Невероятные приключения корейцев в Тмутаракани

В середине октября Чан, наконец, закончил наносить на карты важные точки Тмутаракани, тем самым облегчив жизнь всем, кто приезжал сюда впервые. Владельцы некоторых заведений, узнав, чем он занимается, даже предлагали ему в качестве благодарности скидку, но участковый скромно отнекивался и сбегал, пока еще чего не придумали. У жителей ПГТ широта душевных жестов порой переходила границы разумного. Документы, заполненные ужасным почерком свихнувшегося предшественника, тоже подходили к концу, а в архиве образовалась какая-никакая система и порядок. Джи, которого зацепил этот ветер перемен, смазал механизмы решеток и замков — чтобы не скрипели и не бесили — и закрасил корявый рисунок члена у входа. Тот появился после праздника осени и десятой отсидки компашки гопников, которые так своеобразно отомстили ему, приписав «Хан» и проведя стрелочку от имени к органу, чтобы сразу понятно было, кто есть кто. Они, правда, потом еще и за порчу казенного имущества посидеть успели, но закрасить эту непотребщину то времени не было, то было откровенно лень. Это только еще больше сподвигло Джи дуться на Чонина за его недальновидный поступок. — Я сделать тебя знаменитым. Цени, — на ломанном русском сообщил Чонин через неделю — видимо, таков был срок бодрствования его совести, а потом она снова заснула, и Ян уже нос задирал и наезжал на старшего, будто и впрямь оказал ему великую услугу. Отчасти так и было, конечно. После всего внимания, которое обрушилось на Джи, Минхо перестал строить из себя гордого кота и включил кота-собственника. Хан вообще против не был. А раз все довольны и всё по согласию, то и остальные молча принимали висящего на Джи корейца как что-то вполне нормальное. Сам Минхо все-таки проник в танцевальную школу в качестве хореографа, сработавшись с девчонками во времена подготовки к празднику. Он пропадал там по несколько часов в день, а возвращался уставшим, но довольным. Возможность заниматься любимым делом даже в чужой стране и в абсолютно чуждых условиях приносила больше удовольствия, чем раньше. — Когда говорит тело, слова не нужны, — умничал Минхо, все еще сильно отстающий от брата в изучении русского языка, когда у него спрашивали, каким образом ему удается вести занятия. Ну не будет же он душно объяснять про голосовой переводчик. Да и девушки не первый год в хореографии, каждое движение подхватывали на лету. Семён и его хвостик по имени Чонин пропадали на ферме. Даже после сбора урожая работы оставалось много — теплицы, животноводческий корпус, конюшня, которую с недавних пор отдали под управление Кима. Семён занимался бумагами, учетом, следил за всем и параллельно обучал всему своего спутника, таскающего на хрупких плечах горы аппаратуры и все время что-то снимающего. Чонин вообще едва находил время на сон: с утра он помогал бабуле Ким с завтраком, а та учила его всяким кулинарным штукам и секретам, потом съемки на ферме, занятия по русскому языку и монтаж видео. Вечерами он снова попадал в руки бабушки, и тогда та показывала ему, как варить варенье, джемы, компоты, рассказывала, как правильно хранить мед, как делать чай из трав и учила вышивать. Вот это занятие понравилось Чонину больше всего, и через некоторое время, когда у парней появилась традиция совместных субботних киносеансов, часто брал рукоделие с собой и под жужжание голосов актеров и тихие шепотки друзей тщательно выводил цветными нитками аккуратные крестики, чуть прикусив язык. Процесс этот его настолько увлекал и расслаблял, что он начал себя чувствовать намного лучше, чем после визитов к психологу в свои сложные восемнадцать. Первую неказистую вышивку, на которой был мишка Тедди с сердечком в руках, он вставил в рамочку, добытую с помощью Минхо и Джи, и подарил Семёну. Тот ее поставил на самое видное место и долго расхваливал, пока смущенный Ян не закопался с головой в тяжелое ватное одеяло, чтобы не светить своими красными щеками. Лягушка и Бинни Пух умотали в Москву к предкам Со — знакомиться. Феликс перед отъездом наворачивал истеричные круги по комнате Хёнджина, умудрился запутаться в балдахине и разворошил постель, пытаясь освободиться. После смачного подзатыльника от Хван-Вицони, Ли немного успокоился, обиженно надулся и попытался пригладить гнездо на голове. — Они думают, что он натурал, — севшим голосом удрученно пробормотал парень. — Все мы в чем-то бываем не правы, — философски заметил Хенджин, раскладывая подушки по местам. — Они отрекутся от него! — Сомневаюсь. Ты слышал, как твой Бинни общается с мамочкой по телефону? «Мамуль, у меня всё хорошо, не переживай. Да, мамусечка, конечно. Да-да, я хорошо кушаю. Да-да. Отдыхай побольше. Люблю тебя!» — передразнил Джинни писклявым голосом. — Ну такой мамин пирожок! Состроит милую мордашку, скажет, что ты следишь, чтобы он носил шапку и кушал суп, и всё, конфликт исчерпан, а ты любимец его мамы. Не откажутся они от него, хватит истерить. К голосу разума Ли не особо прислушивался, так что пришлось отпаивать его настойкой и закидывать бумажными платочками, чтобы не разводил сырость на гобеленовом покрывале. Лягушка называл Хёнджина местной драма квин, но порой устраивал драмы похлеще, чем когда-либо удавалось его другу. Вот у Чанбина никаких сомнений не было. Со был решителен, как танк, уверенный в благоразумии матери и отчима, как в своем собственном (на этих словах Чан и Джи недоверчиво переглянулись и понимающе чокнулись кружками эля). Уехала пара рано утром на рассвете, а Чанбин, с долей ностальгии, сказал, что не помнит, как в поезде быть пассажиром. — Главное, не начни ходить по вагонам и проверять билеты, а в остальном ничего сложного. Прижми задницу и сиди на ней. Можешь покушать, — наставлял приятеля Чан, за что получил недовольный взгляд от Чанбина и веселый смешок от Хёнджина. В общем, обстановка была довольно спокойной и продуктивной. Бан Чан надеялся, что это не затишье перед бурей, но, даже если это оно, решил воспользоваться передышкой и сообщил Хёнджину, что хочет нормально познакомиться с его отцом, как с отцом своего парня, а не где-то случайно столкнувшись и по делу, как происходило десятки раз. Тем более, что свою семью познакомил с парнем ещё месяц назад по видеосвязи. Хёнджин прекрасно говорил на английском, мама была в восторге от утонченного вкуса Хван-Вицони, а отец успел заценить его деловую хватку. Чан, если честно, и не переживал об их знакомстве. Его родители были легкими в общении, а его парень — идеален. Разумеется, они нашли общий язык. А потом он решил добить все еще сонного Джинни и сказал, что тот почти живет у него, мог бы и переехать совсем. От такого предложения Хёнджин подавился чаем, который фонтаном полился у него через нос, обрызгав участкового. — Твою ж… Прости… — сконфуженно пробормотал парень, откашливаясь. — И даже после этого я хочу, чтобы ты ко мне переехал, а это о чем-то говорит, — многозначительно вскинул брови Чан, вытираясь вафельным полотенчиком, предварительно вручив своему парню рулон бумажных полотенец. — И о чем же? — спросил Джинни, вытирая лицо. — О том, что я настолько тебя люблю? Хёнджин скуксился, обозвал дураком и сбежал в ванную, оставив Чана в полном недоумении. Потом объяснил, конечно, что так резко не стоило в любви признаваться. Надо было подготовить, подвести, а не доводить до слез чувствительных сыновей цыганских баронов. Чан ошибку осознал, извинился и: — Присядь, мне нужно с тобой серьезно поговорить. Я подвожу тебя к непростой теме, понимаешь? Хёнджин, уже присевший на краешек дивана, понял, что этот гад его стебёт, и отхлестал диванной подушечкой. Хотя потом сам же и зацеловал, и признание выслушал, и сам в ответ признался, забравшись на руки, а на выходных, договорившись с отцом, позвал Чана знакомиться с родителем. Ситуация была немного комичной — Михай и Чан, конечно же, знали друг друга, довольно часто общались по разным вопросам, но то было не личное. А теперь оба мялись и не знали, как подступиться, находясь в других ролях. Один нервничал, потому что в первый раз знакомился с родственником своего партнера по собственной воле, и предыдущее прошло просто ужасно, но после него он оказался здесь и встретил Хёнджина, так что все оказалось не так плохо. Второй нервничал, потому что его младший сын впервые привел к нему своего парня для официального знакомства, и как себя вести, Михай понятия не имел. — Так, — Хёнджин с грохотом поставил на стол бутылку коньяка и обвел взглядом напряженных отца и Чана, сидящих друг напротив друга с идеально ровными спинами и каменными лицами. — Не знаю, чего вы так напряглись, как не родные, но заканчивайте. Вот коньяк, вот еда, а вот такой расчудесный я, который любит вас обоих и ради счастья которого мы все сегодня здесь собрались. Чан хоть и не одобрял алкоголь как решение всех вопросов, но не мог не согласиться, что расслабиться бы не помешало, поэтому выпил и, шумно вздохнув, протянул через стол руку: — Давайте начнем с начала? Меня зовут Бан Чан. Вообще-то, Кристофер Бан, но в универе мое имя не оценили, так что я воспользовался корейским. Люблю вашего сына, жить без него не могу и хочу, чтобы он жил со мной, — выдал на одном дыхании участковый. — Так, я не понял, — Михай почти пожал его руку, но застыл на полпути и повернулся к сыну. — Ты ничего не говорил о переезде. — О, ну, сюрприз? — несмело улыбнулся Джинни и расслабленно опустил плечи, когда отец все же пожал подрагивающую от напряжения руку Чана. — Не рано ли съезжаться? И где вы будете жить? — режим заботливого отца у барона включался автоматически, когда дело касалось благополучия его детей. — Я уверен в своих чувствах, Хёнджин и так почти живет у меня, так что испытания бытом мы уже прошли. И… ну, в моей квартире пока, — немного замялся Чан в конце. Конечно, он понимал, что в сравнении с замком, в котором они сейчас находились, его квартира далеко не предел мечтаний. Скорее, верхушка топа антимечт. — Она же однокомнатная. Вам там будет тесно. — Я не дум… — Это сейчас ты так не думаешь, потому что Хёнджин не перевез к тебе свой гардероб. Он у него, кстати, как раз размером с твою квартиру, — хмыкнул Михай, разливая коньяк по бокалам. — Заезжайте в дом, который я покупал для Баро. Он все равно пропадает в Сочи у своей новой пассии, да и въезжать в него отказался, а Чонин и Минхо разъехались по своим… приятелям? — слабым голосом скорее спросил Михай, все еще удивляясь, как быстро нынешняя молодежь идет на такой серьезный шаг, как совместное проживание. Вот в его время… Хотя постойте-ка… Всё было точно так же! — Там четыре комнаты, все удобства, утепленный чердак — на нём можете оборудовать кинозал, как ты, Джинни, всегда хотел. У тебя же проектор до сих пор где-то валяется? Ну вот. Забор высокий, двор большой, есть теплица, курятник и беседка. Следующим летом можно будет подумать о бассейне. А! И недостроенная баня имеется. Если захотите, по весне, как потеплеет, достроим. — О да! Я согласен, — радостно захлопал в ладоши Хёнджин, мысленно согласившийся еще на словах о собственном кинозале. — А ты? — повернулся он к Чану. Чан сначала почувствовал острое желание заупрямиться, отказаться. Все-таки успел уже привыкнуть к квартире, начал считать ее домом, облагородил и сделал уютной. Но потом задумался. Хёнджин, не привыкший ютиться на тридцати квадратных метрах, был готов пожертвовать своим комфортом, чтобы жить с ним. Он и жертвовал, когда привез только самое необходимое в виде средств гигиены, пижамы, сменного белья, носков и двух комплектов одежды. Все остальное оставалось в замке барона, и парню приходилось мотаться туда-сюда, но он ни разу не пожаловался. И даже когда Чан предложил ему съехаться, ни слова о грядущих для него неудобствах не сказал. — Если ты хочешь, то я согласен, — в конце концов отвечает Чан. Уют он везде может создать, как показала жизнь. Важно ведь не место, а он сам и человек, который будет рядом. Да и не его это квартира, в конце концов. — Я думаю, нам надо будет всё лучше обсудить, — улыбнулся ему Хёнджин, словно по глазам понял, о чём думал Бан Чан. Да, жизнь в тесном пространстве была ему чужда, ведь даже во времена универа они с Феликсом жили в трехкомнатной квартире. Но с Чаном он бы и в студии в восемнадцать квадратов жил. И сейчас Джинни понимал, что Чан согласился на гипотетический переезд только из-за него, ценил это, но комфортно должно быть обоим. После третьей порции коньяка и добротного стейка Михай и Чан внезапно спелись, к ужасу Хёнджина. Ведь они то бурчали о его закидонах, хотя тут же с них хихикали, то умилялись. Опять же выходкам Хёнджина и ему самому. — Когда спит, он такой милый, я просто не могу его будить, — то ли жаловался, то ли восхищался Чан. — Похож на хорька. Обожаю хорьков! — Я тебя понимаю, — важно кивал Михай. — Когда он учился в школе, я каждый будний день чувствовал себя чудовищем… — Но он совершенно… — …не слышит будильники, да… — синхронный тяжелый вдох и легкий дребезг соприкоснувшихся бокалов. Хёнджин наблюдал за этим молча, пребывая в странном состоянии радости от того, что два важных мужчины в его жизни нашли общий язык, и ужаса, ведь в ход пошли голожопые фотографии маленького Хван-Вицони с полным ртом песка и короной из шариков репейника, после которой его побрили налысо. К слову, фотография лысого Джинни там тоже была. Кошмар наяву, не иначе. — Мне он нравится, — шепнул Михай сыну, когда Чан отошел в уборную. — Еще бы, — фыркнул Джинни. — С тобой давно никто не хочет пить, а тут нашел ничего не подозревающего собутыльника. — Но Чану об этом знать не обязательно, — хитро прищурился совершенно трезвый мужчина. Ему действительно уже давно отказываются составлять компанию друзья и знакомые, ведь он почти не пьянеет, и некоторые боялись, что Михай соберет на них компромат. — К слову, лучше тебе загрузить его в машину и отвезти домой, пока он еще хоть как-то сам передвигается. Или можете остаться, в твоей комнате явно места хватит. Требований к партнерам детей у мужчины было немного. Ему все равно на их происхождение, внешность и доход — первые два пункта должны волновать только самих сыновей, а со вторым он и помочь может. Но уважение считал фундаментом, на котором потом будут строиться отношения, поэтому искал его в поведении Чана в первую очередь. И нашел. А еще заботу, восхищение и, может, не ту любовь, которая взращивается постепенно из десятков других чувств и делает людей неотделимыми частями друг друга, но любовь пока еще юную, трепетную, познающую. И пусть все между Чаном и Хёнджином происходило как-то быстро, Михай знал, что и так бывает: повстречал человека, побыл с ним пару дней и понял, что хочешь остаться на всю жизнь, будто нашел свою половину, которую никогда не терял и не знал, что у тебя ее нет, пока не нашел. Он с отеческим умилением наблюдает, каким влюбленным взглядом Чан смотрит на его сына, и сам Хёнджин внезапно раскрывается с более мягкой стороны, которую он почти никогда не показывает. Улыбается довольно и счастливо, пока тянет за собой спотыкающегося участкового в свою спальню. У Михая от этой картины на душе хорошо-хорошо, и он не позволяет капельке горечи — ведь и у него могло быть так же! — просочиться сквозь это мягкое чувство. Он лишь вздыхает с улыбкой, покачивая в руке бокал коньяка, и переводит взгляд на семейные фотоальбомы, разложенные по журнальному столику, которые он так скрупулёзно собирал годами. Это был хороший вечер.

✤✤✤

И пока в замке цыганского барона царила идиллия, у Джисона случился полный армагеддец. Хан так редко видел своего батю, что порой забывал о его существовании — тот работал на атомном ледоколе и отсутствовал месяца по четыре, а то и больше, поэтому в свое время и отправил Джи учиться в Корею к своим родителям после того, как жена ушла из семьи к своей первой любви. Мелкий Дениска таких финтов от взрослых не ожидал и на обоих родителей разобиделся страшно. Однако отец, в отличие от матери, настойчиво пытался исправить их ставшие непростыми отношения. Когда сын немного подрос, честно рассказал ему, почему так поступил и почему не выбрал менее доходную работу в угоду жизни с сыном. Взрослый Джи и вовсе отца понимал и был благодарен за всё, что тот для него сделал: оплачивал обучение и недешевую жизнь в Корее, оставил свою квартиру в Тмутаракани и автомобиль, пусть и «Ниву», зато одну из последних моделей. Парню неловко было порой принимать от своего старика такие подарки, которыми тот словно пытался объяснить месяцы отсутствия в его жизни. При этом старший Хан содержал своих родителей, с которыми всю юность прожил Джи, и пытался строить дом, исполняя свою давнюю мечту. Строительство шло медленно, ведь командировки случались раза три в год, да и те долго не длились. Отец и сын в итоге отношения наладили. Вместе ездили на рыбалку, пару раз отдыхали вдвоем в Анталии, и поначалу жили вместе, но уже пару лет как разъехались, после того, как в достроенной части дома появились коммуникации и возможность проживать на постоянной основе. Нынешнее щекотливое для всех сторон положение заключалось в том, что у отца была привычка заезжать сначала к Джи, а потом уже домой, и раньше у сына не было возражений. Но сегодня тот ввалился в квартиру с громким приветствием, как всегда открыв дверь своим ключом, в тот самый момент, когда Минхо, с которым Джи слипся в неприлично мокром поцелуе, стягивал с него трусы посреди кухни, и на них открывался чудесный вид из просторной прихожей. Батя знатно охерел от такого показательного каминг аута и зашёл в шкаф, перепутав двери. Джи хотел бы выйти в окно, но он жил на последнем этаже двухэтажки, так что смысл этого действа терялся. Только если выйти головой вниз, в надежде потерять память. Минхо, видевший отца Джи на фото и слышавший рассказы о мужчине, разумеется, сразу понял, в какую неловкую ситуацию они попали, и руки от чужих трусов благоразумно убрал. — Так, блять, — отец все же вышел из шока и из шкафа и посмотрел на застывших сурикатами парней. — Я не понял… Это кто? — Это? — прикинулся дурачком Джи и посмотрел на Ли. — Это мой шестой кот. Да? — Мяу, — с угрозой в голосе ответил Минхо, надеясь, что правильно понял русскую речь. — Господи, помоги, — прошептал Джи, запрокинув голову и глядя в потолок. Наблюдение за медленно ползущим по натяжному полотну пауком было намного интереснее и безопаснее, чем то, что творилось на уровне глаз. — Что ж, товарищ кошатник, не припоминаю, чтобы растил тебя зоофилом, — прищурился старший Хан, осматривая парочку с подозрением. — Нас ждет очень серьезный разговор… Мольбы богу не помогли, возможно, следовало просить о помощи паука, думал Джи, смиренно заваривая связанный чай «Персик бессмертия» в надежде, что это их спасет от возможной гибели. Он с отцом никогда на тему ориентации своей или чужой не говорил, так что не представлял, чего ожидать. Батя вроде спокойно относился к предпочтениям Хёнджина и Феликса, которые никогда из себя натуралов и не строили, но то чужие дети, а как отнесется к таким переменам родного чада — вопрос, ответ на который он скоро обязательно узнает. — И как тебя зовут, кот? — довольно спокойно спрашивает отец, присев за стол напротив странно притихшего Ли. — Минхо, — опять же, больше интуитивно отвечает парень. Вот умора будет, если тот говорил ему встать и исчезнуть из жизни сына, а он ему в ответ: «Минхо». Ли, не сдержавшись, фыркнул. — Что, такое смешное имя? — старший Хан сжал губы, чтобы спрятать улыбку. — А я — Виктор, отец этого оболтуса. Будем знакомы. Минхо как-то робко, что ему было совершенно несвойственно, пожал протянутую ладонь и немного расслабился, увидев в добрых глазах, так похожих на глаза его парня, дерзкие смешинки. Убивать их сегодня не будут. То ли Джи до бога достучался, то ли «Персик бессмертия» помог.