Мой маленький Бастард (My Little Bastard)

115 год от Завоевания Эйгона. Королевская Гавань

На столицу Семи Королевств опустилась тяжёлая темная ночь. Алисента беспокойно ходила по своим покоям, подол её изумрудного шёлкового платья, расшитого черным и золотым, раскачивался в такт движениям. Тревога отразилось и в нервном жесте её руки, которая потянулась ко рту. Прикусив кожицу указательного пальца, она наблюдала за своими тремя детьми, играющими на диванах в комнате. Их запахи, такие разные, но одинаково похожие на её запах, немного успокаивали нервы. Но этого было недостаточно, чтобы полностью избавиться от беспокойства. Королева на есколько мгновений задержала взгляд на старших детях и подошла к кроватке, стоявшей около неё. Младший сын, Дейрон, мирно спал, не обращая внимания на происходящее вокруг него. Эйгон и Эймонд играли с деревянными фигурками, вырезанными в форме драконов и лошадей, а Хелейна развлекалась с маленьким пауком, которого она нашла в одном из углов своей спальни. Алисента всегда удивлялась, как дочери удавалось ловить крошечных насекомых, как они от неё не сбегали, даже никогда не вредили ей. Не иначе боги наделили её особым даром, позволяющий общаться с этими созданиями. — Мама, — голос Эйгона привлек её внимание, заставив повернуться всем телом к нему, и оторвать руку ото рта. — Да, любовь моя. — Почему мы должны оставаться здесь на ночь? — спросил он с сомнением, сквозившим в каждой черточке его маленького личика. Алисента потёрла руки и позволила себе громкий вздох. — У принцессы Рейниры сейчас на свет появляется второй малыш. Мы должны остаться здесь, пока все не закончится, — голос королевы звучал нервно, но малыши не придали этому значения, потому как в последние дни она все время была на взводе. — Мамочка, — Эймонд прекратил играть и обратил внимание на разговор матушки с братом. — Мы сможем увидеть ребенка, когда он родится? Алисента подошла ближе и наклонилась, чтобы оказаться напротив лица своего пятилетнего сына. Её рука погладила его мягкие, светло-серебряные волосы, заставив её улыбнуться. — Нет, дорогой, вы сможете его увидеть не раньше чем через неделю. Маленький Эймонд нахмурился, отчего его лоб сморщился, а глаза погрустнели. — Но почему нет? — Потому что, мой милый, мы не знаем, будет ли он Альфой или Омегой, и если он будет Омегой, то вам опасно находится с ним в первую неделю. — Я видел Джейса, но со мной нечего не случилось, — пробормотал Эйгон, скорее для себя, нежели для других в комнате. — Что ты сказал, дорогой? — спросила Алисента, не услышав сына. — Ничего, — Алисента посмотрела на него с упереком. Когда Эйгон что-то бормотал, она всегда его переспрашивала, и он вынужден был лгать, чтобы матушка не сердилась на него. — Я сказал, что мой племянник Джекейрис родился омегой, верно? Она нахмурилась, слушая, как её сын называет бастарда своим. Эта привычка, которую завел ее первенец, ей совсем не нравилась. Тем не менее она не позволяла раздражению отразиться на своём лице. — Да, все так, Джекейрис родился омегой, поэтому вы не могли его видеть. — Почему так, мама? — Хелейна оторвала свое внимание от паучка, грациозно перебегавшего о ее пальцам, и посмотрела на матушку. — Ты всегда запрещала нам смотреть на новорожденных в первую неделю их жизни, но никогда не объясняла почему. Алисента вздохнула и решила сесть на пол рядом со своими малышами. Дети прекратили свои занятия и подползли к ней. Её не мог не трогать их интерес к вопросу, но в глубине души это и пугало одновременно, ведь означало, что они становятся старше и в недалёком будущем сами заведут семьи и покинут Алисенту. — Вы знаете, что альфы и омеги обладают способностью выделять феромоны, которые помогают нам привлекать или подчинять как женщин, так и мужчин. И когда у нас начинается течка, мы ищем с кем разделить свою жизнь, феромоны помогают нам сделать это проще и безопаснее, — Дети внимательно слушали её, и, увидев, что они не собираются задавать никаких вопросов, она продолжила объяснения. — Когда рождается ребенок, будь то альфа или омега, он выделяет чистые феромоны с высокой интенсивностью, превышающей даже запах взрослого, поэтому детям нежелательно находиться рядом с младенцем в первую неделю его жизни. Если ребенок будет альфой, как вы двое, — королева указала на своих сыновей, — его феромоны пересилят ваши, и вы можете заболеть на несколько дней. — А что, если ребенок окажется омегой? — поинтересовался Эйгон. — Если ребенок Рейниры будет омегой, то с тобой случится, то же самое, что и при появлении на свет вашей сестры: его запах запомнится тебе на всю жизнь. Поскольку ты мал и ещё ни с кем не связан, ты никогда не сможешь избавиться от этого запаха, а значит, в будущем тебе будет очень сложно быть с другим омегой, кроме того, что почувствовал в детстве. И этот омега может даже не ответить тебе взаимностью. Это называется запечатлением. — Так вот как можно влюбиться в кого-то? — спросила Хелейна, широко раскрыв глаза. Алисента тепло улыбнулась, глядя на неё. — Нет, любовь моя. Запечатление — более весомая сила, чем любовь с первого взгляда. Когда ты привязываешься к кому-то, всё чего ты хочешь — чтобы человек был счастлив, независимо от того, привязывается он к тебе или просто хочет быть твоим другом. — А разве это не похоже на судьбу? — Когда ты найдешь своего предназначенного, вы будете связаны на всю жизнь, но при запечатлении только один может чувствовать эту связь. — О, я понял… — пробормотал Эйгон, глядя в пол. Он сглотнул и почувствовал, как участился его пульс. Год назад, когда родился Джекейрис, несмотря на намеки и настойчивые просьбы матери остаться в своих покоях, пока не пройдет неделя, он благополучно проигнорировал требования и увидел малыша. Когда его сладкий аромат достиг носа, он почувствовал, как все вокруг расплывается, а тело реагирует на густой, приятный запах. Он никому нечего не говорил, потому что считал, что его тяга к малышу, ничего не значит, но в последние несколько месяцев он заметил, что ему тяжело разлучиться с его маленьким племянником, и, когда его сестра Рейнира сообщила, что они подумывают о переезде на Драконий Камень, Эйгон долго плакал в одиночестве в своих покоях, потому что искренне верил, что он не сможет дышать, если Джейса не будет с ним под одной крышей. — Мамочка, это значит мы можем доминировать над другими из-за своего запаха? — Эймонд спросил о том, что больше всего привлекло его внимание. — Да, поскольку ты альфа, твой феромон может преобладать над омежьими. Ты можешь заставить их повиноваться тебе, и даже можешь подчинить других альф, если ты достаточно силен, — увидев искорку в глазах сына, Алисента поспешила предупредить то, что приходило в его детский разум. — Но ты не должен этого делать, если в том нет крайней необходимости. Для альфы опасно беспокоить других своим запахом. Это жестоко, Эймонд, — Её рука ласково погладила его лицо с материнской любовью, — А ты не жестокий, мой дорогой. — Нет, я никогда не буду так делать, мама, — сказал Эймонд с грусным видом. Алисента улыбнулась, поднялась с пола, и, оправив подолы своего платья, села в одно из кресел перед пылающим очагом. Она чувствовала себя измученной после многочасовых споров с мужем, во время которых пыталась предотвратить роды Рейниры так близко к ее покоям. Визерис был непреклонен. И теперь королеве оставалось только беспокоится, что любая неосторожность с её стороны или со стороны слуг, приведет к тому, что дети окажутся рядом с новорожденным. Через несколько часов после того, как в их покои был подан ужин, Алисента уложила малышей в её большую кровать и прилегла рядом, чтобы понаблюдать за их сном. К тому времени, когда сон пришел к ней, было уже раннее утро. Крики принцессы прекратились несколько часов назад. Стояла гробовая тишина, слышалось лишь потрескивание пламени камина и факелов, освещавших коридоры теплым и мягким светом. Эймонд зашевелился в постели, странный сон, больше походивший на кошмар, угрожая украсть его покой, заставил медленно открыть сонные глаза. Когда его сознание вновь обрело способность слышать звуки, маленький принц понял, что вдалеке слышен плач ребёнка. Он никогда прежде не видел новорожденных детей, даже когда родился его брат Дейрон, и любопытство, зародившееся в нем, заставило его осторожно встать с постели и покинуть покои матери так, чтобы она не заметила. Бесшумно он подошел к источнику крика и толкнул деревянную дверь, ведущую в покои его сестры Рейниры. Когда дверь оказалась распахнута достаточно широко, он проскользнул в нее. Младенец продолжал громко плакать, будто требуя чего-то недостижимого. Эймонду было его жаль. Он сделал пару шагов в сторону маленькой колыбели, когда его окружил сладкий, медовый аромат свежеиспечённого лимонного пирога. Его глаза слезились, а руки дрожали. Этих странных знаков было вполне достаточно, чтобы уйти, но любопытство пересилило. Подойдя вплотную к кроватке, он ухватился руками за её края. Он вытянул голову достаточно, чтобы увидеть малыша, укрытого мягким белым одеяльцем. Глаза новорожденного были закрыты, но когда он почувствовал рядом Эймонда, то перестал плакать. Маленький принц улыбнулся, ведь ему удалось успокоить малыша одним присутствием, он почувствовал себя важным. Именно тогда он осмелился вторгнуться в пространство между ними, чтобы коснуться руки ребёнка, и, когда младенец сильно сжал его палец своей крошечной ладошкой, Эймонд испытал потрясение, которое перевернуло все его чувства. Словно что-то невидимое ударило его, и он, повалившись назад, так и остался лежать на полу. Единственное, что почувствовал Эймонд перед тем, как потерять сознание — это сильный, сладкий запах лимона. Когда он проснулся на следующее утро, он лежал рядом со своими братом и сестрой в кровати матушки. Он даже не помнил, как оказался здесь после того, как рухнул на пол, но ему казалось, что призрачное воспоминание о теплом поцелуе всё ещё лежит у него на лбу. — Доброе утро, мои малыши, — в комнату вошла Алисента с сияющей улыбкой на лице. — Не хотите ли вы нарушить заключение? — спросила она, наблюдая за тем, как трое её детей потягиваются, все еще спрятанные в одеялах на её кровати. — Да, — ответили они в унисон. — Тогда пойдёмте со мной. Сегодня мы завтракаем в гостиной вместе с вашим отцом и дедушкой. Трое малышей посмотрели на неё с непониманием. — Разве ты не говорила, что нам нельзя выходить из комнаты в течение недели? — спросил Эйгон, потирая глаза обеими руками. Алисента ещё шире улыбнулась и подошла к ним. — Да, я говорила об этом, и благородна, что вы послушали меня, — Эймонд сглотнул, но промолчал. — Дело в том, что принцесса Рейнира вместе со своим мужем и детьми отправилась этим утром на Драконий Камень. Эйгон и Эймонд застыли на месте. Старший почувствовал давление в груди, которое он с трудом контролировал, а младшего охватили чувства, которые он никогда не испытывал, но которые его очень огорчали. — Они не вернутся? — спросил он дрожащим голосом, и по его щекам покатились слёзы. На лице Алисенты отразилось беспокойство, и она подошла к Эймонду, чтобы обнять его. Она не понимала, почему Эймонд так реагировал, но решила, что это от того, что ему не терпелось познакомиться с племянником. И хотя они с Рейнирой не ладили, ей было жаль, что живя под одной крышей, её детям придется брать с них пример. — Конечно, любовь моя. Они вернутся через несколько месяцев, не волнуйся. Эймонд крепче обнял мать и с трудом сдержал слезы. — Как зовут малыша? — спросила Хелейна из-за спины Эймонда. — Это мальчик, да? Алисента и Эймонд расцепили объятия, и королева вытерла пальцем оставшиеся слёзы с его лица. — Да, это мальчик и зовут его Люцерис. — Люцерис — очень красивое имя, — чрезмерно радостно ответил Эймонд, его мама сочла это очень милым — правда, мама? Её рука начала аккуратно расчёсывать платиновые волосы, распутывая пряди сбившиеся во время сна. — Да, мой хороший, это очень красивое имя. «Люцерис… Мой Люцерис». С того дня маленький Эймонд Таргариен с нетерпением ждал возвращения своего племянника Люцериса Велариона. Каждый вечер, перед сном он опускался на колени у изножья своей кровати и, сцепив маленькие ручки, просил богов присмотреть за малышом, потому что хотел увидеть его снова, чтобы поиграть с ним, чтобы он сжал его пальчик так же крепко, как тогда, когда увидел его впервые. И в моменты наибольшей тоски, он думал об их воссоединении. Это приносило ему радость и заставляло улыбаться.