Невероятные приключения корейцев в Тмутаракани

Феликс в распахнутом на груди халате стоял на террасе и пил свежесваренный кофе, с любовью осматривая раскинувшиеся болота и ивы, растущие на островках. С детства знакомый вид каждый раз неуловимо менялся, ведь природа всегда привносит свои коррективы: то ива опустит ветви в воду, то яркими пятнами раскрасит пейзаж созревающая морошка, то новое семейство птиц совьет гнездо и своей разнобойной трелью будет будить парня по утрам. Дом на болотах принадлежал матушке Феликса и достался ему, когда госпожа Ли, потомственная травница и уважаемая в Тмутаракани гадалка, встретила турка Омера, друга Михая Вицони, местного цыганского барона, чей замок возвышается на холме над равниной ПГТ, видимо, в попытке составить конкуренцию трем пятиэтажным хрущевкам, что прозваны местными «небоскрёбами». Матушка, спустя несколько лет тайных встреч, вдруг однажды огорошила Феликса новостью о будущей свадьбе и переезде в турецкий Измир. Парень за мать порадовался, но уезжать наотрез отказался. Он предпочитал оседлый образ жизни, переезды воспринимал как еще один круг ада, который Данте почему-то пропустил, и любил тухнуть на родных болотах, бесить местную драма квин и помогать Михаю с делами. Феликс, сколько себя помнил, всегда знал, под чьей протекцией они с матушкой живут и кто помогает им с оплатой обучения и безбедной жизни. Барон его если не ещё одним сыном считал, то племянником точно, и никогда ничем не попрекал. Наоборот, всегда говорил, что семейство Ли ему ничего не должно. Феликс чувствовал благодарность и всячески барона поддерживал. Впрочем, полтора года назад в Тмутаракани появилась еще одна причина отказа от переезда. И именно из-за этой причины утренний ритуал был прерван после одного сообщения. Недопитый кофе был безжалостно вылит в раковину, а кружка — помыта, халат небрежно брошен на светлую постель. Выбрав самую лучшую рубашку в гардеробе — шелковая, ярко-синяя, — Феликс собрался в рекордные сроки, запрыгнул в любимую заниженную шестёрку «Жигули» и, врубив на старой магнитоле диск Леди Гаги с дебютным альбомом «The Fame», который любил безумной любовью, выехал со двора. Ли любил место, в котором жил с тех пор, как ему исполнилось два года. Обожал мчаться по новенькому асфальту на своей белоснежной красавице, когда вокруг море зелени и родные пейзажи, знакомые до мелочей. Ему нравилось подпевать во всю глотку Леди Гаге, заставляя старушек креститься. Хотя, стоило парню улыбнуться, бабушки оттаивали и не могли долго на него сердиться. Мол, что поделать? Молодость. К замку барона он всегда подъезжал под одну и ту же песню — Poker Face, потому что знал, как она бесит Хёнджина. Специально перед воротами звук выкручивал на максимум и злорадно ухмылялся, потому что по мощенному двору мог подъехать аккурат под окно местной принцесски. — Да чтоб тебя черти отодрали, — выругался Джинни, вздрогнув от громкой музыки под окном и выронив серьгу. — Пошел на хер, кикимора болотная! — заорал в окно так, что с легкостью перекричал Леди Гагу. Вся Тмутаракань знала, что младший сын барона — очень громкий парень. Было много слухов и пересудов о том, почему в цыганской семье родился мальчишка с явным азиатским уклоном и не менее азиатским именем. Кто-то говорил, что любовница барона была кореянкой, которая и родила ему сына, кто-то говорил, что Хёнджина нашли в кустах и барон по доброте душевной усыновил его. Кто-то говорил, что Хёнджин — наказание небес, посланное жителям Тмутаракани за их грехи. То есть за любовь к сплетням. Впрочем, правду знал только сам Михай Вицони, и делиться ей не спешил. Между тремя сыновьями он различий не делал, относился ко всем одинаково, а дурные слухи на корню пресекал — где простой беседой, а где и намеками на последствия за распространение клеветы. — Я с новостями! — заорал Феликс в ответ. — В телегу закинь! — Твой брат только что с ней уехал! — Да тебе в стендап надо, чё ты тут делаешь?! — А ну заткнулись оба!!! — взревел Михай, пытавшийся покурить на крыльце в тишине. Музыка моментально стихла, а Феликс с виноватой моськой вышел из машины и подошел к барону. — Поднимайся и поговорите нормально, — уже тише сказал мужчина и потрепал Ли по макушке. — От ваших развлечений весь район страдает. Возымейте совесть. Михай, вопреки стереотипному мнению о том, как должен выглядеть цыганский барон, к пятьдесят первому году так и не обзавелся длинными волосами и лишним весом. Он был статным, подтянутым мужчиной с короткими темными волосами, аккуратными усами и небольшой бородой. Товарищ Вицони за собой следил и сыновей учил тому же. Именно поэтому Хёнджин собирался каждое утро, как на показ мод, даже если в списке дел на день стояло лишь посещение эко-фермы да разговор с Семёном об урожае мака. Феликс в комнату Хёнджина зашел без стука, тут же по-хозяйски развалившись на огромной кровати с тяжелым темно-зеленым балдахином, украшенным бахромой. Комната парня была на удивление темной в сравнении с остальным домом, и интерьер больше напоминал реальную комнату в замке. Темные обои, массивная дубовая мебель, тяжелый бархат штор и балдахина. Кругом позолота, одеяло и декоративные подушки расшиты золотыми и серебряными нитями. Большой персидский ковер, на который Феликс поначалу даже боялся наступать. И среди всего этого помпезного великолепия новенький игровой ПК, два больших монитора, неоновая подсветка; стеллаж, заставленный книгами, дисками, фигурками из аниме, внушительная коллекция парфюма и пирамида из шкатулок с украшениями — Хёнджин был той еще сорокой. Комната была странной и хаотичной, но в полной мере отображала двойственность своего хозяина. Парни знали друг друга с детства, учились в одном классе, оба закончили Краснодарский государственный институт культуры, только направления разные: Феликс — культурология, Хёнджин — дизайн. Даже жили в одной съемной квартире и именно тогда начали друг друга неимоверно бесить, потому что испытания бытом их дружба не выдержала. Ни одному, ни другому образование пока никак не пригодилось, кроме как в местном клубе в первый год похвастаться, что они умные, даже дипломы есть, вообще-то — это вам не шубу в трусы заправлять! У них были отношения любви-ненависти. Когда прекрасно знали, что более перспективных кандидатов на роль лучшего друга не найти, но все равно хочется и этого последнего своими собственными руками придушить. — Бинни весточку прислал… — С голубями? — иронично изогнул бровь Хёнджин, застёгивая пятый по счёту браслет. — Из столицы к нам отправили нового мента, — с достоинством игнорирует выпад Феликс. Свыкся с мыслью, что его недодруг — внебрачный сын Петросяна. — Говорят, в этот раз решили отправить иностранца. Типа, ему будет проще найти общий язык с электоратом. — Феля, таджик — это не иностранец, — закатывает глаза Хёнджин, поливаясь Black Violet от Том Форд, не сводя взгляда со своего отражения в большом напольном зеркале. — Да кто про таджика-то говорил? — психует Ли и встает с постели, чтобы изучить поближе полки друга. С его последнего визита санкционки на них явно поприбавилось. — Черт лохматый, мог бы и мне пару скляночек прихватить! — Пакет у тумбы возьми, истеричка несчастная. А кто еще из иностранцев у нас мог затесаться, да ещё в органах? Армянин? Молдаванин? Или — о, боже — афроамериканец? А твоего Чанбина даже за иностранца не считают, — Хёнджин отставляет флакон и недовольно смотрит на Феликса, который уже вовсю копается в бумажном пакете, с довольной моськой рассматривая коробки в нем. — Где мои извинения, Лягушка? — Прости, дорогуша, демон зависти попутал! — на лице ни капли раскаяния. Прижимает пакет к груди, одним своим видом показывая: обратно не отдаст все равно. Да и как отдать, когда там его любимый парфюм от Dior, который теперь днем с огнем не сыщешь? — Хрен с тобой, поверю, что тебе и правда жаль. Что, на вокзал поедем, устроим новенькому достойный прием? А то в прошлый раз ты всё веселье обломал. — Но Бинни мне так понравился, ты не можешь меня осуждать! — Могу! Я ради мускулистых мужиков вековые традиции не ломал! — Вековая традиция заключалась в том, чтобы как-нибудь подгадить каждому новому менту, отправленному из головного управления в их идиллический край, чтобы эту самую идиллию разрушить. Хёнджин придумал ее, когда был глуп и бесстрашен. Впрочем, с тех пор немногое изменилось. — Чувак, это традицию ты придумал, и до вековой ей далеко… — Так, Лягушонок, закрой ротик и иди в свое корытце, которое портит своим днищем наш новый асфальт. Его только весной уложили, а он уже весь исцарапанный, — бурчит Хёнджин, копаясь в куче солнцезащитных очков. — У меня для тебя эпитеты закончились, — выдал Феликс, шокированный такими ужасными обвинениями. — Ты доказательства предоставь, а потом уже приговор выноси! Мою малышку он тут будет оскорблять! Может, это твоя личная жизнь борозды оставила — настолько она на дне! — Феликс вылетел из комнаты друга, зная, что иначе будет огребать подушкой, а он сегодня слишком готовился к встрече со своим парнем, чтобы позволить этому засранцу все испортить. — Вот же!.. — вскипел Хёнджин, но вслед не побежал. Это как-то совсем по-детски, не его уровень. И все же слова болотного жителя задели за живое. Слишком у него были высокие стандарты, чтобы бросаться на первые попавшиеся бицепсы, как Ли. Нет, Джинни мечтал о Мужчине. Да-да, с большой буквы. Надежном, добром, любящем. Который не испугается его странной семьи и не менее странных семейных бизнесов — а их было немало. Он хотел, чтобы любили его, того самого хрупкого и неуверенного, глубоко спрятанного от осуждающих глаз окружающих. Не достаток его семьи, не вышколенную внешность. Его. Но пока жизнь не радовала, и Хёнджин ждал, когда же последнее предсказание матушки Феликса исполнится. Карты сказали, что его ждет большая любовь. Такая, что раз и навсегда. Правда, когда эта большая любовь ему встретится и где именно ждет, сволочные карты не посчитали нужным сказать. Когда Хёнджин подошел к новенькому «Москвичу-6», сверкающему красными гладкими боками на солнце, белоснежный раритет Феликса уже выехал со двора и снова «обрадовал» округу своими музыкальными изысками. — Однажды у какой-нибудь старушки случится инфаркт, и Лягушку посадят за причинение смерти по неосторожности. — А ты, как хороший друг, его вытащишь, — донесся из беседки голос Михая, которого Хёнджин не заметил. — Я думаю, немного страданий пойдет ему на пользу, — тихо пробормотал Джинни, открывая дверь авто. — Куда поехал Баро с телегой? — К Семёну за маком. — Уже поспел? — удивился парень. — Уже, — покивал головой барон, делая глоток сока. Хёнджин подозревал, что там не только сок. В жару на отца нападала какая-то апатия, он пил почти каждый день и подолгу смотрел вдаль. Никто не знал, какие демоны мучают Михая в знойные дни, да он и не говорил никому, даже если спрашивали. — Лето нынче аномально жаркое. — Слышал про нового мента? — Слышал. Не переживай по пустякам, всё нормально будет. Джи станет его помощником, направит куда надо. Хёнджин отцу не очень поверил. Как это «не переживай»? Столица с завидной регулярностью присылает им полицейских, которые потом суют свои носы куда не следует. От них одни сплошные проблемы. И даже если Чанбин перешел на их сторону, это вовсе не значит, что от него не было неприятностей. Сначала чуть поставку не сорвал — пришлось выслушивать претензии «Пекарушки», а потом Феликса развратил! Или Феликс его?.. Да, наверное, все же второй вариант, тут Хёнджин зря на Со наговаривает. А Джи… Честно говоря, к этому сопляку доверия у Джинни не было. Хан Джисон был русским корейцем. По паспорту его звали Хан Денис Викторович, но эта одомашненная белка успела поучиться в Корее, где все еще жила родня, и там обзавестись именем Джисон. Но все остальные его называли Джи, потому что короче и круче. — Почти как Джи Дрэгон, чувак, — восхищался гопник Славик, недавно просветившийся по теме кей-попа благодаря своей девушке Алине. Алина по фамилии Пак была из все той же корейской диаспоры Тмутаракани и часто моталась в единственный пункт выдачи, чтобы забрать горы посылок из маркетплейса. — Опять твои китайцы, — неодобрительно качала головой мать Алины при виде новых плакатов с горячими (и не очень) корейскими парнями. — Они корейцы, ма! — Да все равно все на одно лицо, — отмахивалась при рождении Сохи, а по-русски Софья. Возвращаясь к Джи, Хёнджин считал, что человеку с тремя именами на одну и ту же букву доверять не стоит. Парнишка был замкнутым, будто оторванным от социума Тмутаракани, а еще слишком молодо и несолидно выглядел в полицейской форме, и это при том, что он был ровесником Джинни, двадцать пять лет как-никак. Джисон шугался его при каждой встрече, что тоже доверия не прибавляло. Ведь чего пугаться, если ни в чем не виноват? Хотя, возможно, это потому, что младший сынок барона при знакомстве пообещал отрезать ему ногу, крутя в руке нож-бабочку, когда тот наступил на его новенькие лакированные ботиночки. О да, это обманчивое первое впечатление, которое на всех производил Хёнджин. Парень-омежка, нежное создание, которое интересуют только шмотки и украшения. Ему всегда нравилось наблюдать за шоком на лицах людей, когда «омежка» с одного удара ломает челюсти и имеет неограниченную фантазию на всякого рода пытки, которые обещает своим недругам. Последнее — благодаря чтению, разумеется. — Слышал про Цепеша? Я тебя, суку, так же, как он своих врагов, на кол посажу и под солнцем оставлю. Будешь медленно сдыхать, чтобы другим было уроком. — Раз тебя вечно на две стороны тянет, давай к коням тебя привяжем? А там, как судьба решит — побегут они в одну сторону или нет… Что-что? Определился? Ну надо же, давно бы так! — Слушай, давай я тебе руки с ногами местами поменяю? Будешь по городу ходить с головой между ног и руками из жопы. Чтобы все сразу понимали, что ты из себя представляешь. Эти и многие другие угрозы нельзя прочитать в книге «Великие цитаты Хёнджина Хван-Вицони», потому что ее, к счастью, не существует. Джисон его теперь десятой дорогой обходил, но иногда, как сегодня, они внезапно встречались. Джинни еще не покинул салон «Москвича», а уже заметил сгорбленную, косолапую фигурку в темной форме, нырнувшую в недра вокзала. Вальяжно поигрывая с ключами, Хёнджин надвинул на глаза солнцезащитные очки с красными стеклами и вошел вслед за ним, сразу заметив Феликса, стоявшего чуть в стороне. — Посмотрю вместе с тобой на новенького, а потом к Бинни пойду, — говорит Ли, как только тот подходит. — Мне пофигу. Болотных жителей не распугайте своими стонами, а то весь биом из-за вас, кроликов, пойдет по одному месту, — ворчит Джинни просто из вредности. — Достаточно и того, что в борьбе с тобой асфальт пал смертью храбрых... — Завидуй молча, нецелованный, — фыркает Феликс, складывая руки на груди. — Настучу на твоего Медвежонка, и ты тоже будешь нецелованный, пока он будет срок мотать. — Я потом настучу твоему отцу. Посмотрим, как ты будешь в углу стоять с заблокированными картами в карманах. — У тебя странные представления о наказаниях… — Просто тебя никогда не наказывали, и ты вообще о них представления не имеешь. Хёнджин ему не ответил. Возможно, впервые за все время их знакомства Феликс услышал в ответ тишину. Потому что Джинни безбожно залип. На парня, обвешанного кладью, как елка шарами. Чертовски красивого парня, широкоплечего, со вздутыми венами на руках и милейшей растерянной мордахой. Из-под черной кепки выбивались темные кудри, которые придавали в общем-то сдержанному виду незнакомца игривые нотки. Крупный нос, за кончик которого так и хотелось укусить, и пухлые губы — о, чего бы только с ними Хёнджин не сделал! — Этот мужик будет моим! — толкает локтем Феликса Хёнджин, не сводя восхищенного взгляда с незнакомой мордашки азиатского толка. Облизывает взглядом крепкую фигуру, упакованную в черную футболку и черные брюки. — Это и есть новенький мент, — Ликс сходу узнал парня с фото, которое прислал ему утром Чанбин. — И кто тут говорил о нерушимых вековых традициях? — Ты первый их нарушил, мне уже нечего нарушать, — с горящим решимостью и восторгом взглядом говорит Джинни. Да он этого мента всю жизнь ждал! Да он любые традиции нарушить готов! Но… — Это что у него, баклажан? — вмиг побледнев, спрашивает парень. — Ты откуда такой идиот взялся? — вздыхает Феликс, возводя глаза к небу, будто в просьбе к небесам подать его другу мозгов. — Это кабачок! Научись уже их различать. — Ааа, фух, а то я уже испугался! Откуда мне знать, может, он зелёный, потому что недозрел? — баклажаны Хёнджин не просто не любил, он их боялся. И для этого у него были веские причины: когда он был маленьким, одна из лесных ведьм сказала, что ему стоит опасаться баклажанов. Он не поверил, а через месяц отравился этим дьявольским овощем. Феликс, правда, на эту историю душнил, будто отравился Джинни вовсе не из-за предсказания, а из-за того, что баклажан прямо с грядки сырым сожрал, вместе с землей и жуком, который так некстати ему дорогу перешел. Но для Хёнджина это были лишь незначительные ньюнсы, а главным злом все равно оставалась именно коварная культура. Вот с кабачками у него конфликтов не было, поэтому настроение снова взлетело до небес, и, не справившись с нахлынувшими эмоциями, он послал новенькому воздушный поцелуй, стоило тому повернуться в его сторону. «Неужели гомофоб?» — думает Феликс, заметив, как мент резко нахмурился. — «Бедный Джинни…». «Неужели узнали?» — думает Чан, чувствуя, как холодок бежит по спине. Не хватало ему и на новом месте проблем из-за ориентации. Он совершенно уверен, что стройный красавчик в красной рубахе, почти оголяющей грудь, издевается над ним. «Ну что за милаха!» — думает Хёнджин, умиляясь сдвинутым бровкам. — «Так бы и съел!». «Почему я здесь?» — думает Джисон, пытаясь унять свою вечную спутницу — социальную тревожность. Он зажат между безбашенным сыном местного авторитета и будущим начальником, который выглядит совсем недружелюбно. — «Надо было становиться лесником, а не слушать маму!» — Добро пожаловать в Тмутаракань, — обреченно произносит Джи. Сразу с такой интонацией, чтобы новенький понял всю тщетность бытия здешних участковых. И тут же вздрагивает, когда ему на плечо по-братски закидывает руку Хёнджин. — Вам у нас обязательно понравится, — подводит итог сын барона, растягивая губы в коварной улыбке.