Эдем

Пробираться по ночам в душевые становилось своеобразной традицией для Куроо. Он оставил позади спальни и шел по темному, слабо освещенному коридору. За окном тихо шелестели листья, обеспокоенные летним ветерком, лёгкий звук шагов гулко отдавался в тишине ночи, создавая зловещую атмосферу. На полу он заметил каплю чего-то красного. Куроо остановился, присмотрелся и растер каплю носом кроссовка, оставив на полу смазанное пятно. След был еще свежий, не засохший. На самом подходе к душевым был еще один такой же след. Сердце пропустило удар, когда он понял, что это могла быть кровь. Куроо внутренне напрягся. Он осторожно открыл дверь, стараясь не издавать ни звука. Внутри, при тусклом свете ламп, он увидел Тсукишиму, сидящего на корточках и держащегося за живот. В помещении было сыро и стоял тот самый запах, ставший личным проклятием Куроо, но он его даже не заметил. По щиколотке Тсукишимы стекала капля крови, оставляя за собой тонкую алую дорожку. Куроо застыл на месте, чувствуя, как его охватывает паника. «Тсукишима!» — очнувшись от своего оцепенения, Куроо моментально оказался возле парня, опуская руку на его плечо. Кожа Тсукишимы была холодной и влажной от пота. Контраст с горячей ладонью Куроо был столь сильным, что тот еле удержался, чтобы не отдёрнуть руку. Лицо Тсукишимы было искажено гримасой боли, его губы дрожали, а дыхание было прерывистым, каждый вдох и выдох сопровождались тихими стонами. Мысли со скоростью света проносились в голове Куроо, каждая кричала о необходимости немедленно сделать что-нибудь. «Я приведу медсестру или тренера,» — Куроо развернулся, готовый бежать, но Тсукишима остановил его, схватив за щиколотку. Его рука дрожала, и эта дрожь передавалась и Куроо, как электрический разряд, пронизывая его до костей. «Нет,» — Тсукишима покачал головой, голос дрожал так же, как и он сам, звучал еле слышно, как шёпот — «не надо никого.» «У тебя идёт кровь. Не беспокойся, я ненадолго,» — несмотря на острое нежелание оставлять Тсукишиму одного, Куроо понимал, что сам он ничего не сможет сделать. Ему жизненно необходимо было, чтобы кто-то осмотрел Тсукишиму и сказал, что с ним всё будет в порядке. Куроо чувствовал, как паника начинает захлёстывать его с головой, но он старался сохранять спокойствие. Тсукишима снова покачал головой. «Обезболивающее в белом шкафу.» —с паузой после каждого слова, словно разговор давался ему с особым трудом, произнес Тсукишима. Он освободил щиколотку Куроо и снова сжался в комок. Куроо застыл в нерешительности, не зная, что ему делать, его собственная беспомощность казалась ему невыносимой. Время замедлило шаг, и каждый момент тянулся мучительно долго. Ему казалось, что от его решения зависит жизнь Тсукишимы. Тот снова болезненно простонал и это щелкнуло переключатель в голове Куроо. «Я быстро.» — Он снял свою олимпийку, накидывая ее на плечи Тсукишимы, и выбежал из душевой. В медпункте он кинулся сразу к белому шкафу с прозрачными дверцами. Все полки были заставлены разными медикаментами, и Куроо раскидал их в беспорядке, пока дрожащими руками искал необходимое. Он даже не заметил, что забыл включить свет, в темноте откидывая очередное неподходящее лекарство. Когда он вернулся, Тсукишима оставался в том же положении, в котором он его оставил. Куроо положил плед, который захватил с кровати, на пол и присел перед парнем. Тот сидел с опущенной головой. «Тсукишима, нужно принять лекарство.» — мягко произнес Куроо, стараясь не напугать его. Тсукишима никак не отреагировал, словно не слышал его. Закусив губу, Куроо мягко прикоснулся к его плечу, плавным движением переводя руку вдоль шеи к подбородку. Он приподнял голову Тсукишимы и тот приоткрыл глаза. Взгляд его был затуманен болью, веки слегка подрагивали. Казалось, вся кровь схлынула от его лица, и губы выглядели совсем безжизненно, плотно сжатые и слегка дрожащие с каждым вздохом. «Открой рот, я дам тебе таблетку» — Куроо почувствовал, как его горло пересохло. Тсукишима облизнул губы, прежде чем с коротким вздохом разомкнуть их. Куроо протолкнул таблетку в рот Тсукишимы и влага осталась на его пальцах. Даже сейчас с взмокшими волосами, безжизненно серым лицом и холодными губами, Тсукишима выглядел божественно. Куроо бы отдал все, лишь бы избавить его от боли. Он застыл, любуясь как невесомо вздрагивали светлые ресницы на сером фоне его лица. Куроо помотал головой, сбрасывая наваждение. «Нужно запить.» — Тсукишима пил медленно. Он выглядел изнурённым и ослабленным. Его лицо, бледное и покрытое капельками пота на лбу и висках, отражало его боль. Куроо опустил стакан на пол, Тсукишима закрыл глаза и снова вернулся к своему положению. Он тихонько простонал, скручиваясь ещё сильнее, словно пытаясь спрятаться от своих мучений. Куроо сжал кулаки от своего бессилия, чувствуя, как беспомощность и отчаяние начинают переполнять его. Он должен был что-то сделать, пока лекарство не начнет действовать. Он не мог просто смотреть на его страдания. «Тсукишима,» — тихо обратился он, не зная, слышат ли его сквозь боль, — «тебя нужно согреть.» Тсукишима ничего не ответил, продолжая сидеть, сжавшись в плотный комок. Куроо взял себя в руки и осторожно прикоснулся к его спине, никакой реакции не последовало, и Куроо стал действовать увереннее, понимая, что должен помочь, как может. Он пропустил одну руку под ноги Тсукишимы, второй придерживая его за спину, и, немного приподняв, пересадил его к себе на колени. Теперь Тсукишима находился полностью в его объятиях, словно в коконе. Куроо аккуратно прижал его к себе, стараясь не причинить дополнительной боли, и наклонил его голову на плечо. Он подтащил, оставленное ранее одеяло к себе и накрыл им Тсукишиму. «Всё хорошо, я рядом,» — начал шептать он успокаивающие слова, поглаживая его по плечу. Время от времени Тсукишима мучительно стонал, и это разрывало сердце Куроо на кусочки. Он прижал его сильнее, пытаясь согреть его своим теплом, словно своей близостью мог бы отнять хотя бы часть его страданий. Волосы Тсукишимы щекотали подбородок, пахли чем-то свежим и лёгким: ромашкой или сиренью, Куроо не очень разбирался в цветах. Этот аромат казался странно контрастирующим с общей атмосферой боли и страдания. Тсукишима был совсем лёгкий, кожа словно облепляла только кости без мышц на его длинных руках и ногах. Из-за этого он казался ещё более хрупким, как фарфоровая кукла, которую легко можно было сломать. Эта хрупкость только подчеркивала его уязвимость. Куроо старался держать его как можно бережнее, чувствуя каждое движение и дрожь его тела. Он смотрел на него и его сердце наполнялось смесью заботы и отчаяния. В голове прокручивались воспоминания о том, каким Тсукишима был обычно: уверенным, язвительным, с лёгкой насмешкой на губах. Сейчас же он выглядел совершенно по-другому — уязвимым и беспомощным. Куроо не знал, сколько он так просидел, убаюкивая Тсукишиму в своих руках. Минуты следовали за секундами, секунды длились как часы, от пола отдавало холодом, но Куроо не замечал этого продолжая тихо говорить. Слова поддержки повторялись вновь и вновь, превращаясь в почти бессознательный поток, когда Куроо терялся в ритме своего собственного успокаивающего шепота. Постепенно Тсукишима начал расслабляться. Дрожь стала отступать, и он постепенно стал согреваться. Слегка вздохнув, Куроо ощутил облегчение, надеясь, что самое трудное позади. Он продолжал гладить Тсукисиму по плечу, его прикосновения стали более уверенными и ритмичными, как будто он стремился уверить его в своей постоянной поддержке и защите. Тепло их тел смешивалось, создавая уютный кокон, который окружал их обоих. Он опустил глаза и встретился взглядом с Тсукишимой. В этих глазах больше не было той острой боли, которая терзала его раньше, теперь он смотрел с усталостью. Он больше не казался таким болезненным, но все еще был хрупким. Тсукишима устало повернул голову, словно протираясь щекой о плечо Куроо, и спрятал лицо в изгибе его шеи. «Можете отпустить меня» — сказал он, тепло от его дыхания обожгло ключицы. Куроо заколебался, наоборот прижимая Тсукишиму ближе, не желая отпускать его. Они посидели так еще пару минут. Тсукишима не двигался, продолжая щекотать своим дыханием кожу Куроо. «Я в порядке.» — наконец произнес он, немного отодвигаясь. Куроо нехотя разжал руки, выпуская его из объятий, сразу же ощущая пустоту и холод. Тсукишима тоже поежился и неловко встал, словно проверяя пол на твердость. Он молча взял свою одежду, оставленную на одной из раковин, и медленно направился к кабинкам. Пока он ушел в душ, Куроо ополоснулся холодной водой. Его руки дрожали и накатила волна осознания того, насколько сильно он был напуган. Тяжесть на сердце сидела, словно камень, и не хотела уходить. Даже если сейчас Тсукишиме стало лучше, страх не отпускал его: что если это повторится, и он не окажется рядом, когда Тсукишима снова будет нуждаться в поддержке? Куроо знал, что Тсукишима, как обычно, предпочтет бороться с этим в одиночестве, не открывая свою боль ни перед кем. Эта мысль тяжело давила на его сознание, и он вздохнул с глубоким чувством беспокойства. Он встряхнул остатки воды с рук и стараясь избавиться от навязчивых мыслей, он переключился на более практичные задачи. Ему еще нужно было кое-что сделать. В одном из шкафов, где хранился инвентарь для уборки, он нашел тряпку, и намочив ее, пошел стирать с пола следы крови. Следы были недавние, поэтому оттерлись с легкостью. К счастью, судя по всему кровотечение не было сильным: в душевой тоже было всего пара капель. Их он тоже оттер. Тряпку он выкинул сразу в мусор. Куроо сложил одеяло и сидел на нем, опираясь на стену. Он чувствовал прохладу каменного пола сквозь тонкую ткань и легкий запах чистящих средств. Тсукишимы не было долго, и ожидание казалось бесконечным. Куроо прислушивался к звуку льющейся воды, готовый в любой момент кинуться на помощь, если Тсукишима позовёт. Наконец, дверь душевой открылась, и Тсукишима вышел. Он выглядел лучше, его лицо приобрело здоровый цвет, а губы снова стали розовыми. Кожа его была раскрасневшейся и от него исходил слабый пар, свидетельствующий о том, что он принимал очень горячий душ. Его волосы были влажными, и несколько прядей прилипли к лбу. В руках он держал грязную одежду, аккуратно сложенную. В другой руке была кофта Куроо. «Похоже, у меня теперь только одна пара шорт,» — невпопад сказал он, словно это было самое важное на данный момент. Куроо смотрел ему в лицо, замечая, что несмотря на улучшение внешнего вида, Тсукишима все ещё выглядел ужасно вымотанным. Тёмные круги под глазами и усталое выражение лица говорили о том, что ему нужно больше, чем просто горячий душ. «Я провожу тебя до комнаты.» — предложил Куроо, поднимая с пола одеяло и стакан. «Моя кровать тоже запачкана. Я останусь сегодня в медпункте,» — тихо ответил Тсукишима, его взгляд снова устремился в пол. Куроо кивнул. Тсукишима поставил одежду на прикроватную тумбочку и присел на ту же кровать, что и в прошлый раз. Он не смотрел на Куроо, вместо этого продолжая разглядывать свои руки. Его пальцы нервно перебирали невидимые складки его футболки, показывая его дискомфорт. Куроо перетащил стул от стола медсестры и приставил к кровати. Тсукишима нахмурился, заметив, что он делает. «Вам необязательно тут быть,» — сказал он, следя за тем, как Куроо устраивается поудобнее. «Я посмотрю, что с тобой всё в порядке, и сразу уйду,» — ответил Куроо уверенно. Тсукишима спорить не стал, просто коротко кивнув. Он расправил кровать и накрылся одеялом до самой шеи, словно укрываясь от окружающего мира. «Тебе стоит обратиться к доктору.» — сказал Куроо, как только он затих. Его голос был мягким, но твёрдым, полным заботы и беспокойства. «Если повторится, я обязательно схожу.» — голос Тсукишимы напротив был тихим, еле слышным. «Если повторится, может быть поздно.» — настаивал Куроо, стараясь достучаться до него. Но Тсукишима ничего не ответил, только отвернулся к стене, давая понять, что разговор окончен. Куроо продолжил сидеть, наблюдая за ним. Тишина в комнате была гулкой и напряжённой, каждый звук — тихий вздох, шорох одеяла — казался громче обычного. Куроо внимательно следил за дыханием Тсукишимы, отмечая каждое изменение в ритме, каждый тяжёлый вдох. Луна, пробивающаяся через занавески, отбрасывала мягкий свет на Тсукишиму. Куроо думал о том, что было бы, если бы он решил не идти сегодня в душ. Тсукишима сидел бы там в одиночестве, снедаемый своей болью, а утром бы вернулся к тренировкам как ни в чем не бывало и сделал вид, что всё в порядке. За последнее время, хоть и короткое, Куроо успел узнать его хоть чуточку. Он знал, что Тсукишима был слишком самодостаточным и закрытым человеком, чтобы просить помощи. Он наверняка даже ненавидел то, что показался Куроо с такой стороны, уязвимым и слабым. Но сам Куроо был рад, что оказался рядом. Он чувствовал, что именно сейчас Тсукишима нуждался в поддержке больше всего, и Куроо был готов её дать. ** Конечно же, Куроо никуда не ушёл. Тсукишима увидел его сразу же, как открыл глаза. Тот сидел на том же стуле, и спал, опираясь на тумбочку. Его поза казалась абсолютно неудобной: плечи были скрючены, а голова покоилась на сложенных руках, лежащих на тумбочке. Казалось, Куроо мог вот-вот упасть, но он умудрялся балансировать даже в таком положении. Его лицо было спокойным и умиротворенным. Во сне он не хмурился так, как обычно делал, когда смотрел на Тсукишиму в реальности. Куроо выглядел моложе, с расслабленными чертами лица, что придавало ему почти детскую безмятежность. Темные волосы спадали на лоб, слегка тронутые влажностью. Тсукишима заметил, как Куроо иногда подрагивает, возможно, от неудобной позы или, возможно, ему снился кошмар. Тсукишима взглянул на часы: было почти 6 утра. Легкий свет утренней зари пробивался через занавески, окрашивая комнату в мягкие пастельные тона. Едва различимые лучи солнца, просачивались сквозь полупрозрачные ткани. Он проспал всего лишь три часа и чувствовал себя ничуть не лучше. Тело всё ещё ломило, но боль была не такой острой, как ночью. Он постарался аккуратно сесть на кровати, но что-то помешало ему поднять правую руку. Он опустил взгляд и увидел, что его пальцы переплетены с пальцами Куроо. Рука Куроо была теплой, мягкой, и эта близость заставила его сердце забиться сильнее. Тсукишима отвернулся к стене, словно пытаясь скрыть смущение, его лицо едва ощутимо покраснело. Левая рука легла на лоб, массируя виски, в попытке собраться с мыслями. Чуть больше чем через час должен был начаться завтрак. Ему нужно было разбудить Куроо, чтобы они оказались в своих комнатах до того, как остальные проснутся и заметят их отсутствие, но он не мог преодолеть своё смущение. Еще никогда и никому он не позволял видеть себя в таком слабом состоянии, в такие моменты уязвимости, которые так пугали его. Вчера поначалу, сквозь боль и слабость, Тсукишима даже не мог разобрать, что происходило вокруг, его сознание словно было окутано плотным туманом, затуманивающим восприятие. Но как только его окружило тепло, и холод отступил, он постарался сосредоточиться на успокаивающем голосе рядом с собой. Голос Куроо был мягким, но уверенным, в нем ощущалась забота, которую Тсукишима не привык получать. Он был более чем уверен, что Куроо даже не осознавал, что именно говорил, слова срывались с его губ, как автоматическая реакция, как некая мантра, повторяемая снова и снова. Иногда это были слова поддержки, простые и честные: «Все хорошо, всё пройдет. Я рядом». Но чаще всего он возвращался к описанию самого Тсукишимы, будто пытался заполнить тишину чем-то осмысленным: «У тебя действительно худые руки. Тебе нужно лучше питаться. Хочешь, я буду кормить тебя? Я неплохо готовлю рис с курицей. Хотя, ты, наверное, не захочешь меня больше видеть, будешь страдать в одиночестве и даже не подумаешь жаловаться». Эти слова звучали неожиданно откровенно, вызывая в Тсукишиме странные, смешанные чувства. Слова Куроо звучали так естественно, что Тсукишима не мог понять, что в них его тревожило больше всего – откровенность или неуместность ситуации. «А знаешь, у меня внутри каждый раз что-то трепещет, когда я вижу тебя. Я знаю, ты ненавидишь это, вижу по твоим глазам, но я не могу остановить себя. Что со мной происходит? Что мне делать, Тсукишима?» Тсукишима слушал его, и, вместе с отступающей болью, внутри просыпалось что-то новое, странное, от чего его сердце начинало биться быстрее. Ему казалось, что с каждым словом Куроо разрушал невидимые стены, которыми он так долго ограждал себя. А теперь он впадал в ужас, не зная, как вести себя после всего случившегося. Что он должен был делать, зная всё это? Он посмотрел на Куроо, чьи черты лица, освещенные мягким утренним светом, казались такими спокойными и умиротворенными. Свет касался его скул, мягко очерчивая линию подбородка, и в этом свете Куроо казался почти не настоящим, как образ, нарисованный рукой художника. И снова чувствовал его всего вокруг себя: его мерно поднимающуюся грудь, его твердое плечо, его руки, надежно удерживающие его от падения в пропасть боли. Его сердце трепетало, в его животе вместо ночной боли начинали расправлять крылья бабочки. Именно об этом он говорил, когда сказал себе, что не хочет всё усложнять. И вот теперь, когда всё стало слишком реальным, он понимал: он влип. Собравшись с силами, он потянулся, чтобы разбудить Куроо, но тот неожиданно перехватил его руку и открыл глаза, прежде чем Тсукишима успел коснуться его плеча. Тсукишима вздрогнул от неожиданности, его сердце пропустило удар. Взгляд Куроо был бешеным и сосредоточенным, в его глазах читалась тревога, как будто в эти несколько секунд он пережил целую бурю эмоций. Он поднял голову и быстро осмотрел Тсукишиму с ног до головы, словно убеждаясь, что с ним всё в порядке. Куроо выглядел так, будто вот-вот спросит что-то важное, но вместо этого лишь сильнее сжал его руку, словно хотел убедиться, что Тсукишима действительно здесь, рядом с ним, что это не плод его воображения. «Прости,» — пробормотал Куроо, отпуская его и растирая лицо руками, приводя себя в чувство — «кошмар приснился.» Тсукишима потёр запястье там, где Куроо его держал, ощущая, насколько сильной была его хватка. «Нам нужно возвращаться, скоро все начнут просыпаться,» — пояснил он, стараясь звучать спокойно и уверенно. «Да-да,» — ответил Куроо, всё ещё выглядя растерянным и не полностью проснувшимся. Казалось, он был из тех людей, кто долго и трудно просыпается, не с первого звонка будильника. Тсукишима заправил кровать, аккуратно расправляя одеяло и подушку, пока Куроо возвращал стул на место. Они молча вышли из медпункта, и их шаги эхом раздавались в пустых коридорах. Тишина между ними была почти осязаемой, наполненной невысказанными мыслями и чувствами. Когда они почти подошли к спальням, Куроо неожиданно заговорил, его голос был тихим, но уверенным: «Я знаю, что ты не хочешь, чтобы кто-то об этом узнал, но ты можешь позвонить мне, если такое повторится. Я никому не расскажу.» Он протянул Тсукишиме свой телефон, также как вчера, только теперь между ними было ещё больше напряжения. Тсукишима смотрел на телефон в руке Куроо, чувствуя смешанные эмоции. Вчера утром он отверг все его слова, назвав их абсурдными, а вечером был в его объятиях, находя в них спасение. Это противоречие терзало его. Ему стоило сделать шаг в неизвестность или оставаться в своей зоне комфорта? Медленно, словно в замедленной съёмке, Тсукишима взял телефон. Их пальцы на мгновение соприкоснулись, и он почувствовал тепло, исходящее от Куроо. Это тепло казалось таким реальным и надёжным, оно проникало глубоко внутрь, рассеивая сомнения и страхи. «Я оставил свой телефон в спальне. Напишите мне сообщение,» — сказал Тсукишима, вбивая свой номер в телефонную книжку. Его голос звучал ровно, но внутри бушевала буря чувств. Это простое действие было словно напоминанием ему, что сам он не справлялся. Когда они подошли к дверям комнаты Некома, Тсукишима остановился. Коридор был тихим, погружённым в ранний утренний полумрак. Тсукишима повернулся к Куроо, избегая его взгляда. «Спасибо,» — сказал он тихо, его голос прозвучал почти шёпотом, как если бы он боялся нарушить покой утреннего спокойствия. Развернувшись на каблуках, он ушёл быстрым шагом. Тсукишима чувствовал, как его сердце бьётся быстро, будто хочет освободиться от тяжести эмоций.