На фоне тысячи звёзд ты сияла ярче всех

      Казалось, этот день был так тяжел, что вся команда грузового корабля «Туплар» наверняка спала без задних ног, и только к ним обоим сон всё не шёл…       Кёрли был способен лишь на лёгкую недолговременную дремоту, сопровождающуюся неясными снами, в то время как Аня, зачастую, была лишена даже этого.       Девушка подолгу ворочалась, уставшими глазами глядела в едва различимый во тьме потолок и вздыхала — ничего не выходило. И хотя подушка была не так плоха, и покрывало теплое, более ничто не могло вернуть ей тягу ко сну, и оттого все рабочее время та попросту клевала носом: то случайно придремит за столом, когда выдастся свободный час; то, глядишь, устроится на диване в главном зале и тихо посапывает…       И хотя днём дремала она недолго, остальная часть экипажа не тревожила её покой: некогда громкоголосый Свонси несвойственно ему помалкивал, Дайске по доброте душевной бесконечно таскал для неё пледы, и только Джимми, бывало, смотрел искоса, а сразу после этого куда-то второпях уходил… Капитан же, если ему удавалось лицезреть тот короткий и причудливый сон, только мягко улыбался.       Больше мужчина не мешал робкой девушке, даже если желание тихонько отнести её в каюту было велико. Помнится, однажды он так и поступил: осторожно, словно поднимал хрупкого ребёнка, взял Аню на руки, однако, не успей Кёрли даже выйти за пределы зала, как девушка в страхе раскрывала глаза и, не понимая происходящего, инстинктивно вырывалась. Тогда мужчина едва ли мог удержать её, чтобы случайно не выронить. Благо, силы у него было больше… А когда она всё-таки приходила в себя, то сиюминутно начинала извиняться и стыдливо краснеть, в ответ на что капитан только посмеивался и ласково, почти по-отечески трепал уже стоявшую на полу медсестру по голове.       Даже если дел у Кёрли было по горло, он точно знал — это ещё далеко не последняя встреча за сегодняшний день. И хотя часы, как назло, тянулись долго, даже для окружённых вечной темнотой рано или поздно наступала ночь — истинное время для сна, в которое не спалось.       Когда мужчина подолгу не мог уснуть, то от безделья приходил в зал в надежде, что сонливость встретит его там, но вместо неё его встречала Аня — мучавшаяся от той же проблемы, что и он; всё такая же беспокойная и уставшая Аня, но и в то же время совершенно другая. Не та, которую он видел прежде, и не та, которую когда-то так осторожно брал на руки и безуспешно нёс в кабину… Подле него находилась новая девушка или же, как ему больше нравилось думать, та новая грань старой девушки, которая внезапно ему открылась — сияющая ярче всех звёзд…       И тогда Кёрли про себя удивлялся: отчего её звезда каждый раз прячется глубоко внутри, когда может светить ярче самого солнца? А после вдруг осознавал, что желал уберечь ту маленькую звёздочку от всего, что заставляло её неминуемо гаснуть…

***

      — Снова бессонница, капитан?       Спросила Аня, не оборачиваясь, когда услышала глухой стук тяжёлых шагов позади себя.       Сюрприз Кёрли, даже если тот и был слишком очевидным, не удался, и оттого мужчина неловко похлопал себя по ногам с кривой улыбкой. Стоя позади неё, он желал вспомнить детство и немного подурачиться, накрыв глаза Ани своими широкими ладонями, чтобы после совершенно по-дурацки спросить: «Угадай кто?», но ему не удалось. Девушка услышала его задолго до этого.       Более того, она знала, что Кёрли придёт, и ждала его.       — Да, снова всё та же песня… — отвечал капитан с обречённым вздохом, а после ловко перескакивал через спинку дивана и плюхался рядом с Аней. И было в этом что-то такое, что крайне рознилось с образом серьёзного капитана космического корабля… — По-прежнему не могу заснуть, сколько бы ни крутился в постели.       Удивлённая его выходкой девушка рассеянно покачала головой.       — В моём случае даже крутиться не имеет смысла… И так всё своё снотворное извела.       Казалось, Аня винила себя в этом. По крайней мере, так услышал её Кёрли — услышал ноты болезненного отчаяния, тесно переплетённые со стыдом. Впрочем, его мнение от её здорово отличалось.       — Не вижу в этом проблемы, — затем расслабленно заговорил он, пожимая плечами, — возьми мои, либо одолжи парочку у Дайске! Уж кто-кто, а вот он точно своими ни разу не воспользовался — спит даже крепче старика Свонси! А ещё временами похрапывает громче него…       Тогда капитан даже засмеялся, однако сделал это особенно тихо. Скорее, сейчас его смех больше напоминал лёгкие смешки, какие Ане доводилось слышать не так часто. Она, как и весь остальной экипаж, привыкла слышать громкий бас уверенного в себе человека; привыкла видеть широкую улыбку, какой капитан мгновенно располагал к себе и становился похожим на старого друга; привыкла видеть всё, что делало его капитаном космического корабля «Туплар», но при том совершенно не привыкла видеть Кёрли — такого же живого, как и она, и с такими же банальными проблемами, как бессонница…       И вот, казалось бы, они столько раз встречались ночами возле несчастного экрана, столько раз говорили о всякой ерунде, но Аня всё равно не могла привыкнуть к такому капитану, который проводил с ней эти скудные часы…       — Нет. — тихо ответила она, краем глаза видя, как резко менялось его лицо из-за её отказа. — Твои не возьму, капитан. У Дайске тоже просить не стану…       Как будто если девушка воспользуется чужими благами даже с разрешения — то помешает, станет должной… От навязчивого чувства Аня виновато сжалась, и, обнимая свои ноги, лениво опустила голову на колени.       — Но почему? — спросил Кёрли с гримасой полного непонимания, а после вдруг сделался убедительным, подвинулся к ней ближе и продолжил: — Мне запасов хватит, пользуюсь не так часто… В общем, от меня не убудет, а от Дайске тем более!       В его словах загорался маленький огонёк надежды, но Аня тут же его гасила…       — Нет, капитан. Даже не проси… — она лениво повернулась к нему и невольно встретилась с его глазами, при свете экрана особенно лазурными и чистыми… — Ведь я виновата в том, что истратила всё так быстро… — и ясно видела в его строгом лице: Кёрли не был с ней согласен.       — Не ты, Аня. — мужчина поджал губы, и, уставившись в пол, отчего-то прищурился, но затем снова вернул свой взгляд к ней… — Давай на чистоту: кампания старается сэкономить на всём, на чём может. Кому как не мне знать, как мало медикаментов они готовы выделить на одного сотрудника! — ныне возмущался Кёрли, не особо-то стесняясь громкости своего голоса.       Став капитаном несколько лет тому назад, он вдруг стал узнавать то, о чём бы предпочёл не знать: отношение к работникам как к расходному материалу и жадность чуть ли не до каждой копейки. И хотя за это его даже брала злоба, исправить жалкое положение компании он не мог. Оттого приходилось с этим мириться, даже если зубы при том порой скрипели особенно громко…       — Но… — уж было, Аня хотела возразить, но он не позволил.       — Подожди, дослушай… — строго потребовал Кёрли, и девушка не стала ему противиться. Вместе с тем на его хмуром лбу уже собирались едва заметные морщины, а пальцы, какие тот перебирал в попытке успокоиться, нервно хрустели… — Возможно, медикаментов выдали бы больше, не подсунь нам в самый последний момент Дайске. Столько лет летали одной командой, а тут вдруг свалился он, как снег на голову… Естественно, пришлось всё разделять, чтобы хоть и с натяжкой, но хватило на пятерых… — на том, шумно выдохнув, капитан устало откинулся на спинку мягкого дивана и закрыл глаза. — Но ведь его не выкинешь за борт, верно? И хотя Свонси частенько ворчит о нём, мол, бесполезный, мне он кажется толковым! Он может добиться хороших высот, если сумеет чему-нибудь обучиться у старика…       После капитан усмехнулся. Вместе с ним посмеялась и Аня. Когда дело доходило до ворчаний вечно недовольного Свонси, она всегда начинала смеяться. А если старик был рядом, то как могла прикрывала губы ладонью и старалась унять свой смех, предательски краснея…       — Дайске не так плох, каким казался первоначально… — соглашалась девушка, не скрывая от него маленькой улыбки, однако мечтательно отводила глаза. — Но всё же временами он напоминает мне мальчишку, который застрял где-то в своём детстве и не хочет оттуда выбираться… — но вдруг с неожиданной горечью добавила: — Временами я понимаю его… — и замолчала.       Кёрли только вздохнул, печально её оглядев. Сейчас, когда Аня выглядела так, то походила на брошенное дитя, которое не видело ни доброты, ни ласки, и оттого её так сильно хотелось укрыть от большого и злого мира, что капитан едва ли мог унять в себе это желание. Не напугает ли он её? Не заставит ли себя сторониться? Вопросов было так много, а ответов так мало, что мужчина, даже не думая, вдруг накрыл её руку своей — осторожно, но мягко, и тихо-тихо произнёс:       — Всем нам иногда хочется на мгновение оказаться в детстве, когда жизнь легка и беззаботна…       Удивлённая, но не смущённая этим жестом Аня глядела на него, быстро хлопая глазами. Сложно было понять её чувства, но своей ладони она не отдёргивала и продолжала молча слушать…       — Так что больше не думай винить себя в том, в чём ты не виновата. Особенно в таких пустяках. — и, казалось бы, Кёрли закончил, как вдруг совершенно серьёзно сказал: — Это приказ.       Она же, дослушав его, чуть слышно выдохнула и, точно так же откинувшись на спинку дивана, как и он когда-то, тоже устало прикрыла свои глаза, по-прежнему не убирая от капитана своей руки. Пожалуй, впервые чьи-то слова перестали казаться ей пустым звоном и действительно имели то значение, в котором та так нуждалась…       — Не имею права ослушаться, капитан.       Её некогда грустное лицо снова озарилось приятной улыбкой — тем, что Кёрли желал увидеть больше всего на свете. Улыбка Ани была самой обворожительной! Едва заметные морщинки и ямочки, расслабленные опущенные бровки — всё это делало её самой чудесной девушкой из всех, каких Кёрли доводилось когда-либо знать. И видел он ясно — в те моменты она была собой, и что самое главное — не стеснялась пустить его в свой маленький и скромный мирок, какой оказался уютнее любой колыбели…       — Кёрли. — вдруг сказал он, нежнее обхватив её руку.       Из-за неожиданности слов Аня его не расслышала и, вздрогнув, тихо, почти робко переспросила:       — Что?..       — Зови меня Кёрли, — ответил мужчина серьёзней, — не капитан. К чёрту эти формальности, идёт? Всё равно мы здесь как одна большая семья!       Отчего-то его просьба, с каким бы добрым лицом он её ни озвучивал, так или иначе казалась ей странной. Более того, во внезапности капитану можно было только позавидовать, ибо удивлять он здорово умел — в этом Аня убеждена давно.       Ресницы на тонких тяжёлых веках дрогнули, и сердце затрепетало в груди, но более девушка не терялась. Согласно кивая, та налегке говорила:       — То есть, не имею права ослушаться, Кёрли.       Теперь это отчасти даже веселило её. Словно вместе с тем, когда между ними пропала та нудная официальность, даже не то что говорить, а находиться рядом с ним стало проще. Отныне Аня была уверена твёрдо — Кёрли точно походил на старого и доброго друга, общение с которым доставляет лишь удовольствие.       — Так-то лучше. — соглашался с ней довольный капитан и от мелкой радости смеялся сам. — Забудь о моём звании. Более для тебя оно не важно.       Девушка послушно пожимала плечами.       — Как скажешь, Кёрли.       А после едва заметно вздыхала, но делала это так расслабленно и тихо, как, по ощущениям, не вздыхала давно… Отчего-то рядом с капитаном все её проблемы уходили. Вместо них был лишь Кёрли и то странное, но маленькое чудо, которое он творил для остальных, сам того не замечая… Казалось, если и было где-то живое солнце, то им точно был капитан их корабля…       И если Кёрли был её солнцем, то ей невольно хотелось стать другой звездой — более маленькой, но быть подле него; принимать все его лучи и радоваться каждому дню… Разве для счастья нужно так много?       Тогда Аня, наконец-то свесив ноги на пол, полностью повернулась к нему. И было в её позе что-то новое, что-то открытое. Некогда застенчивая медсестра никогда не разворачивалась к нему полностью. В большинстве своём только крутила головой, а иногда и вовсе глядела боковым зрением, но в этот раз всё было иначе. В этот раз она понемногу открывала ему свою душу.       Капитан развернулся к ней в ответ и почти что шёпотом, каким обычно шепчут признания в любви на ухо, спросил:       — Хочешь чего-нибудь?       Аня, не поняв его, вдруг нахмурилась.       — Хочу?.. — за её вопросом последовала долгая пауза. — Чего?       — Перекусить. — спокойно уточнил капитан, а после смущённо склонил голову на своё плечо. Несколько прядей его золотистых кудрявых волос, в свете экрана отливающих ночной морской бирюзой, красиво упали ему на лоб. Девушка не смогла отвести глаз… — Признаюсь, я бы не отказался от лёгкого перекуса… — а после, словно сомневаясь, он вдруг еле слышно добавил, пожимая плечами: — Вряд ли тебе понравятся звуки из Марианской впадины под названием «голодный желудок».       И Аня, когда-то слушавшая его так серьёзно, вдруг не смогла сдержать истинной громкости своего смеха. Засмеявшись так чисто и искренне, она почти свалилась на мягкий диван и прижала руки к животу. Казалось, в тот миг для капитана не было ничего прекраснее…       — Ах, Кёрли… — бормотала та на медленном выдохе с приятным послевкусием от тех забавных слов, какие так сильно её рассмешили, и прикрывала глаза. — Если ты так волнуешься о своей впадине, то как же мне быть со своей?       Мужчина, поднимаясь на ноги, усмехнулся.       — Уверен, звуки из твоей впадины звучат куда приятнее моей! — капитан игриво ей подмигнул, но, когда Аня обратила на это внимание, тотчас поспешил сделать вид, будто ничего не было. — Когда я слышу свои, то мне начинает казаться, что внутри меня живёт какой-нибудь Годзилла…       Аня засмеялась вновь. Неужто Кёрли смешил её нарочно?       — Насмешил! — тогда воскликнула девушка, едва успевая утирать набежавшие на глаза слезинки, настолько ей было весело. — В таком случае, в моей впадине живёт какой-нибудь Кинг-Конг…       Капитан только улыбнулся. Неспешно подойдя к автомату с закусками, он задумчиво склонился над витриной доступных утолителей голода и стал выбирать. По причине того, что кампания решила сэкономить даже на таких маленьких радостях для своих работников, выбор был крайне небогат: различного рода батончики, как правило, безвкусные, мизерная пачка с таким же безвкусным печеньем и совершенно несладкие конфеты. На остальное мужчина даже не обращал внимания, ибо всё было паршиво на вкус…       Аня же, оставшись на своём месте, нашла тихое наблюдение за капитаном со стороны довольно интересным. Когда он о чём-то думал, то непременно опускал руки в карманы и хмурил лоб до едва заметных морщин, а когда что-то выбирал, то непременно начинал переступать с пяток на носки, и что любопытно — сам он вряд ли это замечал. Это её позабавило, и девушка неслышно для него хихикнула.       — Из самого вкусного остались только батончики и печенье… — говорил ей задумчивый Кёрли громким басовым голосом. — Я, наверное, возьму батончик… А ты что хочешь?       — Тоже батончик, пожалуй… — ответила медсестра неуверенно, а после робко выкрикнула в продолжение: — Дайске говорил, что они на самом деле очень вкусные… Только если распробовать.       Капитан хмыкнул.       — Как раз появился шанс проверить, прав он или нет.       К тому моменту мужчина уже возвратился и, всё также громко плюхаясь на диван, быстро протянул Ане её закуску. Коротко кивнув, а тем самым и поблагодарив, девушка осторожно забрала батончик из его крепких руки в свои — маленькие и слабые.       Казалась, разница между их ладонями была особенно ощутима. Массивная и крепкая, как сталь, рука капитана была сильна, груба и шероховата; вся в мозолях от частых тренировок, но и вместе с тем как-то по-особенному нежна. Её же ручка — маленькая и бледная, почти болезненная по сравнению с его, была так холодна, что даже неясно было, как она ещё не дрожала… И вместе с тем кожица её ладоней была гладка в точности, как мягкие ладони матери из самых приятных детских воспоминаний.       — Сомневаюсь, что он сытный… — ныне бормотала Аня, пробуя раскрыть противно шуршащую упаковку. — Наверняка состоит из всяких заменителей…       — И всё-таки это гораздо лучше, чем совсем ничего! Ты так не думаешь?       — Думаю, Кёрли…       Наконец, кое-как разорвав свою обёртку, она сделала первый осторожный укус, в то время как мужчина уже жевал во всю. И пока его челюсти активно двигались, сам капитан в очередной раз высматривал гигантский экран, щурился, будто что-то в нём искал. Точнее, не оставлял попыток что-то найти…       — Ну, как батончик? — неожиданно для него спросила Аня, тем самым вырвав его из пучины бесконечных раздумий… — Вкусный?       Недолго думая, Кёрли ответил:       — Вполне, — а затем посмеялся: — могло быть и хуже! В целом, с Дайске я согласен — в этом что-то есть.       — Отсутствие всякого вкуса?       — Ну-ну, не всё так плохо! — с привычным для него оптимистичным настроем заявлял он, готовый чуть ли не встать на защиту несчастного угощения. — Нотки сладости в нём всё же присутствуют… А ты, должно быть, просто не распробовала, как и говорил Дайске.       Аня только пожала плечами. Отказываться от мнения капитана она не собиралась, да и не видела в этом смысла. Если она не чувствует сладость — это не значит, что её не чувствуют другие.       И если Кёрли прекрасно замечал это едва ощутимое сладкое послевкусие, ибо умел находить радость даже в мелочах, то Джимми, помнится, жаловался на горечь… Ане же было не на что жаловаться, ведь и вкуса у неё тоже не было.       — Может, ты и прав… — задумчиво размышляла та, опуская голову вниз. Странные мысли нынче кружились в голове, омрачали её вид и более не давали покоя… — А может, только я не чувствую у него никакого вкуса? Для Дайске батончик сладок, для Свонси — солён, для Джима — горок. Даже для тебя он отдаёт чем-то сладким! Но для меня по-прежнему пресен… — тогда голова её опустилась ещё ниже, почти поникла, а руки, некогда держащие батончик, с сожалением упали на колени. И, едва ли не плача, Аня спросила: — Что со мной не так, Кёрли?       Мужчина даже растерялся. Проблема безвкусного батончика, как и битый пиксель, была для него так мала, что он бы и вовсе никогда не обратил на них внимания. Но Аня заставила его открыть глаза. Заставила открыть глаза и понять, что даже такая мелочь бывает важна: пиксель более не выходил из его головы…       Более и Аня не выходила из его головы. Засев в ней так плотно, она занимала все его мысли… А сейчас же, когда её тихий голос звучал так жалобно, капитан не мог остаться в стороне. Его крепкое, закалённое сталью сердце, неожиданно сжалось, и он снова ощутил за неё боль: за её жизнь, за её бытие, за судьбу. Боль за то, что девушка никогда и никем не была любима по-настоящему.       И тогда ему невыносимо захотелось поделиться с нею своей любовью. Захотелось вырвать своё горящее сердце из груди и, вложив в её руки, прокричать: «Оно твоё, Аня! Пламенное и яркое, оно будет с тобой даже в самую тяжёлую минуту. Будет с тобой до тех пор, пока ты будешь желать носить его возле своего сердца!», и оттого мужчина обнял её настолько крепко, насколько мог. Обнял со всей любовью и сожалением, ибо ему хотелось дать ей так много, но из всего того, что он для неё желал, на деле мог сделать слишком мало…       Аня ему не сопротивлялась. Напротив, она вела себя так, как будто так и должно было быть — послушно облокачивала свою усталую голову на крепкие плечи капитана и со вздохом опускала тяжёлые веки. Оттого Кёрли было только легче. И теперь, мягко её поглаживая и ненароком дыша той в макушку, он говорил:       — Может, только ты и чувствуешь настоящий вкус этого несчастного батончика…       И пока капитан произносил эти слова, голос его звучал особенно приятно. Оттого Аня даже затаила дыхание…       Кёрли, тем временем, продолжал.       — Может, кампания оттого и скупает для нас эту гадость, чтобы мы верили в эту глупую иллюзию вкуса? — вдруг он едко усмехнулся. — Похоже, нас снова пытаются одурачить… — а после отчего-то резко приободрился. Более того, Аня чувствовала — сейчас он смотрел на неё. Сейчас капитан как никогда был близок к ней… — А ещё, похоже, — теперь шептал Кёрли, — обмануть тебя им никогда не удастся, Аня.       — Ты так думаешь, Кёрли? — следом спросила она, словно не веря.       — Я не думаю, Аня. Я знаю.       И стоило только ей его услышать, как странное нечто тут же разлилось по её телу с приятным теплом. Свои истоки брало оно где-то возле сердца, а заканчивалось на кончиках холодных пальцев… Понятно могло быть даже младенцу — тем странным нечтом были слова капитана, что тронули её до глубины души.       Тогда Аня совершенно спокойно опустила голову на его широкую грудь и прислонилась к ней. Девушка словно желала услышать его сердце — тот заветный горящий стук, что мог убаюкать её быстрее всякой колыбели… Подле него она чувствовала, что была в безопасности. Чувствовала, что была им любима.       Кёрли же, более тоже не боясь, позволил себе положить свою голову на её.       И они, наслаждаясь тишиной в кампании друг друга, даже не заметили, как их другие руки, теперь свободные от обёрток, соединились в крепкий замок.       Оба молчали. Тусклый экранный свет ласкал их лица; невольно заставлял поверить в иллюзию того, что сейчас они были на земле, а открытый космос — сплошной сон. Казалось, достаточно было просто закрыть глаза, чтобы душой оказаться там, куда всегда тянуло душой — родной дом, родные улицы, луга и поляны… И была бы на то капитанская воля, мужчина непременно показал Ане все самые живописные места родных краёв, какие знал и сам так любил. Показал бы ей свой мир, показал бы ей всё, чтобы сделать её счастливой…       — Кёрли… — вдруг нарушилась мечтательная тишина почти неразборчивым шёпотом.       — Аня?.. — тогда спросил он в ответ, лениво приоткрыв глаза.       — Ты разрешишь мне провести эту ночь с тобой?