The Fixer-Upper club

      Конечно, это было слишком хорошо, чтобы продлиться долго.       Гермиона услышала хруст стекла у себя за спиной и обернулась, ожидая увидеть профессора, входящего с поднятой волшебной палочкой.       Но, как в самой ироничной шутке в мире, ее взгляд остановился на человеке, которого она меньше всего была готова увидеть.       Драко неуверенно стоял в дверях Комнаты артефактов, удивленно подняв брови. Ее сердце сжалось в груди.              — Что ты здесь делаешь? — в ужасе прошептала она.              Она вытерла глаза рукавом и поправила рубашку на груди. Почему-то ее больше смутило то, что ее застукали в пижаме, чем то, что она плакала.       Обычно прямая осанка Драко была скрыта за сгорбленными плечами и выражением нервозного беспокойства, как будто он не был уверен, стоит ли ему вообще здесь находиться. Его руки были прижаты к бокам и сжаты в кулаки, и он не мог встретиться с ней взглядом.              — Я… Мне так жаль, я не знал… — осторожно произнес он, медленно приближаясь к ней, словно она была диким животным, способным в любой момент испугаться. — Я просто… услышал, как ты…              — Плакала, — коротко ответила она.              — Ну, да, — сказал Драко.              Он разжал руки только для того, чтобы снова их сжать.       Воздух между ними зашипел, как телевизионные помехи. Гермиона не могла перестать думать о том моменте, когда они в последний раз были в комнате наедине в это время ночи, и при воспоминании об этом ее кожа покрылась румянцем.       Осознание того, что произошло между ней и Роном, сделало все в миллион раз сложнее.              — Ты в порядке? — спросил он, выпаливая слова в спешке.              Какое-то время она пристально смотрела на него. У нее зачесалась скула от высохшей слезы, и она рассеянно вытерла ее. Она чувствовала, что должна быть честной с ним, что было совершенно непривычно, но в то же время так естественно для нее, что она не смогла удержаться.              — Да, — сказала она. — Я имею в виду, не конкретно сейчас. Но да.              Брови Драко озабоченно сдвинулись, и она, вздохнув, поднялась на ноги, отряхиваясь. Он слегка покраснел при виде ее мятой пижамы.              — Что ты здесь делаешь? — снова спросила она.              — Я не мог уснуть, — признался он.              — Что ж, — тихо произнесла она. — Полагаю, это у нас общее.              — Нам нужно поговорить, — сказал он, затем внезапно нахмурился, словно удивленный словами, которые сорвались с его губ.              Пульс Гермионы участился.              — Я не…              — Подожди, — настаивал он. — Я должен… извиниться.              Широко раскрыв глаза, она смотрела, как он направляется к ней, пробираясь через завалы. Остановившись примерно в метре от нее, он, наконец, встретился с ней взглядом, и взгляд его серых глаз пронзил ее со скоростью электрического разряда.              — Гермиона, — вздохнул он. — Мне… так жаль.              — Дра…              — Нет, пожалуйста, дай мне закончить, — быстро сказал он. На его лице застыла сдержанная маска, но за ней виднелись умоляющие глаза. — Я не… очень хорош в этом — признался он. — Но ты… твоя… — он вздохнул, отказываясь от этой фразы. — Это много значит для меня.              У Гермионы возникло удушающее ощущение, будто кто-то запустил руку ей в грудь и сжал сердце прямо кончиками пальцев.              — И я не думаю, что смог бы простить себя, если бы… если я все испортил, — сказал он наконец, глядя на свои элегантные коричневые ботинки среди битого стекла. — Ты доверилась мне, а я воспользовался этим, и мне очень жаль.              Она не знала, что сказать. Мысли кружились у нее в голове, как снежная буря, окутывая ее мгновенную ясность серебристо-белым покрывалом.       Драко был не совсем виноват. Он должен был это знать. И хотя по инерции она не могла произнести ни слова, ей нужно было, чтобы он понял, нужно было… извиниться.       Она крепко зажмурилась.              — Мне тоже жаль, — призналась она. - Я… Я должна была поговорить с тобой, а не просто убегать, и я… я не должна была избегать тебя, и…              Облегчение отразилось на его лице.              — Все в порядке, — поспешно сказал он.              — И все же, — сказала она. — Я усложнила ситуацию для нас обоих. Так что я… я сожалею.              И он кивнул, пробормотав тихое «спасибо», как будто был рад извинениям, но не хотел больше распространяться на эту тему.       На мгновение воцарилось молчание.       А затем на его лице появилась виноватая улыбка.              — Я просто так рад, что ты снова со мной разговариваешь.              Тогда она не смогла удержаться от смеха, и выражение его лица оправдало все усилия. Ее сердце бешено колотилось в груди, облегчение и радость наполняли легкие.       Она откинула волосы с лица и снова вытерла глаза, на которых слиплись ресницы, смущенно рассмеявшись.              — Прости, я такая неряха, — пробормотала она.              Его брови снова нахмурились.              — Ты уверена, что все в порядке?              — Я просто… — она замолчала, лениво ковыряя носком ботинка деревяшку на полу. — Всего этого стало слишком много. Замок… Мои родители… Рон…              Ты…              Она закашлялась от невысказанных слов.              — Думаю, мне просто нужно было хорошенько выплакаться. И эта комната всегда… причиняет мне сильную боль.              Он посмотрел на нее с изумленным пониманием.              — Раньше здесь было полно маггловских артефактов, не так ли?              Она молча кивнула, надеясь, что он больше ни о чем ее не спросит. Слезы подступили к глазам сильнее, чем ей хотелось бы.       Он поднял руку и быстро опустил ее снова.              — Я могу что-нибудь сделать? — спросил он, в конце концов, так искренне, что Гермионе отчаянно захотелось обнять его.              — Нет, — выдохнула она. — Но спасибо тебе.              Они уставились друг на друга. Роковое напряжение снова вернулось, в воздухе появились морщинки, и ее кожа стала горячей.       Она рассеянно одернула пижаму, и он снова слегка покраснел.              — Прости, что побеспокоил, — сказал он.              В замке вокруг них было так тихо.       И внезапно Гермиона поняла, что ей нужно попрощаться с Роном.       Потому что она не хотела прощаться с Драко.              — Может быть, ты уже готов для следующего собрания клуба завтра вечером? — поспешно спросила она.              И уголки его губ приподнялись от облегчения.              — Да.              Напряжение спало, растаяло, растеклось по ее коже, как мед.              — Ты знаешь, я… — она прикусила губу. — Я рада, что мы разобрались с этим до начала семестра.              Может быть…       Если она приняла решение насчет Рона…       Тогда, возможно…       Она могла…              — Я тоже, — сказал он ей, потирая шею сзади. — Я так рад, что мы можем вернуться к нормальной жизни. Знаешь, Пэнси возвращается в Хогвартс, и…              Ой.       Пэнси.       Мед кристаллизовался, оседая на ее коже.       Снегопад прекратился.       Ее мозг молчал.              — О, — сказала она.              Он поднял на нее глаза, но она не захотела встретиться с ним взглядом. Не смогла.              — Я понимаю, — сказала она. — Что ж, в этом есть смысл.              Он нахмурился.              — Я не имел в виду…              — Нет, я понимаю, — заверила она его, прикусив нижнюю губу.              Прекрасная Пэнси, слизеринка Пэнси, возможно, подружка Драко, возвращалась в Хогвартс, с их общей историей и жизненным опытом, а также с ее безупречным имиджем, которая не позволила бы увидеть себя такой - рыдающей в комнате с разбитыми маггловскими артефактами.       Конечно, Драко хотел бы, чтобы между ними все стало как прежде, чтобы они вернулись к своей легкой, незамысловатой дружбе. В этом был смысл. Это было правильное решение.              — Хм. Мне пора спать, — сказала она. — Спасибо тебе за… это.              Он в замешательстве наблюдал, как она обошла его, спрятав руки в рукавах и скрестив их на груди.              — Гермиона, если я чем-то расстроил тебя…              — Нет, — быстро сказала она.              Она мгновенно развернулась и смогла легко коснуться его руки, прикосновение было намного более пустым и воздушным, чем обычно, прикосновение, которое даже на йоту не успокоило боль внутри нее. Прикосновение, которое было так далеко от электрического жара новогодней ночи.              — Ты ничего не сделал, — прошептала она. — Спокойной ночи, Драко.              И она выдавила из себя, как она надеялась, ободряющую улыбку, прежде чем ей пришлось отвернуться и снова направиться в спальню, чувствуя, как к горлу подкатывает комок.       Улыбка едва держалась на лице, пока она не дошла до двери.              

***

             К счастью, хаос начала семестра помог ей отвлечься от всех этих неопределенностей, с которыми она изо всех сил пыталась разобраться.       Хогвартс-экспресс, пыхтя, подъехал к станции на следующий день, выгрузив шумную толпу, которая снова превратила замок из города-призрака в школу-интернат. Коридоры сразу же наполнились смехом и волшебством, Большой зал был битком набит, а все хорошие места в Гостиной, казалось, уже были заняты.       Момент, которого Гермиона так долго ждала, которого так боялась, наступил в тот вечер в Гостиной.       Добрые глаза Рона встретились с ее глазами поверх спинки кресла.       Внешне она была уверена, что ее лицо сохраняло самообладание. Но внутри она сжималась, как скомканная бумага. На мгновение, на одно долгое мгновение, она была уверена, что разрыв отношений с Роном был правильным поступком. А затем, спустя всего одну фразу от Драко, ее кругозор сузился до предела, и она была готова вернуться к комфорту и близости с парнем, с которым выросла. Она не была готова принять подобное решение.       Ей нужно больше времени.       И поэтому она просто смотрела, не мигая, бесстрастно, и его взгляд смягчился от понимания.       Нежная улыбка, кивок головы — и он отвернулся.       И его доброта, его терпение, его любовь… От этого чувство вины причиняло еще большую боль.       Несмотря на все это, Гермиона была очень рада, что Джинни и Парвати вернулись в школу, Парвати была полна рассказов о своем пребывании в Кочи с бабушкой и дедушкой, а Джинни была полна тихого волнения, которое, как выяснилось, было вызвано некоторыми новыми событиями в их отношениях с Гарри.       Когда они остались наедине, Джинни крепко обняла Гермиону и сказала ей, что она не обязана рассказывать о том, что произошло с Роном, если не хочет, но если она готова высказаться, у нее есть та, что готова выслушать. Гермиона уже была на грани того, чтобы разрыдаться, а тут еще одна коробка сливочной помадки была вручена ей в качестве подарка от Молли.              — Это чтобы сказать, что она прощает тебя за то, что ты так внезапно уехала, — объяснила Джинни, и Гермионе пришлось вскочить с кровати, чтобы найти салфетку, внезапно почувствовав себя не в своей тарелке.              Эмоции приобретали совершенно иной вес, когда у нее были друзья, с которыми она могла ими поделиться. Вместо того, чтобы находить их мрачными и угнетающими, Гермиона обнаружила, что становится более решительной и сосредоточенной. Она с головой ушла в учебу, читая с невероятной скоростью, в третий раз перечитывая все учебники для подготовки к Ж.А.Б.А, а в промежутках проводя дополнительные исследования по соединению и обработке дерева.       Общение с Драко в Южном крыле в понедельник вечером было напряженным, но лишь слегка. У них была основная работа, чтобы занять себя, заполняя промежутки неуверенного молчания. Надвигающееся осознание того, что у них, вероятно, осталось совсем немного времени до того, как профессора приступят к работе в Южном крыле, заставило их взяться за это грандиозное дело с еще большей скоростью и решимостью, чем когда-либо прежде.       Гермионе даже удалось убедить себя, что сила желания быть рядом с Драко уменьшилась.       Но во время еды она часто ловила себя на том, что ей не хватает его присутствия. Время от времени она поднимала глаза во время еды, ожидая увидеть, как он улыбается ей в ответ, но что-то резко сжималось у нее внутри, когда она понимала, что ее окружают только гриффиндорцы.       Пэнси была… интересным дополнением к студенческому сообществу. Она была тихой, замкнутой и неразговорчивой, даже головы не поворачивала в коридорах. Макгонагалл назначила ей разных «репетиторов», чтобы они помогли нагнать учебную программу, которую она пропустила в прошлом семестре, а это означало, что в течение первой недели Гермиона несколько раз замечала ее в библиотеке, когда она работала со Сьюзен, Энтони и даже Парвати, но в обеденное время ее всегда можно было найти рядом с Драко за слизеринским столом, он как-то подавленно улыбался, глядя на нее. Драко вообще не говорил о ней, несмотря на попытки Гермионы разузнать побольше об их отношениях, когда они встретились в понедельник вечером, но противоречивое выражение его глаз заставило ее предположить, что все это сводилось к какой-то безответной тоске.       Вполне логично, что Драко хотел вернуть их с Гермионой отношения в нормальное русло до того, как Пэнси вернется в Хогвартс и он сможет снова ухаживать за ней. Очевидно, он знал, что поцелуй был ошибкой, инстинктивным отклонением от рационального мышления, и кто такая Гермиона, чтобы с этим спорить? Это было не что иное, как встреча двух людей во времена одиночества и нужды.       Она знала, что однажды будет намного легче забыть ощущение губ Драко на своих губах и его возбуждение на своем теле — две вещи, о которых она едва могла перестать думать с тех пор, как это случилось. Это глупое, внезапное, временное влечение к Драко пройдет.       В конце концов, это ничего не значило. Это была просто химия.       Сильная химия.             

***

             Была суббота, и Гермиона скучала по Гарри.       То, что она всю неделю держалась на расстоянии от Рона, имело неприятный побочный эффект — она также держалась на расстоянии от друга, который был ее спасательным кругом в прошлом году.       Было трудно описать словами ее отношения с Гарри.       Они были, наверное, настолько близки, насколько это вообще возможно для двух людей, которые не заинтересованы в том, чтобы встречаться друг с другом. В этом было что-то особенное. Как будто он был тем братом, о котором она всегда мечтала. Она знала, что он всегда будет рядом с ней, и прошедшие годы доказали, что никакая разлука не сможет ослабить их привязанность и поддержку друг друга.       Это была дружба, которая в совершенно другой вселенной перетекла бы в романтику, и Гермиона не была уверена, что Рон когда-нибудь поймет это, но, по крайней мере, он постепенно смирился с тем фактом, что только потому, что она глубоко заботилась о Гарри, это не означало, что она тайно планировала сбежать с ним.       И даже в этом году, несмотря на то, что их сердца, приоритеты и мотивы были немного разными, они все равно заботились друг о друге в мелочах. Если Гермиона пропускала ужин и пряталась в библиотеке, он приносил ей сэндвич и кусочек пирога с патокой. Если он не успевал с домашним заданием, она проверяла правильность написания его эссе и оставляла учебники в Гостиной открытыми именно на тех страницах, которые, как она знала, ему понадобятся.       Это была дружба, которая была все такой же крепкой, не смотря на то, что они вместе посещали всего несколько предметов, Гарри часто был занят с Джинни, а Гермиона была поглощена клубом F.U.C.       Для нее это много значило.       Но теперь, когда Гермиона особенно остро осознавала, что не может подойти и поболтать с ним, это тянуло ее, как запутанная нить.       Поэтому, когда в первую субботу семестра она сидела одна за гриффиндорским столом, задумчиво помешивая чай в кружке, ее сердце радостно забилось в груди при виде Гарри, направляющегося к ней без сопровождения Джинни или Рона.              — Привет, Гермиона, — сказал он, присаживаясь на скамейку рядом с ней. — Как ты?              Она сделала глоток чая и подвинула к нему миндальный круассан, который он с улыбкой принял.              — Неплохо, — ответила она с улыбкой. — Рада тебя видеть. Такое чувство, что я не видела тебя целую вечность!              — Расскажи мне об этом, — улыбнулся он. — Мы были заняты, не так ли?              — Слишком заняты, — согласилась она. — Кто бы мог подумать, что семь Ж.А.Б.А. лишат меня светской жизни?              Он фыркнул, откусывая кусочек круассана.              — Явно не ты.              Они оба тихо рассмеялись, Гермиона лениво разламывала тост на все более мелкие кусочки.              — Я должна извиниться, — мягко сказала она. — Мне не следовало вот так врываться к вам с Джинни в Норе. Мне жаль.              Он проглотил кусочек круассана.              — Все нормально, — пробормотал он. — Ты не помешала… особо.              — И все же, — она ухмыльнулась. — Я не хотела тебя травмировать. Я просто… мои мысли были далеко.              Некоторое время он молча жевал.              — Насчет этого, — сказал он.              Она внутренне съежилась.              — Я хотел спросить, все ли в порядке, — продолжил он. — Я имею в виду, очевидно, что нет, потому что вы с Роном не разговариваете, а он… ну, по правде говоря, он немного не в себе. Но у тебя все в порядке?              Она положила тост обратно на тарелку.              — Я… Я в порядке, — ответила она, вытирая крошки с руки салфеткой. — Я уверена, все уже поняли, что мы… поссорились. И мне, э-э, мне нужно было немного побыть одной.              — Тебе это удалось в Хогвартсе?              Она закрыла глаза.              — Думаю, да. Я в порядке, честно, — она перевела дыхание. — Все просто… в этом году еще тяжелее. Для меня.              — Это из-за твоих родителей? — спросил он, никогда не отличавшийся деликатностью.              Она едва заметно кивнула, но этого было достаточно. Он понял.       Внимание Гермионы привлекло движение в другом конце комнаты. Она наблюдала, как Парвати неохотно опустилась на скамью за слизеринским столом, где сидела Пэнси, подперев голову кулаком и уставившись в учебник. Поймав ее взгляд, Парвати подняла голову, подмигнула и одними губами произнесла: «Помоги мне».       Похоже, репетиторство шло успешно.              — Если ты когда-нибудь захочешь поговорить об этом, то знай… Я знаю, каково это. То, что Хогвартс твой единственный дом, — тихо сказал Гарри, снова привлекая к себе внимание Гермионы.              Она взяла его за руку и сжала, слегка прижимаясь к нему.              — Это одиноко, — призналась она, и он уверенно кивнул.              — Это так, — сказал он, и в этот момент Гермиона впервые поняла, что Гарри, вероятно, лучше, чем кто-либо другой, знал, каково это — пережить потерю родителей. Он всегда был таким крепким, таким собранным, что она часто забывала об этом.              — Могу я спросить… как ты с этим справляешься? — прошептала она. — С тем, что у тебя нет родителей.              Он отложил свой круассан и принялся изучать стол.              — Я думаю, я… я никогда их не знал, так что все немного по-другому, но, э-э… Полагаю, я… нахожу время, когда могу думать о них, когда могу скучать по ним. И тогда я позволяю себе это почувствовать… А в остальном, ну, мне не стоит зацикливаться на этом, так что я… — он поправил очки на носу, — я стараюсь не зацикливаться на них постоянно, чтобы это не отразилось на всем остальном.              Взгляд Гермионы смягчился.              — В этом году было тяжело? — спросила она.              Он сглотнул, не желая встречаться с ней взглядом.              — Я думаю, — медленно произнес он, — что отсутствие серьезных поводов для беспокойства… усложняет ситуацию.              А потом он тихо рассмеялся, рассеянно потирая свой шрам, как он часто делал, о чем, по мнению Гермионы, он, вероятно, не подозревал.              — Только что ты боролся за свою жизнь, и у тебя даже не было времени подумать о том, что ты будешь есть на ужин, а потом… у тебя не осталось ничего, кроме времени.              Гермиона рассмеялась.              — Я точно знаю, что ты имеешь в виду.              Они улыбнулись друг другу.              — Эй, — сказал Гарри через мгновение. — Как твой друг, я рад, что у тебя все хорошо…              Она улыбнулась.              — Но как друг Рона… — продолжил он, и Гермиона почувствовала, как у нее упало сердце. — Пожалуйста, ты не могла бы поговорить с ним поскорее? Я знаю, он притворяется, что все в порядке, но он… сводит меня с ума.              Вздохнув, она отодвинула тарелку.              — Я так и сделаю. Когда буду готова, — она снова повернулась к нему. — Мне жаль, что ты оказался втянут в это.              Он пожал плечами.              — Я просто хочу, чтобы с вами обоими все было в порядке.              Ее улыбка смягчилась. И этого было достаточно.             

***

            Она решила, что поговорит с Роном вечером.       Как только она приняла решение, ее сердце бешено заколотилось в груди, адреналин пробежал по венам. Ее ладони были скользкими, в горле першило, как от нафталина, но она была полна решимости.       Рон заслуживал честности. И хотя она чувствовала, что и через сто лет не будет готова к этому разговору, она знала, что это то, что она должна была сделать.       Она не знала точно, чего хочет.       Но пришло время признаться в том, чего, как она знала, она не хотела.       Она поймала на себе несколько удивленных взглядов, когда после ужина сидела у портрета, наблюдая, как ученики возвращаются из Большого зала, болтая, смеясь и сплетничая о событиях первой недели в школе.       Гарри и Джинни вернулись первыми, держась за руки и обсуждая что-то тихим, нежным голосом. Они остановились поболтать, но Гермиона с улыбкой помахала им рукой.              — Удачи, — одними губами произнесла Джинни, и Гермиона улыбнулась с гораздо большим энтузиазмом, чем чувствовала на самом деле.              Следующей была Парвати, настолько погруженная в свои мысли, что поначалу, казалось, едва заметила Гермиону. Когда наконец заметила ее, то присела рядом, чтобы ободряюще обнять ее.              — Ты делаешь то, о чем я думаю? — спросила она, и Гермиона кивнула.              — Пожелай мне удачи.              — Будь смелой, — прошептала Парвати, сжимая ее руку.              — Можно я приду к тебе попозже и все расскажу? — спросила Гермиона. — Думаю, мне нужно, чтобы ты меня обняла.              — Всегда, — ответила она, широко улыбаясь ей. — Мы как следует наверстаем упущенное?              — Пожалуйста, — рассмеялась Гермиона, и, обменявшись улыбками в последний раз, Парвати повернулась и пролезла через отверстие в портрете.              После этого ей казалось мимо прошли сотни незнакомых младших гриффиндорцев. Черные и красные потоки проходили мимо нее один за другим, пока она не почувствовала, что, должно быть, все-таки пропустила Рона, а затем услышала, как шаги остановились, и подняла голову.       Симус и Дин обменялись взглядами и направились к портрету, оставив Рона стоять в одиночестве, пытаясь изобразить на лице искреннюю надежду.              — Рон, — сказала она, с трудом поднимаясь на ноги. — У тебя… у тебя есть время поговорить?              Барабаны в ее груди снова зазвучали, и их треск прорвался в ее голосе.              — Я надеялся, что ты это скажешь, — признался он с легкой улыбкой в уголках губ. — Может, пойдем прогуляемся?             

***

             Гермиона позволила ему идти впереди, за исключением пары моментов, когда ей показалось, что он направляется либо в Южное крыло, либо в Выручай-комнату. Ей и так было нелегко держать свои мысли в порядке, не внося свои осложнения с Роном в те места, которые она делила с Драко.              — Как прошла твоя первая неделя после возвращения? — спросила она, когда они направились к главной лестнице. Они опустили руки, пораженные очевидным отсутствием контакта.              — Неплохо, — сказал он. Последовала пауза, а затем, словно не в силах сдержаться, он выпалил: — Я скучал по тебе.              Она часто заморгала, не в силах подобрать слова.       Пока они шли, воцарилась тишина.              — Я… Прости, что все так вышло, — сказала она наконец, когда больше не могла этого выносить. — И из-за того, что я не была готова поговорить с тобой в прошлые выходные, я… Я запаниковала. И мне так жаль, — сказала она, уставившись в пол перед собой.              — Я прощаю тебя, — немедленно сказал Рон, и по какой-то странной причине это только усилило чувство вины в ее груди. — Я был… неправ. Я был груб с тобой, так что я могу понять, почему…              — Стой, — она резко оборвала его, прикусив губу. — Пожалуйста, не оправдывай меня, — тихо сказала она.              Наступила мертвая тишина, нарушаемая только стуком их ботинок по камню.              — Я запаниковала, — сказала она. — Я была не готова для близости, и я набросилась на тебя, и я даже не осознавала, что сделала, чтобы довести нас до такого состояния.              Он остановился, глядя прямо перед собой.              — Это не имеет значения, — настаивал он. — Я хочу, чтобы это сработало.              Волнение пузырьками покалывало ее губы.              — Но это действительно важно, — сказала она. — Мне нужно, чтобы ты знал, что я тоже поступала неправильно, что я не идеальна…              — Но я прощаю тебя за это, — сказал он, как будто это было так просто, и Гермиона не могла понять, смеяться ей или плакать.              — Нет, Рон, — сказала она. — Я не была честна с тобой. Мне следовало быть честной с самого начала, но я была слишком занята своим страхом.              Он на мгновение задумался, затем заметил скамейку в конце коридора и поманил ее к себе, где они неловко уселись. Гермиона не могла отвести взгляд от своих рук, теребивших ленту для волос на запястье.              — Хорошо, — мягко сказал он. — Будь честна со мной. Я слушаю.              Будь честна со мной.       Насколько это может быть сложно?       Она могла бы сказать миллион и одну вещь.       Я не знаю, нравишься ли ты мне.       Я не уверена, хочу ли я дальше поддерживать отношения.       Я поцеловала Драко Малфоя.       И, в конце концов, она собрала все это воедино, пережевала и выдохнула то, к чему все это сводилось.              — Рон, я…              Он посмотрел на нее такими невинными, такими добрыми глазами.              — Я не хочу заниматься с тобой сексом.              Тишина, казалось, эхом разносилась по коридору, проникая в каждую щель и линию каменных стен вокруг них. Губы Рона приоткрылись.       А потом все выплеснулось наружу, это было такое бурное признание, что Гермиона просто не смогла сдержаться.              — Я хочу насладиться этим, — прошептала она. — Я правда, правда хочу. Но каждый раз, когда мы приближаемся к этому, мне кажется, что… это неправильно. И это началось незаметно, а потом становилось все хуже и хуже, и я всегда думала, что это просто пройдет, но этого не произошло, Ничего не изменилось. Так что, несмотря на то, что я люблю тебя и так сильно забочусь о тебе, я не хочу ничего физического, и я не хочу продолжать игнорировать свои чувства по этому поводу, потому что это несправедливо по отношению к тебе. И я не знаю, что это значит для наших отношений, или чего я хочу, но я знаю, что все сводится к этому. Я не думаю, что хочу… пробовать что-то еще с тобой. И я боюсь, что никогда этого не сделаю. И если это означает, что ты не можешь быть со мной…              У нее перехватило дыхание, сердце билось так быстро, что казалось, будто оно просто гудит в груди. Ее горло было так сдавлено, что было удивительно, как она вообще могла дышать, задыхаясь от горя, вины и стыда.       Рон внимательно наблюдал за ней, вслушиваясь в каждое слово. Его лицо было спокойным, но сжатые в кулак пальцы говорили о многом, а плечи были напряжены, что подсказало Гермионе, что он был источником нервной энергии, которая только и ждала выхода. Она была уверена, что он потеряет самообладание, взорвется, как обычно, накричит на нее за то, что она скрывает от него правду.              — Хорошо, — сказал он.              Замешательство разлилось по ее телу, как заклинание, избавляющее от иллюзий.              — Что?              — Хорошо, — повторил он. — Все в порядке.              В голове у нее все перемешалось.              — Я… я не…              Рон глубоко и медленно выдохнул, повернулся к ней и положил руки на скамью между ними, в нескольких дюймах от ее пальцев.              — Может быть, — медленно произнес он. — Нам просто не суждено этого сделать. По крайней мере, пока.              Неуверенность кольнула ее в груди, сердце снова забилось быстрее.              — Я могу подождать, — сказал он. — Сколько бы времени это ни заняло. Это значит для меня гораздо больше. Ты значишь для меня гораздо больше.              — Но что, если это не сработает? — прошептала она.              — Тогда это не сработает, — ответил он. — Послушай, я знаю, что облажался на Рождество. Я знаю это. Но я люблю тебя, и это не имеет никакого отношения к тому, будем ли мы… спать вместе или нет. Так что я хочу попробовать еще раз — по-правильному. И мы не будем делать ничего, что тебе не понравится. Я этого не хочу.              Лента для волос лопнула в руках Гермионы.              — Но, пожалуйста, давай попробуем еще раз. Ради меня, — сказал Рон, глядя на нее с такой нежностью, что из-под ее век чуть не брызнули тщательно сдерживаемые слезы. — И знаешь, может быть, со временем станет легче. И даже если это не сработает, оно того стоит. Я хочу, чтобы у нас все получилось.              О, Рон.              — Пожалуйста, — сказал он. — Мы можем попробовать еще раз?              Это было красиво, искренне и чудесно, но совсем не то, чего она хотела.       Но на самом деле, сказал тихий голосок в глубине ее сознания, что ей было терять? Если бы она согласилась, то смогла бы сохранить мальчика, на которого могла положиться последние несколько лет. Ей не пришлось бы причинять ему боль. Она не потеряет его дружбу. Он прекратит попытки поцеловать ее, прикоснуться к ней, прекратит все те мелочи, от которых у нее сводит зубы и кожа зудит, как от статического электричества. Вместо этого они вернутся к нормальной жизни. К той стороне ее отношений с Роном, которая ей действительно нравилась. Которую она… любила.       И Драко.       Драко был никем, сказала она себе.       Драко остался в прошлом. Он не имел никакого отношения к их с Роном отношениям. Когда она вычеркнула Драко из уравнения, все, что у нее осталось, — это отношения, натянутые из-за несовпадения желаний. Это было единственное, что было неправильно, не так ли? И вот это предложение, этот план… он предоставил возможность исправить это несоответствие. И все вернулось бы к нормальной жизни.       В конце концов, Пэнси вернулась в Хогвартс.       Драко был незнакомым, притягательным, вспыльчивым и интересовался кем-то другим, а Рон был таким знакомым и удобным во всём. Он обеспечивал Гермионе некую безопасность, без которой Гермионе было по-настоящему страшно.       И Пэнси вернулась в Хогвартс.       Еще один шанс. И если все это снова провалится… Тогда она будет храброй. Но на данный момент…       Гермиона позволила трусу внутри себя победить в последний раз.       Она вложила трясущуюся руку в руку Рона и попыталась выбросить из головы мысли о грифельно-серых глазах.              — Хорошо, — прошептала она.       

      ***

             Когда она рассказала об этом Парвати, она молча обвила ее своими руками в знак поддержки.       Когда она рассказала об этом Джинни, младшая девочка просияла, сказала Гермионе, что она рада, и открыла праздничную шоколадную лягушку.       Ни одна из них не говорила много, предлагая надежное, тактильное утешение вместо пустых слов и обещаний. Они все знали, как близки были события к совершенно иному исходу, и казалось, что слишком много разговоров об этом может привести к такой участи. Поэтому они оставались легкими и нежными, и Гермиона ни на минуту не усомнилась, что они понимают.       Она просто жалела, что не может рассказать им о Драко.             

***

             — Я все уладила с Роном, — сказала она.              Слова, казалось, упали на пол прямо перед ней.       Драко напрягся, его палочка застыла в том месте, где он превращал трубу обратно в камень. Был воскресный вечер, и Гермиона отчаянно хотела его увидеть, хотя и не была уверена, почему.              — О, — тихо сказал он. — Это хорошо.              — Мм, — сказала она. Она послала сигнальные искры в потолок, за что была вознаграждена громким треском и сотрясанием пола. Она предположила, что это было Флипендо. Драко едва поднял глаза.              — Я рассказала ему, что происходило, — продолжила она. — То, что я… рассказала тебе.              Каким-то внутренним чутьем она почувствовала, что Драко очень важно знать все. Результатом разговора с Роном стала защитная броня от ее влечения к нему, и Гермиона не знала другого способа скрыть свою уязвимость, кроме как рассказать об этом Драко. Ему нужно было знать, что если у него есть Пэнси, то у нее есть Рон. Все было просто.       Драко прочистил горло.              — Он был расстроен? — ровным голосом спросил он.              — Хм, — неуверенно произнесла она. — Вообще-то, нет.              Драко издал низкий горловой звук, присел на корточки и резко ткнул в каменную кладку.              — Он очень снисходительный человек, не так ли?              Гермиона не знала, был ли это комментарий с подвохом или нет, поэтому промолчала. Она выпустила еще сигнальные искры в потолок.              — На самом деле я… Когда я пыталась извиниться за то, что скрывала свои чувства… он как будто не верил, что я сделала что-то не так. Он был просто… готов простить меня. Несмотря ни на что, — продолжила она.              — Что ж, это довольно мило для вас обоих, не так ли? — мрачно пробормотал Драко.              Теперь это было ясно видно. Она опустила руку с волшебной палочкой и повернулась к нему лицом.              — Ладно, в чем твоя проблема? — спросила она. — Я думала, ты порадуешься за меня. Мы все вернулись к нормальной жизни. Так, как ты этого хотел, — в ее словах было больше горечи, чем она ожидала, и они сорвались у нее с языка.              И в его глазах вспыхнули раскаленные добела искры.              — Да неужели? Нормальной, да? Интересно, как много ты ему рассказала?              Ее сердце замерло.              — Драко…              — Нет, как много ты ему рассказала? — настаивал он, с каждым словом гнев прорывался сквозь его сдержанность. — Ты рассказала ему, что произошло после того, как на Рождество ты умчалась от него и вернулась обратно в Хогвартс? Ты сказала ему то, что чуть не сказала мне, что не хочешь его так сильно, как хочешь…              — Прекрати, — прошептала она.              — Он знает, что мои руки касались твоего тела? Что я знаю, каково это — чувствовать прикосновение твоих губ…              — Заткни свой рот! — взревела она, и с кончика ее палочки посыпались искры. Она уронила палочку на камень, словно она была раскаленной.              Он стиснул зубы.              — Я просто думаю, что тот, кто по-настоящему уважает тебя, должен быть способен услышать правду, — горячо сказал он. — Ты не должна нянчиться с ним, пока он бездумно не простит тебя.              — Он не глупый, — прошипела она. — И в этом нет никакого смысла!              — Если ты не можешь видеть в ком–то ни хорошего, ни плохого, и все же… ну, тогда это… это не… — он резко оборвал себя, яростно переключая свое внимание обратно на стену.              — Не что, Малфой? Что это вообще значит?! Почему тебя так волнует, что я скажу своему парню?!              — О, теперь мы возвращаемся к Малфою, да? — с горечью произнес он.              — Не уходи от ответа! — рявкнула она, и он, наконец, поднял на нее глаза.              Маска, за которой спрятался Драко была острой, угловатой, смертоносной, но его глаза выглядели точно так же, как в Выручай-комнате. Отчаянно.       Повисла напряженная тишина, по коже Гермионы с силой грома пробежали молнии. Она не понимала, почему он так разозлился, почему она была в такой ярости, почему это вдруг стало так чертовски сложно.       Она сглотнула.              — Почему мы ссоримся? — прошептала она.              И он замер, смягчился, в его глазах появилось замешательство.              — Я не знаю, — пробормотал он.              — С меня хватит разговоров, — процедила она сквозь зубы. — Мне жаль. Я слишком много говорила, слишком много думала, и с меня более чем достаточно. Ты единственный человек в этом замке, с которым я могу так просто находиться рядом. Можем ли мы… — ее голос сорвался, и она робко потянулась за палочкой. — Мы можем просто… быть?              Драко прикусил губу.       Молчание причиняло боль.              — Хорошо, — прошептал он.              Остаток вечера прошел в тишине, но это был приятный вечер, когда они работали в остальной части комнаты, ремонтируя ее по частям, восстанавливая разрушенные стены.       Сердце Гермионы было таким же розовым и зернистым, как нежная впадинка на свежей ране. Но когда они закончили, расставшись всего лишь мимолетным прикосновением ее руки к его запястью, когда пульс подскочил, как от удара током, она поняла, что все прошло гладко.       Это тоже можно было бы отремонтировать.