Веснински!

      Оказывается, солнце на самом деле греет, а не просто застрявшая в небе злоебучая лампочка. Даже зимнее. Ночью.       Босые ступни касались холодной земли, но покрывались следами ожогов прошлого. Они — невидимые разбросанные угольки, тлеющие только в подсознании, но больно так же. Нет, всё же, немного меньше. Ведь вокруг не было снега, как тогда, а лишь золото поспешившей вступить в свои права осени. На руках не орал в изнеможении от голода младенец, и самому Натаниэлю гипертония только снилась тошнотворных снах.

Ступни касались тысячи игл, торчащих из под земли в напоминание и назидание, но было, откровенно говоря, как-то по хуй.

      Натаниэля ласково качало на волнах размеренных и однотипных будней. Уснуть — больше не больно. Проснуться — не на столько страшно. Даже на прожитую под крылом Мориямы жизнь, и не совсем жизнь с Мясником, он оглядывался без склизких ощущений, вызывающих лишь желание блевать или бежать — возможно всё одновременно —. Это просто опыт. Он мог распорядиться им как заблагорассудится.       Запах воздуха после дождя всегда успокаивал. Единственное из прошлого, что не было покрыто кровью в воспоминаниях о матери и собственном детстве, которое закончилось слишком рано даже для той реальности, в которой не посчастливилось родиться.       Нат забрался на дерево, но уже не так неловко, как в пять лет. Облокотился на ствол спиной, пристроившись на толстой ветке и вытянув ноги вдоль. Лет в шесть он перестал свешивать ноги и телепать ими туда-сюда после того, как Лола вскрыла одним взмахом обе икры на тонких детских ножках с присущим только ей скрипом в голосе: «Ты пропустил урок». Весьма аргументированно, на самом деле. Чему, как не разделывать тела, учить наследника вместо не столь важных чтения или письма?       Ноги, вместо угольков и игл, защекотал промозглый после ночного ливня ветерок. Спонтанное решение передвинуть отпуск команды на конец сентября не сказать, что удивило. Нат понимал — всё из-за него. Ну, если быть точным, то из-за отведённого им срока. Эндрю кажется решил, что Нат по истечении решил загнуться в ближайших к подразделению кустах, шмыгнув туда как помирающий от старости кошак. Без вопросов. Сухая констатация фактов, основанная на поведении Эндрю с того дня, когда Натаниэль принял решение остановиться, развернуться и продолжить бежать, но обратно. Ну действительно! К чему могли бы привести эти бредовые попытки отбрехаться от самого себя — от Эндрю в частности —, когда врать разучился от слова «совсем», мать вашу. Навык, конечно, не пропит, но мы помним, да? Натаниэль Веснински — далеко не «Энигма», когда это Эндрю.       Пейнтбольная винтовка, уложенная поперёк бёдер на манер весла, неприятно вдавливалась в последний из даров Малкольм. Её попытка добить все остатки воли в шестнадцатилетнем Натаниэле. От накативших воспоминаний-вспышек рубцы заныли и Нат, недовольно цокнув, откинул голову на древесную опору, подставляя лицо очередному порыву ветра. Какое-то время он нещадно растирал следы её ножей, в отчаянной попытке избавиться от фантомной боли, но прекратил, как происходило ранее и с остальными шрамами. Сначала было «нет смысла», потом — «чтобы не забыть». Кто бы подумал, что однажды неожиданно захочет заработать грёбаную амнезию. Себе и Эндрю, на двоих. И нет, совсем не пугало, что они могли бы стать друг для друга никем. Верней, стали бы обязательно, но какой дурак поверит в то, что навсегда? Забыть бы то, что: страшно — долго — больно. У них этого дерьма достаточно на двоих, но Нату повезло чуть больше, ведь его нити памяти не так прочны. «Он был психованным монстром в колледже. Таскался со своими ножами — только дай повод загнать под рёбра. Чуть целую компанию не прирезал как-то в Колумбии.» — полушёпотом делилась Рейнольдс, забравшись в архив ради спасения от сверхурочной работы, ведь в норе Натаниэля её бы вряд ли начали искать. «Не знаю.» — пожимал плечами Гордон в курилке, зацепив часть болтовни блондинки о прошлом, связанном с Эндрю и студенческими годами. — «Просто не прикасайся — достаточно легко понять только это, чтобы не связываться с психом. Мы все быстро это усвоили. Единственный задвиг, который рехаб не исправил в мелком засранце.»       Не сказать, что не было любопытно, но Натаниэль ни в первый раз, ни в последующие не спешил задавать вопросы. Молча слушал и отпускал роящиеся вопросы с дымом сигарет, клубящимся перед лицом. «Не прикасайся» — значит слишком много. У Ната было и своё, но вот не факт, что такое же.       Глухие звуки выстрелов из пейнтбольных винтовок то приближались, то отдалялись вновь, время от времени отвлекая, выуживая подсознание из рефлексии и заставляя осмотреться. Его вряд ли бы нашли, высоко залез, но не просто так ушёл поглубже в чащу. Хотелось улучить момент и побыть немного наедине с самим собой.       На базу отдыха Лисы приехали три дня назад. Из-за решения выехать в ночь, первые сутки были ленивым отсыпным, ведь дорога сразу после смены высосала последние всполохи жизни буквально из каждого. Потом алко-рейв с барбекю и вот, после очередного отсыпного, загнанными в лес оказались даже отчаянно сопротивлявшиеся.       Тихие шаги, почти не нарушающие естественные звуки леса, вынудили приоткрыть глаза и поискать в зоне видимости заблудившегося — иначе нефиг ему делать на краю локации — идиота. Искать долго не пришлось. Эндрю... сложно не заметить.       Натаниэль любил наблюдать за сборами команды. Да, дело в униформе. Да, дело в том, как в этой блядской униформе — по блядски — выглядит Эндрю. И вот не сказать, что их пейнтбольная форма выглядела сильно иначе. Как там было с Мэрилин Монро: «Выглядела в красном платье так дешево и вульгарно, что лучше уж носить картофельный мешок.»? И она ответила, надев мешок, ничуть не растеряв своей «вульгарности». Об Эндрю. В Натаниэле поднялась острая нужда скинуть на него чёртов м-е-ш-о-к. Или это было что-то другое... С недавних пор иногда случалось. Признание собственной привязанности, оказывается, могло сотворить неведомую херню даже с таким как он.       — Твой брат умывается соплями примерно в полумиле на север.       Эндрю искал и проклинал Веснински примерно час, стоило прозвучать сигналу о том, что половина игроков выбыло. Облазив все отмеченные на карте укрытия пришёл к выводу, что сегодня идиот не идиот, и двинулся глубже в лес, пока не... съехидничал до боли знакомый голос откуда-то, блять, сверху. Он вздёрнул голову и уткнулся взглядом в сидящего на кедровой ветке рыжего. Подкинь верёвку, и он в идеальном положении для ночёвки в засаде. Учитывая ситуацию и местность, в засаде на братьев по разуму — белок.       — Веснински, какого хрена?       Способность Ната удивлять очередной бредовой выходкой порой просто поражала, но найти его на сраной сосне в гуще леса — что-то новое. Уставившись снизу вверх на растянувшегося в ехидной ухмылке рыжего Эндрю осознал, что впервые умудрился что-то забыть, а именно — причину, почему идиот всё ещё жив, с его то тягой к самоубийству, прямому или косвенному.       — И давно ты тут в сову играешь? — Эндрю облокотил винтовку на ствол дерева и рухнул рядом, проигнорировав ещё влажную траву.       — Я говорил, что не горю желанием полировать своей задницей эту чёртову гору. — сверху что-то зашуршало и, через пару секунд затишья, в темечко блондина прилетел шоколадный батончик. Нат взял за привычку таскать с собой парочку, хоть сам их на дух не переносил. — Я не целился. — совсем неубедительно буркнул сквозь сорвавшийся с губ смешок, в ответ на шипение снизу.       — Тебе помочь спуститься?       Зачем, если Нат сам уже был на пол пути вниз? Всё же это было лучше — сдаться добровольно —, чем получить собственными берцами, оставленными у корней, в лучшем случае по морде. Приземлившись с противоположной стороны Нат подцепил шнурки на пальцы и пошёл «сдаваться». Что ж, отсутствие обуви не смогло переплюнуть эффектное появление. Эндрю флегматично наблюдал за тем, как Нат вышагивал босыми ногами, оставляя на присыпанной хвойными иголками влажной земле след за следом. Нат переступил через него и замер, расставив ноги над сложенными крест-накрест голенями. Эндрю заскользил взглядом снизу вверх, откинув голову на колючую кору, пока не встретился с Веснински взглядами.       — Стало некомфортно без нормального оружия посреди леса. — склонив голову на бок попытался оправдать очередной приступ саморефлексии рыжий, на что Эндрю особо не отреагировал. Моргнул чуть медленней, чем обычно, может?       — Ты всегда ебанько. — вытаскивая полупустую пачку сигарет из кармана резюмировал блондин, и подытожил, подкуривая одну и передавая Нату. — Не заметил разницы.       Молча наблюдая, как Нат оскалился в ответ на очередную колкость, поднял сигарету к губам, медленно затянулся и так же медленно выпустил из лёгких белоснежные завитки, Эндрю старался дышать через раз. Сквозь высокие кроны пробивались багровые лучи закатного солнца, так свойственные холодной осени, спускаясь к земле бледнеющими столпами, в свете которых вспыхивал вслед за небосводом сам Натаниэль. Никотиновый туман, вырывающийся из его губ и рассеивающийся слишком быстро, заставлял и вовсе усомниться в реальности того, что видели глаза. И если бы не капли воды, державшиеся за остатки листьев после ливня и срывавшиеся вниз, будоража открытые участки кожи, то Эндрю с лёгкостью поверил бы и в это.       Там что-то было про «миражи»? Чушь. Натаниэль — шизофрения.       Рыжий громко чихнул, зажмурившись и вжавшись лицом в куртку на сгибе локтя, и Эндрю, улучив момент схватил его за подколенные ямки резко дёргая на себя. Нат, не успев и пискнуть, молча рухнул на колени. Он так и замер: уткнувшись носом в куртку и зажмурившись, не сделав ничего, чтобы не убиться при падении. Перед глазами пронеслись: десятки спотыканий идиота — буквально, блять, на ровном месте —; падений с кровати во сне — раза три в неделю засекались по грохоту из-за стены —; военные баталии со сковородкой — рыжий проиграл —. У Эндрю были подозрения, что Натаниэль где-то сбрехал про свой самоконтроль, но не совсем. Как бы тупо это ни звучало.       — Эндрю. — не дождавшись ответа, но вместо него почувствовав заскользившие вверх по бёдрам ладони, Нат рвано вздохнул носом и подал голос вновь. — Умоляю, больше так не делай.       — Почему? — голос без тени любопытства прозвучал чуть ближе, но рыжий даже знать не хотел, на сколько близко за те секунды оказалось лицо напротив, продолжая держать глаза закрытыми.       — Лола.       Одно имя — ответ на пару десятков вопросов о Нате. Эндрю только и осталось, что прошептать на грани слышимости «Не буду», и уткнуться лбом в одеревеневшее плечо, в ожидании, когда натянутые струны забудут встряску и поймут, что их хозяин в безопасности.       Эндрю ненавидит прикосновения. Любые, если это не Натаниэль. Пусть пока и с натяжкой, но совсем «без» — невыносимо, как в открытом космосе без скафандра.       К Нату нельзя приближаться со спины без предупреждения, даже если он безоружен — карандаш тоже нож —. Он иногда просил поводить пальцами по голове, и Эндрю не мог не уступить этому капризу, вот только пусть берегут боги того, кто проведёт по оголённой коже хотя бы ногтем. О чём-то похожем на лезвие можно и не заикаться. Нельзя прикасаться без разрешения к ногам, если не в духе, что не угадать за въевшейся маской «нормальности», а спина — абсолютное табу. Эндрю по сей день не знал, что на спине Натаниэля. Кто. Тварь, ставшая неприкосновенной, отпечатавшись на полотне из кожи своей — когда-то — жертвы, до последнего дня и немного дольше. Эндрю подозревал, что это снова она.       Натаниэлю только предстояло пройти ту часть пути, что уже успел преодолеть сам Эндрю, в борьбе с самим собой и неизлечимым прошлым, въевшимся под кожу. Оно не прекратит душить по ночам, до рваных хрипов с немым криком в ночную тишину, но может быть лучше. Однажды станет.       Судорожно вздохнув, Нат опустил обе руки на бёдра Эндрю под собой, на что блондин откинулся обратно на колючую — блять — сосновую кору. Можно было, в принципе, так и просидеть всю ночь, пиля друг друга охреневшими от ситуации глазами, но ночью градус обещал стать ниже, чем обещание термобелья о допустимой минимальной температуре, при отсутствии активности запакованного в него мешка с костями.       — Давай возвращаться. — откинув в сторону выбившуюся из отросшей чёлки прядь немного хрипло сказал Эндрю, раздражённо добавив через минуту «молчанки» с противоположного берега. — Так, иди сюда.       Рыжий невнятно что-то крякнул, когда получил ускорение от толчка чужими коленями под зад, проваливаясь в тиски вместе с прижавшимися рефлекторно к груди руками. Нату только и оставалось, что растерянно хлопать глазами в пустоту перед собой и вслушиваться уже не в шум леса, а мерное дыхание слева, пригреваясь на чужой груди. Спросите у него в такой момент «Холодно ли?», и он яростно закивает в брехливом «Да». Мерзляком как раз всегда был именно Эндрю, что отражалось даже в его руках-ледышках. Тело само, не подчиняясь вялой воле хозяина, вместо попытки выкрутиться из хватки и встать, быстро сдалось и обмякло. В голове т-у-м-а-н. Действия Эндрю уже две чёртовых недели тупо на грани — на грани секса.       — Как всё просто. — опаляющий кожу шёпот раздался у самого уха, вслед за смазанным прикосновением щеки Эндрю по стремительно алеющей шее.       — М-м? — последнее, что хотелось, так это дать услышать свой-чужой голос, который, если и сможет вырваться из тисков стремительно высохшей глотки, то лишь бледной тенью оригинала.       — Приручить.       Пресекая попытку Веснински вырваться Эндрю ещё крепче вжал его в себя, зарываясь уже не в шею, а непослушные волосы носом. Нат пах хвоей после дождя и, чёрт возьми, это запах ему подходил.       Два года. Почти два года потребовалось на то, чтобы они смогли сидеть вот так. Сначала чувство всепоглощающего удовлетворения накатывало даже от простых завтраков и ужинов за одним столом. Потом эти моменты сменили другие: Ночные марафоны кино с не затыкающимся ртом Ната; Нат присоединялся на кухне, но предпочитал просто сидеть за столом, наблюдая; Всё чаще Нат просыпался не в раздрае и омерзительно расслабленным, расхаживая по квартире в чёрной рубашке, пока не приходило время выходить; Иногда они засыпали на диване в гостиной и просыпались с рассветом... вместе.       Нат-Нат-Нат-Нат...       Он всюду. Он нигде. Совершенно всё, и ничто одновременно. Любое противопоставление — это он.       — Кто кого приручил? — явно сквозь улыбку, Эндрю кожей чувствовал, замурлыкал Натаниэль — Монстр.       — Много удалось узнать, пока пригревал в своей норе убогих? — не сказать, что болтливость команды какая-то новость, но всё же раздражало.       — Ничего нового, кроме этого. — рыжий вытащил из плена между их телами руки и вытянул за спину Эндрю, смыкая их в замок и следом, согласившись с правилами игры, прижался грудью с животом вплотную, не оставляя места между ними даже кислороду. — Стараться не пришлось... — продолжил шёпотом после того, как своей щекой потеснил Эндрю и, играя так же грязно, провёл носом по виску, почти невесомо касаясь на каждом слове губами мочки уха. — ...и могу сделать вот так.       Эндрю провёл руками по бёдрам вверх, к бокам, смазано касаясь лопаток и останавливаясь на плечах, впиваясь, роняя голову на побелевшие от напряжения пальцы, под которыми тело Натаниэля, вторя, напряглось до микрон.       Это было... странно. Непонятная и немного неестественная потребность, возрастающая в геометрической прогрессии буквально с каждым днём. Просыпающийся монстр с громким именем «Жадность» звучал всё громче в лабиринтах подсознания, распихивая и пожирая остальные эмоции и чувства, мечущиеся по тёмным коридорам в поисках выхода.       Было страшно. Навязчивые воспоминания, как Эндрю, пусть даже всего на ничтожный миг, допустил в своё сердце сожаление. Не было смысла вспоминать момент собственной слабости, но он иглой швейного веретена вонзался куда-то в область сердца каждый раз, когда Натаниэль допускал между ними это. Когда подпускал к себе ближе, чем кого-либо и когда-либо, рискуя собственными догмами и сердцем. Как он посмел жалеть о том, что Нат вернулся?       Плечи под руками дрогнули, в грудную клетку вжались на рваном вдохе. На вялое вопросительное мычание Эндрю Нат выдохнул, вновь глубоко вдохнул и сквозь улыбку зашептал:       — Не хочу возвращаться.       Любой бы подумал, что речь о домике, явно уже наполненном голосами разгорячённых прошедшей игрой людей, ведь пока двое прятались от гвалта в собственном мире та уже давно закончилась. Нат надеялся, что и Эндрю сделал такой вывод. Что ж, он в принципе не хотел возвращаться — никуда и никогда —, оставшись здесь и сейчас, в моменте, когда ломались стены с титанами внутри и становилось с-л-и-ш-к-о-м: тепло, спокойно, хорошо. Когда совсем плевать на стремительно наполнявшийся ночной прохладой воздух, почти оледеневшие ступни и тягостное ощущение в районе сердца. Вселенная в очередной раз схлопнулась и сузилась до двух людей, укрывшихся под кроной многолетней сосны.

***

      Искусственные горячие источники, пейнтбольная площадка в пару гектар, верховые прогулки от ранчо, расположенного на равнине у подножия гор, на которых был построен комплекс — таким видели идеальный зимний отдых Лисы. Пусть и не зима, а ранняя осень, но решение уехать подальше от мегаполиса было единогласным, можно сказать. Гордон как-то «между делом», пока действовал на нервы окопавшемуся в архиве Нату, рассказывал об их ежегодной традиции. Вся команда уходила в недельный отпуск одновременно, делегируя работу второй оперативной, расположенной на третьем этаже, и уезжала как можно дальше: летом к океану, зимой — наоборот, на горнолыжные базы или горячие источники. В этом году Эндрю решил поехать раньше, что воспринялось не без штыков, но всё же был найден компромисс. Расчёт был какой? Девочкам пони, мальчикам пистолетики — на работе им, блять, мало пуль в заднице —.       Нат, почувствовав свободу, вслед за приступами малоприятной ностальгии, начал бегать. С рассветом он покидал арендованный домик, разбудив перед выходом Эндрю, чтобы предупредить, и выдвигался вниз к ранчо, огибая пешие тропы для туристов. Всего пара миль в одну сторону, но уже дышалось проще, и далеко не благодаря чистому воздуху в хвойном лесу. Целый год Нат вешался в четырёх стенах подразделения или квартиры, лишённый возможности передвигаться так же свободно, как раньше. Мышцы с непривычки ныли и протестовали, икроножные вовсе пытались, как казалось, уйти в отказ, но Нат упорно заставлял ноги двигаться вперёд. На границе леса и сельхоз полей, отделяющих от него ранчо, он останавливался и жадно глотал воздух. С момента выхода солнце вступало в свои права и не оставляло в этом месте теней, а свобода, простирающаяся перед глазами изгоняла их и из разума. Там, впереди, спустя ещё милю начиналась территория конюшни, за которой был хозяйский дом, гостевой домик на несколько комнат для отдыхающих и небольшое кафе, за прилавком которого неизменно была дочь хозяина ранчо. Натаниэлю здесь нравилось больше, чем игры или источники, хоть они с Эндрю и оказывались непривычно далеко друг от друга.       — О, Натаниэль, дорогой!       Стоило рыжему обогнуть конюшню с противоположной входу стороне, зайдя с тыла, как навстречу вышел Роберт, хозяин ранчо, широко раскинув руки в приветственном жесте. Он не удивлялся тому, как рыжий мальчишка появлялся на территории, пробираясь окольными путями, чтобы избежать столкновения с другими отдыхающими, которых, на удивление, было довольно много. Может, дело было в поразительно тёплой для сентября погоде, не смотря на стремительные ливни, пророй обрушивающиеся на горный массив? Роб, как и его супруга Хлоя, очень тепло отнеслись к странному посетителю, который только завтракал, бродил по конюшне общаясь — чаще просто молча́ — с животными, или вовсе разваливался на траве в леваде, не боясь быть затоптанным. Собственно в очередном приступе рефлексии Роберт впервые и застал Натаниэля, чем тот покорил пожилого мужчину, ведь умудрился блаженно дремать в ногах единственной лошади, которая даже собственного хозяина пару раз чуть не прикончила, а вокруг рыжего топталась вполне себе деликатно, лениво щипая траву. После обеда Нат прощался и выдвигался обратно, чтобы успеть к ужину — это было второе требование Эндрю. Первое — даже мёртвым ответить на звонок.       Смахивая пот с шеи тыльной стороной ладони, вторую руку Нат протянул мужчине для приветствия и, молча кивнув, направился к кафе. За стойкой расплывалась в улыбке озорной внешности девчонка: две куцых косички из вьющихся тёмно-каштановых волос; серые глаза, с ярко выделяющимися зелёными вкраплениями, заметными лишь при солнечном свете; неизменный нелепый сарафан в клеточку, каждый день нового цвета, явно сшитый заботливыми руками матери. Нат про себя сетовал, что ей бы с друзьями развлекаться в свои восемнадцать, а не вот это вот всё, но оказалось, что работа на родителей личная инициатива Эмбер.       — Я испекла яблочный пирог специально для тебя! — на звонкий голос девушки обернулись немногие посетители, так же как и Нат пришедшие позавтракать, а после скользнули взглядом и по нему самому. — Почти без сахара. Самой интересно как получился, но пробовать без тебя не решилась.       Она закончила заговорческим тоном, ведь по мнению матери — это равносильно преступлению против человечества. Нат прыснул в кулак и уселся за узкую барную стойку.       Тут всё было просто: ни к чему не обязывающие диалоги; люди — вспышки, что ярко прогорят и растворятся в прошлом, когда останутся лишь в зеркале заднего вида; тишина и покой места, которое не знало бури современности. Простые по своей природе люди, пирог без сахара и крепкий кофе.       — Когда познакомишь с парнем? — серые глаза блеснули несвойственным им, как казалось, коварством и безразмерным любопытством.       — Ешли твой отец ушлышит - шопа будет шиняя-я-я. — мечтательно протянул Нат с набитым ртом, между делом показывая «класс» кивая на пирог, отчего девица засветилась поярче гирлянды.       — Он не на столько консервативен. — отмахнулась брюнетка, заваривая чайник с горными травами и поправляя фартук между делом.       — А Хлоя — настолько. — подперев подбородок рукой растянулся в блаженной улыбке. — Твой старик мгновенно проболтается. — Эмбер картинно схватилась за сердце и шатнулась назад, но через миг её взгляд устремился сквозь Ната, за его спину. — У вашего семейства просто поразительный интерес к моей персоне.       — Измена карается смертью, Веснинки.       Нат резко откинулся назад, совершенно не сомневаясь в том, что его поймают, и буквально рухнул затылком и спиной на грудь Эндрю. Его руки так и остались в карманах, доверяя падение рыжего воле судьбы, если ножки стула вдруг качнутся на весах мирового суда. Идиот же ещё шире растянул морду в улыбке, потёрся затылком о плечо Эндрю и прикрыл глаза.       — Если от твоих рук, то я был бы не против, честно говоря.       — Боже...       Шёпот Эмбер, утонувший в лёгком ветерке, не коснулся ушей Ната, но полностью переключил внимание Миньярда. Его взгляд за секунду метнулся от рыжего к девушке, оценивая масштаб проблемы.       — Тебя одного вообще оставить нельзя? — щёки девушки залились румянцем от развернувшейся перед ней картины. То, как Натаниэль льнул к молодому человеку, поражало ничуть не меньше, чем холодное безразличие в ответ. Увиденное совсем не вязалось с эмоциями, когда Нат вскользь рассказывал о своём партнёре, как и то, что его совершенно не волновало отсутствие реакции. — Хватит шляться. Никки с Эриком скоро будут, Гордон уже приехал.       — Всего девять утра.       — И?       — Я только пришёл.       Смотря снизу вверх на то, как Эндрю испепелял взглядом Эмбер, Нат распадался на атомы, поднимаясь выше и выше, чтобы однажды вернуться обратно сорвавшись с неба дождём. Эндрю Джозеф Миньярд р-е-в-н-о-в-а-л. Словосочетание «Он кончился» было применимо к Нату в этот миг, как никогда и ни к кому ранее в истории вселенной.       — Доедай и поехали. — склонившись к макушке рыжего приказал Эндрю, на что тот встрепенулся, выныривая из бессознательного.       — Ты на машине? — за стойкой пустота, Эмбер словно испарилась. На мгновенье по спине пробежались мурашки от накативших флешбэков тех дней, когда, на втором году с начала депривации, у Ната начались провалы в памяти. Дрожь в ладонях успокоил голос вышедшей из подсобного помещения девушки, хихикающей и причитающей из-за того, что «кое-кто» опять ушёл в себя.       — Ты же не думаешь, что я попёрся бы пешком? — взгляд Эндрю так и спрашивал следом «Совсем идиот?».       Удивительно, но пары минут хватило, чтобы Эмбер с Эндрю расстались на относительно дружеской ноте, когда девушка вручала с собой остатки приготовленного для Ната пирога. Приглашение вернуться вновь и отдохнуть на ферме всей компанией удостоилось не волны безразличия, а сдержанного «Посмотрим». Даже не было интересно, о чём же они успели поговорить, пока сам Нат витал в облаках — не сказал бы, что перестал —, что весь праведный гнев Эндрю сменился на милость. Всё же Эмбер Хадсон была великолепна, как и её родители, в своих простоте и искренности. Люди — вспышки.       Вернувшись они не стали сразу заходить в домик, присоединяясь к шумящим в большой гостиной ребятам. Слишком много суматохи в связи с приездом родственника близнецов, который, в придачу, явится со своим мужем. Звучало любопытно и дико одновременно. Нат смотрел на Эндрю снизу вверх, пристроившись на дощатом полу у перил веранды, напротив сидящего в плетённом кресле парня. В голове никак не хотела выстраиваться подобная перспектива между ними, будто это вовсе невозможный результат. Эндрю, почувствовав на себе пристальный взгляд, повернулся и вздёрнул бровь, а Ната прошило насквозь от одного факта, что он задумался о чём-то подобном в их контексте.       — Нет, ничего. — он мотнул головой немому вопросу Эндрю и собственным мыслям одновременно.       — Начинаю жалеть, что не забыл тебя дома.       — Разбиваешь мне сердце, Дрю. — поднявшись на ноги и бросив непотушенную сигарету в стоявшую на перилах пепельницу звонко отозвался рыжий. — Впервые мне соврал.       Под тяжёлыми берцами скрипнули половицы, как если бы выдерживали каждый шаг по ним из последних сил, пока Натаниэль не замер напротив Эндрю, склонившись. Эндрю ахренел настолько, что по одному лицу было понятно, какой именно вопрос он собирается задать.       — То есть нельзя? — Нат закатил глаза. — Но не вообще, а конкретно мне. — натянул улыбку, понимая абсурдность претензии даже в качестве шутки. — А твой рот у нас под протекцией и может делать что угодно? — Эндрю двинулся вперёд и впился пальцами свободной от сигареты руки в шею Ната, обхватив. — А теперь - правду.       После рывка вперёд, когда губы Эндрю не дали вырваться и звуку в ответ, ноги Ната подкосились, а остатки сил он смог потратить лишь на то, чтобы упереться обеими руками в удивительно прочные подлокотники уличного кресла. Он метнулся взглядом к панорамному окну за спиной Эндрю и шумно выдохнул в поцелуй, увидев наглухо закрытые шторы. Отстраниться — без шансов. Эндрю намертво впился, становясь всё настойчивей и требовательней, принуждая Ната к ответу на каждое движение, пока не получил желаемое. Он мог сказать бы, что умер в тот же миг, но нет. Это состояние, всепоглощающее до боли между рёбер, прогоняющее всё тело с подсознанием через мясорубку абсолютного желания, и близко не похоже на смерть. Мешали люди за стеной, их голоса, расстояние «между» и одежда. Желание избавиться от всех преград и получить желаемое создавало в лёгких блядскую котельную, пока язык Эндрю буквально разбирал на части всего Ната, вскользь проходясь по нёбу и зубам. Отстранившись всего на несколько секунд, чтобы взглянуть на отсутствующее лицо рыжего и впиться очередным кусачим поцелуем после, Эндрю позволил сделать лишь один нормальный вздох.       «Всего поцелуй, а ощущение, буд-то меня уже поимели» — звякнуло на задворках уплывающего подсознания Натаниэля, весело машущего с палубы белым платочком.       Звук сработавшего затвора фотоаппарата справа прозвучал в голове Веснински как залп из всех орудий Ямато, губы мгновенно обдало холодом. Эндрю, отвернувшись, не без раздражения устремил взгляд в сторону звука, что повторил и Нат. Внизу невысокой лестницы стояли два парня, с парой небольших чемоданов у ног. Тот самый «линкор», волей хозяина принявший на себя весь гнев Веснински, читаемый в устремившемся на уровень груди молодых людей взгляде, покоился пока в эфемерной безопасности лишь благодаря расстоянию и всё ещё стиснутых на шее пальцев Эндрю.       — Эмм... Привет? — отмерев пробормотал, судя по всему, Ники. Натаниэль мельком видел его на групповых фотках из колледжа, что показывала пару раз Элисон. Он не стремился обратить внимание на родственника близнецов, но тот достаточно выделялся, чтобы запомниться даже так.       Стоило Нату дёрнуться вновь, но уже в сторону Ники с Эриком, как оказался пришпорен пальцами, под давлением которых начинали гудеть мышцы, и одёрнут обратно. Он не успел не то, что сказать, а даже сообразить, когда губы Эндрю накрыли его вновь, уже не так жадно и, можно сказать, немного смазано. Просто констатация факта. Просто его точка в ситуации. Для Хэммика — как требование держать болтливый рот закрытым. Для Эрика — требование держать закрытым рот мужа. Натаниэлю предназначалось большее, и в этом «больше» он чуть не задохнулся. С трудом удавалось проглотить кислород даже тогда, когда Эндрю молча отстранился и скрылся вместе с новоприбывшими в доме, оставив скучающего Ната наедине с любимым хобби.       — Ебать. — прошипел в сторону леса тотально охреневший Веснински, повернувшись спиной ко входной двери с окном и вцепившись мёртвой хваткой в собственные волосы.       Эндрю запретил ему. Остановил, не позволив отреагировать на ситуацию. Значит, для него это нормально? Мысли разбегались, как рыжие тараканы от резко включённого в помещении света, не желая попасться и быть растоптанными резиновой подошвой. Стойкое ощущение, что Эндрю, вырвавшись за границу города, пересёк ещё какие-то границы. Или Нат сделал это сам, позволив.       Дверь за спиной открылась беззвучно, но половица предательски скрипнула. Вот только Нат не мог найти в себе сил на то, чтобы хоть как-то отреагировать, лишь отпустил волосы, которые, казалось, ныли вместе с кожей до самых кончиков, и вытрусил из подобранной с перила пачки сигарету. Голос Ники за спиной разочаровал не меньше, чем отказавшаяся работать именно в этот момент зажигалка.       — Не самое приятное знакомство. — расстроенно прогундел брюнет позади, не решаясь приблизиться после весьма убедительной инструкции к Натаниэлю Веснински от ржущих на кухне в этот самый момент Лисов. — Эндрю попросил сфотографировать вас на веранде, когда мы подойдём, поэтому зеркалка и была наготове. — спина и руки Ната напряглись достаточно отчётливо, чтобы Хэммик сделал шаг назад на всякий случай. — Просто, как я понял, обстановка резко изменилась, но руки сами дрогнули.       Натаниэль и понимал, и не совсем, что это не просто тупая попытка оправдаться из нежелания поганить отношения с первых секунд, но и искреннее извинение. Он знал о Хэммике немного, но то, что его считали добрым, открытым и честным парнем, было не просто тем, что говорят над могилой после смерти, а убеждением окружавших его людей. Только это принудительно душило вздымающуюся внутри злость.       — Забудь. — справившись в конце концов с капризной зажигалкой на эмоциях рыкнул Нат, но продолжил уже спокойней. — Просто не приближайся ко мне, и мы сможем сосуществовать.       Вздох Ники, наполненный виной и разочарованием, не вызвал в Нате ровным счётом ничего. Эндрю ничего не просил, когда уходил в дом, а это значит, что Натаниэль был волен не прислушиваться к тому, чего бы он хотел. Верней — какими бы хотел видеть отношения Натаниэля с его семьёй. Не убивать ведь достаточно? Удивительно, но уйти Хэммику половицы позволили беззвучно, пока сигаретный дым проникал в лёгкие и, покидая их, мгновенно растворялся в порывах поднявшегося ветра. Он нервничал не из-за сраного фото. Из колеи выбило поведение Миньярда.       Натаниэля затошнило.       — Нат, детка, ты идёшь?       Голос Элисон сработал как поднятый тумблер и его согнуло пополам.       — Так, хэй, стой-стой-стой.       Аккуратно прикрыв дверь, она постаралась как можно тише приблизиться и сгрести рыжего в охапку, поспешив утащить за стоявшую неподалёку беседку для барбекю.       — Это из-за того ушлёпка, да? Это, блять, Хэммик? — руки Элисон были ледяными, словно перед выходом она держала их в морозилке добрый час. Её не многое пугало, но разваливающийся на глазах Веснински заставил сердце пропустить ударов сорок из девяноста подскочивших. — Я ему ещё в колледже обещала глаза выцарапать, дебил нескошенный. А ты чего, м? Совсем поплыл из-за своего чудовища.       Это тоже было странно, как и многое из происходящего в жизни Ната. Они, конечно, сблизились с Рейнольдс в какой-то степени, вот только он недооценил блондинку, судя по всему. Её испуг был напечатан чёрным по белому: в оледеневших руках, суженных до звезды в небе зрачках, уже поалевшей от укусов нижней губы. Элисон облокотила Ната на стену беседки и присела перед ним на корточки, хаотичными и нервными движениями убирая омерзительно-непослушные волосы с лица, что так и лезли обратно вопреки её стараниям. Когда она, пусть и беззлобно, произнесла это «чудовище» между бровей пролегла чёртова Марианская впадина. На это, в отличие от ушедшей в отказную менталки, силы были. Она прекрасно знала, что не стоит бросаться такими словами ни в адрес Эндрю, ни его семьи, но Нат старался смириться и с её эмоциями.       — Я в порядке. — захотелось рассмеяться, что не скрылось в смешке, успевшем вырваться до того, как Веснински проглотил остальные.       — А, да, конечно! — вместо встревоженного лица перед глазами появились ноги в пушистых розовых тапочках, где-то на периферии мелькнули руки, разведённые в недовольстве. — Сначала разогнись, а уже потом переворачивай свой дуршлаг мне на голову, ладно?!       — Симпотично.       — Что? — опешила Элисон.       — Хочу такие же, но не розовые.       Серые радужки Элисон, казавшиеся крохотными в распахнутых в удивлении глазах, медленно опустились вниз. Понаблюдав за шевелившимися пальцами в тапках, оценивая ситуацию, они так же медленно вернулись к лицу Ната. Тот уже опёрся на пластиковую перегородку всей спиной и не без издёвки наблюдал, растянувшись в ленивой улыбке. Такая улыбка бывает у тех, кто минуту назад умирал в океане и вдруг выбрался на палубу проплывающего мимо корабля. Рейнольдс не понимала от чего, но Натаниэль только что тоже, кажется, спасся.       — Придурок! — толчок в грудь слегка качнул плечо Ната, но не ощущался совершенно, да никто и не пытался сделать больно.       — Я серьёзно. Купишь такие? — тапки прикольные. Было жалко, что испачкались.       Развернувшись рывком в сторону дома Элисон отошла на пару шагов, но остановилась и, вернувшись, вцепилась в Натаниэля чтобы потащить за собой, не забывая рычать на эмоциях:       — И засуну их тебе в задницу! И плевать, что Миньярд потом расстроится из-за того, что не будет у тебя первым! Никакого терпения на твои качели не хватит.       — Кто сказал, что он будет первым? — съязвил в ответ рыжий, послушно плетясь следом и не сводя взгляда с лохматых тапочек.       Элисон остановилась и обернулась, окинув красноречивым взглядом Натаниэля с головы до ног.       — Детка, я видела фото, на котором ты чуть не умер только от поцелуя. — продолжив движение ко входу, мурлыча, добавила. — Между нами больше не осталось секретов, малыш.       — Ты ещё не видела меня голым. — сквозь смех просипел Нат, но тут же уткнулся носом в чужую спину, и через мгновение был сжат в настолько сильных тисках, какие могла позволить девушка не впиваясь в него свежим маникюром.       — Упаси Боже. — она оглянулась через плечо, чтобы убедиться, что их точно никто не слышал в этот момент, и настойчиво — очень настойчиво — отчеканила каждое слово. — Никогда. Никогда больше так не говори.       — Меня до сих пор поражает восприятие вашей команды меня и Эндрю.       — Дело не в том, кто лучше умеет вскрывать глотки. — взмах руки в воздухе отгонял неверное предположение, повисшее между ними назойливой мухой. — Детка, дело в том, что это ты.       — Я?       В ответ на тонну скепсиса вперемешку с непониманием во взгляде Элисон звонко цокнула языком.       — Ну, если я убью Аарона, то твой хвостик меня просто прикончит, но если отниму тебя...       — Просто прикончит? — проявил любопытство Нат, когда девушка замолчала и повела плечами, вздрагивая.       — Он закошмарил все гос. органы когда, спустя два месяца комы, ты так и не очнулся и врачи приняли решение отключить ИВЛ. И, поверь, попытавшийся коснуться той кнопки на мониторе до неё даже дойти бы не успел, ведь Эндрю сидел с пистолетом в руке шесть дней рядом с тобой, прежде чем мы смогли остановить бюрократическое колесо.       — Весь мир в курсе, что он не любит когда его трогают, или что?       — Добро пожаловать к Лисам. — самодовольная улыбка озарила её лицо, буд-то она посвящала новичка в секреты тайной магической башни. — Мы не совсем обычное подразделение. Искренне надеюсь, что однажды и ты станешь его частью полноправно.       — Элисон, ну твою мать!       Выскочивший на улицу Сэт буквально взорвался, когда увидел её, стоящую посреди мокрой травы и земли в одних тапках.       Натаниэль молча наблюдал, как она заговорчески приложила палец к губам с тихим «Тш-ш-ш» и, на этот раз, в самом деле рванула обратно в дом, не забыв обернуться и жестом потребовать поторопиться и его. Все разговоры с этой своевольной и своенравной девушкой были такими — имели особое наполнение: что-то обычное; что-то успокаивающее; что-то новое. И в этот раз она дала понять, что переживать не о чем и его есть кому поддержать, а так же подарила ещё одну причину.

«...ведь Эндрю сидел с пистолетом в руке шесть дней рядом с тобой...»

      — Так вот о чём была та фраза...       Гостиная, наполненная людьми и их голосами, запахами еды и горящих в камине поленьев, стала ещё одной звездой на небосводе Натаниэля. Ещё одной сверхновой, грозящейся беззвучным взрывом, которому — он верил — не бывать.       Ужин, прошедший под шумные разговоры ни о чём и обо всём на свете, которые хотелось записать на диктофон, чтобы зацикливать в тяжелые моменты. Так непривычно и, вместе с тем, безумно хо-ро-шо.        Глупые игры в дженгу, твистер и пиво-понг плавно перетекали в очередной "вечер кино" под алкоголь с закусками, с трудом помещавшимися в желудке после сытного ужина.       Он просто был сторонним наблюдателем миров.       Он просто растворялся пеной, разбиваясь вместе с волнами о маяки.       Он просто жил. По крайней мере пытался быть, не утонуть и выжить.