Минералогия

      С самого начала было очевидно, что с директором одной из лабораторий технологического отдела что-то не так. Болезненно не так.       Очевидная болезненная подоплёка большинства действий Рены Тиндаль стала бросаться в глаза после пяти минут, проведённых с девушкой в одной комнате, но такое чувство, что это вижу только я. Топаз, по крайней мере, весьма беспечно ответила на мой вопрос о странной склонности к гиперконтролю у Рены. Либо коллега по отделу очень хорошо прикинулась, что не понимает намёка в моих словах, либо даже она не способна разглядеть, что это больше, чем обычная ответственность.       Во-первых — кабинет. Конечно, для руководителя нормально везде вокруг себя иметь таблицы текущих дел, стопки отчётов и остальные прелестные атрибуты офисной жизни, но это? У меня сложилось отчётливое ощущение того, что Рена каждую секунду погружена в то, что происходит на нескольких экранах вокруг неё, и я действительно не знаю, как объяснить, но это не взгляд цепкого контролирующего руководителя (по крайне мере не только) — я всем своим нутром чую, что это взгляд жертвы, которая каждую секунду боится встречи с охотником. Во-вторых, она подавленно чувствует себя за пределами здания технологического отдела. К этому я бы также отнёс тот факт, что девушка действительно вчитывалась в схему коридоров и помещений на космическом корабле, кажется, даже проверяя системы сигнализации и пожаротушения. В-третьих… Не важно. Я просто вспоминаю все мелкие детали, которые успел отметить — иногда появляющийся загнанный стеклянный взгляд, словесные саркастические защиты, аптечка, которую она взяла с собой просто для того, чтобы добраться до того пляжа — эта полоска песка находилась, ну, может быть в тридцати минутах ходьбы быстрым шагом от отеля, куда нас заселили, если идти по прямой, а не запутывая следы (тоже плюс в копилку). Кто вообще берет с собой аптечку на такие прогулки? Когда мы вышли из отеля, она уже ориентировалась в городе так, как будто бы была частой гостьей местных заведений, я очевидно одно — она изучила карты наизусть, потому что я ни разу не видел непосредственно в её руках ничего похожего на путеводитель. И я перечислил не всё.       Может быть, по отдельности эти факты ничего не стоили, но вместе собирались в паззл. А беспокоюсь я из-за того, что всё происходящее действует мне на нервы каким-то специфическим образом — как будто бы человек, которому я доверил деловое партнёрство, готовится к войне с каким-то воображаемым противником, а я абсолютно не в курсе. Даже не так — как будто бы война уже началась.       Если внимательный человек даст себе труд приглядеться, заметит — она с огромной тоской смотрит в небо.       Может быть, это вижу только я, потому что способен понять причины подобного поведения.       ***       Но мне нужно знать, что Рена за человек и действительно ли она собирается искать что-то в местных водах, поэтому я иду за ней. Доверяй, но проверяй, да? «Прогулка» не заканчивается ничем хорошим. Её присутствие и привычки катализируют появление неприятных образов из прошлого, да настолько сильно, что к середине ночи я абсолютно вымотан эмоционально, раз за разом ныряя в удушающие волны того, что подкидывает уставший после целого дня переговоров мозг. Бессмысленный акт заботы о не стоящем внимания порезе запустил этот водоворот. Не знаю, чего она хотела добиться таким приступом доброты, но во мне что-то на чуть-чуть, на долю секунды расслабляется, а потом я прихожу в себя в темноте чужого гостиничного номера.       Меня будит звук плача.       Я не сразу осознаю, где я и что происходит, и тело ощущает прилив адреналина на долю секунды, пока до меня не доходит, что я просто уснул от усталости. Наверное, сидя, но потом сполз вниз, устраиваясь поудобнее, потому что именно в таком положении я прижимаюсь своей спиной к спинке дивана, пока до ушей приглушенно долетают обрывочные всхлипы и фразы. Я протираю глаза и сажусь.       Не нужно быть членом Гильдии Эрудитов, чтобы понять, что девушке снится кошмар. Плач не слишком громкий, чтобы доноситься за пределы комнаты, но при этот не слишком тихий, чтобы его можно было игнорировать, если ты спишь рядом. Я невесело усмехнулся. Пора вернуться в свой номер.       Поднимаясь с дивана, я почувствовал непривычное стягивающее чувство от чего-то на предплечье. Чего-то тканевого. И не стал уходить. По абсурдной причине, да, я знаю, я осознаю это, потому что бинт — это просто бинт, но я остался сидеть на чёртовом диване в чёртовом чужом номере. Через пять минут я понял, что плач не собирается останавливаться.       Выбор невелик — я принял решение не уходить прямо сейчас, но совершенно не представляю, что делать дальше, потому что она явно не успокоится в ближайшее время, и я не уверен, стоит ли разбудить её. Чем дольше продолжаются всхлипы, тем меньше я уверен в своей способности это терпеть просто так. Когда я в смятении делаю шаг но направлению к её кровати, то понимаю ещё одну вещь. Я спал на подушке всё это время. По цвету и материалу наволочки совершенно очевидно, что она не предназначалась для кожаного дивана, а значит… Я снова уставился на девушку на кровати… Вот как.       Ладно, ладно, счастливчик, ты просто постараешься её не напугать, вот и всё. Будет хорошо, если ты её разбудишь, не причинив лишних страхов. Просто разбуди Тиндаль.       Я не решаюсь ни прикоснуться, ни окликнуть её, когда подхожу ближе, и становятся чётче различимы слова, которые она болезненно стонет. Какие-то имена, и, в основном, просьбы остановиться и не уходить. Спустя вечность чуть-чуть наклоняюсь к её уху, чувствуя оставшийся на коже запах солёной воды, и всё в комплексе заставляет меня нервно сглотнуть. Я шепчу на грани слышимости:       — Хей… Просыпайся, Рен. Давай, открой глаза.       Девушка вздрагивает (я до сих пор не уверен, что это не слуховая галлюцинация, потому что она вопросительно шепчет имя одного знакомого доктора) и непонимающе смотрит на меня, точнее, пытается посмотреть, пока продирает глаза и садится в постели. Я отстраняюсь. Когда она трёт глаза, то очевидно чувствует влагу. Никакого удивления на лице или даже страха, скорее очередное болезненное выражение. Девушка выравнивает дыхание и говорит:       — Спасибо. Извини, Авантюрин. Я не хотела тебя будить.       Честно говоря, собственный недостаток сна меня волнует сейчас меньше всего, но я поднимаю уголки губ.       — Никаких проблем, директор. Как ты себя чувствуешь? — я ожидаю простой отговорки вроде «нормально» или «ничего страшного», что позволит мне со спокойной совестью уйти спать в свой номер, но вместо этого я слышу:       — Хреново. Чертовски плохо. Хуёво, если позволишь, — я не дергаю и бровью на это заявление, но решаю, что это время не для улыбок. Побыть друзьями? Легко. Я сажусь рядом на кровать, не нарушая её личного пространства.       — Могу тебе чем-то помочь?       Она вытирает лицо и лоб тканью одеяла, пока я терпеливо жду ответ.       — Вообще-то можешь. Извини, но я действительно сейчас не в лучшей форме, и была бы безумно признательна, если бы ты посчитал для меня, — видя моё недоумение, она договаривает. — Можешь просто… Посидеть недалеко и считать для меня, пока я не усну обратно?       Я вопросительно поднимаю бровь:       — Просто раз, два, три и так далее?       Девушка кивает, пока тянется за стаканом воды на прикроватной тумбочке.       — Я могу попробовать.       И где её сказанное ранее «не лезь мне в душу»? Когда она смотрит на меня сейчас, чему-то в груди становится холодно и неприятно жгуче одновременно. Улыбка снова возникает на моём лице, но это больше защита, чем проявление искренности, и нельзя отвечать такой улыбкой на этот взгляд, как будто бы она пытается пролезть мне в мозг через мои зрачки. Девушку, похоже, улыбка устраивает, потому что она кивает мне, заползая обратно под одеяло.       — Скорее всего, это ненадолго. Если в какой-то момент ты устанешь и тебе надоест, смело уходи спать сам, мне уже в любом случае будет намного лучше.       — Без проблем, директор.       Я начинаю счёт, стараясь выдерживать чёткий ритм и скорость, чтобы она могла привыкнуть к моей речи. После первой сотни она дышит равномерно, и я закрепляю эффект до тех пор, пока не убеждаюсь, что девушка действительно заснула.       Уходя из номера Рены, я кидаю последний взгляд на подушку, лежащую там же на диване, где я её оставил. Точнее, она оставила, когда по непонятной причине не разбудила меня сразу же после отключки. Мысль о том, что она задумалась над тем, чтобы положить подушку ровно туда, где должна была оказаться моя голова после того, как я сползу по спинке дивана, становится моей последней мыслью на сегодня. Как только я касаюсь нетронутых простыней на кровати, я засыпаю.