Мой маленький Бастард (My Little Bastard)

128 г. н.э. "Драконий Камень" "Когда белый дракон совершит восемнадцать кругов вокруг солнца, синий дракон встретит его там, где воды более чистые, а песок белее и мельче. Тебе нужно будет отправиться рано утром, потому что нужно будет отдохнуть у костра, чтобы после этого ты смог возобновить полёт". Люцерис перечитывал эту записку снова и снова после того, как приземлился ворон. В одной из его маленьких лапок лежала бумага, перевязанная изумрудно-зелёной лентой, его рука дрожала, когда он развязывал ленточку, ведь он прекрасно знал, кто прислал это письмо. Как только он взял маленький пергамент, птица улетела. Эймонд хотел его видеть, после стольких лет, в течение которых они не могли писать друг другу из-за строгого контроля, осуществлявшегося их семьями за письмами, его альфа решился отправить эту записку, чтобы воссоединиться с ним после восьми мучительных лет, когда единственное, чего жаждал Люцерис это быть рядом с ним. Он заметил что всё его тело заболела при одной мысли о том, что они слишком долго были вдали друг от друга. Для таких, как они, подобная разлука была физически болезненной, и хотя они притворялись, что их боли и недомогание вызваны другими причинами, например тренировками с мечом или случайными болезнями, на самом деле их внутренние альфа и омега страдали друг по другу. Записка между его пальцев начала крошиться. Эймонд был не дураком и использовал хрупкий пергамент, чтобы написать опасное послание для них обоих, Люцерису и не нужно было сохранять письмо, он уже запомнил его наизусть, и мог прочесть его по памяти в любое время. Эймонд хотел, чтобы они встретились в бухте у рыбацкой деревни на полпути между Драконьим Камнем и Королевской Гаванью. Люцерис хорошо знал эти места у побережья, потому что бывал в таких деревнях со своим дедом Корлисом, который всегда помогал ему укрепить отношения с людьми, чтобы после его смерти они продолжали поддерживать Лорда Проливов, когда Люцерис начнёт править. Юноша набрал воздуха до отказа и выдохнул его с содроганием. Ему не терпелось снова увидеть Эймонда, но первое воспоминание, которое пришло ему на ум о нём, был тот самый момент, когда он отобрал ценный голубой глаз. От одной мысли о мучительных криках у него внутри всё сжалось. Но он не должен был думать об этом. Эймонд знал, что всё это было ужасной случайностью, что он никогда не хотел причинить ему такую боль. Но Люцерис снова и снова думал, как ему извиниться перед ним. "Может быть, подарок его порадует" Он задумался, поглаживая рукой подбородок. Не теряя времени, принц Веларион принялся рыться в своих вещах, пытаясь найти что-нибудь подходящее для альфы. Тепло солнечных лучей согревало изрядно помятое лицо Эймонда. Прошло восемь лет с тех пор, как он в последний раз видел своего омегу, и отсутствие Люцериса очень мучило его. Хотя принц и набрал мышечную массу благодаря упорным тренировкам с мечом, в последние месяцы он немного похудел, так как не мог больше выносить разлуку с Люком. Внутренний альфа наказывал его за то, что у него не хватило смелости потребовать то, что принадлежало ему по праву, и за это лишал его сна, еды и даже желания продолжать дышать. Вхагар лежала на песке в дальнем углу большой бухты, где он встречал своего омегу. Эймонд приехал рано, потому что слишком нервничал, чтобы спать, и после почти бессонной ночи покинул крепость раньше, чем планировал, лишь бы успеть до рассвета. Его единственный глаз сканировал горизонт в поисках далёкой фигуры Арракса, дракона Люцериса. Его руки начали дрожать по мере того, как солнце поднималось всё выше и выше в небе. Скоро он окажется в компании мальчика с вьющимися волосами, от которого так приятно пахло. В груди у него что-то сжалось, когда он понял, что мальчик которого он помнил, несомненно изменился за эти годы. Когда он видел его в последний раз, Люцерису было всего пять лет. Теперь ему исполнилось тринадцать. От одной мысли о том, что он провёл вдали от него больше лет своей жизни, чем смог провести с ним, у него заныло сердце. Все эти годы мучений, проведённое в разлуке с ним, Эймонда, пытался тайком увидеться с ним, но не смог появиться на Драконьем Камне без веской причины. Не могла и Вхагар приземлиться в тех землях, ведь любой мог увидеть его огромного дракона, и план тайной встречи с омегой не удался бы. Он пытался отправить ему свои письма разными способами, но из-за внутренних ссор, которые начались в их семьях, письма не доходили до адресата. Как только ему удалось послать ворона с маленькой запиской, привязанной к лапке, со стихотворением в честь десятилетия Люцериса, которое помогла ему придумать Хелейна, стражник убил птицу из арбалета. Ворон рухнул на землю, да так удачно, что упал в лужу грязи, сделав неузнаваемым то, что было написано в записке. Эймонд поклялся себе, что убьёт солдата голыми руками, и когда ему представилось такая возможность, он снял с него шкуру, а затем заявил, что тот проявил неуважение к его сестре и что он был вынужден был наказать его за этот поступок. Его мать больше ничего не сказала по этому поводу, и в ту ночь он смог спать немного спокойнее. Но сейчас это не имело значения, потому что последний посланный им ворон успешно добрался до места назначения, а через несколько недель вернулся к его окну без записки, прикрепленной к его маленькой конечности. Сердце Эймонда прерывисто билось в чувствительной груди, когда морской бриз ласкал его лицо и ерошил белые волосы. В этот день он решил одеться немного наряднее, чем обычно, и хотя то была одежда для верховой езды, он выбрал лучший наряд всадника, который у него был. Он был полностью одет в черное, высокие кожаные сапоги доходившие ему до колен, плотные полотняные штаны, которые не стесняли движений, хлопковый жилет, поверх которого был надет кожаный плащ, закрывавший торс и руки. Два локона, которые всегда мешали ему, были заплетены назад. Хелейна помогла ему собраться, потому что только она знала всю правду о Люцерисе и решила скрыть её, пока он отсутствовал, якобы празднуя свои именины на спине Вхагар. Его растущее нетерпение брало своё, и он начал расхаживать взад вперед по берегу. Его сапоги промокли от ударов волн, но Эймонду было всё равно, он просто хотел, чтобы время до прибытия Люцериса прошло как можно быстрее, и как только они будут вместе, его нервозность прекратится навсегда. Слабый рев вдалеке заставил его быстро поднять голову к небу. Его глаза нервно обшарили оранжевый свод в поисках очертания дракона, и когда он увидел крошечную черноватую точку, выделяющуюся на фоне ровного, ничем не нарушаемого простора, его сердце гулко забилось. "Люцерис...мой Люцерис" В его груди зародился нервный смех, который эхом разнёсся по пустынной бухте, заставляя снова и снова повторять звуки счастья, которое начало проникать в каждую частичку его тела. Эймонд так нервничал, что у него вспотели руки в перчатках, но он всё равно оставался в них. Эта точка в отдалении с каждым разом становилась всё больше и виднелась всё ниже. Будет ли Люцерис так же нервничать, как и он? Мог ли он тогда уснуть, даже думая о том, что они встретятся снова, в тот день после столь долгого перерыва? У одноглазого принца не было ответов, но для него это было неважно, потому что единственной светлой мыслью в его голове было то, что скоро он снова сможет почувствовать запах своего омеги, тот аромат моря, жасмина и лимона, по которому он так скучал, никогда не покидал его воспоминаний. Теперь, когда они находились так близко друг от друга, его единственный глаз прекрасно различал Арракса, его жемчужно-белая чешуя и золотые глаза сияли в тёплом свете солнечных лучей, и когда он издал рычание, Вхагар подняла голову и ответила на приветствие. Даже его дракон был удивлен, и Эймонд не смог удержаться от довольной улыбки. Жемчужный дракон закончил свой легкий спуск на мелкий белый песок пляжа, и когда его лапы приземлились на поверхность, земля задрожала, заставив затрепетать сердце светловолосого принца. Люцерис сидел на спине своего дракона, его осанка и форма излучали такую силу, что Эймонду казалось, он не сможет противостоять ему, когда тот окажется перед ним. В глубине души он боялся, что омега будет винить его за то, что их разделяло столько лет, что возможно, он мог бы постараться ещё больше, что возможно, ему следовало бы сбежать и забрать Люцериса с собой. Все эти мысли причиняли ему боль, но в глубине души он знал, что его омега не испытывает к нему таких чувств, а это он сам мучился день за днём с тех пор, как видел его в последний раз, потому что не мог противостоять тому, кто мог бы действовать. Ноги Эймонда начали двигаться в его сторону, с каждым шагом сапоги все глубже погружались в песок, а страхи и неуверенность уходили в яму забвения. Он наблюдал за тем, как племянник расстёгивает ремни, пристёгивающие его к седлу. Он ещё не успел посмотреть на Эймонда, даже не повернулся к нему лицом, что почему-то задело альфу, которая уже прыгал внутри от радости, когда до его ноздрей донёсся тонкий аромат жасмина и сладкого лимона. Когда узлы упали по обе стороны от Арракса, руки Люцериса легли на его бёдра, и он закрыл глаза, а на его лице застыло выражение ужаса. Эймонд приостановил своё движение, поняв, что принцу нужно время, чтобы прийти в себя. Через несколько секунд, когда его ноги начали дрожать стремясь прижаться к нему, чтобы сократить проклятое расстояние между ними, Люцерис открыл глаза и повернул лицо к нему. Всё его тело окаменело под пристальным взглядом, зелёные глаза сканировали его вдоль и поперёк, но Эймонд не мог понять, о чём говорит его серьезное выражение лица. Он не мог заставить воздух в своих легких выйти наружу. Даже его внутренний альфа замер, оценивая, всё ли в порядке с омегой перед ним. Когда Люцерис перекинул ногу через спину дракона, чтобы начать спуск, Эймонд ускорил шаг, дабы прийти на помощь, но младшему она не нужна, он был достаточно высок и хорошо сложен, чтобы сделать это самостоятельно. Спустившись с Арракса, он коснулся земли двумя ногами, заставив старшего остановиться на берегу, из-за чего вода ещё раз намочила его сапоги. Люцерис поправил накидку, накинутую на его плечи, тёмно-синего цвета с замысловатыми деталями из тонкой нити более тёмного оттенка, в центре которой покоялся герб дома Веларион, изящно вышитый. Эймонд даже перестал моргать, потому что не хотел пропустить ни одного его движения. Принц Люцерис Веларион подошёл к своему дракону, любовно погладил его по боку, прошептал несколько слов, которые могли слышать только он и животное, и наконец-то повернулся всем телом к альфе, который ждал его с таким нетерпением. Он начал двигаться по направлению к альфе, и Эймонд запаниковал, на долю секунды он подумал о том, чтобы убеждать, но его внутренний альфа успокоил его и заставил ещё крепче держать ноги в песке. Никто и ничто не мог испортить их встречу после стольких лет разлуки. Даже они сами. Глаза Люцериса злобно сверлили его, лишая разума и дыхания. В его смятённом сознании бушевало множество чувств: облегчение, счастье, отчаяние и даже гнев. Но не на него, а на семьи, в которых они имели несчастье родиться, ведь из-за них они не могли видеться, не могли отвечать друг другу взаимностью. Когда юноша продолжил идти к нему, Эймонд заметил, как его одолевает грусть. Мать объясняла ему, когда он был маленьким, но он почти не прислушивался к её словам. Тот факт, что он был запечатлен на Люцерисе, но он не знал, что темноволосый мальчик чувствовал ту же связь, и хотя он действительно всегда чувствовал близость к племяннику, он никогда не подавал никаких знаков, что он тоже был запечатлен. Эймонд вздохнул, чуть тяжелее, когда его племянник остановился всего в паре футов от него. Его глаза слегка заслезились, когда в ноздри ворвался идеально сбалансированный аромат жасмина и лимона. Альфа тёрся о невидимую стену, сдерживающую его, пытаясь сделать так, чтобы запах омеги остался с ним навсегда. Люцерис переминался с ноги на ногу в знак своей нервозности, и Эймонд не знал, было ли ему неприятно его присутствие после стольких лет или он был так же сломлен, как и он, потому что изменился не только брюнет, но и сам Эймонд. Он больше не был тем десятилетнем мальчиком, которого все презирали, теперь он был взрослым мужчиной, вызывающим у окружающих как страх, так и желание, и возможно, именно поэтому племянник не мог отвести от него глаз. "Он тоже будет меня бояться?" Старший принц задумался, а затем осмелился сделать шаг вперёд, отводя обе руки от своего тела. В голове у него пронеслось несколько фраз, чтобы нарушить молчание, воцарившееся между нимии причинявшее ему такую боль, но он не мог найти нужных слов. "Я рад снова видеть тебя", или "Я скучал по тебе", или может быть "Мне не хватало дыхания все эти годы без твоего присутствия", или лучше "Я умру, если ты снова исчезнешь" - Здравствуй, Люцерис ... - просто сказал он, к ужасу альфы, его голос был настолько тихим, что даже омега не мог его услышать. Люцерис наклонил голову, и Эймонд решил, что это вызвано тем, что ему стало не по себе от этих плоских и бессмысленных слов. В этот момент он почувствовал, как омега перед ним вздрогнул, именно тогда запах, столь характерный для него был сведен к самой густой и абсолютной печали, в нем больше не было и следа тех ноток жасмина и лимона только запах бушующей бури, которая нависла над ними, словно желая поглотить и утопить их обоих. Что-то глубоко всколыхнулось в Эймонде, и его внутренний альфа застонал от тоски, когда они оба увидели, как по гладкому, нежному лицу Люцериса начали катиться слёзы. И только прерывистый, страдальческий всхлип мальчика разбил его на тысячу осколков. Эймонду преодолев небольшое расстояние между ними обхватил Люцериса руками и крепко прижал к своей груди. Ему хотелось утешить его, он не мог видеть его таким. Ему было невыносимо видеть его слёзы, они пронзали разум и сердце. Через несколько секунд, в течение которых младший оставался неподвижным, Эймонд почувствовал, как его руки, ставшие более сильными чем он помнил, согнулись в локтях и сжали его рёбра, а его ладони легли на середину его спины. Люцерис словно не хотел расставаться с ним, словно не желал, чтобы кто-то снова отнял его у него. - Я так по тебе скучал - прошептал он на высоком валирийском, отчего у Эймонда перехватило дыхание ещё больше. "Его прекрасный, бархатистый голос" Старший обхватил его руками, полностью сблизив их тела. Не собираясь скрывать свои действия, он уткнулся носом в темные вьющиеся волосы и принюхался, позволяя его запаху свободно проникнуть в него, чтобы стать частью его. Жасмин и лимон постепенно возвращались, что заставило его слегка улыбнуться, ведь это означало, что его омега снова счастлив. - Я тоже скучал по тебе, племянник - ответил он, когда нашёл в себе силы сделать это - Ты не представляешь, как сильно. Люцерис прижался к нему и потёрся лицом о его плащ, пытаясь впитать в кожу запах альфы. - Я скучаю по твоему сладкому аромату сандала и вишни. Его невинное признание застало светловолосого в расплох, затем на губах брюнета появилась легкая улыбка. Эймонд посмотрел на него со смущением. "Минуточку...вишня?" С сожалением в сердце он отдернул руки от племянника и взял его лицо в ладони, позволяя себе погладить гладкую поверхность щеки пальцами в перчатках. Их глаза встретились и Эймонд моргнул, пытаясь осмыслить только что услышанное. - Что ты сказал? - на этот раз он спросил на общем языке. Люцерис снова застенчиво улыбнулся с любопытством посмотрел на него, словно не понимая, что именно он сказал такого странного. - Ты...ты что не знаешь, чем от тебя пахнет? - Мой альфа пахнет огнем, а я - сандалом...но никто никогда не упоминал о вишне - Его голос был нервным, но превратился в шепот, когда его разум начал соединять факты по мере того, как он говорил. - Для меня ты пахнешь вишней, Эймонд. Это плохо? - На его лице отразилось беспокойство, возможно, с ними что-то не так, и он даже на мгновение испугался, что обидел альфу, сказав это вслух. Рот Эймонда приоткрылся, но дальше слова не вылетели. "Люцерис. Мой Люцерис...Он?" - Ты знаешь... знаешь что такое прайминг? - спросил он с некоторым трепетом, ведь одно дело - знать, что он связан с племянником таким образом, и совсем другое - признаться в этом вслух. Молодой человек нахмурился, но кивнул головой. - Моя мама рассказывала мне об этом, именно так она чувствовала себя, когда встретила Деймона. Глаза Эймонда расширились от удивления. - Я не знал, что они... - По сути, только моя мама - отрезал Люцерис, его голос прозвучал немного грустно - Она всегда говорит, что видит в этом скорее проклятье, чем благо. Сердце Эймонда сжалось при этих слова. Ему не хотелось, чтобы Люцерис воспринимал прайминг в таком негативном свете. Он протянул руку, чтобы дотронуться до него, он каким-то образом, которого он не мог понять, почувствовал, что его омега начинает отдаляться от него. - Но Люцерис, это не так... - Я вижу это так же - сказал он, подняв голову и помрачнев, и сделал шаг назад, заставив руки Эймонда повиснуть в воздухе. - Прайминг - это жестокая шутка судьбы, которая приносит нам только боль и страдание. - Почему ты так думаешь? - спросил Эймонд, чувствуя, как в горле начинает образовываться комок. Глаза Люцериса опустились на его собственные сапоги, как будто он не мог или не хотел смотреть Эймонду в лицо. - Потому что...- Его голос дрожал и Эймонду пришлось проявить необычный контроль над собой, чтобы не вторгнуться в его личное пространство, ведь было ясно, что Люцерис не желает его близости в такой момент - Как скажешь - сказал он, покачав головой. Когда Люцерис повернулся и начал идти к своему дракону, Эймонд запаниковал. Он не мог уйти, не мог отпустить его, он был нужен ему, альфа нуждался в нём больше, чем в воздухе. Его ноги успели вовремя среагировать, и он поспешил за ним. Его дрожащая рука крепко вцепилась в его руку, возможно, сильнее, чем он думал, но ему удалось остановить Люцериса и заставить его повернулся и посмотрел на него. Но на его лице он увидел не печаль, а нечто другое - разочарование. "Ты разочаровался во мне?" - Отпусти меня, Эймонд! - Голос его звучал так слабо, что старший понял, в глубине души он не хочет, чтобы тот его слушался. - Скажи мне, что случилось, пожалуйста - его взгляд упал на него, и младший сглотнул, увидев боль в голубом цвете его единственного глаза. Его пальцы слегка разжались на руке - Почему ты хочешь уйти? Я сделал что-то, что тебя расстроило? Люцерис издал смешок, который Эймонд не смог разобрать, был ли он горестным ити саркастическим. - Ты спрашиваешь меня, не сделал ли ты мне что-нибудь? - слезы снова навернулись на его зелёных глазах, грозя затопить их в считанные секунды. - Эймонд...восемь лет назад я заклеймил тебя на всю жизнь. Я обрёк тебя на то, что тебя выделяли и принижали люди, которые не заслуживают того воздуха, которым дышат, а ты всё ещё думаешь, что можешь меня беспокоить? - Эймонд сглотнул, пытаясь сдержать эмоции, которые и без того зашкаливали. Его глаза расширились, когда Люцерис одним быстрым движением выхватил небольшой кинжал, который он держал в руке. Его рука перевернула оружие, держа его за острое лезвие и предлагая Эймонду схватить рукоять. Светловолосый мужчина сжал челюсти и покачал головой. - Ты даже не смог выколоть мне глаз в качестве платы за свой, чтобы сравнить боль, которую я причинил тебе той ночью, с болью, которую я причинил нам обоим. - Ты действительно думаешь, что это была причина нашей встречи? - он кивнул головой на кинжал. Его альфа дрожал от ярости и боли внутри него - Я бы никогда не причинил тебе вреда, Люцерис. - Знаешь ли ты, что для меня значит сделать то, что я сделал с тобой? - гнев, направленный на самого себя, захлестнул его слова. - Не было ни одной ночи за эти восемь чёртовых лет, чтобы я не мечтал об этом - внезапно фиолетовые тени под его глазами потемнели ещё больше, словно желая подтвердить истинность его слов. Эймонд вздрогнул, поняв, что радуясь тому, что снова видеть его, и считая Люцериса красивым, он не заметил, что он не похож на здорового человека - Не знаю, как я осмелился даже смотреть на тебя, не знаю, почему ты не ненавидишь меня после того, что я тебе причинил. - Я заставил тебя это сделать - серьёзно сказал он, не собираясь позволять ему взять на себя вину за то, что он приказал сделать, и это было прервано из-за несчастного случая. - Это я тебе должен, а не наоборот - Нет - ярость в его зелёных глазах отбила у него желание опровергать его следующие слова - Потому что я тот, кто запечатлен на тебе и кто должен был защитить тебя любой ценой. И в тот самый момент, когда Люцерис сделал это заявление, когда его щеки вновь стали мокрыми от скатившихся по ним слез ярости, основы его мира содрогнулись.