Inter vepres rosae nascuntur.

Гию не помнит, сколько проспал. Гию не помнит, какое сегодня число. Гию только еле-еле разлепляет свинцовые веки. Вокруг: тишина. Нагнетающая, неспокойная. Она царит в ужасе, мраке холодной ночи, никогда не несущая ничего хорошего. И тогда, стоит лишь вновь закрыть глаза, Томиока слышал, как только начинающийся дождь словно пальцами постукивает по стеклу. В помещении холодно. Даже, наверное, слишком. Мужчина глазами бегает по очертанию комнаты: в тусклом свете луны виднелись множество кроватей, голые, белые стены – у него не остаётся сомнений в том, что он находится именно здесь. В поместье бабочки. Гию прикрывает глаза. Как же...так...? Неужели он остался один? Гию мысленно пробегается по погибшим в этой ужасной битве, по крайней мере, перечисляя тех, кого помнит: Ояката-сама. Химеджима-сан. Канроджи, Игуро. Токито...Кочо. Танджиро.. Но они же...ведь продолжали бороться! Продолжали, несмотря на невыносимо ноющую в сердце боль, на противное ощущение желчи в горле, на то, что силы их стремительно покидали. Они продолжали до самого рассвета! Но.. Почему-то победа.. Ускользнула.. У Томиоки по щекам скатываются слёзы, и он перестает дышать, глуша всхлипывания. Смерть для них была ничем. Но жизнь в поражении – смертью каждый день. — Я же старался... мы старались... – вслух шепчет Гию. Голоса нет, он почти что беззвучен, но ему всё равно. Никто всё равно не услышит. — ублюдок.. Кибуцуджи – ублюдок. Ведь теперь их жизнь.. В его руках.. В мерзких, грязных, не отмытых от крови руках. И сейчас он, скорее всего, залёг на дно. Прячется, восстанавливает свои силы. И предвкушает.. Вкус собственной победы.. Томиока не понимает, как вообще смог заснуть, но просыпается, когда уже рассвело. Когда тонкий луч солнца пробивается сквозь тонкое стекло окна, врезается в стену напротив. Утренняя пыльца кружит в полоске света, но брюнет не чувствует никакого спокойствия. Когда в помещение заходит Аой, увидев его, не спящего, в сознании, произносит краткое, тихое: — Вы проснулись... Гию другого не ожидал. Аой тоже..выглядела грустной, уставшей. Подавленной. Он её понимает. Ей тоже приходится тяжело. Томиока кивает через силу. — Скажи.. Аой.. кто-нибудь остался..жив..? Канзаки молчит пару секунд, словно собирается с мыслями. — Иноске, Зеницу, Канао...из столпов.. вы и Шиназугава-сан. Но кроме вас никто ещё не очнулся.. Томиоку будто током прошибает. Резко, сильно, да так, что глаза расширяются широко-широко. Шиназугава... Тоже... жив..? И он поворачивает голову влево, игнорируя пронизывающую тело боль. И напротив него – действительно он! Лежит неподвижно. На лице застыло беспокойство, он хмурится во сне. Но ведь... Живой! Гию даже видит, как медленно поднимается и опускается его грудная клетка, смотрит на него так, словно видит в первый раз. И чувствует облегчение. Он не один...не один! — А сколько...я проспал? – даже не поворачиваясь к девушке, задаёт вопрос мужчина. Аой вздыхает. — Полгода, Томиока-сан. Дыхание перехватывает. В смысле...полгода..? А что, если он пропустил что-то страшное? Что если, наконец выйдя из лазарета, он узнает, что Музан за это время... Чёрт! Гию жмурится. Он должен был догадаться, что всё закончится именно так. Потерять сознание – потерпеть поражение. То, в чём он убедился сам.