The Fixer-Upper club

      Гермиона еще долго оставалась за обеденным столом после того, как большинство учеников отправилось по своим Гостиным, чередуя попытки вести беседы ни о чем с друзьями и чтение последней книги, которую она взяла в библиотеке, притворяясь, что думает о чем-то другом, кроме Рона. Она не знала, готова ли была встретиться с ним или Гарри в Гостиной. Она понимала, что тянет время, но… она не могла заставить себя пойти в Гриффиндорскую башню.       Хотя Грейнджер совсем не искала его, она не могла не заметить, что Драко так и не появлялся на ужине.       И вот, когда она, наконец, решила, что пора заканчивать, она положила на тарелку корнуоллский пирог и несколько бутербродов, выбрала первые попавшиеся оладьи без изюма и направилась в совятню, чтобы отправить письмо.       «Собрание клуба сегодня вечером?» написала она и посмотрела, как сова улетает, держа в клюве половинку украденного у девушки сэндвича. Она решила считать это платой за то, что всегда пользовалась услугами школьных сов.       Ответ пришел быстрее, чем она ожидала.       «Я уже жду» гласила записка, и, раздраженно рассмеявшись, она скормила сове вторую половину сэндвича и направилась в Южный коридор.       Это был первый раз, когда они встретились до наступления комендантского часа, и Гермиона обнаружила, что уклоняется от стольких учеников, что было почти невероятно, что никто не остановился, чтобы спросить ее, куда она направляется с тарелкой еды и учебником по отделке деревянных панелей.       Она поспешно наложила Дезиллюминационное заклинание, прежде чем завернуть за угол и пересечь разрушенный коридор. Как и ожидалось, Драко уже стоял на пороге нового класса, выпуская сигнальные искры в темноту.              — Я заметила, что тебя не было за ужином, — сказала Гермиона, приблизившись и протягивая тарелку, словно жертвенное подношение. — Я не была уверена, что тебе понравится, поэтому взяла несколько вариантов.              Он замер на полуслове, недоверчиво уставившись на нее.              — Ты принесла мне ужин?              — Я так и сказала, — усмехнулась она, снова протягивая тарелку. — Давай, ешь. Если у тебя будет гипогликемия, то ты не сможешь нормально колдовать.              Он приподнял бровь, но не стал развивать тему дальше, и Гермиона широко улыбнулась, когда он осмотрел кусочек оладьи (на предмет изюма, как она предположила) и, удовлетворившись, с жадностью откусил.       Только после того, как Малфой расправился со всем, что было на тарелке, с такой самозабвенностью, что Гермионе пришлось взять на себя запуск сигнальных искр, он, казалось, пришел в себя.              — Спасибо, — сдержанно произнес он. — Видимо, я был голоднее, чем думал.              — У тебя, э-э, в зубах застряли какие-то травы или что-то в этом роде, — сказала Гермиона, стараясь не усмехнуться.              Он прочистил горло, густо покраснел и отвернулся, чтобы привести себя в порядок.              — Почему ты не спустился сегодня к ужину? — спросила она наконец, отводя от него взгляд и посылая вспышку, спиралью взмывающую к потолку.              — Я знал, что твой друг-Уизел весь ужин будет сверлить меня взглядом, — ответил он. — Я предпочитаю, чтобы имбирные пряники не пялились на меня, пока я ем. Это несколько отталкивает.              Гермиона рассмеялась, прежде чем успела пожалеть об этом.              — Ну, тебе не пришлось бы долго с этим мириться. Он довольно резко ушел, когда я отказалась принять его сторону.              Она убрала свою палочку — насколько она могла судить, в классе было настолько безопасно, насколько это возможно.              — О, — сказал Драко и быстро прошмыгнул мимо нее. — Принять его сторону в чем?              — О, ну ты понимаешь… — уклончиво ответила она.              Он ухмыльнулся ей, заинтересовавшись.              — Нет, не понимаю. Что случилось?              Гермиона занялась заделкой дыры в стене, одновременно обдумывая, как это объяснить.              — Я совершила ошибку, сказав, что ты не так уж сильно отличаешься от нас. И он, эм, взорвался от этого.              Драко фыркнул.              — Придурок.              — Эй, не говори так, — мягко сказала она, но на самом деле ее слова не были искренними.              — Ну же, Грейнджер, что еще? — он спросил. — Я уверен, что это еще не все.              Она опустила палочку и скрестила руки на груди.              — Любопытство сгубило кошку, знаешь?              — Прости, что я ищу общения, — проворчал он, и она рассмеялась.              — Я знаю, я знаю. Послушай, на самом деле ничего особенного. Он сделал, ммм, резкое замечание о своих потерях во время войны. О том, что я этого не пойму.              Драко выглядел искренне ошарашенным.              — Какое это имеет отношение к делу? Он действительно думает, что ему одному приходится нелегко?              — Он потерял своего брата, — тихо сказала Гермиона.              — А ты потеряла своих родителей!              Он увидел, как она вздрогнула, и на его лице внезапно появилось виноватое выражение. Он резко вдохнул.              — Я… Извини, я перегнул палку.              — Нет, — сказала она более твердо, чем намеревалась. Она перевела дыхание. — Нет. Ты прав. Ты… ха, ты на самом деле сказал почти в точности то, о чем я думала в тот момент.              Он молча кивнул, и каждый из них вернулся к своим текущим задачам.       Несколько минут спустя Гермиона так увлеклась починкой поврежденной половицы, что не заметила, как Драко вздохнул и отложил палочку.              — Не могу поверить, что говорю это, — сказал он, и Гермиона подняла голову, чтобы посмотреть на него, — но ты заслуживаешь того, чтобы тебя выслушали. Ты не должна игнорировать свою боль только потому, что ему тоже больно.              Гермиона никогда не думала, что сопереживание может быть очаровательным. Но когда она посмотрела в серые глаза Драко, полные понимания, которое она никак не ожидала там увидеть, она не могла отрицать, что это притягивало ее сильно, как магнитом.              — Спасибо, — прошептала она.              Он раздраженно выдохнул.              — Не привыкай к этому, Грейнджер. Помни, я ввязался в это только из эгоистических побуждений.              Она усмехнулась и указала на половицу перед ним, где он только что написал F.U.C., и он насмешливо фыркнул.              — Черт, беру свои слова обратно. Держи свои чувства при себе в будущем.              Она рассмеялась, как будто это было все, что нужно было сказать по этому поводу.             

***

             Когда Гермиона извинилась перед Полной дамой (что уже стало обычным делом после стольких ночных экскурсий) и протиснулась в Гостиную, она с удивлением поняла, что она не пуста. Рон сидел на диване в центре комнаты, одетый в свою мешковатую футболку для квиддича. Он выглядел взъерошенным и как будто только проснувшимся, хотя Гермиона знала, что он никак не мог уснуть.              — Рон… — начала она, застигнутая врасплох.              — Гермиона. Я… — он опустил взгляд на свои колени. — Мы можем поговорить?              Несмотря на то, что она чувствовала, что вот-вот уснет, и в этот момент больше всего на свете хотела забраться в постель, она поймала себя на том, что кивает и устраивается на диване рядом с ним. Повисло тяжелое молчание, но будь она проклята, если нарушит его первой.              — Я, э-э… Прости, что так получилось, — неуверенно произнес Рон.              Она кивнула в знак согласия, ожидая продолжения.              — Послушай, насчет того, что вы с Малфоем тусовались вместе. Я… Мерлин, прости, но мне это не нравится. Я пытаюсь быть вежливым, но, честно говоря, Гермиона, я не могу лгать. Я просто ненавижу это. Это приводит меня просто… в бешенство. Но я… Гарри напомнил мне, что, знаешь, с моей стороны нечестно вымещать это на тебе. Так что я… Мне жаль. Мне не следовало так на тебя кричать. Мне правда жаль.              Это было извинение, которого было бы достаточно в любое другое время. Но серьезные карие глаза Рона напомнили ей о паре серых глаз, которые совсем недавно смотрели в ее собственные, и она поняла, что еще многое нужно сказать.              — Спасибо, — медленно произнесла она. — Но есть, э-э, еще кое-что, о чем я хотела бы с тобой поговорить. Я поняла это некоторое время назад, но… — она замолчала, прикусив губу, пытаясь сдержать эмоции. — Мне нужно, чтобы ты понял, что я тоже многое потеряла на войне. Ты был не единственным, кому пришлось делать невозможный выбор, и кто потерял близких людей.              Ее голос дрогнул.       Его глаза смягчились, округлились, рот приоткрылся, но она продолжила.              — Я потеряла своих родителей, Рон. Я знаю, ты думаешь, что я смогу вернуть их, и все снова будет хорошо, но я… просто… я действительно не знаю. Потребуется много работы, чтобы исправить то, что я с ними сделала, и даже если их воспоминания вернутся, нет никакой гарантии, что наши отношения когда-нибудь будут прежними. И я переживаю это сейчас, вынужденная смириться с тем фактом, что из-за того, что я сделала, по общему признанию по правильным причинам, у меня, возможно, больше никогда не будет родителей. Так что это… Мне очень, очень больно, когда ты говоришь, что я не понимаю, потому что я ничего не потеряла на войне.              Теперь она плакала открыто, слезы беззвучно катились по ее щекам. Молчание затянулось.              — Ты понимаешь?              Его брови сошлись на переносице, глаза закрылись, как будто он пытался что-то скрыть.              — Да, — ответил он. — Я понимаю. Я думаю, я просто… Ты — это ты. Ты Гермиона Грейнджер. Я просто всегда думал, что… конечно, ты вернешь их обратно.              — Я не безупречна, Рон, — прошептала она.              Он медленно, молча кивнул.              — Я знаю. Мне жаль.              Она медленно моргнула и вытерла слезы с глаз.              — Я пытаюсь дать Малфою второй шанс, — сказала она наконец. — Он был добр ко мне. Я знаю, это не отменяет прошлого, но… для меня этого достаточно. И я не прошу тебя любить это, но я… Я думаю, мы теперь… вроде как друзья.              Рон снова кивнул, мышцы его щеки дернулись, как это часто бывало, когда он пытался придумать, что сказать.              — Ты… ты великолепна, Гермиона. И ты добрая. Ты… гораздо более снисходительна, чем я.              Она взяла его за руку, и он прижался к ней, уткнувшись лицом в изгиб ее плеча.              — Мне тоже жаль, — прошептала она и уставилась в камин, пока он дышал на ее кожу, не понимая, как тот, кто любил ее всем сердцем, все еще не мог до конца понять ее.             

***

             Первое, что заметила Гермиона, спустившись холодным ноябрьским утром к завтраку, было то, что шляпа Луны в виде головы льва, которую она носила много лет назад, вновь появилась на первом в этом году матче по квиддичу.       Ухмыляясь, Гермиона прошла в центр зала и опустилась на скамью рядом с великолепной шляпой с золотистой гривой.              — Доброе утро, Луна.              Львица в ответ издала рык, прежде чем развернуться, когда Луна повернулась к ней лицом, лучезарно улыбаясь.              — Доброе утро, Гермиона. Ты уже знакома с моей шляпой?              — Конечно, — хихикнула Гермиона. — Ты сделала с ней что-то новое?              — О, да, — ответила Луна. — Теперь в нее добавлен нарглоотталкивающий состав, и я немного заплела косу! Видишь, какой рыбий хвост?              — Очень художественно, — заявила Гермиона. Луна улыбнулась ей и вернулась к своей каше, посыпанной гранатовыми зернами.              — Кто-нибудь видел Рона сегодня утром? — спросил Гарри, сидевший через несколько сидений от нее.              — О, да, — ответила Гермиона, накладывая хлопья в миску. — Сегодня утром он встал пораньше, чтобы подготовиться. Думаю, сейчас он уже в раздевалке.              Он ждал внизу, в Гостиной, пока появится Гермиона, затем быстро обнял ее, поцеловал в щеку и сказал, что у него хорошее предчувствие по поводу сегодняшней игры и он не мог дождаться, когда увидит ее, прежде чем спуститься вниз на ранний завтрак.       Это было неожиданно, но, по ее мнению, довольно мило. И все же мысль о том, чтобы пропустить весь день учебы, чтобы посмотреть игру, не казалась ей особенно привлекательной. Где–то в глубине души она очень хорошо помнила о трех эссе, которые ей еще предстояло закончить, а еще о том, что ей нужно освежить в памяти заклинания по укладке плитки и затирке швов, когда они с Драко перейдут к следующему проекту — ванной.       Она вздохнула. По крайней мере, всегда есть завтрашний день.              — Это не похоже на Рона. Он, случайно, не общался с Оливером Вудом в последнее время? — пошутила Джинни. — Или, как ты думаешь, это просто привычка вратаря?              Гарри рассмеялся.              — Я бы не отказался от одной из мотивирующих речей Оливера прямо сейчас. Прошло много времени с тех пор, как кто-то говорил мне: Достань снитч или умри, пытаясь это сделать.              — Мм, — сказала Гермиона. — В наши дни у людей действительно слишком спокойное отношение к квиддичу.              — Что ж, я не буду просить тебя умирать за Кубок по квиддичу, но я напомню тебе, что по словам Оливера проигрыш Хаффлпаффу — это участь похуже смерти, — сказала Джинни Гарри. — Тебе решать, как расставить приоритеты.              — Гарри, у тебя был опыт проигрыша Хаффлпаффу и смерти, что из этого было хуже для тебя? — спросил Невилл.              — Конечно проигрыш Хаффлпаффу, — не моргнув глазом, ответил Гарри. — Я провел в больничном крыле все выходные, и Оливер не разговаривал со мной целую неделю.              Все покатились со смеху, включая шляпу Луны.             

***

             После завтрака Гермиона отправилась в библиотеку, чтобы попытаться сделать как можно больше работы перед матчем. Она с головой ушла в сочинение по трансфигурации и была так занята тем, чтобы по максимуму использовать пустую библиотеку, что только когда она вынырнула, чтобы проверить то, что, как ей казалось, она запомнила из урока, она поняла, который час.       Вот дерьмо.       Поспешно запихнув бумаги и перья в сумку, она выбежала из библиотеки и из замка, все время проклиная поле для квиддича за то, что оно так далеко. На бегу она тщетно пыталась убрать с лица свои непослушные локоны, но сильный ветер делал это невозможным, поэтому вместо этого она сорвала ленту с волос и позволила локонам развеваться у нее за спиной.       Вскоре до ее ушей донеслись приветственные крики, и она смогла различить фигуры игроков в квиддичной форме, парящих в воздухе между трибунами. Рон уже заметил ее отсутствие?       Она как раз размышляла, как же ей пробраться на трибуны незамеченной, когда услышала нечто, что вывело ее из задумчивости.              — Грейнджер.              Она посмотрела вниз, в сторону источника шума, и заметила светловолосую голову, выглядывающую из прорехи в ткани зрительских трибун.              — Драко? Это ты?              — Нет, это профессор Граббли-Дерг, — невозмутимо ответил он, затем ухмыльнулся. — Не хочешь присоединиться ко мне?              Озорная улыбка, которая, как ей казалось, становилась слишком знакомой всякий раз, когда она проводила время с Драко, появилась на ее лице, и она подошла ближе. Он отступил, приглашая ее войти, и она поняла, что он устроился как можно удобнее внутри самих деревянных трибун. Когда она отодвинула брезент в сторону и забралась на свободное место, то обратила внимание на одеяло, расстеленное на траве, на то, как ткань была отогнута, чтобы было видно поле, и на бутылку сливочного пива в его руке.              — Что? — спросил он, внезапно смутившись. — Я люблю комфорт.              Гермиона рассмеялась и, скрестив ноги, села рядом с ним.              — Отличная обстановка.              — …Спасибо. Сливочного пива?              Гермиона бросила на него возмущенный взгляд.              — Сейчас час дня!              — Верно. Но сегодня суббота, — ухмыльнулся он и предложил ей бутылку, которую она взяла без дальнейших возражений, залившись румянцем. — Итак, Грейнджер, почему ты не на трибунах со своими друзьями, не подбадриваешь своего парня, чтобы он прославился?              Она открыла крышку своей бутылки, чтобы на несколько мгновений избежать неловкости при ответе.              — Я увлеклась в библиотеке, — призналась она.              — О, — сказал он. — Это достаточно честно. Над чем ты работала?              Она медленно моргнула. Гарри или Рон стали бы безжалостно дразнить ее за это признание.              — Э-э, это эссе по трансфигурации о превращении человека в животное?.. - осторожно спросила она.              Драко наморщил нос.              — Мне это не понравилось. Это напомнило мне о довольно неприятном опыте.              — Что ты… о! — Гермиона рассмеялась, вспомнив это. — Мне всегда было интересно, каково это — быть хорьком.              Он пристально посмотрел на нее, что заставило ее рассмеяться еще сильнее. Она сделала глоток сливочного пива и подумала, что ей очень нравится идея о том, что она может вести беседу, наблюдая за игрой, вдали от всех этих криков и одобрительных возгласов.              — Итак, кто же выигрывает? — спросила она.              Наверху игроки сновали по воздуху, квоффл с молниеносной скоростью перемещался между ними. На противоположном конце поля Грейнджер с трудом разглядела Рона, который медленно двигался зигзагами между кольцами.              — Гриффиндор, — ответил Драко. — Они забили уже дважды. Хотя, по-моему, снитч еще не появлялся.              — Почему ты не пробовался в слизеринскую команду в этом году? — спросила Гермиона, прежде чем смогла сдержаться.              — Я пробовался, — ответил он и решительно отвернулся к полю.              — Что случилось?              Он тихо фыркнул, сделав глоток сливочного пива.              — Я не прошел отбор.              Было ясно, что он не хотел больше распространяться на эту тему, но Гермиона никогда не умела вовремя остановиться.              — Это было основано на заслугах, или это было как-то связано с тем, как другие ученики относятся к тебе?              Его нежелание смотреть в ее сторону сказало ей все, что ей нужно было знать.              — Драко…              — Все в порядке, — сказал он и снова поднес бутылку к губам.              Спустя долгое время Гермиона отвела от него взгляд и снова повернулась, чтобы посмотреть игру. Ей пришлось немного вытянуть шею, но относительная тишина и покой, которыми они могли наслаждаться вдали от трибун, того стоили.       По мере того, как игроки перемещались по полю все выше и выше, счет лениво поднимался, но спустя час игры снитча по-прежнему нигде не было видно. Защищенная от ветра и закутанная в плотную ткань, Гермиона вскоре почувствовала, что ей слишком тепло, поэтому она закатала рукава до локтей и полезла в сумку за волшебной палочкой, чтобы наложить охлаждающие чары.       Когда она это сделала, Драко оглянулся и заметно побледнел.       Она проследила за его взглядом до своего обнаженного левого предплечья, на котором было вырезано уродливое слово.       Грязнокровка       Было похоже, что он не мог отвести взгляд, хотя, должно быть, понимал, что смотрит слишком пристально, чтобы это было грубым. На его лице отразилось потрясение и отвращение, но также и эмоция, которую Гермиона не совсем понимала, как истолковать.       Она снова опустила рукав, схватила палочку и вернулась в сидячее положение, чувствуя, как в груди нарастает чувство унижения.              — Гермиона…              Она проигнорировала его, не решаясь пока что что-либо сказать. Над ее головой квоффл со звоном пролетел сквозь обруч, и толпа разразилась радостными возгласами.       Во время этого действа сердце Гермионы словно находилось в вакууме, и как будто металлический обруч сдавил в районе груди.       А затем Драко прочистил горло и закатал рукав.       Последовала пауза, прежде чем он решительно отвел от нее взгляд и снова уставился на поле, выпятив челюсть. Это было похоже на то, что он подбадривал ее, предлагая взглянуть.       Несколько секунд Гермиона спорила сама с собой, прежде чем сдаться. И вот оно, темное пятно, растянулось на бледной коже его предплечья. При виде этого у нее сердце заколотилось где-то в горле.       Контур все еще были на месте, змеевидный, извилистый и отвратительный, но цвет был ненасыщенным и блеклым, как будто чернила под его кожей превратились в пепел вместе с человеком, который их туда нанес. Теперь это был не более чем шрам, кожа посерела и почти впала.       Гермионе стало не по себе от этого зрелища. И все же она не могла отвести глаз. Возможно, именно это чувствовал Драко, глядя на ее шрам.       Несколько мгновений спустя она осознала, что Драко снова смотрит на нее. Она молча протянула руку, и они вместе посмотрели на свои боевые шрамы, лежащие рядом.              — Раньше это казалось таким важным, не так ли? — тихо спросила Гермиона. — Ну, ты знаешь… Грязнокровка. Пожиратель смерти. А теперь… — она не знала, как закончить.              Он сжал кулак, все еще глядя вниз. Его лицо вытянулось, превратилось в бесстрастную маску. На мгновение она подумала, что он что-то скрывает.              — Это просто шрамы.              Внезапно ее охватило желание прижаться к нему, уткнуться лицом в его грудь, чтобы он обнял ее. Чтобы укрепить их связь настолько, чтобы выдержать тяжесть эмоций, которые они разделили.       Но она этого не сделала.       Она просто снова посмотрела на небо, на крошечных игроков, снующих вокруг, играя в игру, которая внезапно стала казаться ей совсем не такой важной, и подумала, почувствовал ли Драко то же самое.             

***

             Завершение матча в тот день принесло победу Гриффиндорскому факультету и безудержную радость Рону, которая не угасала на протяжении всех выходных. Как оказалось, он вообще не заметил отсутствия Гермионы на трибунах Гриффиндора, слишком занятый «держанием зоны», как он это называл. Заметили это только Луна и Невилл, и они легко приняли ее объяснение, что она опоздала и ей пришлось сесть в другом месте.       В перерыве между монологическим пересказом матча тем вечером в Гостиной, пока Гермиона пыталась закончить свое эссе по трансфигурации, Рон спросил ее, не хотела бы она пойти с ним в Хогсмид на следующий день. Несмотря на свои опасения по поводу того, когда же она сможет закончить свои эссе, она согласилась.       Ей пришло в голову, что у нее начинает складываться впечатление, будто Драко знает ее лучше, чем Рон, и она была полна решимости не допустить этого.       И вот в воскресенье днем они вместе шли в Хогсмид, держась за руки, и шарф Гермионы развевался у нее за спиной на зимнем ветру. Посиделки в «Трех метлах», как всегда, были яркими и веселыми, сливочное пиво лилось рекой, что означало, что Гермиона, сидевшая за угловым столиком напротив сияющего Рона, чувствовала, что беседа протекает с такой же живостью.       Они болтали обо всем, что приходило им в голову. Гермиона упомянула, что рассматривает возможность стать целительницей, но задается вопросом, не будет ли она расстроена отказом от идей перемен, которые она могла бы осуществить в Министерстве, если бы построила там карьеру. Рон, тем временем, все еще планировал стать аврором вместе с Гарри. Им обоим было предложено автоматическое зачисление в программу обучения после сдачи как минимум трех Ж.А.Б.А., так что у нее не было сомнений, что он преуспеет в этом плане.       К счастью, тема их совместного будущего, о которой Рон упомянул на ее вечеринке, либо не приходила ему в голову, либо он решил не обсуждать ее. И Гермиона была рада этому. Она не знала, готова ли уже обсуждать тонкости отношений после окончания Хогвартса, особенно когда она постепенно смирилась с тем фактом, что не знала, как развивать их отношения даже на этом этапе. Все было бы намного проще, подумала она, если бы она могла просто преодолеть свой дискомфорт от взаимодействия сексуального характера. Может быть, тогда все стало бы ясно.       Гермионе показалось странным, что сливочное пиво в ее кружке оказалось не таким сладким, как в бутылке, которую она пила накануне.              — Как дела у твоей мамы? — спросила она, надеясь прервать этот запутанный ход мыслей.              В глазах Рона появилась грусть.              — Я думаю, с ней все в порядке. Она просто… мама. Определенно, она все еще пытается смириться с этим, с Фредом, я имею в виду, но с ней все будет в порядке. Я думаю, будет хуже, когда мы все приедем домой на Рождество.              Гермиона сочувственно нахмурилась и взяла Рона за руку.              — Я знаю, вы справитесь с этим вместе.              Он улыбнулся ей.              — Да. Эй, кстати, о Рождестве, не хотела бы ты провести каникулы в «Норе» с нами?              — Конечно, — просияла она, выражая невыразимую благодарность. Она не знала, сможет ли встретить Рождество одна, без родителей.              — Спасибо.              — В любое время. Как я уже говорил, мы всегда будем твоей семьей.              Гермиона не была уверена, что в глубине души она поняла подтекст его фразы.             

***

             На обратном пути в замок они решили заглянуть в «Всевозможные волшебные вредилки», чтобы проведать Джорджа, который, когда они пришли, мастерил самоскладывающееся оригами.       Рон поприветствовал его ласковым «Хэй», и Джордж взволнованно спустился по стремянке, чтобы поздороваться.       Его сияющая улыбка была на месте, а магазин содержался в безукоризненном состоянии и был таким же ярким, как всегда, но Гермиона уже достаточно хорошо его знала, чтобы заметить постоянную печаль в его глазах и морщины на лице, которые появились только после потери его близнеца.       Она тепло обняла его.              — Как жизнь?              — О, ну, ты знаешь, — ответил Джордж, неопределенно махнув рукой в сторону магазина. — Бизнес процветает, как и ожидалось. Я едва могу удержать парящие чернильницы на полках.              Гермиона улыбнулась ему.              — Как у тебя дела? — Рон спросил своего брата так тепло и искренне, что у Гермионы защемило сердце. И маленькая эгоистичная часть ее задалась вопросом, когда в последний раз он спрашивал ее о чем-то подобном.       Тщательно скроенная маска Джорджа медленно сползла с его лица.              — Я в порядке, — тихо сказал он. — И в те моменты когда я не в порядке, я знаю, что, я буду в порядке.              Затем маска вернулась на место.              — Ты знаешь, как бы Фред отругал меня за эти слова?              — Ну и ладно, — ухмыльнулся Рон.              — Перестань портить мне настроение, — сказал Джордж, скрестив руки на груди и изобразив на лице улыбку. — Покупай что-нибудь или проваливай.              Они все рассмеялись, и Рон хлопнул его по спине в знак сдержанной братской привязанности.       Гермионе стало интересно, сколько же людей со времен войны жили в масках каждый день. В этой комнате их было трое.             

***

             Стремясь к тишине, Гермиона и Рон рано вернулись в замок и воспользовались пустующей спальней мальчиков, чтобы уединиться за занавесками кровати Рона.       Гермиона лежала на животе, рассеянно решая кроссворд, а Рон рядом с ней листал страницы последнего выпуска журнала «Пушки Пэддл», время от времени возбужденно восклицая или неодобрительно морщась при виде статей в нем.       Они лениво болтали, и Гермиона была в восторге от того, насколько расслабленной она себя чувствовала, проводя время с Роном вот так, как сейчас, когда он сунул журнал под подушку, повернулся на бок, обнял ее за талию и прижался к ней всем телом.              — Герм, — пробормотал он, уткнувшись в ее волосы.              Она улыбнулась.              — Да?              — Ты симпатичная.              Она рассмеялась и отодвинула кроссворд.              — Спасибо.              Он начал покрывать ее плечо легкими теплыми поцелуями, перемещаясь на шею и подбородок. Ее сердце тут же учащенно забилось, но она заставила себя сохранять спокойствие. Это был всего лишь Рон. Ей нравилось целоваться с ним, не так ли?       Она перевернулась на бок, чтобы оказаться к нему лицом, и наклонилась, чтобы запечатлеть поцелуй на его губах, ее руки неуверенно сжали его рубашку. Это было мило и нежно, но Рон был пылким во всем, что делал, и поцелуй с ней не был исключением. Жар начал нарастать, и вскоре его руки оказались на ее пояснице, кожа к коже, пульс участился.              — Как ты себя чувствуешь? — ласково спросил он, заметив ее нерешительность.              — О, хорошо. Мне, мне это нравится, — пробормотала она. — Ты мне нравишься. — Он поцеловал ее в щеку, и она вздохнула. — Я просто так нервничаю, Рон. Такого рода вещи… это пугает меня.              Кивнув, он поднял руку, чтобы заправить локон ей за ухо.              — Все в порядке. Помни, мы идем в твоем темпе. Мы не сделаем ничего, чего бы ты не хотела.              Она снова вздохнула, ненавидя себя за то, что в такие моменты всегда чувствовала себя полной противоположностью той сильной, независимой женщине, которой она себя считала.               — Но в том-то и проблема, что я хочу… делать что-то. Что-то бо́льшее. Мне просто становится страшно.              Воцарилось мягкое молчание.              — Иногда я думаю, не стоит ли мне просто решиться на это, — продолжила она. — Возможно, я боюсь только потому, что никогда раньше не делала ничего подобного. Нервничать в первый раз — это нормально, не так ли? — спросила она.              — Ну, я тоже нервничаю, так что, наверное, — засмеялся Рон, и на его щеках появился румянец. — Но я не думаю, что нам стоит совершать какие-то серьезные шаги сегодня. Тебе нужно время, чтобы все обдумать.              Гермиона всегда поражалась тому, каким понимающим и терпеливым был Рон в подобных ситуациях, особенно учитывая, каким упрямым и безрассудным он был во всех остальных аспектах своей жизни. В спальне он уважал ее границы, отказывался их нарушать, уделял ей время… Так почему же за этим не последовало ничего другого? Разве она не должна быть безумно, отчаянно влюблена в него? Разве она не должна захотеть отбросить осторожность и окунуться в это вместе?       Это просто не имело смысла. Она любила его. И она хотела близости, хотела испытать подобные вещи. Но почему-то ее любовь к нему и ее желание близости просто… казалось, не совпадали.       Возможно, ей нужно было как-то соединить их?              — Может, мы могли бы попробовать… кое-что? — тихо предложила она, и ее щеки вспыхнули. — Я скажу тебе, если захочу остановиться. Но я просто… Я думаю, что если я никогда не попробую это сделать, то испугаюсь еще больше. Так что, может быть, мы просто начнем с малого, понимаешь?              Глаза Рона наполнились благоговейным восторгом, в который он едва мог поверить.              — Ты уверена? — спросил он нерешительно, затаив дыхание.              Она медленно кивнула и потянулась к нему, притягивая для нового поцелуя.              — Да, — ее сердце билось в груди так громко, что она почувствовала, что он, должно быть, мог отчетливо его слышать, но он расслабился рядом с ней, нежно положил руку ей на бедро, успокаивая ее, и позволил их поцелуям перейти в нечто новое.       Они и раньше были без одежды вместе, но на этот раз, когда он снял с нее рубашку, возникло ощущение, что они переступили новую грань. Между ними возникло взаимопонимание, некий пункт негласного контракта «посмотрим, к чему все приведет».       Он перекатился на нее, когда они разделись, покрывая ее подбородок пылкими поцелуями, а ее руки скользили по коже его спины, обводя ребра и позвонки.       И когда рука Рона в первый раз нервно скользнула ей между ног, Гермиона, возможно, испугалась больше, чем когда-либо в своей жизни, но в то же время отчаянно пыталась вырваться из порочного круга страха. Она могла это сделать.       Конечно она раньше прикасалась к себе, знала, как все устроено, читала книги, у нее были свои маленькие фантазии и грезы наяву в ее собственной кровати с балдахином. Но то, что кто-то другой исследовал самую интимную ее часть, было чем-то настолько новым, что она понятия не имела, что и думать. Она знала, что должна направлять его, дать ему понять, что ей нравится, но сама мысль о том, чтобы предложить ему прикоснуться к ней, казалась непреодолимым испытанием, и поэтому она тихонько покрыла поцелуями шею Рона, желая, чтобы он мог прочитать ее мысли, слегка абстрагируясь от ощущения его пальцев на своей коже.       Она чувствовала твердость его эрекции у своего бедра — свидетельство того, что он так долго этого хотел, и слегка поежилась от этой мысли, не уверенная, хорошо это или плохо. Рон, очевидно, решил, что это хорошо, и сильнее прижал к ней пальцы.              — Ой.              Рон быстро пересмотрел свое предположение.              — Ты в порядке?              Она слегка поежилась, щеки ее вспыхнули от смущения.              — Прости, просто… мне было немного больно.              — О, — сказал он, его лицо вытянулось, и он убрал руку. — Мне так жаль.              Она крепко обняла его, почувствовав странное облегчение.              — Все в порядке! Не волнуйся. Это, э-э, ново для нас обоих.              Какое-то время они лежали молча, не зная, что делать дальше, а потом настала его очередь заерзать от неудобства и скорчить гримасу.              — Что случилось? — обеспокоенно спросила она, и он густо покраснел.              — Я… — он замолчал, его уши порозовели, и она позволила себе опустить взгляд. Она никогда раньше не видела его настолько обнаженным, и вскоре тоже покраснела при виде него, все еще явно возбужденного. У Гермионы возникло инстинктивное ощущение, что он будет таким еще какое-то время.              — Ты… — она прикусила губу. — Может быть, ты хотел бы… прикоснуться к себе? Здесь, сейчас?              Он моргнул, глядя на нее, и Гермиона удивилась, как это возможно, что кровь так сильно прилила к его лицу одновременно, ну… с другим местом…              — Просто мне кажется, что, возможно, это могло бы стать хорошим первым шагом. Логичным, понимаешь?              Он криво усмехнулся, глядя на нее, и смущенно рассмеялся.              — Да, логично. Хм. Ты уверена? Я имею в виду, я бы хотел. Мерлин, я думаю, мне это нужно, но, э-э, ты правда не против?              Да. Так и было. Верно? Это был самый простой способ, который она могла придумать, чтобы привыкнуть к тому, что их отношения переходят на новый физический уровень, без необходимости преодолевать невыполнимую задачу — прикоснуться к нему в первый раз, и при этом избежать смущения из-за того, что он не может прикоснуться к ней так, как ей нужно.              — Да, — повторила она, на этот раз вслух. — Я бы хотела.              — Ты можешь... можешь сделать то же самое, если хочешь, — застенчиво сказал он, но, по правде говоря, Гермиона не знала, хотелось ли ей когда-нибудь прикасаться к себе меньше, чем сейчас, поэтому она ласково покачала головой и поцеловала его в щеку.       Он поцеловал ее в ответ, окутывая нежностью и искренностью, прежде чем устроиться рядом, подложив одну руку ей под голову, когда она прижалась к нему, а другую положив на… там.       Это было странно и ново, но не ошеломляло и не пугало ее. Гермиона наблюдала за его взволнованным лицом, прислушивалась к его дыханию, к тихим звукам в глубине его горла. Она подумала, что, возможно, однажды эти звуки придадут ей сил, наполнят ее, как воздушный шар гелием.       Все, что она знала, это то, что в тот момент, когда он уткнулся лицом в ее шею и посасывал нежную кожу, до нее медленно дошло, что вместо возбуждения она почувствовала… почти оцепенение.       Решив не поддаваться панике, она снова медленно поцеловала его. Теперь он был совсем близко к финалу, подумала она, и он выгнулся навстречу ей, словно подтверждая эту мысль.       — Мерлин, Гермиона, я люблю тебя, — сказал он и резко прижался к ней, приоткрыв рот, прежде чем пришел в себя и начал паниковать. — О, блядь, извини! Я кончил тебе на…              — Все в порядке! — быстро сказала она, несмотря на то, что ее сердцебиение участилось, а по коже побежали мурашки. — Все в порядке.              Рон сиял, глядя на нее, раскрасневшийся и вспотевший, и выглядел таким влюбленным, что у Гермионы защемило в груди. Он запечатлел на ее губах последний изнурительный поцелуй, а затем без сил рухнул на кровать, уже закрыв глаза.              — Думаю, мне нужно… поспать.              — О… Хорошо, Рон, — хрипло прошептала она, обнаружив, что не в состоянии разобраться в своих чувствах. — Ты… ты спи.              Когда его дыхание замедлилось, а тело расслабилось, липкая влага на ее коже стала холодной, место любовного укуса на шее заныло, а сердце бешено колотилось, хотя она уже давно не могла списать это на возбуждение.       Казалось, она не могла оторвать широко раскрытых глаз от лоскутка изношенной ткани на балдахине над головой.       Она чувствовала себя очень далеко. Как будто она была отделена от своего тела.       К горлу подступила горячая волна отвращения, и она выхватила из-под подушки волшебную палочку. Она произнесла очищающее заклинание чистоты один, два, три раза, но не могла избавиться от ощущения грязи, которое липло к ней, как мокрый плащ. Она откатилась от него, завернулась в пуховое одеяло и снова уставилась на этот изношенный кусочек ткани, чувствуя, как щиплет глаза.       Она думала, что поступает правильно. Она действительно так думала. Но когда слеза скатилась по ее щеке, а Рон начал тихо похрапывать, она поняла, что не была в этом так уверена.             

***

             Пока Рон продолжал спать, в голове Гермионы снова и снова возникали сомнения. Ей казалось, что вся земля ушла из-под ног, и она не имела ни малейшего представления, как выправить положение.       Одно она знала наверняка: мысль о том, что Рон проснется и спросит ее, что она думает обо всем этом, приводила ее в ужас.       И вот, хотя она знала, что неправильно уходить, пока он спал, она поймала себя на том, что натягивает одежду и тайком выходит из спальни. Растерявшись на мгновение, она в конце концов решила написать ему коротенькую записку, оправдываясь тем, что ей нужно сходить в библиотеку, в надежде, что это причинит ему меньше боли, когда он проснется без нее.       И вот она уже спускалась по винтовой лестнице, направляясь к Большому залу, а затем сделала несколько неожиданных поворотов и оказалась прямо у входа в Южный коридор.       Гермиона уставилась в провал.       Она не знала, почему оказалась здесь, но это казалось правильным.       Прежде чем она смогла хорошо это обдумать, она пересекла проход и направилась вглубь Южного крыла.       Она уже так привыкла выпускать сигнальные искры при ходьбе, что делала это на автомате, яркие огни спиралью вылетали из ее палочки при каждом шаге. Она знала, что главный коридор, скорее всего, уже безопасен, учитывая, сколько раз они с Драко исследовали его, но в прошлом году она поняла, что всегда лучше перестраховаться, чем расслабляться. Она позволила себе побродить по пустынным коридорам, поражаясь разнице между помещениями, которые они с Драко отремонтировали, и теми, которые остались нетронутыми со времен войны.       Один конкретный класс, казалось, позвал ее, и она вошла, послав осторожную вспышку внутрь через дверь, которая, к счастью, ничего не вызвала. Когда она сделала шаг, ей показалось, что позади нее скрипнула половица, но, быстро оглядевшись, она не обнаружила никого, кроме пыли и сырости, поэтому продолжила идти, несмотря ни на что.       Эта комната была заставлена старыми шкафами и сундуками, в большинстве из которых по бокам зияли дыры. Столы были сдвинуты с места каким-то взрывом, и они лежали беспорядочными зигзагами у одной стены. Сунув палочку в карман, она прошла дальше в комнату, и когда она начала обдумывать, что ей починить в первую очередь, она споткнулась о каменную глыбу на полу и, протянув руку чтобы за что-нибудь удержаться, столкнулась с ближайшим шкафом.       Падая, она осознала несколько вещей. В том месте, где ее рука коснулась дерева, вспыхнул ослепительный красный свет. Раздались дикие, испуганные шаги. И голос, кричавший «НЕТ!»       После этого она даже не заметила, как ударилась об пол, потому что все, что она ощущала — это боль.