...и восстѣнаетѣ тогда от царя вашаго, котораго вы избрали сѣбѣ; и не будѣтъ Господь отвѣчать вамъ тогда...

...я ото всей широты и доброты душевной залил огнесмесь в вентиляционный люк бункера, внутрь которого забежала фашня. Только отстранился, а уж братцы туда накидали пару бутылок с горючей смесью. Языки пламени, чёрный дым и крики которые кажется слышны были из-под земли - воюем на совесть. Позже, кажется подсчитали, что мы втроём этак сотню немчур сожгли заживо. Ну как же это "мы". Тут все постарались, а мы не отбросы из танковых групп врага, выёбывающихся кольцами на стволах. В лучах яркого зимнего солнца, на фоне едко-розового горизонта, среди танца снежинок, нам удалось обойти дом, который заняли фашисты, с фланга. Пулемёт прижимал наших ребят по ту сторону улицы - за промзонами были словно небольшие деревеньки. Я шмыгнул носом, ещё едва ощутимом на почти ватном от жжения, морозном лице, пошевелил ожившими от перебежек с укрытия к укрытию, пальцами в варежках и, пока самая совершенная, созданная в красной армии - автоматная рота, частично присутствующая здесь, в штурмовой группе, прикрывала, мои руки направляли ружьё, опрыскивая дом. Хорошенечко, на совесть всё сделав, я подпалил подонков, сладко смакуя их предсмертные крики, пока кого могли из вывалившихся на улицу, брали в плен. Похоже всё было и в Берлине, разве что весна пришла. Весна, которую я встретил уже с ранением, в одном из последних боёв... ...и в опьяняющей радости заиграло вино непознанное, которое казалось так несправедливо, до злобы сдерживаемой, уродливо и позорно, было сокрыто всё моё житьё: любовь... ...любовь, за возможность общаться с которой я был так благодарен мачехе. Именно она всегда повторяла, чтобы изучал немецкий и английский. Оба родителя хотели сделать меня военным переводчиком. Но тут, всё как вчера вспомнилось. Почти всё. ...её, мою будущую жену, звали Саманта Рид. Она военный корреспондент, журналистка. Армия США. До этого, говорила что фотографировала, не зная с чего и как де, интервью брать, пробовать, начинать. Ужасов войны толком не видевшая с глазками живыми, со стеснением человека, который на волосок от смерти никогда не бывал, не смотрел в её неотвратимый лик, не сдружался и не утешал себя кончиной в неизбежно турбулентные, адские испытания жизни. ...тут-то подвернулся ей я, ляпнувший уже не помню что, на английском. Перебинтованный тогда ещё. Ну, она улыбнулась, а я утонул в синих глазах Саманты. Ей было 22 когда мы познакомились. Она взяла интервью у меня. Оно было в её жизни первым и последним... ...там проносилось всё, огромное количество пришлось цензурировать, вырезать. Но говорил я всё, чего очень хотелось подчеркнуть. Это отец у меня, политрук, ловко подал бы с нужного ракурса. А мне-то чего, боевому офицеру, кто не прятался никогда в своей жизни за спинами солдат. ...смог от пожарищ, гуляющий мираж искажающейся от жара бомбёжек, земли, всё поулеглось. Мы сидели рядом с госпиталем, я смолил нещадно и мне было стыдно до красноты, робко блять, подумать только - робко! Что в гимнастёрке, совсем простой, медальки мои на хранении так с боя и остались у командира. А она... Такая прекрасная, нежная, кожа белая как молоко, как чистая простыня, даже давно не ощущавшиеся мною, духи, что кружат голову, улыбка, а взор такой... Чистый, незамутнённый, жизни не видевший, смерти и горя толком не видевший... И голос... А уж про шею, про фигуру я говорить даже не стану... ...но, в общем перво-наперво, перед грядущим Нюрнбергом, мне вспоминались самые ненавистные - власовцы. Белые казаки и атаманы их с попами воедино за щеку брали у фашистов, детей-партизан наших святых выдавали, за какое-то освобождение от де, большевиков, "во спасение народа", этот самый народ давили. Немцы их сами за говно держали, ибо кто предал раз, предаст и второй. Полицаи опять же, от расправы над которыми держали солдат политруки. ...а когда из пленных власовцев кто-то молодым нашим (они прибавили возраста, соврали чтобы записаться добровольцами), стрельнув махорочки, поблёскивая взором, этак пижонствуя, стал рассказывать: -Хорошо мы вас, а? Эт не немцы. Видишь как хорошо воюем? Только русская на то способна сила! Всё где мы большевиков и гадов-коммунистов давим успешно, всё мы. За веру, царя и отечество! Вернём народу Бога, церковь! Народ-то тираны всё на убой отправляют. Благослови Господи на брань святую с красным дьяволом большевизма! Вы ребятки меня держитесь. Комиссара вашего... Я увидел в его обмундировании то воспоминание из детства, как из этих же, подонков, которые на деле лишь за богачей, а прикрываются Русью, на немецкие деньги снабжённый, японским кортиком моей матери горло перерезал, прежде того чуть не изнасиловав... А теперь он сидит крестится, а пиздюшня уши развесила, так и подкармливает махорочкой... Про следующий отрывок я умолчал: ...когда меня, закипевшего, оттащили, я только поднял в одышке пьяный от ненависти и утолённого гнева, чувства насыщенной справедливости, взор на политрука, пока держали двое подмышками. Сжав челюсть и губы, пошевелив и тем и тем, политрук тяжело вздохнул, поправил фуражку, да оглядевшись плюнул в расквашенное месиво рожи власовца. Поглядел на меня, на мои руки с кровью на костяшках и прогудел: -Этого в санбат. -А власовец чего? -Чего-чего? Не видишь? Во время штурма убили прикладом по роже. Уже в санчасти, когда мои разбухшие от мордобоя кулаки, обрабатывали, констатировав, что я там до ебени матери чего сломал в процессе, выяснилось: успели опросить выживших селян, так там родня того политрука и власовец этот его жену и обеих дочерей изнасиловал, а потом... ...в общем, я только сильно после, продолжил интервью: Тут стоит рассказать что такое есть ужас. Нечто на грани того чтобы лишиться рассудка, но нельзя - это зло должно быть остановлено, не имеешь права поддаваться. Нужно прекратить кошмар. А говорю я о деревне, в которую заходишь после карательных отрядов фашистов. В сумерках вечера белеют повешенные нагие изувеченные, некоторые без части конечностей, тела. Прекрасный пол всех возрастов с отрезанными грудями. Показательно казнённые в центре деревни тела, убрать которые, запрещали. Дебилы, кто думают дескать так устрашают, сами роют себе могилу - только увеличивается мораль довести войну до Берлина. Кто-то из солдат, оказавшийся родом отсюда, позже узнаёт, что это его дочка с отрезанной грудью висит у входа в деревню. Фиолетово-бледные, перемешенные с грязью и последствиями трупного зловония, местами разложившиеся, с личинками насекомых в отрезанных грудях, вспоротых животах, проткнутых, выдавленных глазах, отрезанных, оторванных языках. Красота, тепло, уют и любовь родного человека превратилась в это разлогающееся зловонное нечто. И какого потом узнать, что невесту советского солдата, фашисты изнасиловали всем скопом, лишили девственности, а кого ждали беременные - тех и по животику избивали и резали, до того в том числе изнасиловав. Сколько угнали в лагеря смерти и сколько трудилось в Германии. ...помню и ужас во плоти. Живые, словно палки, словно спицы, словно какая-то гидравлика обтянутая кожей. Будто лишённые внутренних органов, чудом не иначе всё ещё живые, подлинная нежить, но святая и героическая - узники концлагерей. Как они указывали на отличившихся жестокостью, а до чего по мозгам бил пепел человеческий, хитроумные устройства для геноцида. Сшитые из человеческой кожи, перчатки. Крайняя стадия капитализма. Вот она... ...и мы победили её. Всю совокупную мощь Европы, да почти что всего мира. Остановили. Практически самостоятельно, безо всяких союзников, которые навредили нам пожалуй больше, нежели помогли: учитывая призывы сопротивляться немцам на пути Красной армии вопреки приказам командования. Что тут скажешь? Как это парадоксально бывает. Личная жизнь сакральная вещь и уж глупо тут думать, как многие делают, фрагментарно отсекая Бога, мол тут и тут да помолюсь и попрошу помощи, а вот сюда де не лезь, без тебя всё знаю. Короче говоря, столько раз меня ещё до войны, при параде ожидал полнейший облом, а тут совсем не в форме и бац! Будущая жена... Я это понял, когда не отрывался от Саманты и первый поцелуй, первый раз случился в этом объятом счастьем, полном разрухи и шрамов прошедшего ада, городе... ...мне довелось ещё объять огнём подонков, что изготовили кортик которым перерезали горло маме у меня на глазах. Мы разгромили Квантунскую армию, всё! Но нет, понимаешь. Атомная бомба потом шарахнула. Тупо и бессмысленно. По мирным жителям. Словом, после разгрома японцев, для меня эта война подошла к концу. Перед отправкой я встретился с Самантой, мы проторчали какое-то время пока оформляли всё необходимое, чтобы уехать в Советский Союз обоим, а потом и прощай, война! Думал я. Но она не отпускала, брала своё, бурлила воспоминаниями. Опускаешь веки и как по-новой: Арт. подготовка смолкает, святой наш клич: -ЗА РОДИНУ! ЗА СТАЛИНА! УРАААААААААААААААААААА! Дымовая завеса, спустя хлопки и искры, поднимается над полем боя, сердце бьётся, несёшься за автоматчиками. Там перестрелка, тут перестрелка. Сюда пальнёшь, потому что нет времени смочить смесью. Там вроде в окопах пусто, взяли: колючка перекусана, коридор в минном заграждении есть. Только наш кто-то смельчак святой прыгнет, его как полоснёт очередью, полетят гранаты, а потом и меня, поверху траншею огнём заливать. Комнаты, коридоры, пепел, сажа, рёв заживо сгорающих. Огнемётные танки несутся впереди и наши 34-ки, наведя дуло на обитель ощетинившейся пулемётами, точки, как пальнёт языком огня по этим уродам и до чего сладко смотреть как они валятся наружу, сгорая заживо. Как в противогазе отрадно видеть изуродованных после хим. атаки, фашистов. Долбоёбы, кто делит оружие на гуманное и не гуманное, просто не видели людей, поражённых разрешённой пулей или осколком, в позвоночник. Я обрёл своё счастье и свой покой в объятиях жены. В блеске медалей и орденов. В марше. В знамёнах фашистов, брошенных к мавзолею. В глазах детишек. Детишек, чьи сверстники были зверски убиты подонками, имя которым - фашня. Во многих из нас бурлила ярость, но её как рукой снимало, стоило вернуться домой. А пленных немцев всё ещё хотелось мне сжечь после того как всё отстроят, ну а после результатов Нюрнберга я находил отраду только в новостях про самосуд над прихвостнями ФРГ. ...но всё это не перекрыло того момента, когда я прибыл домой с невестой, прибыл к живым родителям, до земли поклонился отцу, прошедшему Гражданскую, обнял всех братиков-сестёр, тиская и рыдая вместе со всем миром, всей страной, которая спасла планету от коричневой чумы...

ВЕЧНАЯ ПАМЯТЬ СОВЕТСКИМ ВОИНАМ ОСВОБОДИТЕЛЯМ!