Сколько у неба звезд?

      Мне семнадцать, а я уже чувствую себя умалишённым. Нельзя быть таким беспечным и надеяться на чудо. Но в Гравити Фолз все иначе, я ощущаю себя отрешенным от мира, запертым в кругу соснового леса, и мне это нравится, ведь так нашу с Мэйбл тайну легче уберечь.       Мы с Мэйбл - неразрывное созвездие из двух сияющих звезд. Так было, так есть и так будет. «Сестра» - лишь ярлык, слово, которое что-то должно значить для чужих людей, а для меня же оно не стоит ни единого цента. Именно наша кровность мешает мне раскрыть перед миром все те чувства, которые я искренне теплю в сердце к Мэйбл. Мне больно называть её своей сестрой, поэтому я стараюсь не думать об этом во время наших с ней длительных поцелуев на чердаке. - Ты видел свою сестру, Диппер? - перехватывает меня вопросом Стэн, когда я собираюсь выйти в магазин за мороженым. Лишь при одном упоминании о Мэйбл в его устах меня трясет. Дядя Стэн почти всегда говорит о ней «твоя сестра» в моем присутствии, и это заставляет меня думать о том, что мы с «моей сестрой» больные. - Н-нет, не видел. Чего ты хотел? - я стараюсь укротить свою нервозность и раздраженность интенсивным покусыванием губ. Но физическое причинение себе вреда никогда еще не помогало успокоится. Поэтому я резким движение поправляю металлические очки у себя на переносице - пытаюсь отвлечься от дурных мыслей.       Дядя Стэн сидит в своем излюбленном кресле в гостиной, держа в одной руке газету, а во второй кофейную чашечку. Его светло-голубая футболка изрядно полиняла, и ее цвет теперь выглядел почти серым, лишь отдаленно напоминая о её когда-то былой новизне. На нем домашние фланелевые штаны, а на ногах виднеются тапочки с фиолетовыми пом-понами. Я помню, как несколько лет назад ему их подарила Мэйбл. «Я серьезный мужчина, детка, а у меня на ногах тапки с какими-то мохнатками!»  - ворчал он тогда. А сестричка... а Мэйбл лишь смеялась...       За четыре года Стэнли не сильно постарел, и у меня закрадываются сомнения на тот счет, что дядя Форд больше не занимается научными исследованиями. Может, он нашел элексир молодости? Ну, или хотя бы лекарство для приостановки старения. На моем лице невольно появляется легкая улыбка, и я чувствую как успокаиваюсь благодаря этим мыслям. - Да так, родители ваши звонили, просили тебя к трубке, но я сказал что ты не дома, - он опускает газету себе на ноги, все еще держа ее в руке, и смотрит на меня понимающим взглядом, - Знаю я, что не хочешь ты с ними говорить. - Спасибо, дядя Стэн. - я благодарю его кивком и выхожу с Хижины Чудес. На душе от звонка родителей неспокойно, редко когда они находят время для того, чтобы напрямую связаться со своими детьми. Такое чувство, как будто они не умеют пользоваться интернетом, было лишь желание... Но их звонок нагоняет на меня страх того, что они вернуться и захотят забрать нас вместе с собой. Я не хочу этого, нет, мы с Мэйбл не хотим. Любить друг друга в Гравити Фолз нам было безопаснее.       Пока я неспеша ступаю по лесной тропе, а в глаза светит вечернее солнце, я вспоминаю наш со Стэном разговор четырехлетней давности. По ощущениям, лицо моментально принимает опущенный вид, а сердце очень сильно сжимается, как будто кто-то насильно сжал его в кулак.       Мне тринадцать. И я еще не догадываюсь что в ближайшем будущем буду носить очки, что совсем скоро мы с Мэйбл не будем гостить у прадядей, а будем у них жить. Еще не знаю, что светиться как солнце больше не получится ни у меня, ни у... сестры. Мы будем лишь тоненькими золотистыми лучиками, которые едва отбрасывают тень.       Я помню как сидел на чердаке за письменным столом и в тысячный раз буравил взглядом дядины Дневники. Это захудалое местечко отдаленно напоминало мне нашу с Мэйбл комнату дома, в Калифорнии, но по атмосфере ей до чердака Хижины Чудес ой как далеко. Я медленно перелистывал потрепанные страницы книги, аккуратно прикасался к ним дабы не повредить и так местами надорванную бумагу. Останавливался на каждом развороте минут на десять или пятнадцать - хотел поглотить в себя больше информации о существовании местных чудищ и монстров.       Моя увлеченность Дневником была настолько велика, что я не замечал как уже минуты три по чердаку расхаживал Стэнли. - Ой, дядя Стэн, я не слышал как ты вошел. - удивленно произношу я, разворачиваясь на стуле так, чтобы его фигура полностью входила в мое поле зрения.       На нем рабочий черный костюм, на шее - красный галстук, а на ногах... тапочки с пом-понами? Кажется, его рабочая смена в лавке только что закончилась. - Очень солидно выглядишь, дядя Стэн. - я искренне улыбаюсь ему, и сейчас, сквозь года, понимаю, что в тот момент мое лицо еще ни разу не испытывало на себе гримасу боли. - Да, малыш, знаю. Я самый крутой дядя, который только мог у вас быть, - он нагибается ко мне поближе и прикрывает уголок рта тыльной стороной ладони, - не то что, - он указывает глазами куда-то позади себя, - ученый Фордик.       Мы оба заливаемся смехом, и я вижу что его собственная шутка рассмешила Стэна слишком сильно. Он вытирает скатившуюся слезу, а потом присаживается на мою постель. - Ладно, Диппер, есть разговор. Серьезный. - его выражение лица меняется, и я остаюсь в недопонимании. Я знаю, что дядя Стэн по своей натуре озабоченный делами мужчина, что в душе он часто грустит, но лишь изредка может показать себя таковым перед нами. Но в этот раз его лицо приобретает чрезмерную гримасу беспокойства. - Что случилось? Что-то серьезное?       Он долго смотрит на меня, не решаясь начать, но от этого обстановка в комнате накаляется все больше. В груди что-то сжимает, и я начинаю думать о том, что дядя Стэн догадывается где мы были прошлой ночью с Мэйбл. А мы же не были дома! Мы вернулись в Хижину только близко пяти утра, всю ночь тусуясь с Венди и ее друзьями! Диппер в моей голове уже беспощадно рвет волосы и обещает что такого больше не повторится. Мы же просто хотели потусить «по-взрослому». А-а-а-а-а! Что будет!? Что с нами будет!? Я сижу на стульчике за письменным столом, нахожусь напротив дяди и понимаю что он видит меня сейчас насквозь, но все равно пытаюсь выглядеть спокойным. Правда лишь в том, что я боюсь наказания за такую шалость, слишком боюсь... - Диппер, ты уже взрослый парень, и я считаю что тебе пора знать некоторые вещи о вашей семье, - Стэн многозначительно смотрит на меня. Взгляд его карих глаз, кажется, искажает какое-то сочувствие. Ощущение страха от предстоящего наказания улетучивается, на смену ему приходит заинтересованность. Я настраиваюсь внимательно слушать дядю дальше, - Я не буду многоречив, скажу лишь то, что я думаю: ты должен знать об этом. Ваши с Мэйбл родители, как по мне, слишком жестоко ведут себя по отношению к вам, ну... точнее, к твоей сестре. - он издает нервный смешок, почесывая голову. Ему совсем не смешно, он нервирует, и это беспокойство охватывает и меня. - Что ты хочешь сказать этим, дядя Стэн? - мой голос становится в разы тише, сердце неприятно сжимает. Но это далеко не страх, я не знаю этого чувства.       Я вижу как шейные мышцы у дяди напряжены, мускулы лица тоже, он нервно сглатывает и продолжает: - Когда твои родители познакомились, то ваши с сестрой бабушки и дедушки были против их связи. Меня же это никак не касалось, я мало тогда интересовался их жизнью. Но они поженились, все смирились с их браком, до тех пор пока твоя мама не забеременела. Рано или поздно это случилось бы, ну... ты же знаешь откуда берутся дети. - он краснеет и виновато улыбается, отводя взгляд. - Д-да, - я сжимаю губы в тонкую крепкую полоску и чуть опускаю голову. Краска на лице расползается по щекам. Но я все еще не понимаю во что такое страшное дядя хочет посвятить меня. - На скрининге, ну, то есть на УЗИ, - он жестикулирует руками, пытаясь донести до меня информацию как можно понятней, - доктор увидел лишь одного ребенка - мальчика. Родители ждали лишь тебя, Диппер. - дядя виновато смотрит на меня, а я все еще не понимаю, что это означает. - То есть, - он снова нервозно сглатывает, - никто не знал, даже твоя мама, что она вынашивает близнецов. Я не знаю как врачи не увидели там второго ребенка, но так уже случилось. Живот у матери твоей был большой, я это хорошо помню, но все думали что она вынашивает богатыря, ха! - он невольно улыбается, но в тот же миг уголки его губ опускаются. - То что в утробе твоей матери еще есть и девочка, стало лишь известно во время самих родов, и твоя мама... категорически была настроена против ребенка. Роды, стресс, и все такое... - Ты сейчас о Мэйбл? - мои глаза приобретают удивленный и перепуганный вид, я знаю это. Настолько бешено мое сердце, кажется, никогда не билось. - Да, Дип, о Мэйбл. Твои мама с папой никогда не относились к ней так, как должны относится родители к своему ребенку. Мне приходилось когда-то гостить у вас дома, вы тогда были совсем маленькие, года три от роду, не помните этого. Но уже тогда я увидел, я... я уви... - Дядя Стэн, ты что, плачешь? Я прошу, не нужно, все хорошо! - я мигом подбегаю к нему, остаюсь стоять напротив, поглаживая его по голове. На его шевелюре волосы еще не редеют, но уже где не где проглядываются седые волоски. Я напоминаю себе о том, что ему скоро стукнет сорок пять. С его глаз текут еле сдерживаемые слезы. Стэн пытается их согнать, но с каждым воспоминанием я вижу в его взгляде лишь боль и жалость; чувства на его сердце не дают ему взять себя в руки. Дядя Стэн любит нас, даже если никогда не давал нам с Мэйбл знать насколько сильно, его реакция раскрывает душу наизнанку.       Он ласково берет меня за руку и приглашает сесть рядом с ним, я не отказываюсь, мне наоборот хочется сейчас быть к нему ближе. «Вот кто должен был быть нашим отцом», - молниеносно задумываюсь я. Дядя Стэн смахивает пальцами последние слезы и дрожащим голос продолжает: - Она совсем маленькая, улыбается, ха-ха. А ручки знаешь, тянутся так: «Мама! Мама!». Зовет маму... А та лишь толкает её и кричит, чтобы малышка ушла в комнату, пока все мы сидели за столом, - его голова опускается и Стэн по-отцовски приобнимает меня за плечо, - берет тебя на руки, улыбается тебе, а потом кормит грильяжным тортом... Как сейчас помню. Поэтому Диппер, береги сестру, и никогда никому не давай ее в обиду. А я, пока у меня есть возможность, буду беречь вас от таких тупоголовых родителей, тьфу! - Дядя Стэн... - мои щеки опекают горячие слезы, одна за одной, одна за одной и не прекращаются! В груди так сильно болит, так сильно сжато сердце, кажется, его разрывают на куски те чудища из Дневника!       В резком движении одновременно с дядей мы поворачиваем голову в сторону двери, и мне кажется, что от боли, расползавшейся внутри грудной клетки, я и правда могу умереть. Нет, я хочу умереть, хочу! Впервые хочу этого... Мой хриплый детский голос, еще только начавший ломаться, еле тихо шепчет: - Мэйбл?.. - Я знала, что мамочка меня не любит! Так и знала! Ненавижу ее! - Мэйбл топочет ногой, и старые доски под ней издают неприятный слуху скрип. Она рыдает, смахивает рукавом розового свитера мокрые глаза и подбегает к Стэну, обнимает его и громко плачет ему в грудь. Маленькая баночка с синими блестками, что ненадежно лежала в кармане потертых джинс Мэйбл, падает, яркое месиво рассыпается прямо у меня под ногами.       Фигура сестры кажется такой миниатюрной, маленькая подростковая грудь вздымается часто-часто, и я невольно задумываюсь о том, что она не просто моя сестра, не только хороший друг и соперник в играх, она ведь... девушка. - Тише, девочка моя, мы тебя любим... Тише... - дядя Стэн успокаивающе гладит Мэйбл по спине, и я, кажется, больше не стесняюсь проявить любовь к близким. Мне хватает всего одного шага чтобы оказаться в их объятиях, объятиях настоящей семьи.       Так вот что оно значит, когда говорят, что душа болит.