...и восстѣнаетѣ тогда от царя вашаго, котораго вы избрали сѣбѣ; и не будѣтъ Господь отвѣчать вамъ тогда...

Яркое солнце блестело на перламутре снега. Почти всё тело одубело: потеряло чувствительность, стало ватным. Удалось выбраться из леса довольно скоро и, наконец-таки закончились сугробы по колено. Хруст под ногами стал тише... ...тяжело дыша и едва шевеля стопами, шмыгая носом и кутаясь в громоздкое тряпьё, кажется насквозь промокшее п0том, снаружи от этого зачерствевшее изморозью, я волок сани, тяжело дыша. В глазах уже темнело, а дышал я с хрипом, тошнило. Наконец, привёз к отворённым воротам, стал затаскивать во двор, тяня лямку из последних сил. -Живо давай! Бабья прыть... - крикнул над ухом кто-то из охраны кулака и больно пнул, так что я полетел в жгущий снег и судорожно, конвульсируя, поднялся, сквозь варежки чувствуя, как горят скованные кости мозолистых рук Тут ударило, ёкнуло в сердце отравой ужаса, аки уксус внутрь принял - скрипнула дверь крыльца, послышался весёлый и такой ненавистный, смех. Лепет девчат и их хихиканье, топот, затем дверь закрылась. Кулак наш, в отсутствие Барина, именовал себя также. Сегодня, с первых петухов, он уже был весел и пьян, груб с девицами, одна из которых моя сестрёнка, но строго-суров с нашим братом. -Э! С дровами! Кто таков будешь?! - я остановился как вкопанный, глубоко дыша, ошпаренный кипятком унизительного ужаса. Быстро повернувшись к кулаку, снял шапку и пал ниц, в сугроб почти что лицом, лепетя в одышке: -Барин дорогой, раб Божий я... - назвался и продолжил: -...вы изволили дров заготовить побольше, с вашего благословения... -Ну-ну... Встань... - тихо сказал Барин Я поднялся, дрожа от страха и ненависти, мысли смутились, слюни рекою клейкой потекли - пузатый, в красной одёже с золотым орнаментом, красной шапке, со вторым подбородком и омерзительно замасленной бородкой, в одышке, чавкая, кулак жевал кусок хлеба, держа его пухленькими, труда не знавшими, ручками с коротенькими толстыми пальчиками. Рыгнув и приближаясь, обдавая меня всего перегаром, он утробно начал: -Чаво я изволил сам, без твоей собаааааааачьей породы знаю... Дальше только взмах, гулкий тупой удар в ухо, которому я словно поддаюсь, лишь бы полежать хотя бы чуть-чуть. Колючий обжигающий снег обкладывает меня слева, я перевожу дыхание и чувствую только звон, когда он стихает, то только помню сквозь слёзы, как хохотал весь двор, с сестрой моею, пока кулак хвастался как он меня, "породу чёрную". Получив разрешение спустя десяток покаянных и хвалебных в адрес Барина, фраз, я поволок к дровянику сани. Тут же, оказавшись вроде бы, один, я плюнул с чувством в сугроб сквозь зубы тихо выговорив: -С-сучье племя... - как только увидел, что Барин припал своей обрюзгшей мордой к груди сестры, оголив её на морозе и оставив Алёну так сначала стоять, а затем петь и плясать, что выходило неуклюже, Алёнка падала в сугроб, а кулак подзывал и раздевал её, после чего оставлял на льду плясать, под общий смех своей своры. Укладывая дрова я только обернулся и вскрикнув, тут же пал ниц, но не успел пролепетать, как фигура в чёрной робе, со здоровенным крестом на пузе, обдавая перегаром, сопя пьяно, строго сказал: -Непослушаешься... Смееееерд! Покайся! Христом Господом покайся! Вся власть от Бога! Ух! Мужичьё, сатанино отродье! Пока я слёзно каялся и умолял попа, частого гостя и по совместительству, осведомителя кулака, не рассказывать, хоть и понимал что тщетно, надеялся на забытье алкаша в хмели. -Ступай! И смотри мне! Больше не греши... - ответил поп, рыгнув и направляясь восвояси, напевая какую-то церковную песнь. Я закончил укладку дров, крюча руки от злобы и чувствуя, что не хватает мне сил, взять полено, дать им и попу и кулаку по голове... ...но тут, ухо моё обласкал девичий нежный голос. Он наполнил меня чем-то светлым, как волосы его обладательницы, прекрасным, нежным, оврачевал, утолил боль, но вместе с тем всегда повисал иглою недоверия и страха. Я поднял голову, вздёрнул, будто услышал, что кулаку мы больше ничего не должны. Из-за угла дровяника, в кафтане и красивом узорчатом платочке, выглядывала улыбаясь, действительно барская дочка Славяна, чей крёстный отец, наш кулак. Губы розовые, личико румяное, а волосы светлые, только платочек снимет - загляденье. Глазки голубые, как небо на Пасху...

***

...в тусклом пляшущем огне свечи, освещающем недостроенную баню, я перестал дрожать от страха, когда во тьме закрытых ставен окон, колдунья оставила в покое моё опухшее ухо. Тени перестали плясать на фоне тьмы, где уж наверняка рассерчал на нас, домовой... Жди беды... Тем более с этой... Очи разные - сразу видно, сатанино семя, ворожиха... Это меня Славяна научила, что Богу не угодно как енто... Суеверствие... Гадания... Ворожба... А у нас всяк гадает, ходють к ведьмакам, народнай примету почитають... -Ну, сделала что могла, сударыня... - ответила она Ласковая и нежная, свет мой во кромешном аду жизни, Славяна тихо сказала: -Спасибо, Виолетта свет Церновна. Как ваши? -Народовольческая наша порода, уж давно не в почёте, Славяна. Один фельдшер на десять тысяч, а в губерниях на Руси уж эпидемии вспыхивают. Ваше счастье, что до вас не дошло. Тут уж, какое образование. Вон, дрожит твой "смертный приговор". Всё не доверяет. Ладно. Пошла я. -А почему вы его всё время так называете? -Ох сударыня-сударыня. Найдут ваши телячьи нежности однажды. Ты-ж его в могилу загоняешь свиданьями. Мать твоя как прознает, вмиг Солтычиха ласковой покажется - договорив, колдунья продолжила: -Ладно. Дело ваше. В Новгород бы вам, сударыня. В соседнем селе сифилис. Девчат двенадцати лет отроду в публичный дом наотправляли, да вернулись некоторые, хлеба семье кто выжил накупили, замуж повыходили... Не спасло освящение, зря священников публичные дома только окроплять святой водою зовут. -А почему "в Новгород?" Как же Петроград? Папинька там... Ведьма глянула остро и я отвёл взор, кабы сглаз не получить: -В Петрограде, Славяна... Нынче не спокойно. Народ волнуется. Войска и карательные отряды уже по всей стране... Крестьянские бунты и восстания давят... На фронте потери. Патронов нет, еды нет, оружия нет. Басурман в касках, а наши без. Государь не велит, "вид", говорит, "немужественный" али как-то так. Раздал он своим чиновникам, владельцам фабрик-газет-пароходов заказ на вооружение, а те не дураки, цены взвинтили, работают хуже, производят меньше, а окромя них уж некому всё равно. Рабочие бунтуют. Только вроде пятый год прошёл... Вот вам с вашим... Суженным, сколько отроду? Я сквозь зубы, дабы разноглазая не услышала, взмолил барыню: -Не говори. Заколдует. -Девятнадцать годков отроду. -Вот. Хилые ребятушки нынче. В солдаты едва годятся. А всё равно, бунтуют здесь ли, на фронте ли. Помнит народ как с благословения епископов расстреливали толпу из пулемётов на башнях храмов. Православно очень, духоскрепно. Артиллерийский огонь корректировали с куполов по мирному народу. "Встань за веру, царя и отечество, русская земля!" Цусимы нам не хватало, ещё хуже чем тогда нынче. Как твой, жених-то? Я всё время не понимал о ком речь и ненависть захлёстывала меня, при мысли о наличии у барыни, уже и суженного, а она со мною якшается... ...гладила при этом по щеке ласково при этом она меня и говорила, заглядывая с такими состраданием и любовью в глаза, так сладко и нежно произнося: -...азбуку повторим, Ветхий Завет дочитаем, а там уже и "Искру", я думаю, можно... Маркс в одном экземпляре только, два тома, заподозрят... А если и поймают с Библией, так вроде ничего страшного... Колдунья кивнула и, тяжело вздохнув, сказала: -Ох что будет... Пойду я сударыня. Дай вам Бог помощи... -И вам, Виолетта Церновна!

***

...ни бариновы побои, ни насмешки не унижали меня, не обижали и не вызывали такой жгучей ненависти, как грамота. Какие-то... Картинки, которые все лучше меня читают, загагулины эти, писульки... Всю жизнь жили без этого и дальше проживём. Старшие только всё на поклон идут, молят образование дать хоть какое-то... Слово-то до чего диковинное... "О б р а з о в а н и е". Тьфу, барская городская порода... Славяна нежно взяв мою опухшую красную руку с потрескавшейся в мясо кожей, на раскрытые участки которой липко садились частички меха от варежки, тыкала в загагулину, ласково прося: -Ну... Ну давай... Ты же у меня умный... Да, умный... Всё знаешь... Всё умеешь, мой миленький... Давай... Огонёк свечи плясал жёлтым тусклым сумраком посреди тьмы недостроенной бани. Славяна дрожащими руками выудила из сумы, смахивая слёзы, оторвала кусочек хлеба и протянула мне. Голова закружилась, всё замутилось, только "хлеб!" возникло в голове. Я молча взял кусочек и жадно его кушая, как-то вмиг развеселел, ибо сегодня был один из тех дней, когда барыня сжалилась и рискуя собою, вытащила суму хлебную, можно маменьку спасти, она сама лебеды как наелась, так дурно ей до сей поры, нам, детям лепёшки давала, а лебеду, которую запретила Славяна есть, ибо душе от неё дурно становится, гибнет люд, но с голоду-то чаво токмо не скушаешь... -Азъ! - сказал я -Молодееец! Молодеееееец! Умничка ты мой, ты мой миленький... - всё также роняя слёзы (не знаю от чего), продолжала Славяна, ломая хлеб дальше. -Буки! - задорно отвечал я, принимая ещё кусочек и жуя его -Веди! Славяна же ломала хлеб и протягивала кусочки, ревя и повторяя тихо: -Как же это можно, ведь это человек, ты же человек, а не собака, не пёс, Господи, как же это можно, за что же их так... Ты читай, читай мой миленький, весной на отработку увезу тебя в Петроград, там есть хорошие люди, там будет хорошо... Там нам будет хорошо...

***

-Ну. Читай - попросила Славяна и показала своим пальчиком на начало страницы, заискивающе глядя в самую душу, как я не прятал взор, барыня отыскивала его, наклоняя голову и гладя по бородатой щеке, повторяла просьбу, а под конец и вовсе стала угрожать, что дескать на колени встанет, умолять начнёт... Я собрал всю свою, будто рубанками набитую голову и, тяжело вздохнув, прочёл:

"...и сказали ему: вотъ, ты состарiлся, а сыновья твои не ходятъ путями твоими; итакъ поставь надъ нами царя, чтобъ он судилъ насъ, какъ у прочихъ народовъ. И не понравилось слово сiя Самуилу, когда онi сказали: дай намъ царя, чтобъ он судилъ насъ. И молился Самуилъ Господу. И сказалъ Господь Самуилу: послушай голоса народа во всѣмъ, что онi говорятъ тѣбѣ; ибо не тѣбя онi отвѣргли, но отвѣргли Мѣня, чтобъ Я не царствовалъ надъ нiми; какъ онi поступали съ таго дня, въ который Я вывѣлъ их из Египта, и до саго дня, оставляли Мѣня и служили инымъ богамъ, такъ поступаютъ онi съ тобою; итакъ послушай голоса ихъ; только прѣдставь им и объяви им права царя, который будѣтъ царствовать надъ нiми. И пѣрѣсказалъ Самуилъ всѣ слова Господа народу, просящему у наго царя, и сказалъ: вотъ какiя будутъ права царя, который будѣтъ царствовать надъ вами: сыновѣй вашихъ он возьмѣтъ и прiставитъ их къ колѣснiцамъ своимъ и сдѣлаетъ всаднiками своими, и будутъ онi бѣгать прѣдъ колѣснiцами аго; и поставитъ их у сѣбя тысяченачальнiками и пятидѣсятнiками, и чтобъ онi воздѣлывали поля аго, и жали хлѣбъ аго, и дѣлали ему воинское оружiя и колѣснiчный прiборъ аго; и дочерѣй вашихъ возьмѣтъ, чтобъ онi составляли масти, варiли кушанье и пѣкли хлѣбъ; и поля ваши и виноградные и масличные садъ ваши лучшiя возьмѣтъ, и отдастъ слугамъ своимъ; и от посѣвовъ вашихъ и из виноградныхъ садовъ вашихъ возьмѣтъ дѣсятую часть и отдастъ евнухамъ своимъ и слугамъ своимъ; и рабовъ вашихъ и рабынь вашихъ, и юношей вашихъ лучшихъ, и ословъ вашихъ возьмѣтъ и употрѣбитъ на свои дѣла; от мѣлкаго скота вашаго возьмѣтъ дѣсятую часть, и сами вы будѣтѣ ему рабами; и восстѣнаетѣ тогда от царя вашаго, котораго вы избрали сѣбѣ; и не будѣтъ Господь отвѣчать вамъ тогда..."

Славяна бросилась мне на шею, лобызаться, а после, только повторяла, крепко-крепко обнимая, как и я её, пьянея и зарываясь в волосы, вдыхая какой-то дивно разряженный словно, воздух, смакуя какой-то лёгкий прекрасный аромат трав, исходящий от барыни, к которой манит: -Понимаешь? Понимаешь? Царепомазанник это ересь, царя не хотел Господь и поставил помазанника Божьего только в наказание! Редкий из них оказывался хорошим! Царь - не святой! Понимаешь? -Понимаю, барыня... Понимаю... - произносил я, пьянея. Славяна всегда плакала, когда я к ней так обращался и повторяла: -Мы равные... Равные, понимаешь, люди! Мы все люди, все равно... И только смаковал я жаркие, солёные от слёз, губы Славяны, чувствуя как пробуждается что-то во мне, будто ощутил я себя... Человеком...