Минералогия

      Её губы касаются моей кожи тепло и аккуратно, но при этом ощутимо — в каждом поцелуе от первого до последнего она так уверена, не позволяя себе колебаний, сразу зная, где в следующее мгновение окажется. Дыхание не обжигает, но волны мурашек бегут одна за одной вниз по моему позвоночнику, и всё это — её тело напротив, губы на моей шее, ладонь в моей нервно сжимающейся руке похоже на ливень, обрушившийся на потрескавшуюся бесплодную почву, которая давно забыла, какого это — цвести. И я чувствую, как на моей коже распускаются цветы, сердцевина каждого из которых — её поцелуй. Я жадно впитываю всё, что она мне дарит, пусть даже это всего пять соцветий-поцелуев, мне этого и слишком много, и смертельно не хватает одновременно, хочется сказать «прекрати, ты не должна», но я лежу и не делаю ничего, чтобы остановить её.       Как кто-то вроде неё может так прикасаться ко мне? Она не видит, насколько это бессмысленно, даже греховно? Что получает дождь, дающий пустыне свою живительную влагу? На мой взгляд, дождь не получает ничего, пока пески принимают в себя всё больше и больше воды, как губка, не в силах насытиться и стать по-настоящему плодородными, навсегда оставаясь просто пылью и камнями. Дождь рано или поздно закончится, и пустыня выпьет его без остатка; всё до последней капли. Рождённый пылью, пылью же и останусь до самой смерти и после неё, не важно, сколько бы не…       Она прикасается ко мне так, как будто бы об этом не знает. Или, возможно, только лишь возможно, её действительно не беспокоит, кому она отдаёт свои касания. Остаётся только благодарить за внезапный дождь, но у меня не хватает сил и ещё больше — слов. Уверенность её действий превращается для меня в интенсивность, которую тяжело выносить, и я никогда не чувствовал морской воды по грудь, но думаю, что именно так волны сбивают с ног, оттаскивая тебя глубже, дальше в открытый океан. И даже в этом сравнении я скорее морской песок, муть, которую вода поднимает со дна, мягко неся куда-то…       Когда Рена отстраняется, я отчаянно пытаюсь вернуть себе контроль над дыханием, и это тяжело, потому что в груди становится и больно, и как-то непривычно легко. Она держит мою руку, нет, она до сих пор, всё ещё держит мою руку. Я чувствую себя рыбой, которая по какому-то нелепому стечению обстоятельств была вынуждена жить на суше и страдать от этого, но, когда внезапно океан вспомнил про неё и забрал назад, эта рыба уже не знала, как дышать в воде.       Это количество метафор в моей голове абсурдно, и мне явно стоит прекратить сравнивать себя то с песком, то с рыбой. Когда я об этом думаю, отвлекаясь, дыхание перестраивается на приемлемый ритм, но я всё ещё боюсь смотреть на неё, так что просто говорю глупость:       — Принимаю.       Мне не стыдно, но странно осознавать, что я заставил Рену мне что-то доказывать, особенно такими методами. Хочется думать, что я не заставлял и ни о чем не просил, но ведь я сам притянул её к себе, когда, на самом деле, хватило бы и просто её плеча рядом с моим, да её пальцев на моей ладони. Доказательство. Сознательно ли я манипулировал, продумала ли эту партию какая-то часть моего сознания, которая никогда не спит, ища выгоды, плюсы и блага? Я не хочу думать об этом хотя бы сейчас. Тем более, что Рена переспрашивает:       — Что?..       Я смотрю на неё, всё ещё прикрывая свои глаза рукой, делая вид, что не вижу её лица, хотя как я могу не искать его? Но её взгляд… Слегка туманный, и я не знаю, почему именно — её усталость, алкоголь, всё что угодно, произошедшее этой ночью, но мне кажется, что на дне прозрачных морских глаз я вижу неоформленное желание. Способны ли волны остановить свой бег?.. Я не знаю, в какую тишину она погружена — в ту, которая продолжится, и ничто её не поколеблет, или это штиль, предвещающий скорый шторм.       — Я говорю, что принимаю… Твои доказательства, — такие глупые слова. Но, может быть, ей это было важно. Тем более я расстроил её несколько раз за этот вечер. Пусть хотя бы эта глупая просьба будет закрыта. И я не знаю, что и думать, когда чувствую её смех, выплёскивающийся из груди — физически чувствую, потому что в первые две секунды Рена ещё слегка нависает надо мной, но потом хохочет ещё громче и просто садится рядом, не выпуская мою ладонь. Несмотря на своё общее невнятное состояние, я вполне способен понять, что её смех отдаёт скрытой истерикой. Теперь смотрю прямо на неё, пытаясь оценить ситуацию. Ситуация быстро получает мысленную отметку «неудивительно, что плохо»: как оказалось, ей противопоказано брать в руки оружие, но она прострелила кому-то конечность, провалилась в свою травму, у которой сейчас — милое слово — «годовщина», пребывала не меньше часа в состоянии неадекватности, а потом ещё и я… Игра, выпивка, всё это перетекает в ночь, и этот её рассказ, о котором я буду внимательно думать позже… Возможно, смех — не худшая реакция из возможных при таком наборе вводных данных. Даже если он отдаёт наэлектризованностью в нервах.       — Рена?.. — мягко, мягко.       Она отвечает почти сразу, вовремя справляясь со смехом, и моя теория подтверждается. Ну конечно она устала и хочет спать. И не она одна, если вдуматься. Может быть нам и не хватило алкоголя для того, чтобы напиться до состояния полного свинства, но я отчётливо ощущал всё полученное воздействие. Полагаю, в объеме выпитого мы друг от друга не отставали.       — Извини, красавчик, сегодня ограничимся этим… — сегодня? Ограничимся чем? Красавчик? И сразу же следует продолжение, которое напоминает мне о реальности. — Будем считать, что ты должен мне один ответ на вопрос, хорошо? Я не готова сейчас доигрывать эту партию…       Хах, неплохой план. Теперь у неё есть время подумать над последним вопросом, потому что я соглашусь с её просьбой. Игра в правду-ложь изначально была немного, ну, нечестной — я копил вопросы к Рене почти с самого начала, а в ответ я её мало интересовал, это очевидно, если сопоставлять количество заданных мной вопросов с её. Что существенного она у меня спросила? Ну, может быть, только про тёмные очки. Эта мысль не вызывает приятных ощущений: отсутствие интереса должно было бы означать гарантию моего спокойствия, но всё же это как-то неуловимо раздражает. А шея с левой стороны начинается чесаться. Я улыбаюсь сквозь смесь этих ощущений, разъединяя наши пальцы, напоследок оставляя ей напоминание — небольшое касание тыльной стороной своей руки. Потом через силу возвращаю в свой голос мягкие успокаивающие интонации:       — Запиши на мой счёт. Подожди меня немного, ладно? — я уже решил, что останусь с ней сегодня. Наверное, убаюканная часть моего рационального сознания чуть ли не каждые десять секунд пыталась задать вопрос: почему? У меня не было сил думать. Не знаю. Может быть из-за того, что я хотел проверить её состояние после всего случившегося. Может быть, потому что она сказала мне несколько утешительных слов, ха-ха. Мерзко.       Может быть, потому что я кое-что уже понял, хотя и оставил эту мысль до утра. О, это требует внимания и анализа. Если она не соврала про своё отношение к моему… происхождению… то остался лишь рассказ про её прошлое и… Я с раздражением тру левую сторону шеи, периодически подставляя руку под струю воды, стоя перед зеркалом в ванной в своём номере, уже переодевшись. Я не анализирую, не думаю, нет, просто возвращаюсь обратно в её постель. Когда Рена абсолютно доверчиво перекидывает руку через меня и засыпает мёртвым сном уже через несколько минут, я делаю то, что шепчет мне внутренний голос, и оттенок у этого шёпота исключительно ядовитый. Камера телефона, никакой вспышки, хотя, кажется, её не разбудило бы абсолютно ничего до наступления утра. Убеждаюсь, что в кадр попадаем мы оба.       Щёлк.       О полученной информации и о произошедшем я буду думать только утром. А сейчас — спать. Тем более что вес её руки сверху ни капельки не мешает, а только добавляет спокойствия в спектр физических ощущений.       Жаль ли мне, я тоже узнаю завтра.       

***

      За ночь, как оказалось, произошло гораздо больше, чем мне бы того хотелось. Поспать удалось не больше пяти часов, и меня вместе с Реной разбудил слишком громкий для такого раннего утра звонок на мой телефон. Я потянулся к краю кровати, отворачиваясь от девушки, которая, кстати, лежала спиной ко мне — возможно, не так уж и нужна ей была подушка для обнимания. Так или иначе, она снова повернулась ко мне, сонно наблюдая за тем, как я принимаю звонок. Когда я слышу новости, хочется выкинуть телефон в окно, просто чтобы получить ещё хотя бы пару часов спокойного сна, но с каждой секундой я всё отчётливее понимаю, что это невозможно. Я искренне рассчитывал, что эта поездка будет простой, но теперь понял, почему так долго сюда никто не прилетал вести серьёзных дел. Местные семьи — это нечто. Впрочем, в моей рабочей папке никогда не бывает ничего скучного и тривиального, в конце концов, не для этого меня приняли в КММ. И, разумеется, моё присутствие на месте событий требуется немедленно.       Рена выглядит ужасно сонной, медленно моргая, пытаясь не закрывать веки слишком надолго. В воздухе повис неозвученный, но вместе с тем очевидный вопрос: «Что случилось?». Я отвечаю на него, вылезая из кровати:       — Не беспокойся, это мои проблемы. Спи дальше. И пока я не вернусь, не выходи за пределы отеля — ещё не знаю, насколько всё серьёзно.       Что-то болезненно ёкает в груди отголоском ночного долгого разговора, когда я смотрю ей в глаза, улыбаясь, чтобы убедить её в важности моих слов. Я никогда не обращал внимания, насколько, оказывается, длинные у неё волосы. Она всегда старалась носить аккуратные высокие причёски, собирая всю копну чёрных волос наверх, поэтому видеть их распущенными было непривычно. Хотя что меня так удивляет? Я видел её такой ещё в первую ночь на М-2001. И всё равно что-то заставляет меня смотреть на неё по-другому, отмечая детали, которые раньше не имели значения. Например, она смешно щурится спросонья.       Рена издала какой-то звук, который я интерпретировал как согласие, и сразу же закрыла глаза обратно, на ощупь притягивая ближе к себе подушку, на которой я спал всего каких-то пять минут назад. М-да. Не факт, что она вообще вспомнит о моём предупреждении, когда проснётся.       [Я]       Тиндаль, доброе утро. Не выходи с территории отеля, пока я не вернусь с новостями. Я серьёзно.       [отправка сообщения запланирована на 10:30]       

***

      М-2001, или как её принято называть в местной звёздной системе, Маре-1. Захолустье по галактическим мерками, но для своих — лучший курорт на свете. Разжившиеся деньгами местные бизнесмены с соседних планет предпочитают проводить здесь вместе с семьями отпуска, возвращаясь, так сказать, к собственным корням. Подобная традиция складывалась чуть ли не пару столетий, что сделало Маре-1 парадоксально далёким, но важным местом притяжения нескольких крупных игроков на некоторых рынках — а любой рынок для КММ важен. Везде должны быть свои агенты. Конечно, было бы славно по-настоящему здесь обосноваться.       Очевидно, была проблема, а точнее целых две, неразлучные, как кусочки паззла. Протяжённый курорт был поделен на почти равные части двумя семьями — Роджия и Луче, и каждая семья предоставляла свои преимущества и услуги для отдыхающих. Главы этих семей по-настоящему управляли местной экосистемой, влияя на многие решения закулисно, но, если честно, от их твердолобости и упрямства у меня болела голова — они просто не могли принять единого решения, пытаясь подставить друг другу палки в колёса и выбивая для себя большее преимущество. Но, с другой стороны, кто бы на их месте не делал также? И всё же их препирательства действовали мне на нервы. Вчерашний убийца-неудачник вышел из-под начала Роджия, но мне сначала показалось, что это случайность; у парня не было даже намёка на логичный план, и было видно, что он действовал на эмоциях. Но откуда взялись подобные настроения? Да, глава семьи Расмо Роджия был особенно упрям даже по сравнению со своим коллегой-тире-конкурентом Антонио Луче, но чтобы прямо сейчас этот напоминающий говорящий камень человек решил устраивать бунт и полноценный захват власти?       Однако главная новость, из-за которой меня и разбудили так рано и срочно, была правдивой — этой ночью Антонио Луче убили.       А как всё начиналось? Я увидел дело М-2001 в папке с несрочными проектами, которые хоть и показывались мне, но всё же обычно перепоручались кому-нибудь на несколько ступенек ниже. В голове буквально зудела мысль о том, как же сильно мне хочется отключить мозги на пару недель, просто решить эти их простенькие разногласия, попутно проводя вечера в местных казино… Я просто хотел купить этот дурацкий курорт, и, раз уж всё так чудесно совпало, заполучить в руки КММ ещё одно месторождение. Идея была максимально проста — я знал, что скорее всего мне не одобрят командировку на Маре-1 без срочной надобности. Необходимо было обоснование, хотя бы какая-то правдоподобная причина, по которой именно Авантюрин должен лететь туда. Нужно было подбросить монетку, скрестить пальцы на удачу и зайти к начальнику лаборатории полезных ископаемых в технологическом отделе — Рене Тиндаль — попросить её лично проанализировать ситуацию. Пусть там будет хоть что-то, кроме песка на бесконечных пляжах.       Строго говоря, идея не принадлежала мне целиком, потому что часть с директором Тиндаль невзначай предложила Топаз, когда я заранее попытался узнать у неё о занятности лаборатории полезных ископаемых. Ответ был неутешительным, и того стоило ожидать — графики официального приема были забиты на год вперёд, потому что во всей галактике добывают металлы и драгоценные камни, и чёрт знает что ещё, потому что я в этом не разбираюсь без необходимости. Факт был в том, что всё, доставаемое из земли и воды так или иначе проходило через Рену Тиндаль и её подчиненных. Когда Топаз убедилась, что мне действительно просто нужна небольшая передышка, она по доброте душевной дала мне совет относительно того, в какое время лучше зайти к Рене. И, по её словам, если мне повезёт вытянуть саму начальницу из кабинета, мне не могут не одобрить командировку. Ведь если Тиндаль своей подписью признает необходимость её личного посещения М-2001, весь проект на этой планете становится куда более срочным и перспективным. Именно поэтому я потратил так много времени на то, чтобы подготовиться и уговорить её полететь со мной.       А потом Тиндаль оказалась параноиком с посттравматическим стрессовым расстройством — двадцать четыре на семь в ближайшую неделю-две прямо напротив двери моего номера, а то и ещё ближе. Я должен думать о чём-то другом, сидя на переговорах с Марин Луче — дочерью и, как оказалось, прямой наследницей дел её только что почившего отца, но мысли упрямо убегают обратно в сторону всего сказанного и сделанного ночью. Не могу не думать о том, что…       Она использовала ложь в самом начале, соврав об отношениях с Доктором Рацио. И это было поразительно. Рена сказала, что они друзья — так не пытаются скрыть правду, если люди ненавидят или презирают друг друга, да и полученная мной информация этому противоречила. А это значит… Не ненавидят друг друга, но при этом и не друзья, а что-то иное. Что-то, о чём хочется соврать и не показывать. Кажется невозможным, но вывод напрашивается сам собой: Доктор Веритас Рацио из Гильдии Эрудитов и Рена Тиндаль, бывший член Гильдии Эрудитов и нынешняя начальница лаборатории полезных ископаемых состоят в романтических и/или сексуальных отношениях, причём раскрывать это миру не спешат. Я обдумываю и анализирую эту мысль, аккуратно прикасаясь к ней с разных сторон, пытаясь понять, что мне это даёт и о чём говорит. Это объясняло почти всё и в тоже время полностью рушило только-только сложившийся образ Рены в моей голове.       Что я успел узнать о ней? Первое прилагательное, которое приходит на ум — собранная. Какая ещё? Нейтральная, иногда саркастичная, но не озлобленная, просто не любящая болтать с незнакомыми людьми. Уступчивая в своих личных границах (огрызается и ничего не делает в ответ), но из того, что я успел понять по слухам и разговорам в лаборатории, это качество не распространяется на рабочие моменты. Сложно оттягивать рассуждения о работе, когда думаешь про Рену. На самом деле даже приятно видеть, когда человек находится настолько на своём месте и получает удовольствие от своего дела. За нашедшими своё призвание очень приятно наблюдать со стороны. И это выгодно для контракта, потому что такой человек искренне будет стремиться к идеалу как к единственно возможному варианту. Итак, она влюблена в науку и свою профессию. У Рены Тиндаль мало друзей, и мне даже забавно, что одна из этого малочисленного круга — именно Топаз. Что дополняет образ девушки как совестливой личности с гуманистическими идеалами, насколько вообще подобные вещи могут существовать в КММ. Неудивительно, что Рена и Топаз подружились — у них схожие ценности, хотя, кажется, начальница лаборатории негодовала из-за той сорванной сделки на Ярило-VI. О, нельзя забыть про то, что стало известно в ходе нашей небольшой игры: она по-настоящему полетела на свою родную планету спасать какие-то там ценные научные труды во время боевых действий, а после вытянула оттуда всю свою семью, утверждая, что никого так ни разу и не убила. Настолько треснутая, что теперь её отключает от реального мира после взаимодействия с огнестрельным оружием. Параноик в определенных вещах. А, и кстати, она любит музыку и искусство. Неудивительно для человека, получившего классическое высшее образование, и ещё более ожидаемо от члена Гильдии Эрудитов, пусть и бывшего. Интеллигенция всё же — бабушка и дедушка учёные. Ведёт душеспасительные речи о недопустимости рабства.       Как же подвести под всем сказанным черту? Тиндаль выглядит чертовски правильной и принципиальной со всей этой идеально выглаженной формой работника КММ высших уровней, застёгнутой на все пуговицы рубашкой и собранными в высокую причёску волосами. Принципиальные слова, принципиальные действия, следование собственными идеалам и собственным представлениям о том, что значит поступать профессионально, правильно и честно.       И такие люди, как я думаю, не кидаются на шею своему коллеге, когда они уже состоят в отношениях, если моя теория о Веритасе Рацио верна.       И тем не менее немного размытая и тёмная фотография в альбоме моего телефона напоминает об обратном.       В чём дело? Просто в алкоголе? Но она отстранилась, как будто бы понимая, что мне трудно переносить подобную близость, даже если я был инициатором. Я раз за разом воспроизвожу в своей голове выражение её глаз, которое я поймал тайком, когда она отстранилась и думала, что я не смотрю — и каждый раз я вижу в нём отблеск физического желания. А потом она моргает и смеется.       Рена — правильная изменщица? Или просто предпочитает свободные отношения? А зачем врать, если ты уверена в своём образе жизни и не стесняешься его?       Жизнь абсурдна.       Переговоры с Луче тоже почти сюрреалистичны из-за обстановки, настроения окружающих меня людей и того, что я отвратительно мало спал после не самого простого вечера. Но я нахожу, за что себя похвалить: никакой головной боли и похмелья благодаря чудесному шампанскому, созданному специально, чтобы не приходилось бороться с собственным организмом по утрам. И хотя бы из-за этого всё не так противно, как могло бы быть, по крайней мере на физическом уровне.       От призрачных, фантомных ощущений её губ на моей шее не мерзко, но всё ещё немного страшно. Это Рена вчера днём сказала мне, что если долго плавать в море и ловить волны, тело ещё долгие часы будет чувствовать себя там, в воде, ощущать прикосновения того, чего уже нет. Как будто бы море оставляет на тебе волнами отпечаток.       Со всеми остальными чувствами я разберусь потом. Иначе того и гляди местная мафия пустит меня кормить рыбок или просто вышвырнет за дверь, ха-ха. Работа — самый лучший из известных мне способов отбросить лишние мысли куда-то на окраину сознания.       

***

      И, возможно, Тиндаль владеет этим приемом гораздо искуснее меня, потому что, когда я возвращаюсь, она ходит взад-вперёд по своему номеру, устремляя взгляд то на планшет в руке, то на голограмму каких-то графиков, то на что-то, напоминающее карту туннелей в трёхмерном формате. До того, как я вижу всё это, я замечаю, что дверь в её номер широко приоткрыта. Уже понятен перевод такого с языка Рены — молчаливое разрешение войти. Даже больше приглашение, потому что человек с её опытом вряд ли будет чувствовать себя хорошо, когда у него за спиной нет защиты хотя бы в виде закрытой двери. Значит, даёт недвусмысленно понять — мое появление однозначно ожидается.       Её шаги не нервные, а размеренные, от одной диаграммы к другой, приблизить, отдалить, уточнить данные, а после плавно двинуться к новому окну, и так по кругу. Не представляю, что она делает, но в её движениях прямо сейчас есть что-то успокаивающее. Так же, как меня передёргивало внутри от её привычек, связанных с контролем и некоторой паранойей, так же спокойно и уверенно было смотреть на Рену за работой. Думаю, для неё самой это тот же самый инструмент приведения расшатанных нервов в порядок. О чём бы ни говорили ей графики, они не укусят её за руку случайно или специально. Я не вижу, вздрагивает ли она от стука в полуоткрытую дверь, потому что выдерживаю необходимую вежливую паузу перед тем, как войти внутрь. Голубые пронзительные глаза сразу же остро впиваются в мою фигуру, но она то ли силой смягчает выражение взгляда, то ли действительно расслабляется, когда видит меня.       — Какие новости? — идеальная нейтральность, ни одной лишней эмоционально окрашенной нотки, хотя язык её тела говорит о заинтересованности: слегка наклонённая набок голова и направленный в мою сторону носок правой ноги в туфлях. Руки, правда, скрещены на груди, приобнимая планшет. Стандартная форма, как обычно, но, к моему приятному удивлению, её чёрные волосы собраны в самый обычный хвост. Интересно, почему сегодня она решила не следовать своим привычкам? Ну, может быть, я надумал лишнего о её маленьких ритуалах — после сегодняшней ночи я ни в чём не уверен на сто процентов, если это касается Рены.       — Разве не все мои дела для тебя в какой-то степени новость? Прежде чем спрашивать, нужно сначала узнать, что было «старого», — и я сам для себя звучу не слишком приятно, и даже вяло удивляюсь этому: Рена выглядела нормально и спокойно, не спросила ничего лишнего, была абсолютно нейтральна и вежлива, и что-то в этом меня раздражало. Возможно, диссонанс, который теперь против воли возникал в моих мыслях после сегодняшней ночи. А может быть я действительно просто устал.       Она приподнимает одну бровь вверх. Очень выразительно.       — Не учи учёную. Я прочла твои отчёты. Мы же оба в нашей системе документооборота ведём этот проект и имеем доступ к бумагам друг друга. Я проснулась и ознакомилась с ними, так что касательно «старого» я в курсе. Теперь ты ответишь на вопрос? — если в начале она звучала похоже на меня, то вот последний вопрос был произнесен почти мягко. Я бы сказал, располагающе к ответу. Участливо. Что-то вроде «Гадость, не правда ли? Расскажи мне, я тебя послушаю». Вздох, я потираю переносицу пальцами, и отвечаю:       — Да, точно. Пойдём. Посвящу тебя в детали заварушки, частью которой мы неожиданно стали, как обычно в КММ и как обычно в отделе стратегических инвестиций, — я не стал дожидаться формального соглашения, развернувшись на каблуках ботинок, и…       — Ты голодный?       Почти спотыкаюсь о небольшой порог на выходе из комнаты.       — Что? — я как дурак оборачиваюсь и смотрю на Рену. Глаза девушки широко распахнуты, причём доверчиво и совершенно не притворно, а голова всё так же слегка наклонена вбок. Меня внимательно, но не слишком серьёзно изучают.       — Может быть ты хочешь есть, Авантюрин? Не знаю, кормили ли тебя на всех этих экстренных встречах, но ты выглядишь раздраженным. По моим личным наблюдениям, уровень недовольства можно значительно снизить нормальной едой. Помимо того, что это банально утолит голод.       Почему она такая… обычная? С этой нейтральностью, разговорами о работе, попытками узнать, как там дела с моим физическим состоянием — рана на руке уже не чувствуется, кстати, но я не удивлюсь, если она вскоре спросит, как и с ней у меня дела.       — Нет, я не ел. И, наверное, был бы не против.       

***

      — … Вот поэтому мы теперь полностью на стороне Марин Луче и контролируем-тире-поддерживаем её решения. Как только я узнал об убийстве её отца, я был почти уверен, что нужно будет работать со второй стороной, а как ты поняла, Роджия не вызывает во мне даже намёка на светлые чувства, что, впрочем, верно и для Марин, но теперь я думаю, что эта девочка нам на руку.       Было очевидно, насколько Рена не в своей стихии. Она просила меня быть как можно более подробным, чтобы тоже быть в курсе всех тонкостей, раз уж тут люди стали решаться на активные насильственные действия, но я старался не погружать её слишком глубоко. Не уверен, что она сделала бы со мной то же самое, попроси я рассказать про аквалериты ещё раз. Планшет Рены в руках вызвал у меня не первый за этот разговор вздох. Она выборочно, но часто что-то конспектировала вслед за моим рассказом.       Мы сидели (для разнообразия) в моём номере — я пил кофе, оставшийся после моего позднего завтрака. Если честно, до вопроса Рены я даже не задумывался, голоден я или нет. И я до сих пор не понимаю, зачем ей об этом беспокоиться.       — Авантюрин, а я правильно понимаю, что на моё счастье тот пляж, — она махнула рукой куда-то в сторону, но я, разумеется, понял, о каком пляже она говорит. — Технически принадлежит именно Луче?       — Верно. Он действительно настолько важен? Ты же вытащить своих роботов можешь где угодно вдоль береговой линии.       — Могу, конечно, но напоминаю, что я, вроде как, должна действовать аккуратно, и там просто чудесное место — безлюдное, закрытое с обеих сторон… Плюс этот пляж удобен и по другой причине… Об этом давай потом.       Чёрные прямые волосы рассыпаются на плечах Рены, когда она наклоняется над планшетом, и теперь я догадываюсь, почему она обычно собирает их наверх — её пальцы постоянно стремились закрутить, потянуть и дёрнуть случайно попавшуюся на пути прядку. Так перманентная тревожность внутри неё становилась гораздо более заметной любому наблюдателю.       — Свой рассказ я закончил. Если у тебя остались какие-то вопросы, я готов на них ответить. Понимаю, что дело выглядит сомнительно для тебя, но поверь моему опыту: пока что ничего по-настоящему страшного не произошло. Ты можешь спокойно работать в своём темпе, тебе никто не помешает.       — Как насчёт тебя?       Я непринуждённо улыбаюсь:       — О чём ты?       Планшет отложен в сторону. Ну надо же. И она смотрит на меня.       — О твоей безопасности. Всё действительно будет нормально? Как ты с профессиональной точки зрения оцениваешь свои риски? Отвечай честно, пожалуйста. Для меня это тоже важно. Следует ли мне о чём-то беспокоиться?       Приклеиваю улыбку к своему лицу намертво и развожу руками:       — Ставка сделана, директор Тиндаль. Если она удачная, то Марин Луче и наши бравые ребята окажут нам необходимую защиту, а мы дадим Луче средства для конкуренции с Роджия. Мне не нравится, что этот Расмо, кажется, пошёл вразнос, и глупо не видеть его след в убийстве предыдущего главы семьи-конкурента. Это не безопасно. Но ещё у этого проекта высокие шансы на выигрыш.       Если честно, я не представляю, как Рена может беспокоиться ещё сильнее.       — Ясно, — она зависает на мгновение, и видно, что она хочет задать какой-то вопрос. От этого вниз по спине бегут предвкушающие мурашки, потому что очевидно, о чём она может хотеть сказать…       — Авантюрин, я понимаю, что уже поздно о таком спрашивать, но никому не показалось странным, что я прилетела сюда на эту сделку? Есть у нас какое-то официальное оправдание или версия, почему я здесь? Знаешь, после всех этих новостей мне не по себе.       У меня дёргается бровь. Ладно, сегодня я просто не в форме. Но сам вопрос, о, он вызывает у меня почти восторг, потому что сама того не зная, Рена без каких-либо действий с моей стороны вписалась в придуманный мной план. Даже не то что бы план, эксперимент, если мне дозволено использовать в её присутствии такие слова. Ему не было и нескольких часов, и какая удача, что она решила спросить меня именно об этом. Я расползаюсь в самой очаровательной и ехидной улыбке, на которую только способен:       — О, не волнуйся об этом, у нас есть неофициальное оправдание, — я почти могу почувствовать, как мои глаза победно сверкнули. Специально выдерживаю паузу, чтобы она начала расспрашивать, и на этот раз мои ожидания оправдываются:       — Неофициальная? И как же она звучит? — Рена явно чувствует подвох в моих словах, это видно по тому, как она скрещивает руки на груди и слегка опасливо смотрит на меня. Но это правильно и тоже в рамках плана, ведь я специально не пытался скрыть своего ехидства.       — Ну, знаешь, действительно сложно было придумать что-то достаточно убедительное и при этом простое, чтобы не вызывать лишних вопросов… — я выдерживаю ещё одну короткую паузу, рассматривая кольца на руке так, как будто бы увидел их впервые или резко озаботился их блеском. — И, знаешь, самое банальное объяснение обычно работает лучше, чем какое-либо другое…       Брови Рены ползут вверх всё выше и выше, наконец фиксируются, и я удовлетворённо и невозмутимо объясняю:       — Все считают, что ты здесь со мной на неофициальном отпуске как моя любовница, — я поддаюсь естественному порыву и залезаю рукой в карман, доставая оттуда игральную фишку. Она взлетает вверх и после привычным движением опускается на мою ладонь. Уголки губ Рены дёргаются, на мгновение даже выгибаясь вниз, но она весьма стоически переносит мой ответ:       — Потрясающе. Не мог придумать что-то не настолько… Пошлое? Даже не с точки зрения самой сути, а с точки зрения идеи… Это действительно ужасно банально. И в это поверили, да?       Я смеюсь, вертя фишку в пальцах:       — Я же сказал, это отлично сработало! Почему бы им не поверить? Твоё присутствие действительно необычно, все уверены, что для тебя здесь нет никакой очевидной работы, и при этом… — я усмехаюсь чуть саркастичнее, чем хотел. — Ну, знаешь, нас видели танцующими после мюзикла… Я уж не говорю о том, что по видеокамерам в коридоре видно, что я вечерами остаюсь у тебя в номере. Всё так очевидно и естественно складывается, не находишь?       Её реакция недостаточно недовольная. И я не знаю, что в связи с этим чувствовать.       — Понятно. М-да… Я как-то не подумала об этом, — Рена, конечно, не выглядит воодушевленной, но и расстроенной она тоже не кажется. — Пожалуй, это весьма правдоподобное и рациональное объяснение. Оно ужасно не тонкое, но всё уже сделано, так что, полагаю, мне нужно просто запомнить и принять это.       Я ошибся? Она не в отношениях с Рацио? А что тогда, просто свободная сексуальная связь? Может быть, конечно, но почему-то это не кажется подходящим объяснением. Что-то не так на уровне моих ощущений и интуиции, а я привык полагаться на шестое чувство, которое обычно меня не подводило. Я надеялся на скандал, возможно, на просьбы никуда не выносить подобное, на её страх, что я что-то сделаю или расскажу. И теперь она не даёт мне ничего из этого, просто говоря «ладно, раз для работы»?       Новая теория загорается так внезапно, что я сам едва ли понимаю, как пришёл к подобному выводу, но… Может быть, относительно недавнее расставание и обида? О-о-о, это гораздо лучше накладывается на абсолютно все факты и события. Чёрт, гениально! Ну конечно! Все нужные карты на руках. И тогда моё маленькое семечко сплетен ей на руку, если у неё в планах есть желание вывести кого-то на ревность и на эмоции. Хотя сомневаюсь, что подобное сработает с Доктором… Но это не моё дело, верно?       Рена задумчиво устремляет взгляд куда-то в пол, слегка кусая нижнюю губу, и зависает на несколько мгновений. Потом она как-то слишком опасливо зовёт меня, отводя глаза в сторону, не отрывая их от пола:       — Авантюрин?..       — Да? Что такое, Рена? — я сама учтивость, мёд на языке, и делаю вид, что резкая смена тона девушки меня не насторожила. Она хмурит брови, как будто бы её прямо сейчас что-то очень беспокоит.       — Я… Я хочу извиниться перед тобой.       — Продолжай?.. — наверное, со стороны я выгляжу неестественно улыбчивым и застывшим. Чувствую я себя, в общем-то, точно так же.       — Я понимаю, что мои слова не к месту, но я не думаю, что есть какой-то правильный момент для подобного рода диалогов. Не хочу, чтобы между нами были слишком большие недопонимания на уровне личностных отношений. Я… — она запинается, пытаясь смотреть мне в глаза, и иногда у неё даже получается. — Сегодня ночью я себя не очень хорошо контролировала, и я боюсь, что мои прикосновения могли быть неприятными для тебя. Может быть не в моменте, не знаю, но постфактум такое точно могло произойти, я думаю. Я искренне извиняюсь, если те поцелуи были лишними. Я обычно следую принципу активного согласия в таких вещах, и, э-э-э, согласие под алкоголем в эту категорию не входит. Так что мне очень жаль. Я уверяю тебя, такого не повторится.       Эоны, какой абсурд.       — Ха-ха-ха, знаешь, я несмотря ни на что почти уверен, что ты сказала «отложим до следующего раза» …       — Авантюрин, не паясничай! Я же серьезно… — и тем не менее, я добиваюсь этого милого розового оттенка на её щеках. Слишком редкая картина, чтобы не любоваться ей.       — Хорошо-хорошо! Если тебе так легче, твои извинения приняты. И всё же ничего нежелательного или болезненного для меня не произошло, — я ещё сам не знаю, что лично для меня означала вся наша игра. И как-нибудь потом разберусь. На губах Рены появляется лёгкая улыбка, и неожиданно для меня, она протягивает мне руку ладонью вверх, вставая с дивана. Я встречаюсь со взглядом её голубых глаз, и я не знаю, как ощущаются морские волны на коже, но наверное именно так. Рена ждёт, пока я протяну руку в ответ.       — Друзья? — такая спокойная, как будто бы всё нормально. Что нормального в наших буднях? Краткий обзор последних событий скорее похож на плохую детективную драму. И всё же её вопрос искренний, я это прекрасно вижу. Я тоже встаю и на мгновение задерживаю взгляд на её полностью открытой ладони. Мне даже жаль, что я буду выглядеть как идиот, если решу снять перчатку с правой руки, потому что для этого придётся сначала убрать кольца. Поэтому я просто кладу свою ладонь сверху, не понимая, какого жеста от меня ожидают. Но Рена просто немного наклоняет наши руки так, как будто бы это обычное рукопожатие, и слегка сжимает мою ладонь, уже не отрывая взгляд от моего лица. И она всё ещё улыбается.       Так не бывает.       — Конечно друзья.       И я тоже аккуратно сжимаю её руку.       

***

      — То есть, по сути, можно сказать, что я во френдзоне…       — Просто остановись.