приливы и времена года

             Эйден проснулся от движения рядом. Он не открывал глаз, прислушиваясь ко всем своим чувствам, медленно впитывая в себя окружающий мир. Тишина дома. Короткий, будто бы скромный скрип их кровати, — на которой в самом деле не осталось никакой скромности, — жаркое дыхание Хакона и горячие, но нежные прикосновения его губ, обводящих ключицу, тяжесть его члена, лежащего на ноге Эйдена. Приятная ломота в теле, почти забытая даже после долгих дней пути.       Сперма, высохшая на животе и между ног. Отвратительно.       — Отвали, — пробормотал Эйден, кладя ладонь на голову Хакона, чтобы отпихнуть его, но вместо этого почему-то зарылся пальцами в его густые кудри. Затем, когда Хакон укусил, Эйден сжал руку так, что волосы приятно натянулись между пальцами. — Я сказал — отвали, Хакон.       — Мне всю ночь снилось, что мы трахаемся, — сказал ему Хакон.       — Это потому, что мы всю ночь трахались, — все еще сонно ответил Эйден. Вчера они совершили прогулку до города и обратно и вернулись на остров в самый темный час ночи. Возбужденные и полные нерастраченной энергии, несмотря на усталость.       От одного воспоминания Эйден почувствовал прилив возбуждения. Забавное ощущение легкости во всем теле, кроме бедер. Воспоминания стали его собственным порно, которое он проматывал иногда в голове из чистого удовольствия.       — Да, а потом я уснул, и во сне мы продолжали трахаться, — сказал Хакон. Его член, горячий и влажный, скользил по ноге Эйдена медленными и короткими движениями.       Все это было так в манере Хакона, что Эйден выдавил смешок.       — Поэтому ты решил заняться сомнофилией?       — Тебе не нравится? — голос Хакона был горячим, обжигал шею. Эйден все еще не открыл глаза.       — Продолжай, — сказал он.       Хакон приглушенно, интимно рассмеялся и скользнул выше. Эйден с готовностью открыл рот, встретил его язык и его слюну, позволил Хакону вылизать его нёбо и зубы, раздвинул ноги, ощущая, как их тела подстраивались друг под друга, как член Хакона удобно ложился рядом с его собственным нарастающим возбуждением. Хакон провел рукой по его животу и слегка поскреб прилипшие к коже крошки спермы, и Эйден пнул его по ноге.       Тогда рука Хакона опустилась туда, куда надо: мимо его тазобедренной кости, вдоль члена, под яйца, прямо туда, где ей было место, и сразу два пальца скользнули внутрь. Эйден поморщился, прерывая поцелуй. Он все еще был растянут и чувствителен, и ласка казалась неприятной.       Хакон поцеловал его бровь, затем подарил ему маленький поцелуй у виска.       — Сейчас будет лучше, — пообещал он своим сиплым голосом, и его тон был таким искренним, что Эйден невольно почувствовал смущение, сладостное, но в то же время какое-то чужое между ними.       — Постарайся, старик, — только и сказал Эйден, не зная, куда деть себя.       — Дерзкий, — ответил Хакон и надавил. В ответ на вздох и дрожь Эйдена он прижался еще ближе и теснее, будто желая поглотить их своим собственным телом. — Вот так, мой мальчик. Так лучше.       — Заткнись, — выдавил Эйден, хотя и не хотел, чтобы Хакон молчал. Не в постели.       Пальцы внутри него были нежны, давили и скользили именно так, как нужно, хотя и не совсем приятно. Эйден приоткрыл глаза и увидел перед собой лицо Хакона, который, наклонив голову, смотрел туда, где его рука работала над задницей Эйдена, а член Эйдена, наливаясь, начинал медленно истекать. Эйдену нравились прикосновения, но еще больше нравилось их отсутствие. Он любил, когда его член был плотно зажат между их животами, любил тереться о кровать, любил двигаться между твердых бедер Хакона, и Хакон знал об этом и трогал его только тогда, когда возбуждение становилось невыносимым. И он заставлял Эйдена помучиться в худшие дни.       — Я разбудил тебя? — ухмыльнулся Хакон, убирая пальцы. Эйден только начал привыкать к ним как следует. Вместо этого головка члена Хакона почти облизала его задницу.       Не отвечая, Эйден обвил руками его шею и притянул к себе. Вот так было приятно. Они уснули на рассвете, и Эйден чувствовал склонность к ленивой, сонной неподвижности. Ему нравилась тишина их небольшого дома, нравились эти окна в пол, которые каким-то чудом сохранились в целости, когда он и Хакон нашли это место пару недель назад. Стальная серость дня проникала сквозь них, освещая маленькую комнату, и было хорошо видно, как океанские волны, борясь друг с другом, набрасывались на берег. Наблюдая за этим однообразным движением воды, Эйден почти мог услышать шипение растворяющейся на песке пены.       И Хакон двигался внутри него так же — однообразно, медленно, лениво. Они громко вздыхали среди тишины и одиночества, и это была почти пена, растворяющаяся на песке. Хакон жарко дышал ему в шею, и в этом дыхании была настоящая человеческая любовь, любовь той немногой жизни, которая еще осталась на этой земле. Эйден перебирал его волосы и выводил узоры на его сильной спине, где под кожей перекатывались кости и мышцы, где багровели в синей радуге синяки от множества падений.       — Хорошо, — выдохнул Эйден и почувствовал поцелуй в шею.       Затем Хакон почти прекратил двигаться, приподнял голову и нашел его рот своим.       — Хорошо, если тебе хорошо, — тихо сказал он, и Эйден засмеялся. Его рука соскользнула с затылка и обвела лицо Хакона, пальцы проследили глубокий шрам, уродливый и похожий на долину Маринер. Руки причиняли боль, руки ласкали. Хакон отвернулся и поцеловал его ладонь, его движения чуть ускорились.       — Хватит, — сказал он.       — Ладно, — отозвался Эйден, просто глядя на его лицо, сосредоточенное, с легким отпечатком напряжения. Его член внутри Эйдена оглаживал простату, и это становилось почти раздражающе приятным. Спокойствие уходило, и удовольствие натягивало нервы, сжигало терпение.       Когда Эйден был на грани, он приказал:       — Давай.       И Хакон взял в руку его член, провел от корня до головки так, что Эйден едва не подскочил в кровати, слишком чувствительный. Большой палец Хакона огладил под головкой, обвел, скользнул к щели, и Эйден схватил его за бицепс с силой, которая оставит цепь пятен на его коже.       — Давай, — повторил за ним Хакон, грубо и настойчиво.       Эйден кончил, крепко зажмурившись, наслаждаясь тем, каким болезненно приятным было напряжение, пронзившее его тело. Это был чистый и слепой момент физического удовольствия, оставившей его расслабленным и мягким, пока Хакон терся о его живот и скользил по свежим разводам спермы. Он кончил со сдавленным стоном, и Эйден вновь запустил руку в его волосы. Он нежно пропускал завитки кудрей сквозь пальцы, пока голова Хакона отдыхала на его плече.       — Эйден, — восстанавливая дыхание, произнес Хакон. Он казался нетерпеливым, его голос дрожал, губы скользили по шее Эйдена. — Боже, я люблю тебя. Я люблю тебя, малыш.       Он всегда был таким после секса. Эйден криво улыбнулся, глядя на океан, все еще колышущийся в своем однообразном движении. Скоро они снова уйдут. Но даже когда виды меняются, они двое остаются неизменны.              — Я тоже люблю тебя, старик.