш­ком вы­мотал­ся на­кану­не, вспо­миная те­бя.  Ты же зна­ешь, как бур­но про­ходят та­кие вос­по­мина­ния. Я пью до бла­жен­ной лег­кости в го­лове и до­вожу се­бя до ор­газма, по­ка не па­даю от из­не­може­ния. Ты толь­ко пред­ставь се­бе, в кол­ледже го­вори­ли, что мас­турба­ция при­водит к ра­дику­литу и сле­поте. Дол­жен ска­зать, я дро­чу каж­дый день и чувс­твую се­бя пот­ря­са­юще. Но, за­кан­чи­вая мой рас­сказ: не дож­давшись от­ве­та, Ага­та вош­ла внутрь и ис­тра­тила всю плен­ку на то, что­бы за­печат­леть мое спя­щее те­ло. Я выб­рал для те­бя са­мый луч­ший фо­тос­ни­мок.  С лю­бовью, Дж. В. Мак­Брайд» ***  В кон­це и­юня я со всей яс­ностью по­нял, что в этом го­ду мне не по­пасть во Фран­цию. В и­юле пе­рес­та­ли вы­давать от­пуска, и все, что у ме­ня ос­та­лось – пять пи­сем и фо­тог­ра­фия. К это­му вре­мени я от­ча­ял­ся и воз­не­нави­дел во­ен­ную жизнь, хо­тя по-нас­то­яще­му она еще да­же не на­чалась. Ждать дол­го не приш­лось – в ав­густе Гер­ма­ния всту­пила в вой­ну, в ав­густе же мне приш­ло пос­леднее, шес­тое пись­мо. Джей­мс за­писал­ся доб­ро­воль­цем во фран­цуз­скую ар­мию, его мать и сес­тра со­бира­лись у­ехать в бе­зопас­ную Шот­ландию, в L'île aux fleurs за­коло­тили ок­на, сад зак­ры­ли на за­мок.  Глу­пая мысль жи­ла во мне в то вре­мя: по­ка бу­дет жить сад, бу­дем жи­вы и мы. Ведь мы бы­ли там вмес­те, хо­дили его до­рога­ми, топ­та­ли его цве­ты. Его пти­цы пе­ли нам, теп­лый воз­дух бла­го­ухал кле­мати­сами и ла­ван­дой. Там бу­дет мир, по­ка вок­руг нас бу­дет вой­на. Мы прой­дем че­рез нее, что­бы вер­нуть­ся нев­ре­димы­ми.