Невероятные приключения корейцев в Тмутаракани

— Давайте ещё раз: как и где мы потеряли Чонина? — задает животрепещущий вопрос Семён и смотрит на пустую садовую тачку, окрашенную в веселенький желтый цвет, который ночью и не приметили. — Возможно, он выпал, когда меня занесло на повороте? — виновато предположил Хёнджин, почесывая затылок. Неудобно, конечно, вышло. Хван-Вицони в пылу погони и не обратил внимания, что бежать стало легче. Думал, что второе дыхание открылось, а оказалось, что балласт выпал. — Значит, нужно пройти тем же маршрутом, — тоном, не терпящим возражений, говорит Ким. — Но там же гуси… — все же возражает Джинни, поглаживая пострадавшие от жестокости птиц голени. Чан намазал их какой-то охлаждающей мазью, которую выдала бабушка Ким, и боль почти прошла, но моральная травма была все еще свежа, и снова встречаться с этими ужасными созданиями так скоро он не был готов. — Тебе надо, ты и иди. — Я не могу даже стоять, а Чонин совсем один, в темноте, где бродят гуси и Леший, холодный, голодный, неприкаянный, всеми покинутый, — давит на совесть Семён. — Хочешь оставить ребенка на растерзание? — Так, — вмешивается Чан и встает с лавочки, на которой сидел, вытянув ноги, после того, как подлатал своего парня. Ему повезло больше: толстая джинса и высокие берцы спасли его от клювов гусиной банды. — Вы двое сидите и отдыхайте, а я пойду и поищу Чонина. — Окей. — Нет! — одновременно говорят Семён и Хёнджин, а потом смотрят друг на друга до смешного одинаково яростно. — Ты не пойдешь один, — продолжает Джинни. — Мы только начали встречаться, я не могу так рано стать вдовцом! — Ты не станешь вдовцом, вы не в браке, — умничает Ким. — А я о чем! Мы даже пожениться не успели! — откровенно паникует Хван-Вицони. — Почему ты меня хоронишь раньше времени? — теперь возмущен уже Чан. — Откуда это недоверие? Почему ты думаешь, что в битве с гусями именно я обязательно отойду в мир иной, а не они в суп? — Потому что мы этих гусей знаем, — снова лезет Семён. — Никто из этой схватки не выходил прежним. У твоего предшественника вообще кукуха отлетела. — У меня здоровые отношения с моей кукухой, она не отлетит из-за чокнутых гусей, спасибо вам за беспокойство, — пробухтел Чан, выглянул за калитку, осмотрелся, насколько хватало взгляда, и повернулся к замершим за его спиной парням. — Всё чисто. Наверное, пошли кошмарить кого-то другого. Как вы их вообще загоняете обратно? — Ох, это… — замялся Семён. Стыдно было признавать, но что уж там — этот мент бесячий уже видел его в момент слабости. — По какой-то странной причине они боятся Василия Иннокентьевича. Но он ночами дрыхнет, ни разу не удалось его растолкать, так что придется ждать утра. — Василий Иннокентьевич? — переспрашивает Чан с недоверием. — Жирный серый кот, который постоянно на дубе застревает? — Ага, он самый. — В этом месте все законы логики порушены к хренам… В итоге Чан все же настойчиво оставляет Хёнджина в доме Кимов, а сам, вооруженный двумя фонариками и брезентовыми голицами — он так и не понял, зачем, — отправился на поиски потеряшки. До рассвета он бродил по поселку, все ямы и канавы вдоль и поперек осмотрел, в стелс-режиме обошел банду гусей, дербанящих тыкву на площади, а потом стало совсем не смешно — Чонин как сквозь землю провалился. Через пару часов к нему присоединились Минхо и сильно похмельный Джи. Вместе они начали обход ПГТ, заглядывая чуть ли не в каждый уголок, в каждую бочку и колодец, под каждый навес. Телефон младшего молчал, скорее всего, намертво разрядившись еще ночью, а количество нервных клеток Чана стремилось к нулю, как и его уверенность. Он был близок к тому, чтобы собрать добровольцев и прочесать все ближайшие и не очень леса и болота. — А к Лешему не ходили? — спросил дед Тимофей, раскуривая трубку. Они вчетвером стояли у его забора и наблюдали, как жирный кот злобно шипит на гусей, которые за ночь устроили настоящий дестрой и разнесли все, что после праздника спрятать не успели. Гуси как-то совсем несерьезно притихли перед серым комком шерсти и ярости, а потом и вовсе припустили в сторону фермы, подгоняемые своим пастухом. — Эх, а я давно говорю — надо этих засранцев на шашлык пустить, но Михай все отказывается — память о старшем сыне, видите ли! Это Рамира гуси, он по молодости все пытался доказать, что эти гады не хуже петухов могут драться, вот и доучился, доказал на наши головы… — Так что там про Лешего? — тактично прерывает стариковское ворчание Чан. — А, так это лесничий наш. Он живет в конце вооон того леса в небольшой избушке. В поселке редко появляется, одичал там совсем, а если и приходит, то бурагозить начинает. Не любит он людей, зато любит настойку. Сходите, посмотрите, может, и найдете от младшенького хотя бы косточки. — Дед, ты это, не запугивай понапрасну, — вклинивается Джи вяло. — Он же не каннибал, блин, какой-то. Просто мизантроп. Я вас тоже всех недолюбливаю и ничего, никого еще не съел, — последние слова он шепчет уже себе под нос так, чтобы никто не услышал. Других идей о том, куда мог запропаститься Чонин, у парней не было, поэтому пошли к Лешему, на всякий случай прихватив бутылочку брусничной настойки в качестве подношения лесному жителю. Или в качестве выкупа — тут еще непонятно было. Чонин вообще-то в спасении не нуждался, да и чувствовал себя более чем прекрасно. Он забил флешку на камере до отказа, посадил телефон, заливая самые постыдные видео с этого вечера в сеть — месть его была страшна, — а теперь аппетитно хрустел сочным маринованным огурчиком, закусывая нечто под названием «бражка». — Вот, попробуй патиссончики, на прошлой неделе закатал, — дед Алексей поставил перед ним тарелку аккуратных маленьких патиссонов с блестящими от маринада боками, только из банки, и с умилением растрепал мальчишке волосы. Лесничий людей, конечно, недолюбливал, но пройти мимо этого потерянного чуда не смог. Что удивительно, несмотря на все еще присутствующий языковой барьер, они друг друга отлично понимали, и мелкий, разобидевшись на парней, которые даже не поняли, что просрали такой ценный груз, решил уйти жить в лес. Радикально, конечно, но обида была сильна, и все еще побаливающая рана на попе снова разболелась из-за падения — разве можно такое легко простить? А дед Алексей помог ему встать, да еще и конфетой вкусной угостил, сразу стало понятно, что человек хороший. И избушка у него была классная, с кучей винтажных штук родом из СССР — рассматривать целый день можно. Особенно Чонину в душу запала коллекция фигурок автомобилей и мотоциклов, которых определенно было больше сотни. Такую точность и детальную проработку в наши дни не часто встретишь. А еще перед домом стояли классные большие фигуры из дерева — медведь, заяц, волк и прочая живность, до того детально проработанные, что под рукой умелого художника могли бы стать гиперреалистичными. Крутоты им добавлял тот факт, что они — плоды трудов деда Алексея, который скромно называл это «да так, чтобы чем-то руки занять». Чонин запечатлел эти произведения недооцененного искусства со всех сторон. Он уже представлял музей, заставленный такой красотой, который будет привлекать туристов не меньше фермы. Из того, что Ян смог понять, выходило, что дед Алексей просто любил тишину и темп Тмутаракани не вывозил, потому ушел в лес, который всегда любил больше шумных компаний и сборищ. Иногда, конечно, накатывало, накрывало чувством тотального одиночества, и тогда Леший, как прозвали его жители ПГТ, напивался и мог побурагозить, чем совершенно не гордился. И в какой-то степени Чонин его понимал — он тоже временами от людей и их тактильности уставал. Вот так, где словами, где жестами, Чонин вел беседы с Лешим, вкусно кушал, выпивал и чувствовал себя великолепно. Уже и злость отпустила, и доброта вернулась. Домой он пока не спешил, но знал, что скоро придется откланяться — не хотелось бы злоупотреблять гостеприимством и портить о себе впечатление. Лучше он в другой раз забежит еще ненадолго, ведь компания деда Алексея ему очень по душе пришлась. Парни добрались до избушки в тот момент, когда младший уминал шашлык вприкуску с ржаным хлебом и маринованным огурчиком, политым мёдом. Они с дедом расположились перед домом за резным столом, по бокам от которого стояли деревянные лавочки, и наслаждались ранним ужином. Троицу, искусанную комарами и побитую ветками, сначала услышали — Леший подумал сперва, что медведь, — а потом и увидели три измученных лица, выплывших из лесного массива. — Слева тропинка есть, чего вы через бурелом ломились? — посмеялся дед, да пошел в дом, чтобы взять еще три тарелки. Иногда, раз в десятилетие, он был не против компании. — Господи, ты живой! — завопил Минхо, бросившись к брату, будто Чонина искали несколько лет, а не меньше суток. — Как видишь. Хорош драму разводить, — пробурчал Чонин, а потом осмотрел прибывших и не увидел виновника своего плачевного состояния (плачевным оно, конечно, не было, но драма была в крови их семейства). — А где лохматый? Потерял меня и даже не извинился! И где Семён? — Он тебя потерял, а я тебя нашел — вы в расчете, — ответил Чан, выслушав перевод от Джи, выставил на стол бутылку настойки и устало привалился к рядом стоящей березе. — А твой Семён дома. Ждет и волнуется. — Меня ждет? — засмущавшись, уточнил Чонин, и к всеобщему удивлению, покраснел. — Тебя ждет, кого ж еще? Не Лешего же, — проворчал Джи, усаживаясь напротив. — Дед Алексей — герой, — гордо заявляет Чонин. Скорее даже предъявляет. Что это за пренебрежительное отношение к его новому другу? — Он единственный борется с местным злом… как его… что-то про суп? — Про суп? — удивленно переспрашивает Джи. — Красный суп. — Борщ? — Да! — Борщевик? — Вот именно с ним! — радостно закивал нечесанной башкой Ян и поднял большие пальцы вверх, показывая деду, вернувшемуся с посудой. Чан и Джи поначалу от угощений отказывались, но потом Леший так зыркнул на них, что спорить перехотелось. Не то чтобы они жаловались, ведь успели аппетит нагулять, а у деда Алексея шашлыки вкусные, овощи домашние. — Вот за настойку спасибо, салаги, — довольно прокряхтел дед, покрутив в руках бутылочку. — Ешьте давайте, чтобы ничего не осталось на столе! После плотного вкусного ужина на свежем воздухе парни попрощались с Лешим, пообещав заглядывать почаще, на что тот попросил заглядывать, но как можно реже и с настойкой, да пошли в направлении дома, теперь уже по тропинке, отчего путь прошел легко и намного быстрее. Не такой уж и страшный оказался этот Леший, которым Чана так упорно запугивали местные. Вот только в поселке все будто внезапно изменилось. Школьники, проходя мимо парней, захихикали, зашушукались, толкая друг друга локтями, но они были уставшие и сперва не придали этому значения. — Эй, Джи, дай автограф! — крикнул гопник Славик, стоявший в кругу своих дружбанов, щелкающих семечки, и заржал под одобрительный гогот. — Какой автограф? Ты с дуба рухнул, — закатил глаза Хан. — Так ты же у нас теперь интернет-знаменитость! — не успокаивались парни. — Мы с пацанами даже пожалели, что вчера в клуб не пошли и такое пропустили. Джи застыл посреди дороги, медленно, как в фильмах ужасов, повернул голову к Чонину, и тот испуганно прижался к брату. — Твоих рук дело, мелкий? — тихо, не без угрозы в голосе, поинтересовался помощник участкового. — Прости? — состроил щенячью мордашку младший. — Я так обиделся, что меня выронили, что не ведал, что творил. — А я-то тут при чем? — возмутился до глубины души Хан. — Я вообще в это время с твоим братом… То есть неважно… Я хотел сказать, что выронил тебя не я! — На них у меня не было компромата, — Чонин побеждено признал изъян своего коварного плана. Чан сбежал еще в самом начале. Все равно ни слова в их разговоре не понимал, да и домой уже хотелось страшно. Он столько километров намотал за этот день, что если присядет, то потом уже не захочет вставать в ближайшие часы. Получив от Хёнджина сообщение, что тот ждет его дома с ужином, Чан махнул сразу туда. Кушать не хотелось, а вот к Джинни, наоборот, очень. Поразительно, как за такой короткий период Тмутаракань стала для него настоящим домом, а младший сын цыганского барона — важной частью жизни. Они вместе всего ничего, а ощущение, будто знают друг друга годы и столько же встречаются. Вчера после кружки медовухи в кудрявой головушке мелькнула шальная мысль — а не сделать ли Хван-Вицони Бан-Хван-Вицони? Потом одумался, правда, да и недоверие к его способности выжить в битве с гусями было немного обидным. Но сейчас уже прошли и обида, и желание поспешно наломать дров. Ключ в дверном замке провернулся с уже привычным звуком, дверь чуть зашуршала, открываясь и закрываясь, — придверный коврик вечно подворачивался, но Чан его не расправлял, потому что тогда исчезнет родное шуршание, ставшее таким же символом уюта квартиры, как звук капельной кофеварки и запах кондиционера для белья. Отработанными до автоматизма движениями Чан расшнуровывает берцы, ставит на полку, поворачивается и застывает, громко сглатывая внезапно набежавшую слюну. И вовсе не потому, что в квартире пахнет мясом по-французски и парфюмом Хёнджина, а потому что сам Хёнджин стоит, опираясь плечом на стену, в белой длинной рубашке, которая, впрочем, едва прикрывает стратегические места, и черных капроновых чулках. И смотрелся он в этом до одури гармонично. — Я вчера не станцевал, — томно говорит Джинни, прикусывая нижнюю губу, а всё, о чем Чан думает, — ноги его парня созданы для чулок. Или чулки для его ног? Честно говоря, соображал он туго, потому что вся кровь от мозга устремилась к младшему Чану. — Нравится? — Бан только промычал что-то, согласно кивая. — Тогда я станцую для тебя, а потом поужинаешь. — Тобой? — последняя клетка мозга трепыхнулась в попытке выдать что-то стоящее. — Можно и мной, — Хёнджин старался не подавать виду, как его всё это смущало. Поманил пальцем своего мужика, который послушно последовал за ним, толкнул его на диван и, включив музыку на телефоне, встал к Чану спиной. Он плавно покачивал бедрами в такт музыке и мучительно медленно потянул подол рубашки вверх, совсем немного оголяя ягодицы — подсказка для пускающего слюни участкового о кружевных стрингах, надетых на Джинни. Они неудобные до ужаса, но Хёнджин стойко терпит и отпускает рубашку, позволяя ей вернуться на место к разочарованию единственного зрителя. Изящный поворот под тягучий музыкальный переход, и тонкая ступня, облаченная в черный капрон, становится аккурат между ног Чан, слегка задевая возбуждение. Джинни все еще двигается плавно, извивается, облизывает губы и по одной расстегивает маленькие пуговки. Когда рубашка распахивается, Чан думает, что умер и попал в рай — на нем еще и черные кружевные подвязки, подчеркивающие узкую талию и плоский живот с намеком на пресс. Хёнджин всегда был красивым. Можно сказать, самым красивым из всех любовников участкового, но порой эта красота переходила границы разумного, в которых Чан мог оставаться человеком, а не дикарем. Он пользуется тем, что его ничто не сдерживает, и тянет парня на себя за резинки подвязок, усаживает на колени несопротивляющегося Джинни и целует сразу глубоко, сминая подкаченную попу в руках. — Танец потрясающий, — с придыханием говорит, ненадолго отрываясь от пухлых губ. — Мне очень понравилось. — Но я же не дотанцевал, — шепчет Хенджин, улыбаясь. — Если ты дотанцуешь, я опозорюсь и кончу в штаны, — Чан роняет голову на острое плечо, не забывая жамкать бочка и бедра. — Ну мы, конечно, не можем этого допустить, — по голосу слышно, как Хёнджин доволен произведенным эффектом. Он уже сам тянется за поцелуем и ерзает на бедрах своего мужика, за что получает смачный шлепок по неугомонной заднице. В эту ночь соседи снова не очень их любят.

✤✤✤

Джисон просто в ужасе. На видео, где он отплясывает в порванных форменных штанах и боа, набралось больше миллиона просмотров за неполные сутки, тысячи комментариев, от откровенно негативных до восхищенных, и полный деанон помощника участкового. Его скромный аккаунт в VK подвергся варварскому набегу, после которого Хан почувствовал себя так, будто пережил нашествие татаро-монгольского ига. Дальше — больше, ведь ушлая гопота начала делать его фотки исподтишка и продавать внезапно появившимся фанатам. «Пациенты психоневрологического?» — вопрошал Джи у небес, потому что не представлял сценария, при котором адекватные люди будут себя так вести. Чонин только смотрел на него, как кот из «Шрека», и злиться было невозможно. Мелкий видео удалил, да только интернет всё помнит и ничего не прощает. Поэтому доставалось гопникам, которых теперь почти каждый день по несколько часов держал в камере. «За незаконную съемку», «За распространение личных данных третьим лицам», «За мудачество», «Конечно же, есть такой закон, неуч». На второй день после того, как на Хана свалилась непрошенная популярность, Минхо выложил сторис с их общим фото и недвусмысленной надписью «Годовщина с моим мужчиной😘». — Годовщина? — удивился Джисон, перебирая в голове, что он мог упустить. Хотя «с моим мужчиной» наводило на некоторые мысли. — Целый месяц, — пожал плечами Минхо. — Где мой подарок? — Мы встречаемся? — на всякий случай переспросил Джи. Мало ли, может при конвертации слов из одного языка в другой, мозг не так понял подтекст. — А разве нет? — уже хмуро спросил Ли. — Да. Конечно, да! Может, не так уж плоха эта чертова популярность, думал Джи, возвращаясь домой с подарком для своего шестого кота. По крайней мере, хоть какой-то толк от нее все же был — взревновавший Минхо был решителен и липуч, а Хан был совсем не против.