Минералогия

      Я выныриваю на поверхность своего сознания, заканчивая погружение в глубину воспоминаний и чувствую, как по щекам медленно текут слёзы, которых я не замечала. Они застилают мне обзор, и я смахиваю их. Это не истерика и не приступ, хотя мне больно. Слёзы, к счастью, перестают течь, когда я убираю руки от лица. Моё сердце, уже ставшее относительно целым, испуганно билось, потому что кто-то снова увидел на нём заплатки. Оно сжимается в моей груди, когда я наконец смотрю на Авантюрина, плохо перенося его молчание. Хотя видят Эоны, здесь не нужна спешка.       Он сидит, прикрыв рот рукой и смотря куда-то в стену за моей спиной, пока его взгляд проходит ровно над моим левым плечом. Мне почти кажется, что он не понял, что я прекратила свой рассказ, но внезапно тихий голос сказал:       — Правда, — звук приглушенный, потому что он не стал убирать ладонь от лица, когда произносил свой вердикт. Между нами повисает тяжёлое молчание, которое невозможно прервать не неловко, потому что я не могу просто сказать «давай, теперь моя очередь задавать вопрос». Искренним было бы помолчать. И мы молчим ещё какое-то время.       — Спасибо. Это правда многое объясняет, — теперь голос звучит громче, но не менее хрипло, когда наконец он обращает свой взгляд непосредственно ко мне.       — Не думаю, что за это благодарят, — просто не знаю, что думать и чувствовать. Однако от откровения перед Авантюрином стало как-то… Почти нормально. Пытаюсь понять, что я думаю о ситуации и о том, что именно этому человеку довелось слушать историю моих самых чёрных страниц биографии. Размышления не успевают начаться, потому что я слышу вопрос:       — Пожалуй. Рена, скажи… Твоя семья в порядке? — если честно, я не ожидала именно этого. Не знаю, что бы я спросила у человека, который рассказал бы мне аналогичную историю, но почему-то вопрос о семье стоял не первым в списке, хотя это правильный вопрос.       — С ними всё хорошо сейчас. Дедушка и отец умерли раньше, чем всё началось, а бабушка, мама и младший брат в порядке. Мне очень повезло. Нам всем очень повезло.       Авантюрин был тихим и поразительно спокойным:       — Тебе и твоей семье правда улыбнулась удача. Я рад слышать, что вы остались вместе.       Я сглатываю, когда понимаю, почему был задан именно этот вопрос. Не всем в этой комнате так повезло. Не знаю подробностей, но не нужно быть членом Гильдии Эрудитов, чтобы понять… Мало кто не слышал про историю на Сигонии, особенно в КММ, особенно когда один из топ-менеджеров — авгин.       — Авантюрин… Я… Всё нормально? — я действительно обеспокоена, потому что не понимаю ничего в чувствах Авантюрина, даже когда он их не старается их прятать. И голова становится слишком легкой от выпитого алкоголя, которого я не замечаю. Он слегка ерзает на кровати, как будто бы сбрасывая с себя оцепенение, и возвращает на лицо легкую, но немного вымученную улыбку.       — Конечно. Позволишь мне задать ещё один сторонний вопрос? Не в рамках игры, просто. Не захочешь, не отвечай, мне кажется, он тебе не понравится.       — Давай попробую.       — Почему ты живёшь в служебной квартире? Я имею ввиду, твой уровень, очевидно, позволяет… — я прерываю его.       — Ты и до такого докопался? Иу! — как-то не по себе от того, что человек передо мной знает обо мне слишком много, в то время как я о нём не знаю абсолютно ничего. В нашей игре есть очевидный перекос, и он не в мою пользу.       — Не будешь отвечать?       — Я… Ну, я отвечу, потому что это не очень важно… Я просто пока не вижу смысла в собственном жилье. Я живу одна, работа у меня не самая лёгкая, часто приходится задерживаться. Тратить деньги на покупку места, в котором я изредка сплю, пока для меня не самое рациональное решение. Я могу, но с этим рука об руку идёт куча проблем, которые решать мне неинтересно.       — И ты не думаешь о собственной семье?       Он слишком много себе позволяет.       — А с какого хрена тебя это касается?! — взвинчиваюсь я за одну секунду, уверенная, что взгляд мой вываливает на Авантюрина тонны презрения и раздражения. Возможно, он не предусмотрел такого взрыва эмоций, в конце концов, я уже и так порядочно про себя наговорила, но он ткнул иголку точно в оголенный нерв. Парень немедленно поднимает руки в миролюбивом жесте:       — Извини, не должен был. Это действительно не моё дело. Правда, Рена, я не подумал, и я раскаиваюсь. Только не кидайся в меня ничем, а то у меня такое чувство, что ты вот-вот соберешься, а твою точность в стрельбе по мишеням я уже оценил… — я фыркаю, морща нос и выражая отношение к его попытке разрядить ситуацию, хотя на мне это срабатывает. Мы немного молчим, не смотря друг на друга, и каждый думает о чём-то своём, пока я не вспоминаю о своей очереди задавать вопрос. Я с неудовлетворением понимаю, что у меня нет заготовки, потому что я забыла идею вопроса либо за время своего монолога о Терре, либо из-за выпитого, либо из-за усталости… И необдуманно бросаю первое, что пришло в голову:       — Одна вещь не даёт мне покоя какое-то время. Можешь посмеяться надо мной, но что это было в моём кабинете? — по недоумению в его глазах и по приподнятым бровям я понимаю, что он не помнит, поэтому уточняю. — Когда ты пришёл договариваться со мной о работе. В какой-то момент ты оказался внезапно так нарочито близко, что я до сих пор не понимаю, какого чёрта это было. Можешь пояснить? Я к такому не привыкла.       Ответом мне становится хихиканье, именно хихиканье Авантюрина, которое слегка тонет, когда он отпивает из своего бокала:       — Минутный порыв слабости. Мне хотелось тебя подразнить, потому что ты была такой чертовски серьезной, и я просто хотел увидеть, как ты отреагируешь. Может быть, немного флиртовал, ха-ха-ха…       Ладно. Я не хотела на самом деле знать ответа на этот вопрос, просто ничего более умного в мою голову не пришло. Он имеет право не говорить правду согласно условиям игры. Достаточно недовольно я буркнула:       — Ложь.       Глаза Авантюрина немного изумлённо расширились, но он сохранил ту же самую ехидную улыбку:       — Почему?.. Впрочем, как скажешь. Но мне приятно знать, что ты это запомнила, — я опять сморщила нос, на этот раз от его мурлыкающих ноток в голосе, но получилось не недовольно, а так, как будто бы я пыталась подавить невовремя возникшую улыбку. Может быть, алкоголь был основным виновником, но я почувствовала, как ощущается лёгкое тепло румянца на моих щеках. Хорошо, что в комнате темно. «И это делает всё немного романтичным, не находишь?», — нет, Рена.       — Теперь я. Это мой последний вопрос для тебя на сегодня, — мурлыкающие нотки исчезли, и теперь снова всё стало очень спокойным и серьёзным. Это третий вопрос Авантюрина, и он считает, что я скажу ему неправду, потому что два других моих ответа уже получили отметку «истина». Я немного напряглась, допивая неизвестно какой по счёту бокал. Судя по весу бутылки, осталось там не слишком много. И я рада, что сделала глоток заранее, потому что иначе его вопрос заставил бы меня поперхнуться:       — Как ты относишься к моему происхождению?       Я ни разу не видела Авантюрина настолько уязвимым, и у меня перехватывает дыхание, потому что вот это по-настоящему болезненно. Его губы беспомощно пытались сложиться хотя бы в маленькую улыбку, почти дрожа, и я понимаю, что вряд ли он отставал от меня по количеству выпитого. Однако его глаза, о, его глаза! — то ли пытались залезть мне в душу, то ли хватались за любое проявление эмоций на моём лице. Не знаю, чего он так боялся, возможно, брезгливости, раздражения или злости… На самом деле я отвечаю через пару секунд, не задумываясь:       — Никак. В хорошем смысле, если позволишь так выразиться. Я не думаю о твоём происхождении как о чём-то, что тебя характеризует. Но… Мне не нравится смотреть на то клеймо… Оно напоминает мне, что где-то во вселенной подобное происходит до сих пор. Нагоняет флешбеки и нехорошие воспоминания о пленных на Терре, хотя и там не было ничего по-настоящему похожего. Наличие этого слова на твоей шее не делает тебя плохим или… грязным… в моих глазах. Мне скорее… Просто очень жаль. Я не представляю, какого это. И не думала, что ты об этом спросишь. Надеюсь, ты…       — Ложь.       Слова Авантюрина повисают в воздухе и звенят призрачным эхом в моих ушах — «ложь». Что я могла сделать? Сыграть нечестно, соврав ему дважды, произнести отвратительные, мерзкие слова прямо ему в лицо только для того, чтобы он посчитал неправдой именно их? Я даже на секунду не могу представить, как говорю их — проклятый авгин, раб… Эта гниль даже не может по-настоящему задержаться в моих мыслях. Нет. Я бы никогда не сказала этого. Ведомая собственным импульсом, я не осознаю, как нарушаю неоговоренные, но очевидные правила партии: не разубеждать ни в чем второго игрока. Может быть, я и разрушаю смысл этого разговора, ладно, мне плевать, какая разница? Я хочу, чтобы он знал.       — Нет, — я смотрю прямо в напряжённые, уязвленные, невозможно яркие глаза Авантюрина, который сложил руки на своей груди. Даже со своим зрением и даже в полумраке я вижу, как тяжело он дышит, пытаясь сохранять видимость спокойствия, но его нервный резкий голос, который бросает мне в лицо «ложь», не допускает вариантов того, что с ним всё в порядке.       — Да ладно, Тиндаль, не нервничай так… Мы тут играем вообще-то, ты забыла? — он смеётся так деланно, имитируя легкомысленность, что у меня что-то по-настоящему обрывается внутри. И этот переход на фамилию... Спасибо, что хотя бы не директор Тиндаль. Плевать я хотела на эту игру, если он решит, что я презираю его за происхождение или клеймо на шее. Может быть мы и не настоящие друзья, но я по крайней мере точно человек. И Авантюрин тоже. И я не могу допустить мысли о том, что он будет считать, будто я не воспринимаю его кем-то полноценным.       — Прямо сейчас плевать я хотела на игру, — я звучу резче, чем мне того бы хотелось, но успокаивающего и мягкого тона просто не получается. — Ты не понимаешь. Можешь думать обо мне что угодно, можешь назвать меня больной, психически нездоровой, плохой руководительницей и даже посредственной учëной, но я не позволю тебе думать, будто я отношусь к тебе как к… Как к вещи… Или к человеку второго сорта… — я спотыкаюсь, подавляемая собственными чувствами, потому что даже подразумевать необходимость подобных оправданий мне больно. — Потому что это даже близко не так. Ты не виноват ни в чем, что с тобой происходило, ты не виноват в том, кем ты родился. Мне всё равно, как выглядят твои глаза, потому что единственное, о чем я думаю, смотря в них — они удивительно красивые и непохожи ни на что. Мне не нравятся буквы на твоей шее, потому что у меня правда холодеет кожа от осознания того, что такое вообще до сих пор где-то происходит, и что тебе наверняка было очень больно, когда… Не важно… — я снова перевожу дух, пока с лица Авантюрина медленно выцветает притворная улыбка. Судорожно вдыхаю.       — Я не знаю твоего имени, но я знаю, что у тебя есть настоящее имя, а не просто титул из-за обладания Опорным Камнем. И мне этого достаточно. Да, я подозреваю, что ты делал разные вещи во время работы в КММ, возможно даже не только во время этой работы, и я не удивлюсь, если ты скажешь мне, что когда-то убил человека. Я не говорю о твоих приобретенных моральных качествах… Сама не образец и не идеал, наверное. Я просто хочу сказать, что в моих глазах изначально ты — человек, и это не обсуждается, потому что подобный вопрос ни в одном уголке вселенной не должен подниматься никогда. Это слово, отпечатанное на твоей шее, никогда не должно было существовать, но только оно не делает тебя хуже меня или хуже кого-либо вообще. Разве… Разве я когда-либо делала что-то, что могло быть воспринято как презрение из-за того, что ты авгин?.. Я тебя чем-то обидела?.. — я окончательно ломаюсь, не способная продолжать говорить дальше, хотя я могу сказать ещё так много… Я бы хотела рассказать ему про александриты, которые похожи на его глаза, прочитать небольшую лекцию об оптике и плеохроизме, даже если это заставит его зевать от скуки...       Авантюрин молчит, но у меня такое чувство, как будто бы я слышу крик, звенящий на всю площадь комнаты. Его грудь всё также тяжело ходит туда-сюда, и вот он снова зарывается правой рукой в золотистые волосы, судорожно выдыхая. Сквозь стиснутые зубы я слышу тихое:       — Тогда докажи это. Потому что твой взгляд говорит мне одно — клеймо на моей шее ты воспринимаешь не иначе, как грязь и гниль.       Неправда. Понимаю, что комната уже давно стала немного расплывчатой, а ещё то, что я не самым лучшим образом координирую движения своего тела. Ничего, мне не семнадцать лет, я неплохо соображаю… Но как доказать свои слова?.. Я уже, кажется, сказала даже больше, чем он бы хотел услышать.       — Ты всё неправильно понял. Я… Я с удовольствием это сделаю. Но… Если ты подскажешь мне, что станет для тебя достаточным доказательством. У меня нет ничего в качестве идеи. Могу разве что повторить сказанное… — мне правда тяжело говорить, и я молюсь, чтобы он дал мне ответ, а не только уязвленное молчание, подразумевающее «догадайся, раз такая умная».       — Иди сюда, — он похлопал по месту на кровати рядом с собой, не смотря на меня, вообще отвернувшись к окну и наблюдая за танцем серебристых пылинок в воздухе. Ничего не могу сказать про его голос кроме того, что он такой же хриплый и, пожалуй, нервный и резкий. Без лишних вопросов я осторожно сажусь прямо, чувствуя, как из-за выпитого алкоголя кружится голова. За несколько осторожных, но, пожалуй, неловких движений я сажусь ровно там, куда он показал — рядом с ним, так, что мы могли бы неосторожно соприкоснуться плечами. Теперь за моей спиной нет удобной опоры в виде стенки, и я просто обнимаю себя за ноги, подтягивая их к груди и смотря прямо, когда справа от меня в сантиметрах пяти сидит Авантюрин.       — Я тут, — я, конечно, не думаю, что он не понял этого, но все равно решила сообщить.       — Хорошо. Подожди немного.       Я радуюсь прямым указаниям, потому что по крайней мере он, наверное, знает, что собирается делать. Мне взволнованно, сонно и устало, но прямо сейчас я больше чувствую, как сердце то замирает, то начинает отбивать дикий барабанный ритм в моей грудной клетке. Это неудивительно, у меня очевидная эмоциональная перегрузка… Спустя несколько минут Авантюрин повернул ко мне голову, смотря немного сверху вниз, потому что я голову положила на свои коленки. «Красивый», — думаю я, и сама себе даю воображаемый подзатыльник за очевидно пьяные мысли.       Авантюрин сглатывает, и я как в замедленной съемке наблюдаю за движением его кадыка. А потом он протягивает мне руку ладонью вверх, так, что она замирает где-то на нынешнем уровне моих глаз, и я распрямляюсь. Мой взгляд остановился на протянутой ладони, и я сама сглотнула, смотря в его глаза:       — Можно?       Он кивнул, ничего не говоря, и я медленно вложила свою левую руку в его ладонь.       Я упоминала, что я как-то погружала руку в жидкий азот?.. Так вот, это было и похоже, и не похоже одновременно. Прикосновение было электрическим, обжигающе холодным, и вместе с этим удивительно нежным. Второе прикосновение к его ладони за вечер, но сейчас всё как-то неуловимо иначе. Неуверенная, что ему это понравится, я подержала свою ладонь просто сверху какое-то время, давая ему привыкнуть, а затем, не разрывая контакта, мои пальцы аккуратно переплелись с его, слегка сжимая. Авантюрин не протестовал, только слегка выдохнул. Неоновый блеск его фиолетово-голубых глаз останавливался то на наших сплетенных руках, то на моём лице, пока губы сжимались в тонкую линию. Когда он аккуратно потянул меня к себе, я не успела ни о чем подумать, потому что моё тело самостоятельно переместило центр тяжести так, чтобы последовать за безмолвным приглашением. Когда я задумывалась о том, что происходит у меня в груди, сердце как-то особенно болезненно сжималось.       Чтобы не упасть, вторую ладонь я инстинктивно положила на его грудь, не понимая, чьё сердцебиение я теперь чувствую на кончиках пальцев. Положение, в котором мы оказались, было достаточно неудобным, потому что держать равновесие было сложно, когда одну твою руку держат навесу, но я даже не подумала разрывать это касание. Всë продолжало расплываться. К счастью, я как-то умудрилась не упасть, когда моё правое колено оказалось удобно расположенным между ног Авантюрина. Я немного нависла над ним сверху, потому что, как оказалось, он слегка сполз вниз по каркасу балдахина, на который опирался все это время.       И общая тишина прерывалась только редкими звуками нашего дыхания.       Я зависла, рассматривая его лицо и всё остальное, до чего дотягивался мой взгляд — растрёпанные светлые волосы, линия плеч, немного заметные ключицы из-под расстёгнутых пуговиц чёрно-золотой рубашки и пресловутое клеймо на шее. Точно. Я тут, кажется, что-то доказываю. От того, как периодически наши взгляды пересекались, у меня сводило мышцы живота, и я очень, очень старалась не думать о том, что иногда это даже сладко. Происходящее было чистой воды сюрреализмом, учитывая то, что происходило этим вечером после мюзикла, а затем — в моём номере. Я что, сплю? Это пьяная галлюцинация?.. Чёрт, у меня странный вкус… Тебе даже не слишком нравятся авантюрины...       Доказательство. Доказательство-доказательство. Я первая прерываю молчание, слыша, как незнакомо глубоко звучит собственный голос:       — Могу я?..       Он кивает, даже не дослушав мой вопрос. Мне выдали полный карт-бланш на любые действия?.. Я медленно отвожу взгляд от его лица, снова разглядывая клеймо, которое теперь видно мне почти целиком. Слушая несказанную просьбу, Авантюрин слегка поворачивает голову в сторону, демонстрируя бывшую рану полностью.       — Ну как?.. — тревожные ноты чего-то повисли в воздухе, и я с удивлением и удовольствием слышу эту дрожь, которая посылает мурашки вниз по моей спине. Наверное, он хотел бы, чтобы это звучало ехидно, но на мой вкус он не справился.       — Твои ключицы и шея? Очень красиво, — не давая себе самой шанса задуматься, я наклоняюсь ниже, почти полностью опускаясь собственным телом на тело Авантюрина. Не думай. К тому же, у тебя заняты руки, верно? Я дышу прямо в его ухо, немного задыхаясь, и это заставляет его сжать мою ладонь сильнее.       — Доказательство.       Я аккуратно прикасаюсь губами к чёрным буквам, и Авантюрин резко выдыхает, содрогаясь. Несколько поцелуев там, где была отметка, но я не задерживаюсь на этом, не концентрируюсь, поднимаясь чуть выше к его уху снова, оставляя дорожку из поцелуев. Всё это время моя левая и его правая руки переплетены, и он сжимает пальцы сильнее с каждым прикосновением моих губ. Так близко к коже его парфюм раскрывается по-другому, смешиваясь с его личным запахом. Отстраняюсь, зная, что я перегнула с этим палку, пусть это и было очень приятно.       К моему удовольствию, которое выражается в тянущем, сладком чувстве возбуждения внизу живота, Авантюрин выглядит так, как будто бы он был рыбой, выброшенной на берег, и я чувствую секундное эгоистичное удовлетворение от этих мыслей. Мой мир немного кружится. Я нежно поглаживаю его руку своим большим пальцем, как бы говоря, что всё закончилось и всё нормально. Глаз Авантюрина я не вижу, потому что его вторая рука закрывает их. Больше я ничего не делаю и просто жду, ощущая легкое головокружение.       — Принимаю.       Мне показалось, что я не расслышала…       — Что?..       — Я говорю, что принимаю… Твои доказательства.       Не знаю почему, наверное, из-за нервов, но меня пробивает на смех. Это начинается едва слышно, когда я перемещаюсь, чтобы просто сесть рядом (не разрывая рук), но постепенно становится всё громче и громче, пока я думаю единственную мысль в своей голове — о, как бы ехидничала и подкалывала меня Топаз, если бы узнала… Я слышала, что когда с человеком происходит какая-то шоковая ситуация, он может думать об абсолютно бытовых приземленных вещах: «а как я доберусь до дома, если машину украли» или «если я сейчас утону, то мне придёт огромный счёт за электричество, ведь я не выключил свет в коридоре». Это как бы заземляет психику, помогая пережить стресс. Меня не сбила машина и не вынесло волнами в открытый океан, и всё же... Мои мысли о Топаз, кажется, из той же оперы, а смех неконтролируемо рвётся из груди. Когда я наконец успокаиваюсь, Авантюрин наконец смотрит на меня, и почти с беспокойством.       — Рена?       — Да, да, извини, я… Знаешь, я очень устала, кажется, абсолютно пьяна и не хочу ничего, кроме как лечь и уснуть без всяких снов. Извини, красавчик, сегодня ограничимся этим… — это вызывает более кратковременный всплеск булькающего смеха в моей груди, который, к счастью, мне удаётся подавить успешнее. — Будем считать, что ты должен мне один ответ на вопрос, хорошо? Я не готова сейчас доигрывать эту партию…       Наверное, на его лице было написано если не разочарование, то что-то близкое к этому. Он аккуратно разжал пальцы, неохотно выпуская мою ладонь, при этом не забыв как-то нежно и поглаживающе прикоснуться тыльной стороной своей руки к моей.       — Запиши на мой счёт, — слишком ласково, и я против собственной воли продолжаю таять. — Подожди меня немного, ладно?..       — Ага, — я не понимаю, о чём конкретно он говорит, потому что все мои мысли устремлены только к белой подушке и тому, как чудесно будет на неё лечь, не думая ни о чём ни секунды. Когда он встает с кровати, становится как-то непривычно пусто. Я кладу ту подушку, которую забрал Авантюрин, обратно рядом к моей, залезая под одеяло, и я даже не обращаю внимания, куда он ушел, потому что голова продолжает кружиться. То ли от алкоголя, то ли от эмоциональной перегрузки, то ли от общей нереальности происходящего. Когда Авантюрин внезапно возникает рядом, занимая ту самую подушку рядом, я даже не нахожу в себе сил ничего спросить. С моих губ срывается только глупое:       — Привет.       Он улыбается мне в ответ, лёжа прямо напротив, раскидав свои золотистые волосы по подушке:       — Надо же, ещё не спишь?       — Почему-то ещё не сплю… Но очень хочется, — я сонно и медленно моргаю.       — Тогда просто засыпай.       — Авантюрин?..       — Да?       — Ты украл у меня подушку. Да, ту, на которой ты сейчас лежишь. Я обычно обнимаю её во сне и плохо засыпаю без этого.       С его губ срывается тихий смешок.       — Если хочешь, то можешь обнимать меня.       — Ты позволишь? Я не думаю, что тебе будет удобно.       — Сам же предлагаю…       Последнее, что я помню — как я перекидываю руку через талию Авантюрина, пододвигая собственную подушку ближе, и после этого засыпаю почти мгновенно, не видя ни единого сна.