Работа над ошибками

- Профессор Чу? - Вам что-то было непонятно, студент Мо? - Напротив! Ваше объяснение взаимосвязи импульсов дало настолько чёткую картинку для моей работы, что я уже мечтаю об окончании тренировки, чтобы приступить... - Кажется, вы чего-то хотели от меня, студент Мо? - Парень, конечно, сильно изменился. Теперь назвать его мальчишкой можно было только из разницы в их возрасте. Он не просто стал выше ростом, шире в плечах, оброс мышцами и прокачал обаяние. Сгладилась его острая грубость манер, исчезла подростковая бестактность и развязность. Он сделался как будто мягче, осмотрительнее, сдержаннее. Однако, его яркость и живость, которыми Чу Ваньнин когда-то так пленился, всё ещё оставались при нём. Также никуда не делись его триста-слов-в-минуту, которые одновременно и бесили, и заставляли улыбаться против воли. Только теперь мужчине не позволено было упиваться этой непосредственностью натуры юноши, как бы этого ни хотелось. Он обязан был обрывать его словесный поток вновь и вновь, каждый раз чувствуя при этом разрастающаяся пустоту где-то по ту сторону рёбер. - Да, я хотел... У меня есть лишний билет в Пекинскую оперу. То есть, я знаю, что вы... - С чего вы взяли, что мне будет интересно ваше предложение? - Физик невольно замечает, что на этот раз медовая улыбка слегка горчит. Но каким образом это касается его, правда? - Ой, нет, вы не подумайте. - Быстро затараторил молодой человек. - Это не то чтобы я вас приглашаю. - Чу Ваньнин нахмурился, и студент смутился ещё сильнее, между тем всё же продолжив. - Всей баскетбольной команде выдали по два билета - в качестве награды за выигрыш. Но мне не с кем идти. - И вы посчитали?.. - Вам не обязательно идти со мной, профессор. Я вам их оба могу отдать... Вы можете пригласить любого. - Мо Жань не может не думать о директоре Цзюне, но ведь главная цель - сделать приятное Чу Ваньнину. Была ли это попытка исправить очередной свой косяк? Вполне возможно. Хватать профессора за руки и называть по имени - просто верх кретинизма, который студент в очередной раз успешно преодолел. Алкоголь и смятение не могут послужить оправданием для его поступков. Он уже не подросток, и пора бы научиться отвечать за себя. Похоже, что Чу Ваньнин думал точно так же, потому что хрупкий и такой тонкий мостик перемирия, только начавший намечаться между ними, основательно расшатался с того самого вечера. Преподаватель вновь вернулся в состояние ледяного отчуждения, в котором находился с самого начала. Поэтому Вэйюй не сильно рассчитывал на то, что физик согласится пойти с ним, хотя, конечно же, очень этого желал. Но если учёному захочется провести очередной вечер в компании с этим мудаком, то как Мо Жань может это изменить? Он так или иначе проведёт время с ним - что в опере, что где-то ещё. Это бесило неимоверно, заставляло стискивать зубы до скрипа, до боли, расползающейся где-то там, в районе диафрагмы. - В вашем окружении нет никого, кто мог бы составить компанию? - Вряд ли кому-то из них это будет интересно. - А...Ши Минцзин? - После некоторого колебания всё же спрашивает преподаватель. Глупый, глупый вопрос, но он не может не быть озвучен. Профессор поджимает губы, недовольный тем, что не смог сдержаться от этого уточнения. - О, что вы, Ши Мэй такое не любит, он сразу сказал, чтобы я на него не рассчитывал. - Чистосердечно выдаёт парень с неизменной улыбкой. Улыбкой, от явной горечи которой на этот раз что-то грубо стягивает глубоко внутри. Мужчина замечает, что его ученик немного осунулся в последнее время. Веки всё чаще красные и припухшие, под ними примостились сизые тени. Будто юноша плохо высыпается или о чём-то переживает. Но о чем может переживать Мо Жань? Один из самых успешных студентов на своём факультете, любимчик однокурсников и преподавателей. Теперь-то у него действительно всё хорошо: его будущее больше не пугает безнадёжностью, после защиты многие компании перегрызутся за такого одарённого выпускника. Рядом с ним друзья и любимый человек, у него есть семья, в которой теперь царят мир и гармония. Разве может его что-нибудь настолько серьёзно беспокоить? Без учителя Чу его жизнь наладилась. И как бы не было больно это осознавать - уйти, оставить его тогда, действительно оказалось лучшей идеей. Жаль, что он не осуществил её раньше, поддавшись искушению остаться рядом, своим слабоволием доведя всё до абсурда, до уродливого финала. - Вы сами хотели бы пойти? Вам интересно? - Тихим голосом спрашивает преподаватель. И в голосе этом нет ни льда, ни стали. Только искреннее любопытство, за которое он себя привычно корит. Но с собой можно будет разобраться после, когда останется один. А сейчас, здесь, рядом с Мо Жанем, ему хочется знать о нём чуточку больше. И это ни капли не из-за того тепла, что тлеет внутри, когда он может находиться подле своего ученика. Совершенно точно не из-за того, что ему необходимо знать хотя бы эту малость. Это же ведь нормально для преподавателя, верно? Особенно, для куратора и его студента. И пусть он не собирался этого делать, дав себе слово держаться подальше, но... Слова, данные себе самому так легко нарушать. - Да. Хотел бы. - Кивает Мо, глядя прямо в глаза мужчины и не отводя взгляд. - Однако я слишком глуп, чтобы понять представление самостоятельно, поэтому один не пойду. Так что, если вы не возьмëте оба билета, то мне ничего не останется, кроме как избавиться от них. - Заканчивает он тихо, по-прежнему не отрываясь от безэмоционального лица перед собой. Внутри Чу Ваньнина всё дрожит. Он понимает, что не может позволить себе согласиться, как бы сильно этого ни хотел. Провести вечер в обществе Мо Жаня. Сидеть рядом с ним, общаться, видеть сотни вариаций его пленительной улыбки, быть в фокусе его чернильно-чёрных глаз, на дне которых мерцают фиолетовые звëзды. Снова чувствовать, как оттаивает лёд, годами копившийся глубоко за рёбрами. Почувствовать себя живым. Он желал этого настолько сильно, что становилось откровенно страшно. Всё, что ему надо сделать, это просто согласиться. Сказать короткое "да". Когда он стал настолько зависим? - Глупая трата ресурсов! - Недовольно бросает физик, вздëргивая бровь и разворачиваясь спиной к своему студенту. Конечно, юноша знал, что скорее всего его предложение отвергнут. Но разве он мог не дать шанса крохотной надежде, что с таким упрямством боролась за своё место в его сердце? И вот теперь эта надежда испустила последний вздох. Глупо было её беречь. А был ли вообще тот мостик взаимопонимания или он его просто выдумал? Очевидно, что Чу Ваньнин всё ещё не простил его. И, возможно, никогда не простит. О чём он только мечтает? За эти годы он столько раз задавался вопросом, как именно относился к нему учитель. И вариантов было так много... Но был ли хоть один из них правдой? Он всё ещё не знал. Понять Чу Ваньнина было так трудно! Особенно, когда физику не особо хотелось, чтобы его вообще понимали. ****** Сообщение пришло уже к вечеру, когда закончились и занятия, и тренировка. Мо Жань лежал в комнате на своей кровати, облокотив вытянутые ноги на стену и свесив вниз голову, пялился в потолок. В правой руке были зажаты чётки с крупными гладкими бусинами. Он рассеянно перебирал их, но сосредоточиться на санскрите* так и не смог. Его разум блуждал далеко за стенами этого замкнутого пространства, вспоминая и анализируя. Он так запутался! Когда дело касалось физика, прийти к пониманию того, как быть, становилось непростой задачей. Но теперь... Все его попытки примирения разбивались о ледяную стену. Его легкомысленное "добьюсь", крутившееся в голове с момента их внезапной встречи в универе, не имело никакого смысла. Чу Ваньнин - не неприступный бастион, чтобы его завоёвывали. Да и как он собирался это сделать? Даже смешно. Мо Жаню сложно было с этим смириться, но, похоже, всё, что ему остаётся - играть роль почтительного ученика. Вновь. Но так у него был шанс хоть на что-то. Жалкие крошки с господского стола куда лучше, чем абсолютное ничто. Занятый тяжёлыми мыслями, юноша поначалу вообще не придал значения сигналу входящего, очнувшись лишь на повторном звуке. Возможно, это что-то важное. Но он и представить себе не мог, насколько. УЧИТЕЛЬ Если вы не совершили очередную глупость, напишите дату и время. И не заставляйте меня ждать! На лице студента расцветает такая яркая улыбка, что если бы сейчас кто-то был рядом, для него существовал риск ослепнуть. Мо Жань мягко провёл большим пальцем по экрану с текстом сообщений. Чу Ваньнин был его необходимостью, болезненной манией, наваждением, обсессией... Можно назвать, как угодно, но сути это не меняло нисколько. Этому человеку необязательно было даже что-то говорить в ответ на его вопросы или улыбаться. Для того, чтобы Мо Жань почувствовал себя счастливым, достаточно видеть, как профессор молча хмурит брови, просто находиться рядом с ним. Он любил человека, которого любить не должен был. И быть только учеником, когда рядом тот, в чьих руках твоё сердце - тяжело, но он уже через это проходил. Да и за годы, прожитые вдали от своего учителя, Вэйюй тоже кое-чему научился. ****** В роскошном фойе Национального центра исполнительных искусств* парень чувствует себя не в своей тарелке. Ему не нравится находиться среди такого лоска. Он вновь ощущает себя паршивым щенком с улицы, которого принесли в красивую, дорого обставленную комнату, а после - потребовали расплаты. Но усилием воли он давит в себе это чувство: в самом деле, сколько можно? Он уже не ребёнок, а его пребывание здесь оплачено полновесными юанями. И теперь-то ему в полной мере понятны слова Чу Ваньнина о глупой трате ресурсов, потому что билеты сюда вряд-ли стоят дёшево... Можно ли вообще увязать в одно предложение "дёшево" и "Яйцо"? Наверняка, учитель подумал, что Мо Жань умом тронулся. Хотя... Не то чтобы это было не так. Ведь он действительно собирался их выкинуть, в случае отказа. Сколько бы они ни стоили, хоть целое состояние - парень не мог прийти сюда ни один, ни в компании с кем-то ещё: в этом случае, все его мысли были бы только о Чу Ваньнине, но никак не о представлении. Именно поэтому он на самом деле даже не спросил, хочет ли кто-нибудь из его друзей и бесчисленных приятелей составить ему компанию. Вряд ли это можно назвать ложью, скорее, вольным искажением правды: в его окружении не было никого, с кем Вэйюй хотел бы пойти. - Учитель, что думаете насчёт этого? - Не дав мужчине возможности что-то ответить, Мо Жань ловким движением нахлобучивает на его голову объемные наушники. Физик продержался минуты две. - Что это? - Преподаватель снимает гаджет и протягивает его обратно, владельцу, под надрывное завывание электрогитар и безумный ритм подзвученных барабанов, доносящихся из миниатюрных динамиков. - Опера... - Учитель скептически приподнимает бровь. - Ну, рок-опера, конечно! - Учёный продолжает молча буравить взглядом подростка, и, хотя последнему хочется расхохотаться, он сдерживается и миролюбиво предлагает. - Вы же говорили, что предпочитаете слушать оперу вживую, но, пока у меня нет возможности пригласить вас на настоящее выступление, могу предложить такой вариант. - Для наглядности он приподнял наушники, из которых всё ещё доносились звуки музыки. - Чу Ваньнин вновь ответил молчанием, лишь чуть нахмурился, отвернувшись к окну. Водитель такси не обращал на пассажиров никакого внимания, и, пользуясь этим, Мо Жань придвинулся к мужчине чуть ближе, доверительным шёпотом сообщая: - но когда-нибудь я обязательно свожу моего учителя в цзинцзюй*. Помнит ли Чу Ваньнин о том обещании, так легко сорвавшемся с губ его ученика? Почему передумал, решив составить компанию Вэйюю? Пожалел своего студента или что билеты пропадут впустую? Можно бесконечно гадать о мотивах поступков профессора, но их знает только он сам. - Больше восемнадцати тысяч титановых пластин и около тысячи двухсот листов стекла... Думаете, оно того стоило? - Парень едва заметно вздрогнул, когда рядом раздался голос, пронизанный лёгким морозцем. Но для него этот голос звучал словно мелодичный перезвон вешних вод. Он понял, что Чу Ваньнин рядом, за мгновение до того, как вопрос был озвучен, как будто внутри него существовал компас, а мужчина был тем полюсом, к которому неумолимо тянуло стрелку. Требуется немного времени для того, чтобы собраться с духом и повернуться к учёному. Мо Жань делает незаметный вдох и переводит взгляд с безмятежных вод озера, окружающего Национальный центр, на мужчину, стоящего рядом с ним. Тот, конечно, в неизменно белом костюме со стилизованным растительным орнаментом - едва заметное серебристое тиснение по окантовке пиджака. В остальном же - абсолютная цветовая антитеза одетого во всё чёрное самого Мо Жаня. Парень не может не подумать про Инь и Янь. Идеальные противоположности. - Думаю, стране в тот момент нужно было признание в мире. Смелые архитектурные решения - один из самых простых и эффектных способов. - Профессор смотрит на то, как в огромном городе начинают зажигаться огни, отражающиеся в спокойной водной глади. Огромная стеклянная стена позволяет рассмотреть всю картинку целиком: и дальние высотки, и стремительно темнеющее, беззвëздное небо над головой. Но больше всего внимания отбирала поверхность искусственного водоёма, подсвеченная из глубины. Однако как бы ни была притягательна картинка по ту сторону стекла, у Мо Жаня был свой магнит, который теперь притягивал не только всё его внимание, а всего его, похоже, что без остатка. - Если вы посмотрите на чертёж здания, сразу станет ясно, что простым этот способ можно назвать лишь с большой натяжкой. - Чу Ваньнин вздëргивает подбородок, чтобы казаться выше, выглядеть надменнее, но несмотря на старания, понимает, что эта битва осталась за Мо Вэйюем. Да что там, само сражение можно было считать позорно проигранным, уже когда он отправил сообщение, возвещающее о бесславной капитуляции. Проиграл ли он в тот момент Мо Жаню или самому себе? Сложно сказать. - Вы, как всегда, правы, профессор. - Физик, наконец, переводит взгляд с пейзажа за окном на своего студента. И убеждается который раз: не надо было приходить. Нельзя сказать, что он не знал об этом раньше, но, вероятно, он подобрался к стадии торга, раз в его голову смогла закрасться мысль о том, что возможно... Может быть... Наверное... Лишь теоретически существует мизерная, выходящая за грани понимания здравого смысла, возможность того, что им удастся всё наладить. Склеить то, что было разбито. При определённых условиях, выстроив определённую дистанцию, не исключено, что они смогут вновь стать просто преподавателем и учеником. Потому что и эта битва заведомо проигрышная. И он снова готов сдать все свои позиции под натиском обаяния и искренности, которой было столь мало в школьнике, но которая теперь буквально так и льётся на него потоком, подмывая преграды, что уже идут трещинами. Мо Жань, которого он знал, дерзкий и напористый, словно горный поток, сметающий всё на своём пути, оставляющий за собой разруху и запустение. Мо Вэйюй, что стоял сейчас перед ним, был неизвестным, словно бескрайние воды океана, что медленными, мягкими касаниями волн обтачивают острую гальку. Хотел ли Чу Ваньнин избавиться от своих режущих граней? Определённо, да. Была ли у него такая возможность? Нет. Этот океан омывал другие берега. Более солнечные, более тёплые. Нежно ласкал изящную, мягкую песчаную отмель. Неизвестно, каким штормом его воды развернуло столь круто, что теперь он вынужден гладить торчащие камни. Но проблема в том, что разбитая скала, превратившаяся в каменное крошево, устала противостоять натиску бурь и стихий. Некогда величественная и неприступная, она одиноко вздымалась над пучиной, надменно глядя вниз, считая, что сможет выдержать любое буйство стихии. Она не знала, что её личная буря, предназначенная только ей, та, что разрушит её до основания, совсем близко. И всё, что теперь оставалось - валяться россыпью битой породы. Пытаясь острыми, режущими краями, ухватиться за кромку прилива, согреться в этих спокойных волнах. Ведь это ненадолго. В конце этого учебного года Мо Жань исчезнет из его жизни. Теперь уже навсегда. Мог ли он позволить себе эту малость? Когда-то Чу Ваньнин понял, как много у него желаний личных, тех, что только для себя. Но все они были связаны с его учеником. Что, если он наберётся наглости и дерзости осуществить одно из них? Что, если он только попробует позволить себе сделать малюсенький шажок навстречу? Он не будет подходить слишком близко, как это было в прошлый раз. Да юноша и сам вряд ли заинтересован в настолько тесном контакте. Но ведь он мог бы? Хоть чуть-чуть мог бы?.. Однако, сейчас, глядя на студента, возвышавшегося над ним, он уже сомневался, что сам сможет держаться этой дистанции. Наглый и самоуверенный подросток вновь и вновь испытывал его на прочность, беззастенчиво влезая за личные границы. Будто играл в одному ему известную игру. И Чу Ваньнин уверен: не дай он несносному мальчишке так много воли, эту преступную тягу удалось бы побороть. Он научился бы усмирять свои порочные желания и никогда не позволил бы себе пересечь черту. Но теперь Мо Вэйюю и не требовалось ничего нарушать. Достигший пика своей привлекательности, преобразившись манерами и обзаведясь чем-то похожим на скромность, парень тем не менее излучал такую мощную сексуальную притягательность, что учёному было достаточно просто находиться рядом, чтобы испытывать неловкость и смущение. Чтобы те непростительные желания, что он прятал глубоко в своём сердце, вихрем взметнулись вверх, ударив в голову и осев на шее и кончиках ушей жаркой карминовой пылью. Много ли у него шансов удержаться и не сделать лишний шаг? Вероятно, мизерное количество. Но он готов использовать их все. Какое-то время они просто молча смотрят друг на друга, будто пытаются понять мысли человека напротив, но тщетно. Если бы они играли в игру "Горячо и холодно", то оба оказались бы за границей вечной мерзлоты. Что, впрочем, не мешает им прийти к одним и тем же выводам, обоюдно, хоть и не гласно, решив попытаться вернуться в те отношения, что связывали их когда-то. Снова примерить старые маски и попытаться отыграть свои роли учителя и его ученика. - Пойдёмте, представление скоро начнётся. - Первым прерывает молчание Чу Ваньнин. - Да, только... Я не знаю, куда идти. - Немного растерянно признаëтся Мо Жань, привычным жестом запуская пятерню в волосы на затылке. - Зато я знаю. - Оу? Вы бывали здесь раньше? - Несколько раз. Однажды, с твоими... С Сюэ Чженъюном и госпожой Ван. - Правда? - Лицо студента отображает живейший интерес: он с трудом воображал дядюшку в подобном месте. Тётя - да, она как будто была рождена для посещения таких заведений, но Сюэ-старший? - Дядя никогда не рассказывал об этом... - Не удивительно - он проспал почти всё выступление. - И юноша не может сдержаться, чтобы не захохотать в голос, живо представляя эту картинку. Его звонкий смех бьётся о ледяную стену, что выросла между ними пять лет назад, и, не выдержав, та даёт глубокую трещину. Искоса глядя на то, как веселится парень, Чу Ваньнин позволяет слабой улыбке скользнуть на своё лицо, и вторая, не менее глубокая трещина с громким стуком змеится по преграде. Отчуждение и неловкость, что висели между ними все недели с начала учебного года, постепенно отступали. - Из семи братьев пятый, Яньдэ, ушёл в монастырь, четвертый, Яньхуэй, - пропал без вести в бою, остальные погибли. Поэтому войско пришлось возглавить шестому - Ян Яньчжао стал главнокомандующим армии Северной Сун*. - Тихим шёпотом объясняет преподаватель. На сцене разворачивается действие, которое не потрясает воображение своими масштабами, но трогает душу стойкостью человеческих идеалов и силой привязанности к родным краям. Оказывается, однажды, из-за некоторых обстоятельств, Чу Ваньнин не смог попасть на эту постановку, а потом, шанса так и не представилось, и теперь он со сдержанным воодушевлением рассказывал своему студенту о происходящем. Мо Жань же беззастенчиво наслаждался моментом. - Младшая сестра, с детства обучавшаяся военному делу вместе с братьями, вызвалась стать лазутчиком во вражескую Ляо, воспользовавшись снятым с пленного жетоном... - В какой-то момент, сидя рядом друг с другом, они едва заметно соприкасаются локтями. Почти неощутимое трение, скрытое несколькими слоями одежды, но даже этого хватает, чтобы дыхание у обоих сбилось. И оба упрямо делают вид, что ничего не случилось. В то время как Мо Жань нервно заëрзал, физик продолжает повествование, правда, с куда меньшим вниманием к деталям. - Цзяо Гуанпу, пленённый генерал, решил воспользоваться положением Ян Бацзе, чтобы вернуться домой, на родину. - Парень ловит себя на том, что всё меньше прислушивается к словам профессора и всё дольше задерживает взгляд на нём самом. Физик теперь стрижëт волосы короче, и со своего ракурса юноша может рассмотреть маленькую, почти незаметную светлую родинку на шее за ухом. И хочется к этой родинке припасть, как страждущий к кувшину с холодной водой. Мужчина немного меняет положение, и давление на локоть становится чуть явственнее. Мо Жань, поддавшись порыву, слегка сдвигает руку, и теперь площадь соприкосновения становится больше, переходя на предплечья. Профессор никак не даёт понять, что вообще замечает происходящие манипуляции, но его речь становится медленнее и тише. И молодой человек невольно склоняется, чтобы услышать, о чëм ему рассказывают. Он надеется на то, что его действия так и останутся маленькой тайной, которую он сможет унести сегодня с собой. Но всё меняется, когда Чу Ваньнин резко поднимает голову, врезаясь в него взглядом. Сердце, доселе бившееся сильно и ровно, неожиданно споткнулось, ухая куда-то вниз. Ваньнин был так близко, что сквозь такой знакомый аромат одеколона юноша мог различить запах самого мужчины. Тот самый, что сводил с ума и заставлял всё внутри скручиваться тугим узлом. Мо Жань смотрел и не мог оторваться, подмечая приподнятый острый подбородок и такую уязвимую линию шеи, которую хотелось проследить языком, ощущая медленно оседающий на нём вкус. Чу Ваньнин смотрел тоже. И тьма, разлившаяся в его глазах, заставляла кожу покрываться мурашками. Внезапно вернувшееся на место сердце пустилось вскачь, сразу же набрав головокружительную скорость. Но, в противовес ему, окружающее, наоборот, будто замедлилось, звуки утихли, происходящее на сцене потеряло свою былую притягательность. Разве может быть что-то притягательнее сухих губ, находящихся всего в нескольких цунях от его? Соблазнительнее самого краешка влажного розового языка, на миллионную долю секунды скользнувшего по ним и вновь скрывшегося в сладкой глубине желанного рта? Перед ним был Чу Ваньнин, со всеми его колючими взглядами, напускным равнодушием, что приклеилось к нему, как вторая кожа, Ваньнин, который всего парой острых фраз мог разбить всё его самообладание, перевернуть весь внутренний мир. Учитель, прикасаться к которому было запрещено, но который однажды сам же дал на это разрешение. Когда-то Мо Жань поверил в то, что чувства физика не имеют ничего общего с теми, о которых он втайне мечтал. Что учитель относится к нему как к любимому ученику, что чувства его сродни родительским... Но так ли это? Хотелось, как тогда, остановить мысли в голове, позволить телу действовать быстрее разума. Склониться, преодолевая это мизерное расстояние. Совершить очередную непростительную, но такую сладостную ошибку, впиваясь болезненным поцелуем в эти тонкие, бледные, с ума сводящие губы. Убить это назойливое жжение в кончиках пальцев прикосновением. И даже если ему вновь придётся за это страдать - пусть. Лишь бы только утолить этот голод. Голод в своём сердце. Голод в глазах Чу Ваньнина... Потому что мужчине кажется, что это конечная. Та самая черта, за которой финиш. Но это не так, и физик понимает, что рядом с Мо Жанем ему всегда есть, куда падать. Ещё ниже и ниже. Потому что у этой чертовой бездны нет дна, о которое можно было бы удариться, хотя бы для того, чтобы очнуться. Потому что даже если всё - ложь. Даже - если очередной эксперимент... Плевать. На всё плевать. И на людей, что их окружают, и на правила приличия. На всё. И на всех. Кроме Мо Жаня. Кроме его чувственных губ, которые хочется ощутить на своих, которые хочется попробовать... Которыми хочется насытиться! Но он сомневается, что это в принципе возможно. И это какое-то сумасшествие. Ошибка в программном обеспечении его мозга. Моровое поветрие для его здравого смысла. В этот раз всё по-другому. В этот раз тормоза не работают. В этот раз он на полном ходу несётся в бетонную стену, в которую не просто врежется - по которой его размажет, даже мокрого места не останется. В которую он хочет въехать. Но всё, что может: сидеть на своём месте смотреть в лицо своего ученика, безотчëтно моля. Пожалуйста. Пожалуйста... Пожалуйста, коснись. Пожалуйста, склонись ниже. Пожалуйста, сжалься надо мной, сделай, что-нибудь... Уничтожь, дотронувшись, или разрушь, отвернувшись. Только не бездействуй... Но миг вдребезги разбивается, когда включается свет, сигнализируя о том, что представление окончено. Включается свет, и та параллельная вселенная, в которой Чу Ваньнин готов просить и умолять, в которой на грани того, чтобы поклоняться Мо Жаню, как древнему богу соблазна, моля лишь о снисхождении... Этот парадоксальный мир, в котором он готов позволить себе быть таким, схлопывается, и, будто пробуждëнные ото сна, совесть и благоразумие наперебой нашëптывают: немыслимо, непозволительно, непростительно, позор! Включается свет, и здравый смысл бьёт в голову пульсацией крови, гудит по венам высоковольтными линиями. Не-до-пус-ти-мо! Включается свет, и рассудок Мо Жаня, ощерившись, рычит: не смей! Ударяет под дых когтистой лапой, выбивая воздух из груди. И теперь сделать очередной вдох так сложно, практически нереально, ведь Чу Ваньнин всё ещё здесь, всё ещё так близко и всё ещё смотрит на него этим своим невообразимым взглядом, и требуется вся его выдержка, вся сила воли нужна, чтобы отвести взгляд от его губ и заглянуть в глаза напрямую. Глаза, в которых зрачок (Мо Жань не ошибся, сейчас он мог это ясно увидеть) заполонил всю радужку. Ни единого проблеска золота - только сковывающая всё существо, глубочайшая тьма, упав в которую, уже не выбраться. - Почему ты так смотришь? - А вы? - Беззвучно выдыхает парень. Потому что голос сел и голосовые связки его подводят, тем самым спасая - Чу Ваньнин вряд ли оценил бы эту откровенность. - Я... У вас ресница... Вот тут. Юноша поднял руку, чтобы потянуться к щеке, до которой с немыслимой силой хотелось дотронуться, но вовремя одумался. Мужчина так внимательно следил за его действиями, что Мо Жаню стало не по себе. Ученик, который всего несколько мгновений назад готов был послать к чертям весь мир ради мимолётного, почти невинного поцелуя, украденного у своего преподавателя, теперь боится малейшего неосторожного движения. Он стучит себя пальцем по раскрасневшийся щеке, наглядно показывая, где должна покоиться гипотетическая виновница неловкой ситуации. И ему действительно очень неловко - он считал, что умеет держать себя в руках. Но стоило приблизиться к Чу Ваньнину, как вся его выдержка полетела в пекло. - Да, спасибо. - Слегка заторможено отвечает мужчина, проведя ладонью по лицу. Его голос слегка хрипит, и у Мо Жаня сотня теорий на этот счёт. Но поверить в одну, самую желанную, он так и не решается. Порой, оставаться в неведении предпочтительнее, чем ошибиться. - Что ж, - нарочито бодрым тоном начинает студент, - это был мой первый поход в оперу. Спасибо вам, профессор. Он старается выглядеть беззаботно, хотя то, что только что с ним творилось, ни для какой беззаботности не оставляет шанса. Его звериная сущность чуть было не вырвалась наружу. Снова. Сейчас, при ярком освещении, совершенно очевидно, что в темноте зрачки человека расширяются - это естественная реакция организма. Чу Ваньнин был его суфлëром всё представление, так что же необычного в том, что к концу его голос охрип, а темп речи замедлился? Он просто устал, добросовестно исполняя просьбу, с которой обратился к нему ученик. А что же этот ученик? Чуть не набросился на него на глазах у сотен зрителей. Нет. Мо Вэйюй неисправим. И этого не сможет изменить даже самая мощная мантра. Мо Жань на ходу застёгивается, краем глаза наблюдая за тем, как преподаватель кутается в длинное тёплое пальто, чем-то похожее на то, что носил, будучи школьным учителем. На улице действительно очень холодно, и после душного помещения оперы это ощущается особенно остро. Парень обращает внимание на покрасневшие костяшки изящных тонких пальцев и понимает, чего именно не достаёт новому предмету гардероба мужчины. Глубоких и тёплых карманов, которые были так уместны на предыдущем. Мо знает, что у него самого за пазухой лежит пара перчаток ещё с прошлого года. Но насколько бестактно будет предложить их физику? Черт, раньше он бы о таком даже не задумался, всучив их учёному или, что даже более вероятно, тут же попытавшись натянуть на руки. Руководствуясь исключительно заботой о любимом учителе, конечно же! Но сейчас... Насколько другими стали и они сами, и их отношения. Жань тяжело вздыхает, в очередной раз жалея о своей тогдашней дурости, попутно доставая перчатки из подкладки куртки, куда они благополучно провалились прямиком из внутреннего кармана. Блядь, да он и сейчас еле удержался от чего-то подобного! Хочется отвесить себе затрещину. Он собирался почитать и уважать Чу Ваньнина, заботиться и беречь так, как ему будет позволено. Неужели он и правда настолько испорчен, что не может хотя бы изобразить из себя приличного? - Профессор Чу. - Неловко протягивает вещь преподавателю. - Они не новые, но тёплые и чистые. - Лучше бы сами одели. - У меня есть карманы, и мне не страшен холод. Я жаркий сам по себе. Чу Ваньнин никак не комментирует это заявление, молча принимая предложенный аксессуар. Однако, в такси они садятся вместе, и, почему-то, ни один из них не заостряет на этом внимания. Как будто так и надо. Как будто это нормально. Как будто ни один из них не понял, к чему может привести этот спектакль. Потому что... Сменялись рассветами закаты, недели плавно перетекали в месяцы, которые складывались в года. Но ни один из них так и не смог отпустить другого. Чу Ваньнин мог сколько угодно уничтожать себя за несдержанность, а Мо Жань - проклинать за глупость. На самом деле, они оба совершенно искренне сожалели, что всё так повернулось, но ни учитель, ни ученик в глубине души не хотели, чтобы воспоминания о том вечере вдруг исчезли из их памяти. ****** Он старается. Прилагает серьёзные усилия для того, чтобы слушать гида и поддерживать разговор с Цзюнем. И в любой другой момент его восторгам не было бы предела, хотя бы потому, что это действительно интересно. Запретный город это не о роскоши и помпезности, хотя этого здесь тоже в избытке. Но в этом месте творилась история. Каждый "золотой" кирпич*, подставлявший свою спину подошвам императоров и генералов, влиятельных чиновников и расчëтливых наложниц, мог спеть свою песню о предательстве и долге, любви и ненависти... Эти стены были безмолвными свидетелями таких драм, о которых не догадываются даже историки. Каждая незначительная безделушка, каждое дерево и статуя, каждая резная колонна - величайшая историческая ценность не только для Китая, но и для всего мира! Вот только Чу Ваньнину с трудом удаётся отвлечься от себя самого и сосредоточиться на мире, истории и политике. На своём спутнике, который испытующе смотрит каждый раз, когда профессор проваливается в свои мысли, продолжая делать вид, что он весь внимание. Смотрит, и Чу Ваньнину кажется, что видит его насквозь. И от этого становится неуютно. Однако физик годами оттачивал свою напускную невозмутимость и сейчас позволяет себе пользоваться ей вовсю. Он действительно старается. Особенно после того, как отмечает, насколько безлюден дворец. Куда могли подеваться бесчисленные толпы туристов? Неужели?.. От неправдоподобной догадки кружащийся рой мыслей приостанавливается. Не может же быть такого, чтобы его спонсор арендовал Запретный город ради их экскурсии? Абсурд. Но несмотря на то, что поверить в это трудно, учёный кидает быстрый взгляд на господина директора, внешний вид которого утверждает, что да, может. С того вечера, когда они с Мо Жанем посетили оперу, прошло всего несколько дней, но физику показалось, что это самые долгие семьдесят девять часов, которые ему приходилось проживать. Не то, что бы он специально вёл подсчёт - просто вычеркнуть парня из жизни оказалось проще, чем из головы. И теперь он чувствует груз вины не только за свою рассеянность, но и за то, что человек, потративший столько средств на то, чтобы угодить ему, крупно просчитался. Ваньнину приходится признать, что идея с замещением была не такая уж и блестящая. Он не может переключиться. Старается, но... Возможно ли вообще кем-то заменить Мо Жаня? - У вас что-то случилось? - Не выдерживает его ответов невпопад мужчина. Он кажется заинтересованным, но есть что-то настораживающее в глубине его глаз. Что-то, что прячется за суженным зрачком. - Цзюнь? - Чу Ваньнин привычно игнорирует вопрос, не желая лишний раз краснеть и оправдываться. - Какая вам выгода от общения со мной? - Выгода? - Мужчина скользит взглядом по его лицу, немного задерживаясь на открытой шее, опускает глаза ещë ниже, и учёный понимает, что далеко не всё знает в этой жизни. Например, он никогда даже подумать не мог, что под надёжной защитой одежды будет чувствовать себя голым лишь от того, что кто-то на него смотрит. - Нет никакой выгоды, - возвращая, наконец, свои тёмные глаза, в которых притаились алые сполохи, к лицу физика, отвечает господин директор, - но... Должен признать, что есть нечто другое. - Например? - Хах, - даже не пытается сдержать саркастичный смешок спутник, - это ведь вы у нас гений. Сможете сложить один к одному? - Вы говорите загадками. - Недовольно морщится Чу Ваньнин. - А вы ждёте конкретики? Учёный не уверен, что ждёт именно этого. По правде, он уже вообще ни в чëм не уверен, а особенно - стоило ли затевать эту игру? Он вцепился в интерес со стороны этого мужчины с определённой целью и теперь сомневался, сможет ли её достичь. Но для начала... - Я жду чёткого ответа. - И видя, как ярко полыхнул алый по краям тёмных радужек напротив, будто брызгами крови плеснули во все стороны, добавил: - по возможности. - Что ж, тогда вот вам какая-никакая чёткость: у меня к вам есть определённый интерес. - Ваньнин продолжает смотреть на Цзюня, привычно гадая, чего в нём больше: идеально выверенной привлекательности или леденящей душу мрачной неизвестности? - И знаете что, профессор? Мне не нравится играть партию второй скрипки.