На фоне тысячи звёзд ты сияла ярче всех

      Капитану поначалу показалось, что он ослышался, но когда удивлённо взглянул в глаза Ани — совершенно серьёзные и ничуть не шутливые, то мгновенно понял, что не ошибся. Она произнесла то, что произнесла, и теперь, замерев, ждала его ответа так, будто от его слов зависела вся её жизнь.       Не описать словами, как в тот миг колотилось её бедное сердце, но Ане не было страшно. Для себя девушка понимала другое — действительно будет страшно, если он откажет…       И пока та ждала, то не сводила глаз с его лица. Оно выражало странные эмоции: то ли недоумение, то ли отрицание, а то ли и вовсе было на всё согласно…              — Со мной?.. — бормотал мужчина себе под нос почти неразборчиво, опускал брови и ныне глядел на неё встревоженно. — Почему ты просишь об этом?       Аня как знала, что Кёрли об этом спросит; оттого прикусила губу и на мгновение опустила глаза, словно в чём-то раскаиваясь. Одному только Богу могло быть известно, как сложно ей было дышать в тот миг… И даже капитан, что прямо сейчас был рядом, что обнимал её, что прижимал к себе и ласкал, не мог унять того страшного буйства внутри, созданного из страха и ненависти…       — Я…       Девушка нервно сглотнула и отчего-то вздрогнула.              — Аня, всё… нормально? — тогда спросил он неуверенно, наклонив свою голову к её. Его рука плавно переместилась с хрупких женских плеч на спину и задержалась там медленными, но успокаивающими поглаживаниями. Когда от его касаний пробежала тёплая волна мурашек, она, сама того не желая, робко взглянула на него… Казалось, ей ещё никогда не доводилось видеть глаза капитана такими. — Ты ведь знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне, и я тебя выслушаю… Ты — член моего экипажа, и я в ответе за тебя не меньше, чем за всех остальных. Ты должна помнить, что можешь поделиться со мной всем, чем угодно.              — Чем угодно?.. — повторила Аня его слова на болезненном выдохе.       — Чем угодно. — прозвучал твёрдый ответ капитана, а следом за ним последовали не менее твёрдые слова: — Если тебя что-нибудь волнует, непременно расскажи мне об этом.       А когда девушка точно в стеснении отвела от него глаза, Кёрли намеренно, отчасти даже строго добавил:       — Сейчас.       Аня была растеряна. Она терялась каждый раз, когда капитан был так серьёзен, когда так строго чего-то требовал… Впрочем, ровно за то же его и уважала — Кёрли умел быть и был настоящим капитаном.       Боясь посмотреть ему в лицо, словно тот всё сразу поймёт, та только и делала, что взволнованно перебирала свои тонкие пальцы, а про себя думала: «Что сказать, чтобы не показаться ещё глупее? Как ответить, чтобы он понял? Неужто я действительно могу рассказать ему о чём угодно?»       Тогда она повернула голову к нему вновь. В её глазах неизменно отражалось отчаяние, а в его — желание избавить Аню от этого отчаяния.       Губы Ани дрогнули, и она, почти шепча, заговорила:       — Не подумай ничего плохого, Кёрли. Просто… — не хватит слов, чтобы описать, как тяжело давалась ложь её некогда безвинной и робкой душе. Ане было плохо настолько, что даже путался язык, заставляя её подолгу молчать… — Просто мне одиноко.       Мужчина, хотя и был в недоумении, виду на то не подал. Только переспросил, уточняя:       — Одиноко?       — Да… — покорно отвечала Аня. — Знаешь, «Туплар», можно сказать, стал мне вторым домом, как и безграничный космос, но и в то же время я всё ещё не чувствую себя здесь… — она то хмурилась, то щурилась, а порой и вовсе обхватывала руками голову вплоть до того, что едва ли не рвала на себе волосы. — Я давно привыкла к кораблю. Знаю его вплоть до каждой трещинки! И каждая из этих родных мне трещинок находится в неродных для меня стенах… А это… — вдруг та на мгновение замолкла, словно лишилась своего голоса и быстро закрыла лицо руками. Её голос дрогнул. — …это давит на меня. Возвращаясь в каюту и ложась спать, мне кажется, что нечто странное больше не позволяет мне вдохнуть так же свободно, как и прежде. Быть может, от этого у меня и бессонница…       Капитан же слушал её и молчал. Казалось, в те мгновения, пока она говорила, мужчина и сам не дышал, словно его резкий вдох мог сбить её и без того тяжёлое слово. Руки Кёрли всё ещё были на ней, всё ещё согревали; он не думал убирать их. Более того, тот был уверен, что с ними Ане станет легче, будто часть душеных тягот бедной медсестры мгновенно перейдёт к нему, и тогда девушка сможет вздохнуть спокойнее…       — Так, значит, поэтому ты хочешь?..       Она только медленно кивала. Больше ей было нечего добавить, и оттого девушка молчала.       Всё ещё не убирая рук от лица, но раздвинув пальцы, краем глаза Аня смотрела на капитана — видно было плохо. Куда лучше удавалось почувствовать, как его горячие ладони плавно ложились на её худые запястья, и как её руки сами по себе сползали вниз…       И вот, нехотя открывшись ему вновь, больше всего Аня боялась, что он ужаснётся. Переживала, что осудит её за странную слабость и прикажет впредь держать себя в руках, как и подобает образцовому члену экипажа — так всегда говорил Джимми, но Кёрли был другим. Вид его не был искажён ни ужасом, ни осуждением. Напротив — в ту странную минуту он стал воплощением слова «нежность».       Его добрые, почти щенячьи глаза смотрели на неё с лаской, а забавные ямочки на щеках, какие появлялись лишь при самой искренней улыбке, придавали некогда серьёзному капитану вид чего-то близкого, чего-то родного…              Совсем скоро его огрубевшая ладонь вновь с теплом легла на её худую щёчку. Большой палец осторожно огладил острую скулу, и тогда кожа девушки налилась едва заметной краской. Казалось, будто Аня сидела перед ним совершенно нагой, даже если тело её плотно скрывала одежда — обнажённой была её робкая душа, в которую капитан заглядывал без всякого стеснения.              — Если это поможет исправить хотя бы твою проблему со сном, Аня, то я не против, — говорил он, а после в привычной для себя манере улыбался. — Если наша медсестра будет валиться с ног, то кто же будет стоять на страже нашего здоровья?       И она, наконец-то расслабившись, позволила себе отдаться ему сполна. Её уставшая голова ныне полностью лежала на его ладони; как будто если капитан уберёт её, то она непременно упадёт. А полусонная грустная ухмылка, в которой растянулись губы медсестры, отчего-то стала спокойной, словно все внутренние монстры, пожирающие бедную Аню изнутри, куда-то исчезли.       Рядом с ней по-прежнему был капитан, и руки его по-прежнему её ласкали... Оттого, положив свою ручку поверх его, она смеялась.       — Единственный и, по совместительству, последний раз, когда на корабле действительно понадобилась моя помощь, был тогда, когда Дайске случайно объелся заварной лапши…       Это странное воспоминание, когда бедный юноша то и дело корчился от болей в животе, а Свонси без конца жужжал под ухом, мол: «Понаберут, кого попало!» крайне её веселило. И хотя в тот момент всем было не до смеха, ибо на уши подняли даже не желающего принимать участие Джимми, теперь этот миг Аня вспоминала с большой теплотой.        — Помнишь, Кёрли?..       — А как же! — смеясь, воскликнул капитан. — И что самое главное — ты сразу смогла помочь нашему бедолаге. Ему полегчало через считанные часы! Знаешь, о чём это говорит?       — Могу только догадываться… — смутилась девушка.       — Это говорит о том, что ты прекрасная медсестра, Аня.       Невзначай, одинокий локон её тёмных волос случайно выбился вперёд и неряшливо сполз ему на пальцы. Мягкий и шелковистый, в свете экрана тёмно-синий, он чем-то напоминал ему морскую волну…       Аня же, тем временем, всё не могла найти подходящих слов. Её снова жгло изнутри — блаженно жгла сладость от хвальбы и признания, да так сильно, что она вся пылала вплоть до кончиков пят…       — Ну что ты… — бормотала она в робости. — Я просто делаю то, что считаю нужным…       — И делаешь это отлично! — звонко подбодрил её Кёрли в последний раз и, предварительно потрепав по голове, а тем самым и слегка её разлохматив, мужчина нехотя отстранился и встал на ноги. Ныне, глядя на удивлённую Аню сверху вниз, он спросил: — Ну что, в мою каюту, Аня? — и подал ей руку.              — Ох! — шумно выдохнула она, сложив руки у груди так, словно Кёрли застал её врасплох. И хотя румянец на щеках всё ещё горел, более рассиживаться перед ним Аня не собиралась. Вложив свои пальцы в его раскрытую ладонь, девушка тотчас встала, приговаривая: — В твою каюту, Кёрли.       Однако, когда они поравнялись, капитан позволил себе маленькую шалость.       — Позволь…       Однако Аня его не услышала и вместо разрешения, которое, впрочем-то, было ему и не нужно, вскрикнула.       Кёрли провернул всё так ловко, что девушка даже сообразить не успела, как так быстро оказалась у него на руках. Даже ахнула она куда позднее, чем оторвалась от пола, и сделала это не от того, что боялась. Причиной тому была резкая высота, заставившая её не только глядеть на капитана не только с недоумением, но ещё и вцепиться в него руками так крепко, будто тот мог в любой момент её уронить… Но мужчина скорее упадёт сам, чем когда-либо выронит Аню.       — Кёрли?.. — теперь спрашивала та со сбитым от волнения дыханием, словно его умысел не подозревал ничего хорошего, а после на долю секунды глянула вниз, чтобы в следующий миг снова вернуться к его глазам. — Но ведь я могла бы…              — Не трать силы. — со странным для него вздохом, он обратился к ней… — Аня, просто прошу, разреши мне помочь тебе хотя бы такой мелочью… Хотя бы сейчас, пока мы здесь одни.              Она же слегка напряглась, отчасти даже сжалась. Ей не хотелось огорчать бедного капитана, смотрящего на неё так, как обречённый человек смотрит на свою последнюю надежду, даже если та может оказаться лживой… Будто не было для него горя сильнее, чем её сопротивление.       Временами на Аню находило странное, не дающее покоя чувство: «А правильно ли всё это?», «Не эгоистична ли я, когда пользуюсь добротой капитана и не отдаю взамен?». И хотя в душе что-то болело, всё-таки, как глупо было его бояться, и как глупо было метаться от него из стороны в сторону, словно больной зверь, когда их необъяснимая тяга друг к другу была так ясна. Когда сердца обоих если не кричали, то молили друг о друге! И когда оба находили долгожданный покой лишь наедине…       — Кёрли… — тогда прошептала она его имя, ненадолго сложив руки на груди так, будто хотела унять своё быстро колотящееся сердце. Невозможно было объяснить, чего в нотах её голоса было больше: нежности или грусти, а может, было всё и сразу… — Не отпускай меня.       После она прижалась к нему настолько крепко, как только дитя может прижаться к своему родителю. Обняла его, как только истинно влюблённый человек может обнимать своего возлюбленного.       Капитан только выдохнул, расслабил некогда напряжённое лицо и обхватил Аню крепче — как самое дорогое, что у него было. Всё-таки, для Кёрли эта девушка была воистину удивительна. Удивительнее всех других по своей красоте не только внешней, но и внутренней, ибо для себя мужчина понял давно — нет ничего прелестнее, чем простота и естественность; чем та милая робость или сладкий вздох, что звучит для его ушей усладой…       — Не отпущу. Ни за что… — шептал он в ответ, на мгновение прислоняясь к ней своим лбом. — К тому же… У меня ведь должен быть второй шанс, верно?              Между тем, Кёрли пошёл вперёд. Двигаясь уверенно, но осторожно, он явно боялся разбудить своими тяжёлыми шагами остальной экипаж. И хотя чужие каюты были далеко, и все остальные в них давно спали как убитые, своим привычкам Кёрли не изменял — даже с Аней на руках умудрялся шагать чуть ли не на цыпочках. А она, в свою очередь, теперь только и делала, что украдкой поглядывала на его мужественное лицо и от щекочущих её чувств болтала ногами, подобно игривому дитя.       Облокачивая голову на тёплую мужскую грудь, девушка забывала обо всём на свете и больше не чувствовала ничего, кроме его крепких рук у своих ног и спины… Порой Ане и вовсе казалось, что всё это сладкий сон, и что она должна вот-вот проснуться, ведь и счастливой может стать только во сне, но каждый вдох капитана, каждое его касание и каждое слово тотчас возвращали её к реальности. И если чудеса всё-таки случаются, то не было для неё чудеснее момента, чем этот…       — У меня не такая широкая кровать, но… — вырывал её из мира грёз голос Кёрли, когда они оказались в мрачном коридоре корабля. Тусклые лампы, мерцая с характерным противным треском, любезно освещали им путь до заветной каюты, от мысли о которой у Ани по-детски волновалась душа… — Но мы что-нибудь придумаем! — наконец, договаривал капитан, встряхивая головой, когда вставал напротив массивной двери в свою комнату и останавливался. — Если что, я достану свой спальник и…       — Кёрли, — неожиданно прервала его Аня, как ей самой показалось, весьма резко, — кажется, сейчас пора меня опустить…       Теперь же девушка глядела на него в немом ожидании, как будто и добавить ей было нечего.              — А-а! Да, да… — тогда затараторил мужчина, посмеиваясь от своей забавной неловкости. — Прости меня, тугодума. Наверное, уже в сон клонит…       — Не извиняйся. — с лаской ответила Аня, когда снова очутилась на полу. — И я почти не соображаю…       Капитан промолчал, ответив ей только приподнятыми вверх уголками губ. Не заставляя долго себя ждать, он тотчас потянулся к карману своих форменных брюк, чтобы в следующее мгновение вынуть из них плоскую белую карточку с незамысловатым логотипом «Pony Express» — пропуск в каюту пилота, выдающийся ему лично в руки.       Аня едва ли успела его разглядеть из-за широкой руки Кёрли, но точно знала, что прежде никогда такого не видела. О существовании странного пропуска девушка была лишь наслышана, а порой и вовсе переставала в него верить, ибо не видела тому подтверждений. Однако сейчас, когда смогла сама лицезреть его, пускай и краем глаза, то понимала, что заблуждалась… А ещё не могла понять, отчего в «Pony Express» не могли установить похожие замки на дверях прочего персонала. Впрочем, что спрашивай, что нет, ответ и без того был хорошо ей известен — экономия.       — Что ж, проходи! — звонко воскликнул Кёрли, когда открыл перед Аней дверь в свою каюту и, энергично похлопав девушку по спине, благородно пропустил её вперёд, а следом зашёл и сам. — Ты, наверное, раньше не бывала здесь? Моё упущение…       — Нет, бывала. — не задумываясь ответила Аня, войдя внутрь, и тотчас принялась оматриваться. Она то и дело крутила головой так, словно не знала, за что ей уцепиться. Освещённая тёплым светом настольной лампы, каюта Кёрли казалась куда уютнее её собственной… — Бывала лишь однажды… Во время нашего первого совместного рейса.       Сейчас комната капитана выглядела совсем не так, какой Аня когда-то её запомнила. Голые железные стены, ныне увешанные бесчисленным количеством фотографий, в которых сам Кёрли, похоже, находил отдушину, наконец-то перестали казаться такими холодными и враждебными. Теперь они больше походили на фотоальбом, от одного лишь взгляда на который Аня чувствовала безграничную нежность где-то внутри; чувствовала, что в этот настенную галерею, собранную из тысячи тёплых воспоминаний, была вложена вся его необъятная душа.       Поворачивая голову чуть дальше, Аня неожиданно для себя натыкалась на висящие всё на той же стене виниловые пластинки. Судя по всему, раритетные… Неужто капитан любил подобного рода безделушки? Даже удивительно! Тогда она, словно не веря, коротко оборачивалась к нему и отчего-то улыбалась: ей открылась ещё одна сторона Кёрли — ещё более глубокая, но до безумия родная.       Полка над рабочим столом, что стоял немного поодаль, была забита разными книгами, названия которых ей так и не удалось разглядеть в сумраке. Сам же стол был захламлён. На нём чего только не лежало: бумага, блокноты и записные книжки, чертежи и расчёты. Место нашлось даже для маленьких каракуль в уголках открытых страниц ежедневника…       Могло показаться, что мужчине отчасти даже было стыдно показывать ей весь свой беспорядок, но сама Аня, впрочем, намного больше радовалась незамысловатому хламу, чем идеально убранной поверхности, что смотрелась намного живее и естественнее.       Кровать капитана же находилась в самом углу. Одеяло и постельное было скомкано — прежде Кёрли точно предпринимал попытки заснуть, но, потерпев очередную неудачу в этом деле, второпях поднялся и поспешил в зал, где его давно ждала Аня…       Сам он, пока та с изумлением рассматривала каждый уголок его личного островка под названием «каюта капитана», по-прежнему стоял у входа, опёршись плечами на закрытую дверь. Наблюдая за медсестрой со стороны, Кёрли внимательно следил за каждым изменением в её лице и одно уже мог сказать наверняка — такого искреннего удивления на её и без того дивном лице мужчина давно не видел…       — Ты прости меня за бардак… Я не знал, что у меня будут «гости»… — под словом «гости» он, как ни странно, имел ввиду Аню и её внезапную просьбу. — Так бы прибрался хоть.       Девушка не ответила. Развернувшись к нему, Аня только неоднозначно пожала плечами, как вдруг Кёрли задал ей новый вопрос…       — Ну как, нравится?       Тогда она вмиг забыла обо всём, о чём думала прежде. Восторг и удивление были из неё ключом так ярко, что становилось от себя непривычно. Прежде ей казалось, что всё это осталось где-то позади, ещё в детских годах, но Кёрли, словно добрый волшебник, возрождал эти чувства из пепла…              — Да, очень! Даже несмотря на то, что здесь слегка не прибрано… — Аня улыбнулась. — Твоя каюта выглядит совсем не так, какой я её запомнила. Поначалу мне казалось, что с тех пор здесь ничего не изменилось, но… — проговаривая, та прошла в центр комнаты и устремила взгляд к потолку: на нём светились маленькие наклейки-звёзды. — Но теперь я чувствую себя так, словно очутилась в музее.       — Прямо-таки в музее? — шутливо усмехнулся Кёрли, скрещивая руки на груди.       — Или не в музее, но в очень интересной комнате точно! — с жаром восклицала восторженная Аня. — Честно говоря, даже не ожидала, что твоя каюта, Кёрли, будет именно такой… Навевает воспоминания о детстве… — а затем, словно не уверенная в том, стоило ли о том говорить, всё же добавила: — Но, насколько я знаю, руководство в «Pony Express» запрещает хранить такое огромное количество личных вещей в каютах.       Тогда мужчина согласно хмыкнул, а затем и медленно кивнул. И правда, такое скучное правило действительно существовало, и Кёрли прекрасно о нём знал, однако, при всей своей пунктуальности, именно его и предпочитал нарушать.       — И по этой причине за несколько дней до прилёта всё это я благополучно снимаю, как ни странно… Ну, чтобы было не к чему придраться. — ныне сложив руки в карманы, Кёрли встал рядом с Аней и осмотрелся сам. Казалось бы, он столько раз видел все эти фотографии, все наклеенные звёзды и пластинки, но даже так всё никак не мог перестать ими любоваться… — А то начальство у нас сама знаешь какое…       Она покачала головой.       — А куда же ты всё это пакуешь?       — К своим вещам, разумеется! Правда, с пластинками приходится нелегко… — ненадолго притихнув, Кёрли почесал свой затылок и медленно двинулся в их сторону. Туда же посмотрела и Аня. — Эти старушки особенно хрупкие… — произнёс он с особой теплотой, когда встал напротив одной из пластинок. Казалось, тепло по отношению к ним читалось даже во взгляде его добрых голубых глаз. Значит, так они выглядели, когда были во что-то влюблены? — Одно неаккуратное действие, и вот по ней уже бежит трещина. Такую в проигрыватель уже не вставить и, соответственно, не послушать…       — Почему ты возишь их с собой?              Кёрли неоднозначно пожал плечами. Порой он и сам не мог понять, зачем нарушает эти скучные правила, таская с собой в космос столько барахла, которое следовало бы оставить дома и не забивать ими голову, но тот не мог. Словно если мужчина оставит всё это на Земле, то вместе с тем оставит и частичку себя, существование без которой и представить невозможно…       — Знаешь… — тогда заговорил Кёрли как-то мечтательно. — У меня всегда была странная тяга к старым вещам. К такому, что сейчас нужно беречь как зеницу ока; к такому, что в наше время крайне трудно достать. — казалось, капитан даже хотел прикоснуться к одной из пластинок, но не успей он дотронуться, как вдруг тут же отдёрнул руку обратно. — Мне с детства нравилась старая музыка. В своё время мой отец слушал её настолько часто, что сначала я даже ненавидел её, а потом вдруг полюбил. В юношестве же решил, что хочу превратить свою любовь в нечто большее… — невольно, пока говорил, капитан засматривался на Аню: на её лицо, что было так внимательно, будто кому-то взаправду интересны эти скучные истории; на её губы, что сжимались, и на глаза, что были так широко раскрыты… — Сначала долго не мог придумать, чего именно хотел от себя. А потом случайно выкупил старую пластинку у какого-то старика на блошином рынке и наконец-то понял: вот оно! То, чего я и хотел! Тогда я стал грезить большой коллекцией, которой мог бы гордиться спустя года… Стал мечтать о том, что передам свою коллекцию сначала своим детям, а потом и внукам!.. — невозможно было потушить тот огонь в его глазах, когда Кёрли рассказывал о том, что действительно любил так чисто и искренне. Он как дитя, что говорит о своей любимой игрушке. Как горячо влюблённый, что говорит о своём возлюбленном… — В общем, именно так я и стал коллекционером старого винила. Считай, что это моё хобби, без которого я не могу даже в космосе.       Наконец, капитан засмеялся, и оттого даже покраснел. В тусклом свете настольной лампы Аня могла видеть, как кровь приливала к его разгорячённой коже, и как плавно розовели его щёки. От их вида девушка смутилась сама и, поджав руки к груди, произнесла:       — Это замечательное хобби, Кёрли.       — Правда? — спросил удивлённый капитан, а затем усмехнулся. — О нём знают далеко не многие… Джимми, например, говорит, что я как старпёр со своими пластинками.       И даже несмотря на то, что сам Кёрли не придавал мнению Джимми никакого значения, Аня же, судя по всему, теперь была зла. Её ресницы дрогнули, а без того широко раскрытые глаза вдруг раскрылись ещё больше. От прежней улыбки не осталось и следа — теперь на её месте красовался приоткрытый в непонимании рот.       — Не слушай его! — тогда яро всплеснула руками Аня, громко твердя: — Сам Джим, думается мне, за всю свою жизнь даже не прочитал ни одной книги, не говоря уже о таких глубоких увлечениях!..       Впрочем, её внезапный пыл остыл так же быстро, как и появился. Аня тяжело выдохнула и, сложив руки на поясе, опустила голову. Она не думала о том, что выглядела неловко. Скорее, теперь чувствовала вину за то, что невольно нашумела, хотя совсем того не хотела…       — Громко, да?.. — вскоре спросила девушка почти шёпотом с лицом, выражающим настолько глубочайшее сожаление, что могло показаться, будто та совершила целое преступление.       Капитан, однако, поспешил её переубедить.       — О, не переживай! Сам Джимми тебя точно не слышал, поверь мне на слово. — потом Кёрли привычно для него засмеялся, но после, когда вспомнил последние слова Ани, вдруг изменился в лице и изумлённо спросил: — Если не секрет, то скажи, почему ты такого странного о нём мнения?..       Казалось, знать это ему было особенно важно, иначе бы мужчина сейчас не смотрел на неё так серьёзно… Аня же прикрыла глаза. Она и сама спрашивала себя, почему так считала, но дать ясного ответа не могла. Всё сводилось к одной бессмыслице — Аня её просто выдумала.       — Не знаю… — расстроенно ответила девушка, сложив руки к ногам. В тот же миг она подняла голову вновь: больше вид Кёрли не менялся, однако навязчивое чувство того, что простого «не знаю» ему было недостаточно, до последнего её не покидало… — Просто я терпеть не могу, когда Джимми вечно лезет к кому-то с критикой… — на том Аня замолчала.       Кёрли же утешительно похлопал её по плечу. Казалось, даже одного касания было достаточно, чтобы понять, как сильно те были напряжены. Более того, он чувствова, как сильно была напряжена сама Аня. Сжавшись, она стояла как камень и почти не шевелилась…       — Да, покритиковать он любит… — кивал головой капитан, хмурясь. — Но на этом не стоит зацикливаться! Джим сказал и забыл, а я забыл, что услышал! — между тем, мужчина осторожно взял её за плечи и вынужденно заставил посмотреть на себя с волнующим его вопросом: — Тебя он не критиковал, надеюсь?       Сердце в её груди забилось быстрее, и не от того, что Кёрли снова был так близко. Словно тревожась, оно неимоверно ударялось изнутри об стенки грудной клетки и молило: «Скажи! Скажи обо всём!», но Аня не внимала его мольбам…       — Нет. — сухо отвечала она, делая вид, что ничего не слышала. — Нет, не критиковал…       И хотя мужчина не особо-то ей и верил, отчего и глядел так мрачно, всё же докучать и без того измученной Ане не стал. Немного отойдя, он постарался вернуть себе прежний расслабленный вид: по привычке улыбнулся уголками губ, а затем быстро пригладил непослушные светлые волосы и вдруг зевнул. Всё же, в сон действительно клонило…       — Ты как, всё ещё не расхотела спать? — интересовался мужчина, ныне борясь с резко накатившей на него волной сонливости, что волей-неволей зарывала ему глаза. — Я вот уже еле на ногах стою… Всё-таки, разговоры по душам действительно утомляют, да?              — Пожалуй… — даже голос её звучал сонно. — Не расхотела. Только наоборот…       Вместе с тем Аня медленно подошла к его кровати. Как он и говорил, её размеров не хватало для двух человек — больно узкая… Впрочем, как и все остальные кровати на корабле. Странно было считать, что сонное ложе капитана хоть чем-то, да отличалось от кроватей простых работяг.       — И правда, совсем неширокая… — рассуждала та вслух теперь, как казалось, обречённо, словно ей отчасти даже было совестно за то, что она напросилась на сон к Кёрли.       Аня ведь знала, более того, даже слышала — он не позволит ей ночевать на спальнике, ибо ляжет на нём сам…       — Не волнуйся. Раз я вмещаюсь, и место ещё остаётся, то ты и подавно вместишься! — уж было хотел обнадежить её капитан, но Аня странным порывом перебила его прежде, чем он успел закончить.       Ухватив его руки, горячие, как огонь, девушка чуть ли не прижала их к своей груди, а после, отчего-то так тяжело дыша, таинственным шёпотом спросила. Нет, даже потребовала:       — Я хочу, чтобы ты отдыхал со мной на одной кровати, Кёрли, — а затем, как в отчаянии, добавила последнее: — прошу тебя…