Веснински!

      Стойкое ощущение, что солнце встаёт на западе, а садится на востоке, не покидало Натаниэля далеко не первую неделю, может месяц — вечность —, год. Мир снова перевернулся, сделав кульбит в воздухе, и замер в невесомости, отказываясь падать вниз за его вновь рухнувшим телом. Не имея ран, колени раздирало от боли, но Нат её уже почти не замечал, ведь до свободы оставалось лишь дотянуться, чтобы ухватить. Она — уже не эфемерная мечта, маячащая где-то там, за горизонтом.

Только протяни руку и...

      Истощённое тело, что не смогла скрыть мешковатая одежда и накинутый поверх пиджак Моро, дрогнуло от тяжёлого касания к голове. Глаза распахнулись и застыли. Набирающий силу шторм в мгновение застыл в бескрайних льдах и затрещал по швам. Нат так близко видел Теодора в последний раз ровно пять лет назад. Виски прошило болью осознания, что тех крох, тех же пяти наполненных лишь безразличием и одиночеством лет, проведённых под одной крышей, хватило для того, чтобы посеять ужас в сердце ребёнка навсегда.       — Всё в порядке.       Мальчишка на миг дрогнул под тяжёлой рукой и распахнул глаза так широко, что его глаза, казалось, выплеснутся волной цунами и снесут всё на своём пути. Не веря собственным ушам, и не найдя ответа в глазах напротив, Тео обернулся на Жана и, получив уверенный кивок, вернул своё внимание на Натаниэля.       Нат чувствовал, как раздробленное на осколки желание жить слетается со всех уголков вселенной и возвращается, собираясь где-то в груди и согревая остатки того, что называлось сердцем. Не имевший никаких желаний, зациклившийся на одной единственной цели, он всё чаще ловил себя на очередном «хочу». Нат не просто захотел жить дальше. Эта жизнь, размеренная, не обязующая в оплату за очередной глоток кислорода захлёбываться в чужой и собственной крови ему нравилась. Нат зажмурился, медленно втягивая воздух чуть приоткрытым ртом, притянул Теодора и вжал в себя хрупкие плечи с головой так сильно, как только мог себе позволить. Его голос зашелестел над самым ухом, лишив вырвавшиеся слова нежеланных свидетелей:       — Сдержи своё слово, как я стремился держать своё все эти годы. Отправляйся с Жаном к Стюарту и живи там свою жизнь под его крылом, а с остальным я почти закончил. — мальчишка встрепенулся в попытке отстраниться, но смог пошевелить лишь руками-верёвочками, телепавшимися вдоль туловища. — Не обманывайся верой в то, что я стану для тебя семьёй.       Получив вместо ответа только вялый кивок с дрогнувшим выдохом Натаниэль отстранился, скользнул рукой с затылка на тонкую шею и встряхнул словно куклу хрупкое тело, заставляя посмотреть себе в глаза. С малых лет он требовал от Тео прямого ответа, даже если это было слишком жестоким. Нат не мог себе позволить не быть не. Его жестокость в отношении Теодора не та, что проявлял Натан и, тем более, не та, что источала из себя Лола. Натаниэль метал слова вместо ножей, пусть они тоже могут быть достаточно остры, но тело его сына девственно чисто, в отличие от собственного, а раненное сердце рано или поздно заживёт, когда люди-пластыри залечат его другими словами — правильными. И эти слёзы, ставшие немыми свидетелями очередной болезненной царапины, мешающие произнести ответ десятилетнему мальчишке, тоже канут в лету рано или поздно.       — Да, сэр.       — Правильно.       Словно недовольный тем, что в тёмных завитках намного меньший беспорядок, чем у него самого, Нат вернул ладонь на голову ребёнка и взъерошил, остановившись лишь когда мальчишка шикнул и вынырнул из-под надоедливого жеста. Губы Ната еле заметно растянулись, оголив кромку верхних зубов с клыком, что превратило его фирменный оскал в нечто ребяческое и игривое, веющее теплом. Скрипнувшая дверь чёрного выхода отвлекла на себя внимание, прервав порыв Веснински. Появившийся в проёме Джереми всем видом дал понять, что ждать до рассвета не намерен. Буркнув себе под нос еле различимое «козлина» Нат, не проронив больше ни слова, подтолкнул Теодора в сторону Джереми и кивнул Жану. Ему только и осталось, что молча смотреть в спины тех, кто совсем скоро станет лишь воспоминанием, но отчего-то не было ни грусти, ни тоски, ни желания рвануть за ними, остановить, оставить рядом. Тяжёлая дверь скрипнула вновь, уже закрывшись, и воздух как-то резко потяжелел, с трудом протискиваясь в лёгкие и не желая выходить обратно. Части прежней жизни — как раскиданный двухлеткой пазл, так долго покрывавшийся пылью под кроватью и за батареями, на чердаке, что той привязанности, сжимающей душу в тиски только от мысли о грядущем, уже за ней не видно. Нат переехал. В прямом и переносном смысле.        Заставил вынырнуть из бессознательного сигаретный дым и осветившие всё вокруг, как показалось в первые секунды, крошечные угольки на кончиках зажжённых сигарет, застывших перед самым носом в руке Эндрю. Нат вздрогнул. Оглянулся. Мир снова сузился до их фигур в полумраке небольшой парковки. Мир сузился до двух зажжённых сигарет. Нат мазнул взглядом от табачных угольков до пальцев, по предплечью, выше по руке к лицу, ореховым глазам, обратно...       — Не заставляй меня думать о глупостях. — перехватив сигарету и затянувшись поглубже прошептал на выдохе Нат.       Так сложно было продолжать бежать от правды. Да и не сказать, что он собирался продолжать. Может, ещё совсем немного. Он так устал.       — Ты сам - сплошная глупость, Веснински.       Не требовалось лишних слов, хватило всего взгляда, чтобы понять — Эндрю отложил серьёзный разговор на неопределённый срок, и Нат за это был благодарен. Он не думал, что может оказаться в подобной ситуации, приблизив к себе за раз не одного, а целых восемь человек. Эта переменная ничего не даёт, никак не навредит семье Эндрю и не повлияет на работу подразделения, но сам факт окунал Ната с головой в очередной приступ лёгкой паники. Он так привык скрываться во лжи, что выйти на свет правды казалось настоящим самоубийством. Он мог бы и в этот раз пойти окольными путями, обратиться в головной офис и подготовить Теодора к WITSEC самостоятельно, а не отправлять к Стюарту, но в этом не было смысла. Спутывать неряшливый моток лжи, откидывая их с Эндрю друг от друга на очередную милю когда неудачный узелок выбьется наружу. Доверие между ними и без того казалось слишком хрупким, не смотря на всё, что произошло за последний год. Нат всё ещё не сделал н-и-ч-е-г-о. Ничего для того, чтобы Эндрю смог довериться ему хоть на йоту от того, на что готов был пойти он сам. Он пока не совсем понимал: это чувство долга или что-то большее? Может, это и вовсе эхо того нестабильно-упоротого состояния, что вынудило Ната изначально вгрызаться в Миньярда и его команду каждый раз.       — Я тут на терапии встретил Мэгги. — как бы невзначай протянул рыжий, спускаясь по ярко освещённой лестнице ведущей в архив.       То, что Эндрю в этот раз пошёл за ним не показалось слишком странным, хотя обычно предпочитал держаться на расстоянии от «логова канцелярских крыс» и появлялся в нём лишь для того, чтобы забрать увлёкшегося Ната. А вот вздрогнувший всем телом и чуть не сбившийся с шага Эндрю, что грозило свободным полётом с высоты второго этажа, оказалось уже более достойным внимания. Нат остановился, обернулся, но Эндрю лишь мотнул головой и прошёл мимо. Хоть внимательность в обыденной жизни и не была одной из лучших черт Натаниэля, но навязчивое избегание пожилой медсестры не могло не броситься в глаза. Они довольно тепло приветствовали друг друга — Эндрю даже позволил себя обнять пару раз, не прирезав безвинную —, могли перекинуться парой слов наедине, но стоило оказаться рядом Нату, и вся активность подлетала в воздух как нора суслика на динамитной шашке — молниеносно и с гробовой тишиной «после».       — Что не так с Мэгги?! — не выдержав рявкнул Нат, влетев в помещение. Эндрю окинул его сухим взглядом — как на говно —, пожал плечами и сунул в руки опешившего рыжего коробку с отобранными ранее кейсами.       — Ничего. — он почти закатил глаза от того, что Нат умудрился зациклиться именно на этой медсестре. Эндрю так-то с каждой из них не особо контактирует, но заметили мы только эту. — Она нам больше не нравится.       — Кому, блять, «нам»?! — вызверился ещё больше вышагивая по коридору, а затем и по лестнице к выходу, подталкиваемый чужими руками в спину с упорством мула.       — Тебе и мне. — щелчок выключателя и кромешная тьма за спиной Эндрю утянули сознание Ната куда-то туда же — в тёмную бездну, как только он застыл и обернулся на месте всем телом. Пальцы Эндрю всё ещё касались чёрной клавиши выключателя, а из-за света, льющегося на них из коридора, огоньки веселья, плескавшиеся в карих радужках, казались ярче, чем когда-либо.       — С каких пор есть «мы»? — Эндрю сделал шаг вперёд, но отступать никто не собирался. Вот только это было и не нужно — он обогнул Ната и подошёл со спины.       — А до каких не будет? — тягучий шёпот обжёг кожу на шее. — «Мы» есть с сегодняшнего дня? «Мы» есть с твоего «Привет»? «Мы» были всегда. Какая разница, когда это... — Эндрю провёл указательным пальцем между ними на уровне груди, слегка касаясь самым кончиком позвоночника Натаниэля, что вызывало во всём его теле мелкую дрожь. — ...началось?       Натаниэлю хотелось сбежать. Куда угодно, только подальше от той ловушки, в которую сам же себя и загнал, не только позволив Эндрю отрезать все пути к отступлению, но и подтолкнув к этому разговору одной неосмотрительной фразой. Ебал он свою импульсивность. Пусть неадекватный Нат был и из-за депривации, но вот идиот однозначно от рождения. Кожа, казалось, плавилась от чужого дыхания у самого уха и ниже, на шее. Чёртов Эндрю словно специально пару раз склонялся к трапециевидной мышце пока уничтожал барабанные перепонки Ната чуть хриплым шёпотом.       — Хватит. — совсем неубедительно рыкнул рыжий — скорей проскулил —, развернувшись на пятках и уткнувшись в подбородок Эндрю. Он тут же склонился, выровняв их взгляды из-за разницы в одну ступень, подцепил воротник чёрной футболки пальцем и одним взглядом спросил «А то что?» — Я благодарен за всё, что ты сделал для меня, никогда не обесценю, но это... — Нат подавился словами, рвущимися наружу и закусил губу. Он старался говорить как можно тише, на грани. Необходимости в этом не было, они давно одни, но он надеялся, что даже собственные уши не услышал то, как сильно надломился голос.       Только его губы разомкнулись вновь и пальцы Эндрю соскользнули с чёрной ткани, лишая мнимой опоры, отчего тело шатнуло назад, но недостаточно сильно для падения в бездну. Не требовалось, ведь сердце уже поспешило рухнуть первым: Эндрю, выпрямившись, возвышался над Натом и смотрел туда, куда укатилась кровоточащая мышца — тук-тук-тук—, совсем безэмоционально, как и всегда, во тьму за его спиной. Тонкие нити, связывавшие их, громко бряцая начали рваться и хлестать изнутри Натаниэля, кислорода стало не хватать настолько, что лёгкие почти выламывали рёбра в попытке ухватить как можно больше. Эндрю сделал шаг назад, отчего руки дёрнулись в порыве ухватиться и остановить, но чёртова макулатура, как приклеенная к уже подрагивающим пальцам, никак не хотела падать вслед за сердцем. Собственное тело не получалось сдвинуть ни на дюйм.       — Это ни к чему не обязывает.       Голос Эндрю зазвучал на удивление спокойно. Так, буд-то до этого они поговорили о погоде и обсудили предстоящий бранч. Нат проморгался, стоило в поле зрения попасть протянутым рукам в безмолвной просьбе передать коробку.       — О чём ты?       — Тот поцелуй. — Эндрю склонил голову на бок и в волосах, казалось, заплясали светлячки из-за проникавших сквозь них лучей света. — Всё, за что ты благодарен и мой самообман ни к чему тебя не обязывают. Это был просто вопрос, Веснински.       Эндрю забрал коробку из рук — она оказалась вовсе не приклеенной — и бросив привычное «Шагай давай» утонул в свете диодных ламп, скрывшись в дверном проёме. На негнущихся ногах Натаниэль засеменил следом по чистой инерции, отчаянно пытаясь переварить обрушившийся на него ворох мыслей. Вот только переваривать было нечего, ведь он знал. Нат прекрасно, блять, знал, что это не просто интерес, как к зверушке в зоопарке. Не был даже тогда. Никогда. Это всегда было что-то. С того самого дня, когда они не нашли в себе сил отодрать глаза друг от друга, в лучах закатного солнца с трудом пробивавшегося через раскидистые вишнёвые ветви, когда вдруг перестали существовать все вокруг, кроме них.       Тот отчаянный крик, неестественный для Эндрю, наполненный неподдельным ужасом, почти разрывал барабанные перепонки расходясь волнами эхо изнутри: «Спасите его!». Нат всё ещё иногда ощущал фантомную боль не от вошедшей в сердце пули, ножей Лолы или тесака отца, а от пальцев Эндрю, впивавшихся в его тело — то была отчаянная попытка удержать в своих руках что-то настолько важное, чтобы позволить отпустить самого себя. Натаниэль не сразу осознал произошедшее, как и далеко не сразу понял, что те три месяца комы Эндрю был неизменно рядом. Он умер лишь раз, а Эндрю рассыпался пеплом по ветру и воскресал каждый день. Натаниэль не сразу понял, но Мэгги... Лучше бы не знал.       По пути домой Эндрю, как и всегда, предложил план на ужин «Магазин или доставка?», план на ночь «Спать или кино?», словно забыв об их последнем разговоре, что даже в мыслях звучало как дерьмовая шутка. Эндрю никогда не забывал. Он просто дал понять, что всё в порядке, что ничего не изменилось — по крайней мере он менять не намерен —, и они возвращаются в «по прежнему их — блять — дом». Натаниэлю захотелось взорваться сверхновой и разлететься в космическую пыль. Он решил не врать Эндрю? Ха! Давно? До того, как подписал договор "о неразглашении" или, блять, после? Или, можно подумать, что он в довесок подписал бумаги "о неразглашении договора "о неразглашении""? Или...       Нат вжался в переднее пассажирское, зарывшись обеими руками в растрепавшиеся из-за открытого окна волосы. Прохладный ночной воздух никак не помогал справиться с температурой равной Бетельгейзе, генерируемой вереницей мыслей в трещащей по швам голове. Он совсем не замечал, когда машина останавливалась и Эндрю куда-то выходил, и то, что они уже давно на парковке комплекса, а не у очередного магазина, Нат понял лишь после колючего тычка в висок со стороны водительского. Как он дошёл до лифта и зашёл в него? Как принял душ и проглотил наспех приготовленный Эндрю ужин, и что ему отвечал во время? Отвечал ли? Как оказался перед дверью его спальни в предрассветный час?       Натаниэль очнулся, лишь когда оледеневшие пальцы коснулись хрома дверной ручки, и одёрнул руку так, словно к его спине снова прижали раскалённый в подвальной печи лом. Попытка сбежать провалилась на этапе раздумий — дверь распахнулась и без его стараний, а в проёме застыл Эндрю, не без любопытства и капли раздражения осматривающий с головы до пят уже пол часа трущегося под дверью Веснински. Не дождавшись ничего внятного он отступил в сторону и мотнул головой, приглашая войти. Вновь, чисто по инерции Нат послушался и прошмыгнул в спальню, хоть уже не особо то и помнил зачем пришёл. Щелчок закрывшейся двери сработал тумблером, а огромная красная лампа и взвывшая сирена тревоги потребовали «Бежать!», но, обернувшись, Натаниэль буквально воткнулся в пристальный взгляд облокотившегося на полотно блондина, словно специально отрезавшего единственный путь для отступления с вражеского поля.       — Прекращай. — Эндрю зарылся пальцами во взлохмаченные волосы, приглаживая, но тут же встряхнул головой возвращая прежний беспорядок, оттолкнулся от двери и в несколько шагов прошёл мимо, усаживаясь на край кровати, что казалась чересчур огромной для одного. — Я не собирался вызывать у тебя экзистенциальный кризис, так что завязывай с рефлексией и проваливай спать. Хоть сегодня и выходной, но до вечера проспать не выйдет. — Эндрю устало протёр лицо руками, подцепил двумя пальцами лежавшую у подушки книгу и переложил на прикроватный столик.       Заметив, что Нат не отреагировал, продолжив гранитным изваянием стоять в центре и без того небольшой спальни, он поднял взгляд и не менее пристально уставился в ответ, в ожидании хоть каких-нибудь признаков жизни в образовавшемся вакууме. Идиот уже битый час обдумывал или его слова на той чёртовой лестнице, или смысл грёбаной жизни, и Эндрю отчаянно надеялся, что не последнее, и что он пришёл не поделиться сделанными выводами. Не очень то хотелось пачкать новый паркет его кровью вперемешку с соплями.       — Дай мне три месяца.       — Подумать о своей ориентации в пространстве? — язвительно прошипел Эндрю откидываясь немного назад на выставленные руки.       Ната передёрнуло, а лицо перекосило, словно в рот засунули целый лимон и подвигали челюстью для верности. Он совсем не этого хотел. Что он может рассказать, ничего не говоря при этом? Эндрю — ничего вовсе, ведь он читает между строк получше «Бомбы», а Нат далеко не «Энигма». Эндрю так много ему позволял буквально с первых дней, что Нат решил, что теперь дозволено вообще всё? С чего бы? Методом тыка он быстро выяснил границы и не прикасался к Эндрю в «запретных зонах», расчертив на его теле воображаемую карту. Эндрю терпел его вторжения со скрежетом в зубах, но не отталкивал. Нат был допущен в семью Эндрю, его жизнь, дом. Эндрю стал Божеством, которому Натаниэль в сердцах молился в момент отчаяния, и на мольбы ответили протянутыми сквозь пепельную пелену руками. Эндрю — тихая гавань в центре шторма на Юпитере. Эндрю — благословение. Пора рушить догмы, Натаниэль.       — Я не знаю, что будет «после». — голос сорвался на хрип, где-то в середине предложения и вовсе пропал от того, что во рту образовалась чёртова сахара. — После того, как я выполню условия подписанного девять лет назад договора. Срок истекает через три месяца. — не прекращая говорить он медленно приближался к Эндрю и, остановившись у расставленных ног, опустился на пол.

«Веснински не падают ниц, а преклоняют других»

Натан преклонял колени в семейной часовне. Замаливал грехи, уродец, или отпускал? Что ж, и Нат помолится. Вот только Бог у него свой.       — Что ты... — Эндрю осёкся, не понимая, что вообще хотел сказать после. Он всем телом мелко вздрогнул и потянулся, чтобы встряхнуть придурка и заставить встать, но Натаниэль тут же мотнул головой, предупреждая.       — Тогда я жил в сраном бреду, Эндрю. — Нат был готов орать, а выходил лишь жалкий шёпот. — Но тот вечер не был ложью или помешательством, слышишь? — хотел вцепиться до кровавых лун в колени и молить-молить-молить поверить. — Я не могу прыгнуть с обрыва и осознано утянуть тебя — и всю твою семью — следом, если страховка подведёт. Слышишь?       Голова с каждым словом наливалась свинцом, с трудом держась на ватной шее. Если бы это сработало — Натаниэль умыл весь мир слезами. В ответ мольбам ему навстречу протягивают руки и всё, на что способен Нат — сложить на жертвенный алтарь свинцовый груз. На отсечение. На милость.       — Потерю какого меня ты переживёшь, Эндрю? Нынешнего, не успевшего наследить в твоей жизни слишком сильно, чтобы исчезнув раствориться без следа? Или того, что заберётся под кожу, выпотрошит, заняв всё пространство под ней, и вцепится мёртвой хваткой в сердце?       — Ахуеть. Тебя романтике Тим Бёртон лично обучал?       Голос Эндрю, на удивление спокойный, завибрировал над головой настолько близко, что кожу вновь так знакомо опалило жаром. Если бы Нат его не знал достаточно, то точно бы решил, что Эндрю в этот момент улыбался не скромней Чеширского Кота из глупой "Алисы", которую он однажды читал вслух.       — Я, блять, не прыгну, если у меня будешь ты.       Натаниэль подхватил руки Эндрю в свои и, повернув голову, припал губами к раскрытым ладоням. Он просил не торопиться. Он давал обещание. Он олицетворял смирение в своей мольбе.

«Весниснки не щадят, и о пощаде не молят.»

Однажды Натан молил... Натаниэль заставит этого ублюдка повторить, но уже не из мести за себя с Теодором, а в уплату за боль Эндрю.

      Солнце встало на западе и село на востоке.

      Они так сидели час, неделю, может месяц — вечность —, год?

      — Похоже на бред. — всё так же спокойно заключил Эндрю спустя, казалось, тысячелетие. Нахлынувшие в начале эмоции растворились в таком родном ему безразличии, но прохладные ладони продолжали терпеть горячий град чужих губ не отталкивая.       Натаниэль не собирался больше молчать. Он не собирался останавливаться, во что бы то ни стало, и раз уж начал, то достучится до компромисса с Эндрю. Нат собственноручно возложит голову на плаху миллионы раз, если сможет вернуться. Если бы для этого нужно было прикончить пару десятков человек, то Нат уже устроил бы кровавый марш, но это слишком просто для его реальности. Он тихо фыркнул в сомкнутые ладони и вновь накрыл губами, забормотав еле слышно, но разрывая гробовую тишину в клочья каждым словом:       — Это действительно только моя вина.       Рваное дыхание медленно выравнивалось и, кроме поцелуев, в ладони Эндрю ложилась улыбка. Он не видел, но чувствовал её каждым дюймом кожи, каждой клеточкой, грёбаным атомом.       — Я понесу ответственность за всё, когда придёт время.

***

      — То есть у тебя есть сын?       — М-м-ага.       — Десятилетка.       — М-м-угу.       — В... — тонкие пальчики с аккуратным маникюром розового цвета принялись быстро загибаться в хаотичном порядке. — Сколько там тебе?       — Д..цть...ще...       — Освободи рот и скажи нормально.       Стул многострадально скрипнул под весом раскачивающегося тела и рухнул с грохотом на пол, оставив расходящееся эхо единственным звуком в двухэтажной квартире. Четыре пары глаз устремились к застывшей в негодовании Элисон, Аарон так и зафиксировался на застывшем меню выбора фильма, сидя на полу перед телевизором и не рискнув повернуться, чтобы не выдать подступающую истерику.       — Ляпни ты это двадцать секунд назад и даже я не спас бы.       Растянувшийся на полу Нат уставился в сторону коридора, куда следом перевели взгляды и остальные. Ручки пакетов соскользнули с пальцев Эндрю и те гулко бахнули о паркет, следом полетела насквозь промокшая из-за спонтанного ливня ветровка.       — Эндрю, леденец. — блондин склонил голову по-птичьи на бок и вздёрнул бровь. — Он жрал чёртов леденец!       Эндрю только и хватило сил, что прорычать Элисон, чтобы та отвалила от Ната, после чего сразу скрылся в душе оставив готовку остальным. Что ещё он мог сказать в довесок к десяткам нотаций, ответом на которые был дружный бас, клятвенно заверяющий, что с тупыми вопросами к Веснински лезть не будут? Ну, блять, да, при нём и не лезли, но стоило оставить рыжего вне поля зрения и начинался чёртов хаос.       Чуть тёплые струи воды кололи и обжигали промёрзшую, под непривычно ледяным для конца лета ливнем, кожу — чёрт дёрнул идти в ближайший магазин пешком, а не на машине в гипермаркет —, но не смотря на это рука так и тянулась выкрутить вентиль горячей на максимум. Прошла неделя с момента знаменательного (не)знакомства с сыном Натаниэля — Теодором-матьвашу-Хэтфордом. А эти голлумы ходили по охуенно тонкому льду с того дня, почти прописавшись в их квартире. Эндрю до сих пор не выпустил никому кишки лишь из-за того, что Нат буквально растекался в лужу каждый вечер в предвкушении этих грёбаных посиделок. Они и раньше собирались раз в неделю-две, по старой традиции ещё со студенческих времён, но терпеть этот цирк каждый день становилось всё сложней.       Они с Натом говорили ещё несколько раз о прошлом, в основном связанным с появлением Теодора, ещё немного о смерти матери от рук отца, о побеге из родительского дома. Вскользь и без особых подробностей Нат метал новые крошки, которые предпочёл бы зарыть вместе с телом Мэри Веснински, чем вскрывать зажившие нарывы. Эндрю видел, как сложно ему давалось каждое слово, но не мог остановить. Из этих крошек Нат строил мосты, стоя с противоположной стороны пропасти, навстречу тем, что уже возвёл к нему Эндрю.       — Чёртов кролик.       Неудивительно, почему рыжий - настолько идиот. Мать растила бегунка и труса, но потерпела неудачу спустя три года, за что на голову тринадцатилетнего мальчишки был обрушен весь гнев чокнутого самодура. Ната тоже уничтожали, ломали день за днём. Из года в год. В голове Эндрю засел вопрос: «В какой момент Нат сдался?», а следом «Сдался ли?», раз так уверенно просил лишь подождать.       — И чем я занимаюсь?       Тяжёлый вздох нарушил монотонный звук льющейся воды. Он слишком много думает. Это прерогатива Веснински — рефлексировать по поводу и без. Слишком много Ната. Снова. Эндрю чертыхнулся себе под нос, встряхивая головой в бессмысленной попытке прогнать очередной водоворот мыслей.       — Действительно.       Тело в миг окоченело, взглядом Эндрю метнулся к пустым предплечьям, а затем к раковине у стены, на которой уже давно он оставлял только повязки, без ножей. До подсознания дошло не сразу, что зашедший в душевую идиот с той стороны ничего не смог бы увидеть благодаря тонировке. А вот его было отлично видно. Рыжие волосы разметались по влажной поверхности душевой перегородки, белая футболка тоже впитала в себя влагу и стала почти прозрачной в месте соприкосновения спины со стеклом. Он совсем не двигался, сидел на корточках откинувшись на перегородку и прикрыв глаза. Минутный ступор сошёл на нет, стоило мозгу осознать, что это Натаниэль. Вот так, так просто.       — Ничего не смущает? — не вкладывая силы Эндрю ударил по стеклу, отчего голова рыжего по инерции подалась вперёд, отстраняясь от вибрации.       — Ой, да что я там не видел?       Эндрю ненавидел это. Ненавидел, когда Нат начинал так говорить: мурлыча, словно кот. Сначала ненавидел потому, что это никак не вписывалось в сложившийся образ его шизы, а после — рыжий придурок начал этим пользоваться, стоило понять, что...       — Ничего. — рыкнул в ответ, выкручивая горячую в ноль.       — А, ну да. — плечи распрямились и скользнули по стеклу, собирая белой тканью ещё больше влаги. — Ребята уехали, Эмбер в соседнем квартале.       — Эта новость не могла подождать меня пять минут?       Нат незаметно вздрогнул от звука хлопка ладони по смесителю, и звук воды резко стих. Эндрю заметил, насколько сильно было напряжено тело Натаниэля, только когда тот подскочил на ноги и поспешил убраться прочь.       — Стоять.       Не слыша шагов за спиной Нат обернулся. Испещрённая десятками белёсых шрамов рука, накладывающихся друг на друга и пересекающихся идеально ровными линиями, на несколько секунд показалась из-за непроницаемой перегородки, подхватила накинутое на крючок полотенце и скрылась вновь из вида. Он предполагал, что уровень стеснения Эндрю перед ним за три месяца комы прошла как минимум пару стадий: от «Ты тронула меня!» до «Где я тебя только не трогал», но эта херня пока работала только в одну сторону. Нет, Эндрю не сможет с ним так поступить. Не после того разговора в его спальне и чистосердечного на плахе!       Чёртов Эндрю Джозеф Миньярд, лениво шлёпая босыми ногами по серому кафелю, показался в одном полотенце — держащемся на бёдрах лишь на чьей-то матери и честном слове —, не глядя на Ната подошёл к раковине и первым делом принялся наматывать повязки вместо более важного. А более важным было буквально всё, кроме этих грёбаных повязок.       — Затрёшь до дыр.       Кудаонблятьтолькочтосмотрел? — заскулило подсознание, пожалевшее об импульсивном поступке, как только Нат поднял взгляд и был пришпорен ореховыми глазами к, как казалось, потяжелевшему на несколько сот тонн кислороду.       — Ненавижу.       Эндрю было весело. Этого факта он не скрывал: присмотрись, и вместо бликов ламп в глазах увидишь пляшущих чертей.       — Да, на прошлой неделе ты так и сказал. — уголок рта Эндрю немного дёрнулся, когда он, договорив, отвернулся и вновь занялся повязками.       Можно было бы принять за дискомфорт, связанный с не самым приятным разговором, но Нат знал, что это не так. Когда они закончили, Натаниэль, в итоге, так и не смог уснуть, принявшись шататься по квартире. Он старался не подниматься на второй этаж но, вспомнив слова Эндрю, что спать до вечера не светит, Нат пару раз тихонько заходил к нему в спальню, вот только так и не решался разбудить: он впервые спал с руками над подушкой, крепко сжатыми в кулаки. Не те, что готовятся к удару, а те, что боятся отпустить. Было любопытно — что именно? Те тихие слова или касания? Нат надеялся, что всё.       — Решил дождаться, когда я закончу с повязками и сниму полотенце? — не сразу сообразив, на что именно переключился диалог, Нат на мгновение завис.       — Буду в гостинной.       — О, наконец обратил внимание? — с ноткой ехидства спросил Эндрю. — Твои глаза намного честней рта, Натаниэль.       Последние слова прилетели в спину рыжего одним из самых острых ножей в его жизни — так ему показалось. Эндрю был прав. Как никто и никогда прав. Вот только пока он прислоняется спиной к закрытой двери и пытается собрать свои атомы обратно в кучу, Эндрю приводит их в состояние хаоса одним лишь взглядом через чёртову дверь, что уж говорить о том, когда он... Что? Эндрю уже давно достаточно просто быть, чтобы Нату для добычи кислорода пришлось освоить сраный фотосинтез. Он издевается, ходит кругами словно хищник, дразнит, и эти игры оказались в сотни раз коварней той нелепой чуши, на которую он рассчитывал нарваться после незапланированного признания.       С трудом отодрав себя от надёжной опоры в виде двери Нат буквально дополз на ватных ногах до дивана, рухнул на него безвольной массой и накинул на лицо одну из маленьких оранжевых подушек, так сильно выбивающихся из серо-коричнейвой квартиры. Возможно это просто немой крик, но больше шансов, что попытка придушить себя.       — Активная депрессия?       — Мгм.       — Кофе?       Единственное, на что был способен в данном состоянии Нат — очередное «Мгм». Эндрю закатил глаза и скрылся за реечной перегородкой, что отделяла кухню от гостиной. Сквозь мерное шипение кофеварки и звон чашек время от времени пробивалось придушенное подушкой бурчание рыжего. Эндрю развлекала эта реакция на, вроде как, нормальную для них ситуацию. Они живут на одной территории с выписки из больницы и бывало шастали по квартире в одних боксерах, с утра или перед сном, но впервые этот идиот ушёл в самокопания так открыто.              Звякнув донышком пёстрой кружки с эмблемой колледжа Пальметто о гранитный журнальный столик, навязанной в честь новоселья девочками и всученной по итогу Нату, Эндрю пристроился на свободной половине дивана. Мог особо и не стараться: ходячая истерика вжималась в мягкий подлокотник, занимая от силы одну десятую пространства.       — Продолжим? — оранжевая клякса взмыла к потолку и рухнула обратно, приземлившись где-то вне поля зрения блондина, а два голубых блюдца зафиксировались на его лице в поисках ответов на парочку — явно пикантных — вопросов, пронёсшихся в — явно пустой, блять — голове. — Фильм выбрал?       И... И, всё, вселенная прекратила расширение и сжалась в дерьмовое «ничто». Искры-чёртики заплясали очередной хоровод.       — Ты первый начал игру на грани фола.       Но он сам вытащил свою задницу из-за наглухо затонированного стекла, верно? А когда он с утра вламывался и начинал чистить зубы, оправдываясь тем, что проспал — будильники, блять, оказывается ещё не придумали — так это ничего! Какого?       — Слушай, а ты как родился в режиме «язва ехидная», так и забыл переквалифицироваться?       — На моей территории у меня полный карт-бланш. — томно протянул Эндрю, немного подражая мурлыкающему голосу Натаниэля, упаковывая его уже во вторую эмоциональную кому за вечер.       Да, несколько дней назад Нат сам сказал, что за пределами дома Эндрю должен по прежнему оставаться в роли его няньки, даже в подразделении, где слишком много посторонних глаз. Вот только это не значило, что дома всё может быть иначе. Не значило, что он сдастся и отступится от просьбы подождать.       — «Синистер».       — Что?       — Фильм. — отвернувшись к выключенному экрану телевизора буркнул рыжий, из последних сил стараясь держать каменную мину, что со стороны выглядело невыносимо комично, учитывая алеющие уши и шею. — Я выбрал.       — Потом не лезь ко мне прятаться, идиот.       — Не собирался.

***

      — Эндрю, мы отъехали буквально на час, какого чёрта?       Яростный шёпот слышали? Вот и Эндрю впервые его услышал, когда в квартиру ввалились Элисон с Дэн, Мэттом и Аароном. Блондинка зашлась бы в часовой нотации, но будить Веснински — смертный грех, поэтому довольно быстро сбавила обороты и утащила остальных на кухню, как на собственную. Эндрю сделал мысленную заметку «установить автоматический замок», ведь Нат уже не в первый раз оставляет путь оккупантам открытым. Виновник же, тем временем, почти всем своим весом прибил к дивану лежавшего Эндрю, свернувшись на нём калачиком и мирно посапывая. «Синистер» на паузе где-то в середине — он не выдержал досматривать эту муть в одного.       — Видеть это не хочу, но девочки спрашивают, будешь ли ты есть? — появившийся за спинкой дивана Аарон презрительно фыркнул на представшую перед глазами картину, и на слове «это» указал пальцем на Эндрю с Натом в целом.       Уровень недовольства Аарона достигал стратосферы, если судить по перекошенному еба... лицу. Но никто не просил их врываться в чужой дом без повторного приглашения. Верно? В следующий раз они застанут Эндрю с членом Ната во рту — одним взглядом пообещал он Аарону, а понял братец или нет... Что ж, это будет их проблемой.